***
Голубка, разумеется, не афишировала никому, для чего она попросила подкинуть её в Craig's в районе восьми вечера. Впрочем, у неё всегда было в запасе пару подруг или знакомых для отговорки. Она заходит — нет — порхает легко-легко на манер бабочки прямиком к стеклянным дверям, а внутри милая на вид администратор зала спрашивает у неё номер стола и проводит к нему. Да и сама Голубка выглядит мило — длинное атласное платье нежно-розового оттенка, туфли на завязках и убранные назад волосы. Столик находится в удивительной отдалённости, хотя иного не ожидалось — и не нужно было, так даже лучше. Однако Голубке иногда хотелось, чтобы всё было как раньше, и им не нужно было прилагать усердия, чтобы остаться незамеченными. Однажды, может, так и получится?.. Но все её размышления и мечты испаряются, когда она замечает Когтегрива. Девушка-администратор незаметно удаляется обратно. — Привет, — Голубка не сдерживает улыбки и тут же подаёт свою руку, садясь напротив. Когтегрив здоровается в ответ, пододвигается ближе и сжимает ладонь девушки в своей так крепко, будто боится, что если отпустит — больше никогда не сможет прикоснуться вновь. Они смотрят друг на друга, так трепетно, нежно, готовясь рассказать друг другу столько много за прошедшую неделю, что хватит на весь вечер и захочется еще. Подошедший официант понимающе ложит две тоненькие книжечки с меню рядом, не отвлекает вопросами и также бесшумно уходит. — Рассказывай, — мягко говорит Когтегрив. Не отрывает ладони и взгляда, берёт свободной рукой меню. Голубке требуется на пару секунд опустить глаза вниз, к столу, сделать глубокий вдох-выдох и только потом возобновить зрительный контакт. — Знаешь… Я же уже говорила тебе, что узнала об Искре и «Сумрачном Лесе», так ведь? — начала она. Когтегрив только кивнул. Меню листает больше для формальности, на деле же — слушает, — Точнее, просто подтвердила свои догадки… Неважно. И это не даёт мне спать! Вчера она была на их собрании, и я жду не дождусь прилёта Остролистой, Львиносвета и Воробья обратно, чтобы мы все вместе всё выяснили. Мне же она явно ничего не расскажет! — А им что, расскажет? — Да там… Там такое дело, история долгая… — Голубка поняла, что едва не проболталась, — В общем, да, им расскажет. Звёздное племя, я совсем не знаю, куда себя деть! О чем они могли совещаться? Когтегрив не смог лично присутствовать на собрании, однако прекрасно знал все детали и в чём дело. И, разумеется, ей сказать ничего не мог — для неё он не в доле. Он сделал понимающий вид и погладил поверхность чуть шероховатой родной кожи. — Дни пройдут быстро, всё будет хорошо. Куда они уехали? — В Нью-Йорк, на серию мероприятий в честь одиннадцатого. Они не знают, что ты вернулся в город? — Вряд ли кто-то кроме очень узкого круга людей вообще в курсе, — Когтегрив пожал плечами, — Но я не отрицаю, что могли и слухи поползти. — Почему ты так скрываешься? Вернее даже… Почему мы скрываемся? Голубка жалостливо посмотрела на парня. Ей действительно было жаль, что произошли те обстоятельства, которые вынудили поступать именно так, но в тоже время она была не очень довольна и хотела бы вернуть всё так, как было. Однако, кажется, это было невозможно — по крайней мере, в ближайшее время, — поэтому её вопросы были больше как риторические возгласы. — Малышка, был бы я из семьи попроще, то и дела были бы проще, — он по-доброму усмехнулся, — Но уверяю, когда я стану совершеннолетним и не буду ни от кого зависеть, то мы начнём всё заново. Вдвоём. Когтегрив почти невесомо коснулся губами поверхности ладони Голубки и опустил обратно, заставив ту расплыться в улыбке. — Я так этого жду, знал бы ты… — У нас будет большая и крепкая семья. Дом в той части света, где захочешь с внутренним двориком. Машина, какая захочешь, даже можно несколько, — Когтегрив говорил так, будто не мечтал, а озвучивал действительные цели на будущее, — А пока, что будешь заказывать? — Главное, чтобы ты не лез в дела своего деда, — чуть смущенно проговорила девушка, пропустив мимо ушей вопрос, — Тогда действительно всё будет хорошо. Обещаешь? — с надеждой