Сломанный мальчишка

За Даней снова следуют великаны, и пока они там громоздят свои злые сказки, варят яд из сердец разбитых, надевают на лица маски, он не ест уже третий день. В первый раз он не понимает, что им движет, руководит. Он просто хочет избавиться от какой-то грязи внутри себя, какой-то ядреной настойки смешанных чувств. Ему объяснили сколько в воздухе пыли, почему если бросить камень, то он где-нибудь падает, научили решать уравнения. Он знает, что это похоже на симптомы любви. У него появляется улыбка, сам грохочет детским смехом, когда видит этого дурака, нерадивого братца. От Вани в воздухе остается вкус монологов, всепоглащающих речей, его задорный бас, какие-то глупые мечты. Он любит самолеты, март, английский язык во всех его проявлениях, комиксы, колкие замечания. - Если бы мне сказали быть тем, кто спасает мир от всевозможных злодеев и организаций, то я был бы Человеком Пауком, - бросает тот, когда они собираются на премьеру, и добавляет: - Ну, знаешь, чтобы завалить эту Мери Джейн с первой части. А ты? - Мистером Старком, - отвечает Даня, завязывая шнурки на ботинке, поправляя воротник. Во всех его движениях видно сходство с таким же рационализмом героя, с таким же напускным отсутствием сердца. - А знаешь, Эля их шипперит, говорит, что они неплохо смотрятся. И это совсем не педофилия, потому что Паркер уже может вступать в половой акт с согласия. Прикинь? Так и сказала. Хуй знает, что творится у этих девчонок в голове. Так что если будет совсем хреново, то используем эту развращенную вещь на триста страниц для краткого обучения педиков. Фанфиком называется, - а потом заливисто смеется, поглядывая на краснеющего Даню, который что-то бурчит про то, что кое-кто извращенец ненормальный. Еще Ване нравится "Ведьмак", вкус победы, когда с ним соглашаются, когда в него влюбляются, сигаретный дым и, кажется, Ариель. Отчего у Дани сводит зубы, белеют костяшки, но он, впрочем, его не винит. Потому что она ему тоже нравилась. Составь хоть список, хоть груду записок, где плюсы и минусы на полях, она не подходит ни под один типаж. Эти красивые спутанные волосы, которые она не любила. Худые запястья, эта непонятная ярость на собственное имя. Как-то сказала, по секрету, что лучше бы ее назвали Шарлоттой, Амарандой, Екатериной, с чем черт не шутит, но только не Элей. Она, знаете, лучшее, что он встречал в своей жизни. Поэтому Даня не знает, как соревноваться с ней, с этим вниманием, вполне объяснимым, от человека, которого так хочется назвать своим. Даня не хочет их сравнивать, но не может, от этого опускаются руки, от этого он чувствует себя уродливым, каким-то неправильным, сломанным. Тем, кого хочется не помнить, стереть из памяти. Ему стало отвратительно заботиться о себе, о своем здоровье, ему нравится себя тратить. Может именно это привело к мысли, что отделаться от этой нездоровой влюбленности, зависти, отчаяния, что гложет ежедневно, можно всего-навсего уничтожением непереваренной пищи. Даня в принципе никогда не понимал всю эту процессию, когда по телевизору крутят все эти избитые сюжеты о девочках, которые хотели быть красивыми в глазах другого человека, которые хотели хоть немного выделяться, которые хотели быть кому-то нужны. Он и сейчас не понимает. Для него это не какой-то отчаянный жест, мол, люби меня, это всего лишь обезболивающее, быстродействующее, скоротечное. Не так давно Ваня сказал, что любит Элю, поэтому никогда не отступит, не даст Дане и шанса, несмотря на то, как он к нему относится, несмотря на то, что он ему больше, чем брат. - Я люблю ее. Я люблю ее, - так, что при этих словах сердце вновь пропускает удар. В тот день Дане впервые разрыдался в ванной. Он рыдал до тошноты, до тех пор, пока его не вырвало и не вырубило на несколько минут. Видишь, мам, никакого алкоголя, никаких запрещенных препаратов, всего лишь твой маленький сломанный мальчик, который понял, что вроде влюблен в другого, такого же героя, единственного для тебя. С того самого момента Даня понял, что без еды ему немного легче. Даня знал, что он не станет красивее, что, сколько бы он не ел, он не поправится, и он просто перестал есть. В чем смысл? К чему сравнения, нелепые параллели, избитые фразы и жалкие просьбы о какой-то любви? С того самого момента Даня стал шире улыбаться, как можно больше смеяться, класть на тарелку все больше и больше еды за семейным столом. Видите, я в порядке, такой же веснушчатый мальчик, достойный всеобщей любви! А потом шел в туалет и надеялся, что эти гримасы, притворство, обычные фразы на самом деле часть его самого. Надеялся, что кто-то придет, отругает, хотя бы побьет. "Нет, Даниил, так негоже, опомнись, ты, оглядись" - прочитает хоть кто-нибудь проповедь. Но все заняты личными драмами, собственными страхами и драконами: у кого-то развод, у кого-то вино и водка, а у некоторых - любовь. Однажды Ваня и Эля поспорили на поцелуй, кто кого перепьет, сидят и пьют чертов джинтоник, мол, между нами химии нет, вы