Игра отражений

Брайан еще долго пялился на темный экран смарта. Наконец, не глядя, отбросил в сторону. Закурил. Какого хера Харрисон опять звонил? Голос его был взволнован. И как бы Брайан не пытался убедить себя, что ему плевать, на самом деле, это не так. Два часа ночи. Проснулся, и теперь не уснуть. Сизый дым плыл еле заметным туманцем в свете уличных фонарей, бивших в окно, уносился вверх, скапливаясь под потолком. Закончилась одна сигарета, вторая, третья, пятая, а Брайан все курил и размышлял над бренностью бытия и тщетностью всего сущего. Проще говоря, спроси его кто сейчас, о чем он думает, Брайан бы не ответил, даже если бы захотел. Слишком много сожаления, злости, горечи, образов, звуков и запахов проносились в памяти. Он думал обо всем и ни о чем, не в состоянии ухватиться хотя бы за одну из своих мыслей. Которых, тем временем, становилось все больше и больше. В какой-то момент Брайану показалось, что его голова вот-вот взорвется. Но она все не взрывалась и не взрывалась. Мысли — штука весьма и весьма хитрая, они умеют не только бесконтрольно размножаться, но еще и обладают поистине мистическим умением размещаться в неисчислимом количестве на очень ограниченных пространствах. Закончилась пачка, Брайан распечатал — другую. Дым продолжал скапливаться под потолком, постепенно заполняя собой комнату. За окном занимался рассвет. В конце концов, Брайан встал, распахнул окно, впуская утренний свежий воздух. Стало легче дышать. Брайан с досадой выбросил наружу едва раскуренный сигарету. Очень быстро светало. На Юге всегда так, нет рассвета, нет заката. Солнце стремительно поднимается по небосводу с утра, и так же стремительно скатывается за горизонт по вечерам. Солнце. Солнышко. Вот же блядь! Почему? Почему даже столько лет спустя его не отпускает? Любая мысль, любое явление, любое слово могут вернуть чертовы воспоминания. Это как старая незаживающая рана, которая, чуть заденешь, тут же отзывается острой болью и начинает сочиться сукровицей, а в особо неудачные дни и вонючим гноем. И нет излечения от этой раны, даже призрачного шанса все это прекратить. Ни сегодня, ни сейчас, никогда. Брайан направился к бару. «Да, Гейл Харольд, в этом мы с тобой действительно похожи...» — покачал головой Брайан, разглядывая шеренги разнообразного крепкого пойла. Он потер подбородок, посмотрел на часы. Семь часов утра. Вновь покачал головой, захлопнул бар. — Нет, сегодня ты пить не будешь, — сказал сам себе Брайан и вздрогнул. Черт! Он разговаривает сам с собой. Может, он зря отказался от услуг психиатра? Так, ладно. Хорош депрессовать. Поупивались и забыли. Нужно собираться на работу. С этой незамысловатой мыслью он направился в душ. Зацепился взглядом за зеркало. Нервно ухмыльнулся своему отражению. — Что, Харольд, теперь я это ты. И я выполняю твои обязанности. Надеюсь, ты не проебешь — мои? И нет, тебя бы я не трахнул. Блядь! И где тебя черти носят, а Харольд?! Тишина. Отражение послушно повторяло все движения Брайана. Он тяжело вздохнул и вошел в кабинку...