посмотрела прямо в глаза. Он был на секунду обескуражен, будто бы застан врасплох, но быстро придал себе спокойный вид. — Обещаю. — И ты же не лезешь в них прямо сейчас, да? — Нет. Голубка, почему ты беспокоишься? — Может, тебя заставляют? Ты не врешь мне? Когтегрив замолчал, лишь продолжая смотреть на Голубку. Свою руку от её он, тем не менее, не убирал. — Что ты молчишь? — её голос стал немного громче, а брови слегка нахмурились. — Я не вру. Меня никто не заставляет. Никто, — подчеркнул он интонацией. И, разумеется, он врал. Да у него и выбора-то не было особо — хоть и любимый внук, но такому человеку, как Звездоцап, должен был отработать своё, да и он страшно бы обиделся, если бы Когтегрив стал вторым Ежевикой. А до чего доводит обида Звездоцапа — лучше это не проверять на собственной шкуре. Примерные последствия он мог увидеть через свою мать, вернее, через то, какого она склада характера. Когтегрив не хотел становиться ни таким же, как мать, ни таким же, как дед, но и походить на дядю тоже. Он чувствовал, что должен был пройти самобытный путь — да вот только как? Точнее — кто ему позволит? Вернуться в Испанию — значит признаться Рыжинке в собственной несостоятельности и выполнять написанный ею для него сценарий жизни, а продолжать жить под опекой Звездоцапа — значит медленно, но верно, походить на него всё больше и больше с каждым днём и подвергать себя разного рода рискам и иметь возможность навлечь на себя злость столь опасной личности. Тупик ждал в обоих случаях. Единственное, что понимал Когтегрив — ему нужно становиться на ноги как можно быстрее и сбегать вместе с любимой Голубкой куда подальше. Только так он будет счастлив и никому не должен. Голубка тем временем убрала свою руку. — Прошу, давай выберем, чем будем ужинать, — мягко попросил Когтегрив. — Да ладно! Я не верю, что ты ничем не должен деду! — продолжает настаивать на своём. — Не должен. Я живу у него на правах внука, а не коллеги. Мы одна кровь, как-никак. Всё в порядке, любимая. Ему не нравилось ежедневно подписывать договора и изучать отчёты купли-продажи. Ему не нравилось направлять грузовики, полные самыми нелегальными вещами, в нужные склады. Ему не нравился интерьер клуба, танцовщицы-проститутки, стойки у бара. Но, стиснув зубы, он должен был заниматься «семейным делом» и глотать горечь того, что не может признаться во всём этом Голубке. Он очень боялся, что она уйдет от него из-за этого — и тогда всё, что он сейчас делает, потеряет смысл. Когтегрив работал, чтобы как можно быстрее выйти из обстоятельств, начать всё сначала и обеспечить любимой лучшую жизнь. При этом, даже если она все-таки решит уйти, то ему все равно придется работать — как заложнику тех самых обстоятельств. Такой вот парадокс, только в первом случае хотя бы есть мотивация. — Я даже… Даже не знаю… Чем ты мне докажешь? — Что докажу? — Куда ты пропадаешь на целую неделю, например, что у нас есть возможность увидеться и пообщаться только ближе к выходным ненадолго? Как это назвать? — Mi sol, я работаю, а ты учишься и тоже работаешь, — вздохнул он. — И где ты работаешь? Когтегрив осёкся на полуслове и опять замолчал. — Что и требовалось доказать. Вот чем ты таким занимаешься? Голубка отодвинулась подальше и налегла на маленький диванчик. Подошедший к столику официант разрядил обстановку своим вопросом о выборе блюда и поставленными на столик двумя стаканами чистой воды. — Закажи мне что-то на свой выбор и апельсиновый фреш, — она пыталась не звучать слишком очевидно обиженно. Когтегрив медленно перевёл взгляд с девушки на официанта. — Еще пару минут, пожалуйста. Мы пока не определились. Официант понимающе кивнул и удалился обратно. — Пожалуйста, пойми, я стараюсь ради тебя. Ради нас. И это не что-то, связанное с… — он понизил голос, — Звездоцапом. Ты веришь мне? Голубка продолжала молчать. Она смотрела куда-то в пол, а её лицо не выражало совершенно ничего. — Mi amor, посмотри на меня. — Ты всего-ничего в Испании прожил, а уже словечек набрался, — тихо хихикнула девушка и всё-таки осторожно взглянула в ответ. Когтегрив с облегчением