Рисунок

Никогда не знаешь, чем обернется следующая минута, верно? Сейчас ты грустишь и листаешь Твиттер в поисках новых дегротных мемов, которые помогут отвлечься, а потом бросаешь телефон на другую сторону кровати и плачешь. Я не спал. Думал об Эле и её словах, о маме, которая так и не пришла сегодня. Два часа ночи, а она где-то гуляет. У неё не получится долго избегать меня, просто не выйдет, нам нужно поговорить. Звук открывающегося замка и тихий скрип двери. Она надеялась, что я сплю, что ей удастся сбежать на утро. -Привет. — холодно сказал я и сложил руки на груди. Мама выглядела потеряно и испуганно. Грязная, с огромными мешками под глазами и измученным от зимних прогулок, и пьянства лицом. Глаза смотрели словно сквозь, но в тоже время вразумительно, кажется она начинает трезветь. — Где ты была? -Везде. Москва — большой город. -Мам, так нельзя, остановись. -Остановить что? -Горки по социальной лестнице вниз.- отчаявшийся человек от обычного отличается взглядом. Он пустой, без признаков жизни. Живой труп, к которому подносят искусственные розы, потому что уже похоронили, но не люди, а он сам. Больно видеть, то как тонут существа, когда-то горящие словно майское солнце. -Тебе больно? Смотреть на меня? -Да, но ещё больнее осознавать, что ты сама с собой это делаешь. -Говоришь прямо как отец. -Я знаю. — её глаза заблестели и моё сердце упало в пропасть. Я никогда её такой не видел, словно папа забрал ту женщину собой, а мне оставил лишь сгоревшие дотла останки. -Я любила его, всем сердцем, но такое бывает. Любовь потухает, когда изживает своё. Так и случилось, но я не хотела этого, Даня. — мама говорила запинаясь и глотая проклятый комок в горле, который застрял там напрочь. Она винит себя, а я не могу поверить, что слышу это. То что мама говорила, когда была пьяной не было бредом, это было правдой. — Он умер из-за меня. Я переспала с другим. Позвонила ему, чтобы рассказать об этом, чтобы мы поговорили, но я не знала, что он в машине. Я просто… Нужно было лично ему сказать, но я боялась смотреть ему в глаза. Боялась увидеть разочарование и боль, которую причинила. И боюсь до сих пор, потому что увижу это в твоих сейчас. — всё время она смотрела в пол, утирая слезы рукой, а я старался понять её и простить, но не получалось и с каждым словом, я ненавидел её всё больше и теперь дыра в груди стала шире и больнее. -Мам, ты правильно боялась. — я посмотрел в её глаза полные слёз и скорби, она показалась мне невероятно жалкой и противной. Меня тошнило от её вида, от слов, от слёз, даже от запаха. Я не смог больше смотреть на неё и заперся в своей комнате, оставив в коридоре женщину, которая сожгла мосты. *** Ночью я не спал и не плакал. Смотрел в потолок и ничего не чувствовал, будто мамины слова убили во мне всё. Будильник звонил будто из далека, поэтому я не торопился его выключать. Снова это чувство, такое знакомое и близкое, что я начинаю принимать его как друга. Он уже званый гость на мои посиделки с болью. А всё вместе — это депрессия. Такая серая с переливами в чёрный. Она резво помогает рыть могилу для себя. Сегодня не было снега. Огни ещё не проснувшегося города горели ярко, освещая всё вокруг. Хруст снега не смолкал ни на секунду, а мороз разошелся по всему лицу, съедая кожу. Люди не смотрели на это, не замечали призрачной красоты и бликов света на стеклах. Все волновались и торопились, кто куда. Наверное, это хорошо. Замечать всё вокруг весьма вредно, начинаешь думать о смысле всего этого, которого нет. Папа говорил, что смысл жизни в самой жизни. Ты живёшь ради того, чтобы просто жить. Нету высших планов и бог не отправит тебя в ад за грехи. Дальше лишь пустота, которую можно заполнить моментами из нашего сейчас. Но чем я смогу её наполнить? Вдруг у меня мало времени? Вдруг я не успею? Никто не сможет залить свой сосуд до краёв, но может попытаться. Школа — никогда не была местом радости и знаний, поверьте мне. Подростки не с потолка это взяли. Есть много историй про страдания детей. Но страдания, боль и так далее, причиняют