Что происходит на Гавайях

Со временем нынче творились воистину странные вещи: оно то замирало, то пускалось вскачь. Позже Майлз ни за что не объяснил бы, как они оказались в госпитале. Кто-то вызвал врачей. Кто-то уволок так и не пришедшего в себя убийцу. Кто-то усадил Майлза, не пожелавшего расстаться с Белом, на край скоростной гравиплатформы. Вероятно, кто-то сгрузил их обоих с платформы по прибытии в госпиталь. Затем Бела отнесли в операционную, и время остановилось. Майлз готов был поклясться, что оно просто-напросто превратилось в лед — черный лед вечной мерзлоты острова Кайрил. Зябко передернув плечами, он почувствовал, что все еще сжимает в руках рубашку, пропитанную красным. «Кровью Бела», — подумал Майлз. Опять кто-то умрет вместо него. Это была мысль, которой не следовало давать ни малейшего шанса — и он прогнал ее прочь. Бел не умрет. Никто больше не умрет. Это же Гавайи! Здесь вообще нужно законодательно запретить смерть. Кто-то набросил ему на плечи теплое одеяло. Кто-то принес горячий кофе. Кофе, на удивление, был неплох. Кто-то пытался задавать вопросы. Майлз пытался отвечать. — Нет. Нет. Понятия не имею. Вряд ли. Нет. Извините, нет. Потом он совершенно не мог вспомнить: допрашивали его медики или старые знакомые из СБ. Возможно, и те и другие. На предложение вернуться в отель и поспать он ответил довольно грубо. В конце концов, даже у адмирала Нейсмита способны сдать нервы. Тем более в такой день. Честно скажем, не самый лучший в его жизни. Похоже, в какой-то момент он все-таки задремал прямо там, в большом белом холле, сидя в неудобном, так и норовящем тебя сожрать, слишком мягком кожаном кресле того же неестественно белого больничного цвета. «Кажется, Бел, мы все же оказались непозволительно близко к моргу. Знаешь, лично я однозначно предпочел бы площадь. Хоть и в комплекте с поцелуями…» Разбудил его преувеличенно бодрый голос: — Мистер Нейсмит? Майлз с трудом разлепил веки и опознал склонившегося над ним врача, того самого, что должен был оперировать Бела. — Досточтимый герм Торн вышел из наркоза. У него все хорошо. Рана не опасна. — Сколько сейчас? — спросил Майлз, пытаясь размять затекшую от сна в сидячем положении шею. — Операция длилась час. На данный момент – одиннадцать тридцать вечера по времени станции. Майлз с чувством пожал руку медику, принесшему ему благую весть. Жизнь! Надо полагать, это выглядело эгоистично, но он был страшно рад, что не придется совершать обряд поминовения на еще одной могиле. — К нему… можно? — Он спит. Приходите завтра. И маленький совет, мистер Нейсмит… — Да? — Майлз, который с нетерпением ждал, когда ему удастся с наименьшими потерями для собственного самолюбия выбраться из удушающих объятий кресла, смотрел на врача со всем возможным вниманием. — Я бы рекомендовал вам эту ночь провести в постели. Майлз сдержанно кивнул. Кто он такой, чтобы спорить со специалистами? После ухода врача последовала боевая операция в лучших традициях дендарийского флота: обаять младший медперсонал, добыть чистую пижаму и гравикойку, обосноваться в палате Бела и вырубиться почти мгновенно, вслушиваясь в мерное дыхание спящего друга. Гравикойка — ведь тоже постель? Так-то. Утро, как ни странно, было во всех отношениях добрым. А потолок в палате — предсказуемо белым. Пришлось потратить несколько минут, чтобы осознать, что — для разнообразия — нынче он здесь не в качестве пациента. Это утешало. А неожиданно бодрый голос Бела и вовсе поднимал утреннее настроение на недосягаемую высоту. — Рад видеть вас, адмирал. Майлз фыркнул. — Когда кого-то спасаешь от неминуемой смерти, это абсолютно достаточный повод для перехода к менее формальному обращению, — покряхтывая (все же прошедший день был полон сюрпризов), он слез с койки и подошел к кровати Бела, который сидел, опираясь на подушки, и выглядел совсем неплохо, учитывая обстоятельства. — Привет! Я — Майлз. Бел очень серьезно тряхнул протянутую руку. — Счастлив познакомиться! Я — Бел. Утро, как уже было отмечено, оказалось добрым. Умывшись и слегка «почистив перышки», то есть сменив казенную пижаму на казенную же белую футболку и вчерашние замызганные брюки и выпив вполне приличный кофе из стоящего в коридоре автомата, Майлз решил дождаться обхода. Конечно, он опасался получить «по первое число» за свое самоуправство и вольную трактовку приказов начальства, но что ему какой-то местный врач после привычных разносов Иллиана! Как-нибудь выдержит. Врач («доктор Себастьян Эркс, к вашим услугам!»), кстати, молодой и улыбчивый, с четко выраженным бетанским акцентом (надо признаться, тут они с мистером Нейсмитом нашли друг друга), порадовался, что дела «досточтимого герма Торна» пошли на поправку, произвел тщательнейший осмотр раны (Майлз позволил себе заинтересоваться видом из окна), сменил пластиповязку, сообщил, что пуля не задела ни одного из жизненно важных органов, а современная медицина творит настоящие чудеса, и потому раненого можно будет забрать из больницы уже завтра, при условии, что он еще какое-то время станет избегать нагрузок. На попытку Бела объяснить, что на сегодня у них запланирован отлет и, соответственно, куплены билеты, Майлз все-таки встрял и поведал, что билеты обменены, подарки уже отбыли по назначению, а здоровье — превыше всего. Бел, знакомый с адмиралом Нейсмитом не первый день, узнал привычный командный тон и административный почерк и многозначительно хмыкнул, приложив ладонь к виску. Майлз сдержанно кивнул. Доктор Себастьян Эркс смотрел на их пантомиму почти с умилением, причиной чего, как догадывался Майлз, был счет, который больница выпишет в итоге своим невольным (или вольным) постояльцам. Когда врач ушел, наступила эпоха завтрака. Завтрак оказался весьма недурен и совершенно не сравним по качеству с тем, чем приходилось питаться при аналогичных обстоятельствах в корабельной больнице или даже в до противности набившем оскомину Центральном имперском госпитале Форбарр-Султана. «Любой каприз — за ваши деньги»? Интересно, если попросить мороженое с кленовым сиропом — дадут? — Ты и вправду поменял билеты? — полюбопытствовал Бел, отставляя в сторону изящную фарфоровую плошку с недоеденным ярко-красным желе. Фруктовое желе в больницах — это такая традиция или все-таки суровая необходимость? Майлз с блаженным выдохом откинулся на спинку неудобного больничного стула. (Неудобные больничные стулья — еще одна традиция.) — Поменял. Подозреваю, для тебя было бы несколько слишком сейчас переносить все эти перегрузки. Несмотря на твой цветущий вид, — быстро добавил он, заметив упрямо сжатые губы Бела. Капитан Торн, как и сам Майлз, терпеть не мог, когда его жалели. — Да и мне нужно хотя бы еще пару дней отдохнуть. Это был вполне благовидный предлог, и Бел, пусть и нехотя, кивнул. Потом Майлз, оставив своего спасителя наедине с коммом, по которому тот изучал сводки новостей, выуживая обсуждения вчерашнего происшествия в океанариуме, отправился в отель. Требовалось переодеться, освежиться и проверить, как дела у смуглых гавайских красоток, а также выяснить, до какой степени пострадал номер от общения с ретивыми ребятами из гавайской СБ. На удивление, последнее опасение оказалось совершенно напрасным. Одно из двух: то ли местные эсбэшники были настолько профессионалами, что даже пылинки после обыска возвращали на место, то ли клининговая служба отеля трепетно заботилась о душевном