выдохнул и улыбнулся, жестом приглашая ладонь Голубки обратно в свою. — Всё в порядке? Ты точно веришь мне? — Ты никогда меня и не обманывал. Я зря разгорячилась… — Только не извиняйся за это, я понимаю, что ты волнуешься. Главное, что мы всё уладили. Он аккуратно дотронулся ладонью до щеки с легким румянцем, а Голубка в ответ подвинулась ближе и слегка потёрлась о ладонь, как кошка — еще чуть-чуть, и замурлычет. — Уделим время исповеди как освободимся? — спросила она, оторвавшись от ладони будто с неохотой. — Исповеди? Ты на что-то намекаешь? — Почему же? Просто Звёздное племя обрадуется вновь услышать тебя и помочь. Исповедь полезна всем. — Оу… Я просто подумал, что и обычной молитвы хватило бы. Не сказать, что я успел много где согрешить, — усмехнулся Когтегрив. — Необязательно извиняться за что-то. Просто расскажи предкам о том, что наболело. Ты же знаешь, наша обычная традиция. Когтегрив уже как-то и забыл о религии. А ещё не молился с той частотностью, как советовала ему Голубка. И вообще, откровенно говоря, не смог бы вспомнить, когда делал это в последний раз. И опять он врал своей личной Соне Мармеладовой… Но только в этом случае Когтегрив исправится. — Конечно, — улыбнулся он и вновь поцеловал ладонь девушки, — Так что ты будешь на ужин?***
Остролистая лежала на кровати в своей временной спальне их апартаментов и не могла сомкнуть глаз. И вовсе не из-за того, что пережила перелёт на самолете, пускай и на частном в абсолютном комфорте, и даже не из-за того, что её завтра ожидает насыщенный день в честь трагического события, а из-за собственных мыслей. Всё накопленное и эмоциональное смешалось в такой трудный клубок, который хотелось бы распутать, поговорив с кем-нибудь — скажем, психологом — но нитки как назло спутались настолько крепко между собой, что ничего не выходило. Вот, например, как так вообще произошло, что её брат и бывшая девушка друг в друга влюбились? Какая же Ледосветик дура! Или Львиносвет полный идиот? А, может, это сама Остролистая дура? Может, не стоило ей так на всё реагировать, а стоило забыть этот странный эпизод жизни поскорее, не причиняя никому вреда? Кто она в данной ситуации? Жертва, агрессор, свидетель? Вопросов, как обычно, много, а ответов нет. Или вот еще, Воробей со своими способностями и она — наверное — с такими же или другими. Как такое вообще возможно в реальном мире? Почему Воробей, по натуре скептик, принял это все за чистую монету? Как он сообразил с чтением мыслей, что он видит, как справляется со всем этим? Что говорила и делала с ним Щербатая тогда? А Львиносвет, с ним как быть? Куда можно применить его способности? И есть ли они по итогу в принципе… А Искра, по итогу, ей врала всё время! Клялась, что тот случай, когда её заметили с Коршуном это ужасная нелепица и как эта нелепица чуть ли не сломала ей жизнь и навлекла на неприятности; и потом оказалось, что она и сама не против лезть к этому Коршуну! Звёздное племя, её кузина с её почти сорокалетним дядей, в одной постели… Этот сумасшедший город с его сумасшедшими связями. Хотелось прополоскаться изнутри и помыться до скрипа всякий раз, когда вспоминаешь, кто, с кем и когда в нём бывал и что делал. Грязное место — выступающее доказательством того, что деньги развязывают руки, и на них можно купить всяческие извращения. Одного только не купишь — мерзкую душу и самые конченные предпочтения и фетиши. Впрочем, деньги как раз очень способствуют накоплению этих компонентов духовного мира человека. Возвращаясь к Искре — в чём ещё эта проблемная девчонка ей солгала? Да она продолжает это делать — ходит в «Сумрачный Лес» как двойной агент и как таракан пробирается в любые щели, лишь бы узнать побольше. Воробью, конечно, она доверяла, и знала, что тот всё видел очень достоверно — только вот был, по её мнению, шанс, маленький, но шанс того, что Искра и здесь хитрила и как-то подменяла понятия с целью запутать Воробья. Ей теперь было ужасно сложно верить. Кто она такая? Почему Остролистая, как оказалось, не знает собственную любимую кузину? Может еще ей её родители неродные? Ну, раз у всего