лишь люди. Так что школа — не просто здание, это место где собираются наивные и добрые дети, чтобы измученные и заебавшиеся взрослые воспитывали стойкость и пуленепробиваемость. -Даня! — девичий голос раздался за спиной, это была Эля. -Да? -Ты в порядке? -Полном, а ты? -Могло бы быть и лучше. — призналась девушка и опустила взгляд в пол. Она никогда не врала насчёт на своего настроения. -Что у нас сейчас? -Математика, потом результаты пробника. Я волнуюсь, не думаю, что я хорошо написала. -Ты ведь не писала. -Писала, но отдельно и думала о чём угодно, кроме русского языка. Это так глупо. От ОГЭ зависит моё будущее, я ведь хочу в колледж и аттестат важен, но я просто не могу сосредоточиться. Хочу, чтобы всё остановилось и собраться, но… -От мыслей не убежать. Такая же проблема. -Ох уж это взросление, да? — Эля постаралась улыбнуться, но ничего не вышло. Она самая обычная, обыденная Московская девчонка, которая волнуется о своём будущем. Это и завораживает, простота. Вот кто живёт по принципу «жить ради жизни». -Эль, ты всё сдашь. -Спасибо. — она словно прошептала это, будто подарила мне это слово. И я с радостью буду хранить её искреннее «спасибо». *** Рисунок до сих пор покоился на дне моего портфеля. Не знаю почему, но я не хотел его убирать, хотел, чтобы он был рядом, но оберегался, когда кто-то подходил слишком близко. В голове снова мама, те слова, те глаза, которые я не мог не ненавидеть. Как бы не старался, я винил её во всём, от этого как ни странно становилось легче и отвратнее одновременно. -Эй, ушлепок! — знакомый голос сзади. преКрАСно, его ещё не хватало в эту картину отчаяния, чтобы она приобрела более насыщенные краски. -Что? — устало произнёс я, даже не повернулся, потому что не посчитал нужным. -Как Эля? — нагло произнёс он и злобная улыбка украсила его лицо. -Прекрасно. — в тон ему ответил я. -Конечно, прекрасно, ты же вчера её до дома провёл и сегодня вы так мило разговаривали. Мммм, знаешь, мне кажется ты мне напиздел, что она тебе не нравится. -А что если так? М? Что ты мне сделаешь? — я срываюсь. Вру, нагло ему в глаза, потому что не могу иначе. Хочется, чтобы он врезал мне, избивал до полусмерти, чтобы физическая боль, наконец затмила ментальную. Я словно в горящей клетке. Словно собака в ошейнике с шипами. -Ударь меня! — шепчу я и злобно смотрю в его потерянные глаза. — НУ ЖЕ, УДАРЬ! — он лишь отходит подальше и мотает головой в знак отказа, сглатывает и сжимает челюсть. А меня трясет, то ли от злобы, то ли от боли, то ли от всего сразу. Выбегаю из класса под пристальными взглядами одноклассников и громко хлопаю дверьми. Бегу куда глаза глядят, ничего вокруг не замечая. Оказываюсь на улице в минус 25. Холодный воздух обжигает нос, дрожь пробегает по всему телу, но я не бегу обратно. Хочу лишь убежать как можно дальше от этого места, никого не видеть, остаться наедине с зимой, что кутает в свои ледяные объятия. Вдыхать зимний воздух Москвы до боли в лёгких. -Даня! — это Эля. Запыхавшаяся, одетая в свой розовый пуховик и глазами, полными грусти и даже какой-то печали. -Уходи. — спокойно отвечаю ей, стараясь не грубить, потому что могу ранить. Мне сейчас лучше вообще молчать. -Ты ведь замёрзнешь. Сходи за курткой хотя бы. — она чуть ли не умоляет, а меня это бесит, но я стараюсь это контролировать как могу. -Эль, мне нужно побыть одному. -На улице чуть ли не минус 30, а ты в школьной форме. Я волнуюсь за тебя. Пожалуйста, возьми куртку. -Зачем ты это делаешь? -Делаю что? -Это? Бежишь, волнуешься, зачем тебе это блять? -Я… Я не знаю. Может потому что, что-то чувствую к тебе. Не знаю. -Эль, хватит влюбляться в тех, кто просто помог тебе. Я к тебе кроме уважения ничего не чувствую, ясно? И это не изменится, если ты будешь бегать за мной. Мне это не нужно. Иди в школу, окей? — оставляю её одну. С разбитым сердцем и глазами, наполненными слезами, которые потеряли всякую надежду. Может я поступил грубо, но сказал правду. Ей не нужно враньё, оно никому не нужно, лучше говорить правду, какой бы она не была.