***
Оглядывая Клемана сотни раз за полчаса, я видела в его глазах ярость. Думаю, жестокий гнев зародился из остающегося не покоя в его голове. У моего друга впервые такой вид лихорадки, но и исключать такой вариант не стоило в наших событиях. Мы, буквально сказать, врываемся в больничное отделение, до боли знакомое мне. Встречаем грустных родителей Жасмин. Мадам Лоран (мама Жасмин) плачет на разрыв, пока не менее печальный муж утешает свою жену. Через несколько секунд они замечают нас и мадам подходит к нам. — Лайла! Клеман! — оглядывает нас по очереди. — Вы тут! — кажется, сейчас из её глаз опять пойдут дожди. Нет, ливни. Я обнимаю мадам Лоран, дабы привести в чувства. — Что с ней, мадам Лоран? — искренно интересуется Клеман. Женщина отстраняется от меня из-за, вполне, ожидаемого вопроса. Прошептав «Иди, позвони Генри», парень принимается выслушивать, важную для него, историю от лица мамы Жасмин. Киваю: делаю несколько шагов назад, доставая телефон. На заблокированном экране отмечается пропущенный вызов от Генри. Моя невнимательность не представляет ничего удивительного: с этой суматохой можно и забыть прийти домой на ужин. Я-то точно сегодня не появлюсь за столом, в кругу семьи. Так, я же должна позвонить Генри, а не рассуждать на тему халатности и рассеянности. Секунды три-четыре пищат надоедливые гудки. — Лайла? Я звонил, чтобы ск…- обрываю его на полуслове для своей не мало важной реплики. — Ты сильно занят? — узнаю привычку Генри, порой, не приходить в школу из-за дел отца, как свои пять пальцев. Но ведь сейчас необычный день и необычная ситуация, правда? — Что случилось? — я застала его значительный тон почти сразу будто он что-то вспомнил, перед изменой тональности голоса. Не знаю, раньше, когда он становился таким серьёзным, меня забавляло это, а сейчас…если можно так сказать, придавало неизвестную надежду. — Жасмин в больнице. Ты можешь сейчас приехать? — как захватывающе, я сейчас выгляжу, как наивная дурочка, веря каждому, строящему из себя добронесящую личность? Так Генри же таковым и является, нет? — Скоро буду, — я не успеваю и предлога выразить, как идут быстрые гудки, оповещая о конце связи. Мысленно надуваю губы, кидаю сотовый в гущу всяких безделушек моей сумки, торопясь к семье единственной лучшей подруги. Смотря со стороны, до меня доходит, что обсуждают они не самые весёлые темы дня для бесед в больнице. Очередь утешения мадам Лоран опять легла на плечи отца семейства. Причём. это в буквальном смысле. Голова женщины расположилась на плече мужчины, пока солёные слёзы впитывались в тёмно-синий дженпер. Я подсела к Клеману. Была бы я параноиком, я бы вообразила себе прозрачную пелену на его глазах, судя по его внешнему виду. Беру парня за руку и приговариваю убаюкивающие слова, заботливо гладя по ледяной руке. — Повезло же Алексу, — не понимаю такую спешку разговора, но молчу, ожидая конец фразы. — У меня два чуда в жизни. Одно сейчас за этой тонкой стеной, лежит и не подаёт признаков жизни. Другое успокаивает меня: такого слабого и безнадёжного, — точно заплачет. — Лайла, мне так с вами повезло, — положив свою руку на макушку парня, кладу его голову на своё плечо. — Мне тоже больно, Клем, — бормотала я тихо. — Этот придурок взял и разрушил наши жизни. Это неправильно. Он отдалился от меня и ласково улыбнулся. Мы с ним выглядели как сиротки, потерявшие любимую маму. Так я и чувствовала. — Лайла! Клеман! — мы инстинктивно оборачиваемся на зовущий голос. Генри обеспокоено разглядывал нас обоих, затем он сел рядом с нами так, что я оказалась посередине. Его руки потянулись ко мне с утихомиротворяемыми объятиями. Я стала замечать, что в последнее время слишком часто нуждаюсь в таких действиях от Генри. Тёплые мужские руки согревают не только внешнюю сторону, но и внутреннюю, поддерживая жизнедеятельность внутри. — Что с ней? — Она в операционной, — ответил Клем. Я, в состоянии шока, поворачиваюсь к нашему другу, вопросительно прожигая взглядом. Он так же непонимающе глядел на меня, не вдупляя в причину моего немногословного удивления. — Может ты не заметила или разговаривала с Генри по телефону, как её перевезли на операцию. Этот процесс довольно-таки важен. Мои нервы, кажись, взревели. Я заметно напряглась, услышав о таких действиях со стороны докторов. Генри, в принципе и как всегда, приметил мою резкую замену настроения и прижал к своей плоти ещё сильнее. — Всё будет хорошо, — он с привычной скоростью гладил меня по голове. Эх, его традиционные методы успокоения, никогда не станут забытыми. Воспоминания о самом детстве нахлынули на меня, как морские волны, когда мы с Алексом, в возрасте шести-семи лет, расслабленно «лежали» на прохладной воде, бултыхая ногами, при свете яркого летнего солнышка. Обиды. Если в детском саду меня обижали, то Алекс являлся в группе в роли спасителя человечества и спасал меня от «преступников». Я помню это как вчера. Мальчишка, считавшиеся старшим братом, закрывает своей спиной от всех ходячих обид. Да и по сей день это происходит. Из мини-флешбека меня вырывают обеспокоенные крики, усилённый женский плач и более сильные объятия. — Что случилось? — «просыпаюсь» я из глубоких раздумий. Мой голос дрожит; парни смотрят печально на меня. Генри рывком притягивает к себе, говоря:— Её… Жасмин больше нет…