её окружения появилась мода её обманывать или как-то предавать. А что, вполне вероятный сценарий, с учетом того, какие слухи ходят о её с братьями происхождении — Остролистая была уже ко всему готова и даже, наверное, не удивилась бы. Может, те, кого она называет бабушкой и дедушкой, ей не бабушка и дедушка вовсе? Вот это уже весьма неприятный к осознанию факт. Эти прекрасные люди не заслуживали быть обманутыми. А вдруг они уже всё знают? Остролистая с тихим стоном отчаяния и полнейшего недоумения перевернулась на бок. Ни в ком и ни в чем она не могла быть уверена с этих пор. Да даже в себе самой. Кто она такая? Человек. Это её биологическая сущность. Дочь. Чья-то, теперь непонятно чья, но предположим всё-таки, что Белки и Ежевики. С этой ролью она тоже родилась, ничего выдающегося. Сестра и кузина. Аналогично — просто стечение обстоятельств, что она сестра именно двух братьев и четырех кузин и кузена. Ученица Саут Хиллз. Да её там почти все или ненавидят, или боятся, или ненавидят и боятся — в чём прок? Даже отличная учеба не спасает. Подруга. Её друзья скорее походили на свиту, да и то, многих она успела растерять, и почти все из её друзей — её же родственники; не считается. Теннисистка? Просто хобби поверхностной богатой девчонки. Метательница из лука? Тоже самое, а еще это не женское дело и вообще куда она полезла, как говорил ей Ветерок когда-то давно. По итогу, от Остролистой ничего не оставалось — все её роли были социальными, а сама она по факту — всего лишь тело. Женское тело. Роль девушки и вовсе была самой сложной, запутанной и порою ненавистной. В патриархальном мире бытие женщиной — автоматически проигрыш, позиция жертвы, как бы ты не брыкалась и не заявляла о своих правах; тебя еще ой как нескоро признают полноправным членом общества. Мужское априори значит «хорошее», «достойное», а женское — «плохое», «так себе». Плакать как девчонка — позор, а превозносить невзгоды и стойко переживать не лучшие времена можно только «мужественно». Родиться без члена — все равно что не иметь пропуска в офисное здание на Уолл-Стрит. Конечно, ты все равно сможешь туда попасть, но какой ценой? Проберешься под покровом ночи, взломаешь турникет, пробежишь, пока открывать будет кто-то другой или возьмешь чужой пропуск — в любом итоге ты в проигрыше, потому что ты не привилегированная категория, а твое присутствие в этом офисном здании будет восприниматься чем-то нечестным и чужеродным. Ты не имеешь права там находиться — но почему, чем ты хуже? Увы, тебе придется в десять раз активнее и тернистее взбираться по карьерной лестнице, по пути воспитывая ребенка — в идеале, больше чем одного — а еще стирать, убирать и гладить, чтобы хоть на половину мили приблизиться к разгадке. И ты все равно будешь ужасно далека — потому что ты просто не та. Родиться надо было другого пола. Не повезло? Тогда наслаждайся тем, что есть, дорогая жертва. Не будь слишком умной — мужчины такое не любят и обязательно попытаются уличить тебя в том, что ты лишь притворяешься, а еще слишком тупой тоже — пустышки сгодятся только на одну ночь, знаешь. Не будь слишком красивой — ты привлечешь много внимания и навлечешь злость чужих жен на себя, и слишком некрасивой тоже — сделай парочку операций, уколов у косметолога и накрасься, в конце концов. Не одевайся слишком открыто — ты ведь не шлюха, заслуживающая надругательств над собой, но и не забудь сделать один игривый акцент в образе, чтобы заинтересовать мужчину. Не будь карьеристкой — не путайся под ногами у мужчин, однако если ты засядешь дома с детьми, то не будешь и гроша ломаного стоить. Заявляешь о себе — заткнись, ты что, с катушек слетела, кем себя возомнила? Не заявляешь о себе — тряпка, терпила, подстилка, у тебя совсем нет самоуважения? Не ходи по ночам в общественные места, однако если ты откажешь мужчине в свидании поздно вечером, то окажешься грубиянкой и стервой. Не имей чересчур женских хобби и увлечений по типу моды, сериалов и готовки, потому что иначе тебя будут считать поверхностной дурочкой, но и не смей лезть во что-то более мужское и серьезное — тебя съедят и не подавятся. Хочешь детей и семью — идиотка, которая не на что не годна больше, кроме как ноги раздвигать, возиться на кухне и жить за счёт мужа, но и не хотеть детей и замуж тоже не имеешь права — иначе не состоишься, как женщина. Если будешь совмещать карьеру и семью, все равно будешь подвергаться критике — общество очень ждет момента, где ты осечешься и уделишь одному внимания больше, а другому меньше, и потеряешь баланс, чтобы сказать что ты или плохая мать, или плохая сотрудница. Ты слишком молода — глупая маленькая девочка, набирайся опыта и ищи мужа. Ты средних лет — не рыпайся и надень юбку подлиннее, да следи за детьми. Ты слишком стара — старая дура с деменцией, куда ты лезешь, к тебе уже внуки приехали. Родила одного — вырастет эгоистом. Родила двоих — ну, где два, там и три, вперед. Родила троих — Звёздное племя, куда столько много, остановись! Муж пьет — виновата ты, нужно проявить женскую мудрость и помочь ему с напастью. Муж бьет — виновата ты, надо пореже рот открывать. Муж не занимается детьми — виновата ты, а что ты хотела, это не мужское дело, вообще-то. Муж издевается над детьми — виновата ты, раз позволила ему такое и воспитала отпрысков так, что они не дают отпор. Муж изменяет — виновата ты, разнообразь сексуальную жизнь и красивее одевайся; но не слишком, ты же не хочешь, чтобы он ревновал? Муж вообще ушел — виновата ты, и комментарии не нужны; от нормальной женщины бы не ушел. Муж умер — а не ты ли его убила случаем? В сухом остатке, всё, что делает женщина — неправильно. Все роли, которые она выполняет в обществе, легко и постоянно критикуются. Современная женщина должна послушно выполнять все, что от нее ожидают, и вместе с тем не терять индивидуальности, и при этом слишком сильно не возникать, но и не теряться на блеклом фоне, и так далее… Да даже если станешь золотой серединой — все равно найдут, за что поругать. Потому что ты просто не та. Родиться надо было другого пола. Не повезло? Тогда наслаждайся тем, что есть, дорогая жертва. Разумеется, Остролистая не хотела мириться. Она не жертва, она — хищница. Но безысходность её женского положения заставляла её плакать по ночам, потому что она всегда была «недостаточно» — недостаточно ответственной, недостаточно красивой, недостаточно организованной, недостаточно доброй к другим, недостаточно женственной, недостаточно мужественной, недостаточно то, недостаточно сё. И причина всему этому — лишь её пол. Её братьям и стараться не надо было, чтобы получить похвалу; ведь им повезло больше, им многое сходило с рук лишь потому что «они же мальчики». А она «же девочка», еще и старше — значит, должна была следить за ними, и за собой тоже, а иначе не видать ей хотя бы призрачного одобрения. И эта гонка непонятно за чем ужасно удручала, а факт того, что длиться эта гонка будет всю жизнь заставлял отчаяться. Вскоре Остролистая заснула — с мыслями о патриархате и несправедливости бытия. Глаза закрылись сами, а тело стало очень лёгким. Пока вдруг её не стали трогать за плечо — аккуратно, но относительно настойчиво. — Дорогая, уже время просыпаться. Ты не ставила будильник? — проговорила домработница, когда заметила от Остролистой первые шевеления. Она повернулась обратно на спину и убрала с себя одеяло. Потребовалось еще пару секунд, чтобы открыть глаза и широко зевнуть, прикрыв рот. — Я… А? Я похоже уснула нечаянно… И забыла, — девушка чуть привстала, — Звёздное племя, я правда забыла. У меня есть хоть сколько-то времени привести себя в порядок? — спросила она с лёгкой тревогой и убрала пряди от лица. — Всё в порядке, у тебя достаточно времени. Иди умываться. — Я… Я же даже не помню, как заснула… Вернее, у меня не получалось… — Остролистая подвинулась к краю и стала засовывать ноги в стоявшие у кровати тапочки. — Наверное, ты просто волновалась, сегодня важный день. Что мне попросить для тебя на завтрак? — когда Остролистая окончательно встала и начала искать свои банные принадлежности в дорожной косметичке на туалетном столике, домработница стала заправлять её постель. — Ничего специфического. Съем, что