что! А Дане сиди, смотри: твоя стена, твой маленький китай. Она ему и суждена. Сейчас бы встать и что-нибудь сказать, найти миллиард причин, чтобы потом не сожалеть во снах. Эля сдается, целует парня напротив, а Дане сиди, улыбайся и смейся. Это же просто игра. Даня говорит, что у него болит голова, разрывается по частям, добегает до дома и снова рыдает в туалете. В тот день выворачивание желудка не помогло. В тот вечер Даня не знал, как утихомирить свою истерику и стал царапать запястья, раздирая бледную кожу в кровь. Бордовая нить тянулась до голени, задевая бедро рядом с краем боксеров. Необъяснимое спокойствие, звенящая тишина и что-то прохладное нахлынуло на него и помогло выдохнуть не рвано, а достаточно спокойно. Такое бывает, когда ранишь дракона, заставляя его задыхаться собственной кровью, заставляя самозабвенно пожирать свои же страхи. Такое бывает, когда понимаешь, что дракон - ты сам. С этого момента все становится понятно, ясно, проще простого. Хочешь победить кошмар - уничтожь себя. Он начинает избегать совместных обедов, завтраков, различных семейных встреч под предлогом плохого самочувствия или непомерной занятости, хотя оставляет рюкзак на первом этаже, надеясь, что кто-нибудь заметит. В какой-то момент перестает появляться в школьной столовой, говорит Эле, что все в порядке, все хорошо, его не стоит тащить за шкирку, чтобы купить привычные булки и посплетничать за столиком для младшеклассников, потому что теперь он завтракает дома. У самораспятия строгие правила, первые два такие же, как у Бойцовского клуба. Ему бы стоило рассказать кому-то, завести собственную Марлу Сингер, чтобы нежно шептать на ухо, что она симулянтка, чтобы кто-то наблюдал за его безумием. А у него лишь Тайлер на соседней кровати, который, в каком-то смысле часть его самого, причина этого же безумства. Ему ужасно хотелось объятий от этого дурака, от этой причины негласных драм, уткнуться носом в шею, запустить пальцы в волосы на затылке. Невыносимо хотелось расплакаться, положить голову ему на колени и сказать: «Я очень устал. Помоги мне». А у Ванечки другая любовь, Ванечке будет сложно. Поэтому Даня молчит, уничтожая себя. В какой-то момент он сам начинает бояться своего отражения, этих костей, торчящих из хрупкого тела. "Заниженная самооценка- первый шаг на пути к анорексии" - вспонимает цитату из статьи и хочет сразу сбежать в туалет, чтобы избавиться от этих вязких чувств внутри. Даня знает, чем нервная анорексия отличается от нервной булимии, что по статистике двадцать процентов гомосексуалистов сталкивались с этим заболеванием, это не редкость. Но он снова видит в зеркале не своё лицо. Там кто-то чужой, больной, сломанный. В какой-то момент одежда начинает висеть, заставляя походить на младшеклассника в школе, которому одежду купили на вырост. Даня думает, что об него можно порезаться, если обнять.Чувствует себя самым настоящим уродом, совсем не спасителем от тех самых драконов, которые поют про зиму, про возмездие и тюрьму. В этот май все изменилось. Во-первых, потому, что семья Ивановых в первый раз изменила отдыху на Кубе, Мальте, променяв его на пару дней за городом с рыбалкой и шашлыками. Как полагается, в лучших традициях, по мнению деда, хули в этой пидорасной Европе делать. Отчего Ваня взвыл волком, потому что уже вкушал эти пару дней без нормальной жизни. Хочешь в туалет - пиздуй на улицу, прячься за кустами, как маньяк-педофил. Хочешь девушку - держи Даню на соседней кровати. От последних мыслей тот повел носом, приложил руку к виску, пытаясь уменьшить боль, заглушить. Он слишком много об этом думал. Ему казалось, судьба – это когда поначалу больно, потом обязательно хорошо. Сначала идет всякое отторжение своего же счастья. Например, к тебе в дом приводят этого шута, который похож на псину за витриной, который глазами всячески просит, чтобы его забрали, и скулит. Он сразу становится идеалом, примером для подражания, мол, смотри, Ванечка, ты теперь эпицентр наших несбывшихся надежд. В этот момент ты хочешь его задушить, убить, уничтожить. Потом привыкание, сделанные домашние задания, разговоры вечерние обо всем, совместные просмотры фильмов. В основном этот дурак берет всю вину, если лажают оба, играют вместе, а это "Да-не-чка" не скребет по глотке, заставляя глотать кровь. Но оказалось, что никакой судьбы не существует, и чудеса не случаются. Оказалось, что по итогу ты остаешься один. После поцелуя все перевернулось, пошло к черту. Они не разговаривают, не отпускают шуток, избегают друг друга, но делают вид, что нормально, пиздец, как хорошо. Ваню это бесит, выводит до невозможности, он не привык к тому, чтобы все шло не так, как того хочет он сам. Планета делает шаг назад. Ваня хочет стереть губы этого шута из памяти, забыть их вкус. Ему теперь кажется, что судьба - это лишь ложь, в которую хочешь верить ты сам, самозабвенный мазохизм. Он станет сам хуевым писателем, сценаристом собственной жизни, чтобы попробовать все вернуть.