спокойствии своих гостей. Во всяком случае, никаких следов поспешного и, надо думать, тщательного обыска Майлз в номере не обнаружил. Хотя они искали — и еще как! Кое-какие мелочи он все-таки сумел ухватить тренированным глазом. Но именно мелочи. Кстати, и свежеустановленной прослушки тоже не нашлось. Однако вот в этом моменте он больше доверял нюху Бела. Ладно, болтливых гостей он нынче не ждал. И, насколько Майлзу было известно, не имел гнусной привычки разговаривать во сне. «Приди, о светлый сон! Сомкни мои ресницы!» Вторая ночь в больнице, особенно теперь, когда Бел был вне опасности, представлялась откровенным перебором, хотя гравикойка вспоминалась с явной ностальгией. Роскошный сесксодром в номере выглядел слишком уж глобальным для маленького человечка. («А для двоих?» — «Заткнись!») Всего одна ночь. Хотя, нет. Две ночи. Сутки. Следующий день он провел в размышлениях. Груз гавайских танцовщиц благополучно покинул станцию. Допрос по поводу происшествия в океанариуме («Кто мог затаить на вас зло, сэр?» — «Возможно, это охотники за рубином?») вызвал только ехидное подергивание рта. Единственное, ужасно хотелось полюбопытствовать: «А что, суперпентотал уже отменили?» Но Майлз сдержался и вообще вел себя крайне благовоспитанно. Если несостоявшийся убийца и поделился со следствием какими-то интимными подробностями, мистеру Нейсмиту о них не сообщили, а тот и не настаивал. Подумаешь! Главное, что с Белом все было в порядке. Майлз проведал капитана Торна аккурат перед ужином, чтобы еще раз насладиться драгоценным больничным гостеприимством. Кажется, брошенный на целый день Бел посмотрел на него с упреком. Пришлось напустить на себя чрезвычайно загадочный вид. Это всегда срабатывало — сработало и теперь. Хотя, вполне возможно, Бел просто благородно подыграл ему в его лицедействе. Они обсудили очередной тур общения с властными структурами Новых Гавайев (Бела тоже нынче посетили с целью выяснения некой сияющей истины, правда, мучили меньше, ввиду целого ряда медицинских ограничений), новости, которые не поведали миру ничего интересного относительно вчерашнего покушения, меню (весьма недурное, чего уж там) и перспективы на будущее (туманные). Потом на обоих навалилось молчание. Майлз с детства делил людей на тех, с кем хорошо и уютно молчать, и тех, с кем это попросту противопоказано. В первую группу входили отец, мама, покойный сержант Ботари и Елена. (Не моя, не моя, не моя…) Во вторую — кузен Айвен и достаточно много бывших однокурсников. Существовали и те, про кого еще только предстояло выяснить. С Белом, вот внезапно молчание вышло удивительно гармоничным. Прощаясь, Майлз сказал: — Добрый доктор Эркс пообещал, что отпустит тебя завтра. Но не раньше двух. Не уходи без меня, ладно? Бел покачал головой, блеснув из-под челки своими возмутительно-шоколадными удлиненными глазами: — Знаете, адмирал, я все же не девушка и не калека… — Отставить, капитан Торн! — сурово одернул его Майлз и тут же сделал жалобное лицо: — Если я не стану выгуливать свое бренное тело хоть куда-нибудь, то от здешнего усиленного питания вскоре обрету форму шара. Тебе меня не жаль? — Манипулятор! — вздохнул Бел, сдаваясь. — За это ты меня и… ценишь. Он хотел сказать: «Любишь», — но не рискнул. Пожалуй, с любым другим из его знакомых фраза прозвучала бы абсолютно безобидно, но не с Белом. Не сейчас. Что-то висело в воздухе, о чем он был не готов говорить вслух. В конце концов, у него оставалась в запасе эта ночь и половина следующего дня — для размышлений и принятия решений. Целая уйма времени, господа! Майлз вскинул руку в небрежном «Пока!» и сбежал. Даже великие порой могут себе позволить тактическое отступление.