останется, — не отрываясь от дела, ответила она — вот в руке она уже держит зубную щётку и нить, — Главное, чтобы кофе был. На альтернативном нежирном молоке. Остролистая взяла остальное и, не говоря более ни слова, удалилась в ванную. Сегодня ей предстояло едва ли не до ночи провести время сначала у мемориала на месте Всемирного торгового центра, а потом еще и в Белом доме. День одиннадцатого сентября каждый год вызывал у неё бурю чувств — от трепета до великого сожаления, и поэтому она готовилась к нему, как никогда, чтобы держать лицо ровно. Ей, как истинной патриотке, казалось, что данная трагедия не должна была случиться, да еще и в год её рождения! Это было каким-то забавным совпадением, еще и в то же число, только на два месяца раньше. Насколько Остролистая знала по рассказам, её мать уже была не в Нью-Йорке в это время и, по её словам, весь день не отрывалась от телевизора, наблюдая все новостные репортажи. Всё же, наверное, разумно было отвезти их суррогатную мать в Швейцарию, чтобы родить в спокойствии и вдали от трагедии, и здорово, что Белка осталась с ней. Да, иногда всё-таки у Белки бывали проблески разума. Настроения, да и времени на маленькую разминку или проверку социальных сетей у нее не было, поэтому Остролистая тут же отправилась к туалетному столику, привести себя в порядок и дожидаться, пока визажист вместе с мастером по волосам наведут ей красоту. Потом спустилась на первый этаж апартаментов, в столовую, позавтракала, немного пообщалась с родителями и братьями. Теперь оставалось лишь сесть в водительскую машину и прибыть к мемориалу ровно в восемь — не позже, а лучше бы раньше, ведь у них правительственная машина, для которой обычно перекрывают дороги и, значит, в пробку они не попадут. Напоследок Остролистая разглядывала себя в зеркало во всю стену у входной двери — черный топ с горлом без рукавов под низ, твидовый тёмно-красный костюм в клетку с пиджаком и юбкой, винтажная небольшая Chanel с выделкой под «икру» в руках и черные лодочки на ножках. Давненько она не появлялась на таких масштабных мероприятиях, где ее увидит огромное количество человек сразу! Хотелось надеяться, что в новостных заголовках о ней хорошо отзовутся, а в интернет-статье модного издательства похвалят её тонкое чувство стиля с нарочито-подчеркнутым; вот бы только они поняли эту отсылку; налётом на консерватизм. И, главное, — в этом списке авторитетных источников не должно быть какой-то там Сплетницы! Пару мгновений назад в окне проплывал многоэтажками и небоскребами центральный Нью-Йорк, а сейчас уже Остролистая вместе с братьями возлагали цветы к мемориалу под прицелом сотни фотокамер. Напоследок она улыбнулась и слегка помахала в какую-то из камер, прежде чем вернуться ко всем остальным. Пожалуй, вот и кончилась любимая часть этого дня — попозировала и хватит — дальше шла сплошная скука вперемешку с американской печалью из-за ужасной трагедии. Час или два она сидела в специальном зале при музее одиннадцатого сентября; там вели новостной репортаж, ну и Огнезвёзд толкал речь. Ладно уж, речь девушка слушала внимательно, внимала каждому слову и чувствовала определённого рода гордость. Это же её дедушка! Он такой молодец, выступает здесь сегодня, говорит так уверенно и четко. Остролистая хотела бы быть такой же. После этого они поехали в Белый дом, где им с братьями предстояло найти себе развлечение на добрые несколько часов, потому что светский приём взрослых их не очень интересовал, а подходить здороваться с кем-то по первому зову матери порядком раздражало. Наручные часы Львиносвета показывали 15:09, а еще им разрешили прогуляться по огромной территории дома, что сыграло бы на руку, ведь она действительно такая большая, что если что можно притвориться, что они заблудились. Троица встала в какой-то незаметный угол, около которого был ряд кустиков с розами, Воробей достал сигарету и любезно предложил Остролистой еще одну. Они затянулись, чуть помолчали, и потом только возобновили свои важные разговоры. — Интересно, как часто дедушка думает об этом своём пророчестве? — Львиносвет