***

Мелания Харт — самая настоящая пиранья. Это Ван понял сразу, как переступил порог ее кабинета. И дернул же его черт с ней связаться! Не черт. И не дернул. На то у него имелись свои причины. Первое — он был о ней наслышан, как об одной из лучших. Говорили, что эта леди способна выкопать из могилы даже мертвого, если он вдруг решил не вовремя отойти в мир иной, как раз в тот момент, когда у нее горит контракт. Примером тому являлся Гейл Харольд, известный всей актерской тусовке своей замкнутостью и нелюдимостью. Ходили слухи, что если бы не она, то Харольд бы давно уже застрял где-нибудь под мотоциклом, завел бы автомастерскую и зарыл бы свой недюжий талант. Которым восхищались многие. Восхищались и завидовали. Впрочем, большинство из них часто зубоскалили и злорадствовали по поводу «падения звезды» после всем известных Квиров. К которым у все того же большинства отношение было двойственным. С одной стороны, сериал притягивал внимание отличной актерской игрой, необычной темой на грани, сильным сюжетом и т.д. С другой — все то же большинство считало сериал слишком ярким и слишком... странным. В общем, в таком ключе размышляло большинство. Большинство, но не Ван Хэнсис. Он всегда... ладно, не всегда, но уже давно хотел познакомиться с этим «странным Гейлом», сумевшим сыграть полную свою противоположность. Их тандем с Харрисоном породил в актерской тусовке (не говоря уж о фанатской среде) множество слухов. Которым он, конечно же, не верил. Ровно до того момента, как не включал в очередной раз старенький и тысячу раз засмотренный сериал. И тогда он вновь начинал верить. На самом деле, это странно. Ван прекрасно знал, как все это делается. Знал и о том, что какие бы чувства и эмоции не отыгрывали актеры на экране, на деле — все это игра. Всего лишь игра, и только. Так он разрывался между верой и неверием, размышляя над слухами и мечтая когда-нибудь поработать с Харольдом, дабы убедиться или наоборот развеять сомнения. И надо же, как он удивился, когда понял, что желания иногда сбываются. «Поцелуй меня, убей меня», название фильма идиотское, впрочем, как и сам сценарий. И Ван наверняка бы отказался от съемок, ведь хватало всего одного взгляда на сценарий, чтобы понять, сколь феерический бред скрывается на этих страницах. Однако же вслед за сценарием одна птичка принесла на хвосте, что в этом бреде собирается сниматься Харольд. Информация сия, разумеется, вызвала у Вана зуд в одном месте, не менее феерический, чем сценарий. Его разрывало. С одной стороны, стояла полнейшая бредятина, которая потом окажется в его резюме, с другой стороны — Харольд и возможное разрешение дилеммы. К слову, именно Квиры сподвигли его таки совершить публичный каминг аут в прошлом году. Вернее, не только и не столько содержание сериала, сколько завеса тайны, которая никак не хотела открываться. Впрочем, жить стало действительно легче. Да и отношение к геям сейчас куда более лояльное, чем в далеком двухтысячном. Харольд уже был на месте. Когда Ван вошел в кабинет, тот уже сидел в кресле напротив своего агента, вальяжно развалившись и внимательно изучая какие-то бумаги. Когда он поздоровался, Гейл просто кивнул не поворачивая головы. Чисто выбритый, строго одетый в какой-то брендовый костюм, в чуть затемненных очках в тонкой оправе. Что совершенно не вязалось с его образом. Но Ван решил не бежать вперед паровоза и делать поспешные выводы о будущем партнере по съемкам. — Ага, вот и мистер Хэнсис, — голосом ласкового маньяка произнесла Мелания. — Добрый день, — еще раз поздоровался он. Наконец, Гейл соизволил поднять голову. Пару минут смотрел на Вана, хмуро и изучающе, после чего, наконец, рассеянно кивнул и снова уткнулся в листы бумаги. — Присаживайтесь, мистер Хэнсис, — Харт указала ему на пустующее кресло рядом с Гейлом. Беседа протекала... обыденно, можно было бы даже сказать, что скучно, если бы не странные, продирающие до костей, взгляды со стороны Харольда. Плотоядные. Хищные. Если бы Ван не читал и не смотрел его многочисленные интервью, наверняка б решил, что его самым наглым образом снимают. Что с момента публичного признания в своей ориентации с ним случалось достаточно часто. Но не в этом случае, нет же? Нет. Да. Харольд и впрямь оказался странным. Но не таким, каким он себе его представлял на основании слухов. Да, замкнутый, но отнюдь не робкий и слегка неуклюжий, коим его описывали свидетели. Наоборот, от него перло непреодолимой сексуальной энергией. Легкая, кошачья грация, совершенно несвойственная людям его возраста. Последние сомнения развеялись спустя два часа, когда все детали были обговорены, Мелания сообщила им точную дату, когда нужно явиться на съемки. Проект горел и Ван горел вместе с ним. Гейл же равнодушно мазнув взглядом по нему и своему агенту, лениво встал и, скупо попрощавшись, скрылся за дверью. Оставляя и дальше сгорать Вана то ли от любопытства, то ли от желания, то ли от того и другого вместе взятых. Он в растерянности открыл и захлопнул рот. Смущенно улыбнувшись, он тоже попрощался и поспешил на выход. Но Харольда уже нигде не было видно. Жаль, что не удалось с ним поближе познакомиться. Впрочем, в руках у него осталось две визитки, одна принадлежала Мелании, вторая — собственно, Харольду. Он повертел ее в руках, на обратной стороне мелким размашистым почерком было нацарапано время и название одного маленького мясного ресторанчика. Для своих. Место, хотя и достаточно известное, однако доступное немногим. Нечто вроде закрытого клуба для завсегдатаев. Ван напряженно ухмыльнулся. Теория начала приобретать вполне себе материальные черты...