топтался на месте и глядел себе под ноги, которыми слегка пинал короткую траву. — Чего? Тебя это заинтересовало? — усмехнулась Остролистая, — С чего это вдруг? — Да вот так вот. Воробей опёрся о колонну, смотрел впереди себя и пока молчал. — Может, часто, может, не очень. У него же очень много дел. И тем более вдруг мы никакие не волшебные. Типа, нет у нас способностей, нам показалось. — Это тебе только так кажется. По моему, Воробей оч даже способный. Да же? — Львиносвет обратился к брату. — Ты тоже не отстаешь, — бросил он так, будто бы ему было не очень приятно об этом говорить и он поспешил перевести тему, — Давайте потише о всех этих вещах. Вдруг у стен есть уши, типа. — Ну будь у стен уши, они бы давно доложили, что мы тут курим, — улыбнулась Остролистая и выпустила струйкой дым. — Но всё равно. — Да что ты так параноишь, я не понимаю, — она закатила глаза. — Не болтать же об этом вслух, — проворчал Воробей. — И че? Захочу — заору на весь Капитолий. Мы же крутые, мы не должны таиться о таком, верно? — Что крутого в том, чтобы против своей воли читать нахуй ненужные тебе мысли всяких незнакомцев? Скажешь? — огрызнулся Воробей. Остролистая опустила сигарету и повернулась к нему. Львиносвет тоже поднял голову. — Ну и че вы уставились? — Это же очень клевая штука реально. Ты с ней всякое творить можешь! Списывать, там, предугадывать действия и слова других… — сказал Львиносвет. — Нет… Нет. Слушай, это очень большая ответственность, и я предпочитаю о ней не вспоминать лишний раз и не говорить. Не упоминайте это, понятно? Львиносвет хотел было что-то возразить, но Остролистая положила ему руку на плечо, как бы прося молчать. — Хорошо, извини, — ответила она сразу за двоих. Воробей вновь отвернулся и оперся о колонну, докуривая буквально последнюю затяжку. И опять стал выглядеть выглядеть глубоко погружённым в себя. Наверное, там у него в голове что-то зреет, или он вновь чужие мысли считывает и анализирует. — Ты прав. Не стоит париться, когда это не надо. Воробей даже не взглянул на Львиносвета в ответ.***
Ночной Нью-Йорк радовал обилием развлечений и ослеплял софитами не хуже Лос-Анджелеса — и поэтому занимал почётное третье место в рейтинге гедонизма золотой молодёжи. На втором был сам Лос-Анджелес, а на первом — вот сюрприз — Лас-Вегас, пожалуй, самый тусовочный город мира. Остальные города и страны маячили где-то на других позициях списка и всё не могли дотянуть до призовых мест. Был у них только один плюс — можно было творить буквально всё, что вздумается, потому что шанс того, что ночной кутёж просочится в заголовки новостей или не дай Звёздное племя о нём узнает Ежевика, был сравнительно ниже, чем у ночных клубов и баров родной страны. Впрочем, вернёмся к третьему месту. В Нью-Йорке таким, как Львиносвет, Воробей и Остролистая было предпочтительнее передвигаться на чёрном как наступившая ночь лимузине и — обязательный пункт — с поджидающими знаменитых подростков папарацци у входа в заведение. Их друг Лисохвост, который накануне долго-долго упрашивал родителей по телефону разрешить ему пропустить всего одну пятницу и улететь в Нью-Йорк на выходные, сославшись на то, что хочет проведать их, любименьких, отдыхающих в Хэмптоне, а еще провести время с друзьями на мероприятии в честь одиннадцатого сентября, наверняка уже ждал их внутри. И одному Звёздному племени известно, как именно ему удалось выпросить разрешение; но тем не менее, он здесь, и по своей традиции, приехал он не ради какого-то мероприятия, а ради тусовки, а родителей навестит едва ли не в самый последний момент дня отъезда — когда от него, наконец, точно не будет нести перегаром. Потом отделается каким-нибудь наказанием за ужасную нечестность, получит очередную угрозу от Дыма заблокировать его карточку и сослать в военную академию, да продолжит вести себя как вёл — и так по кругу. Впрочем, вернёмся к троице. Было ли правильным решением для патриотичной моралистки Остролистой ехать тусоваться в клуб в день, когда погибли тысячи людей? Едва ли. Вот, утром ты сидишь в правительстве, возносишь цветы к месту трагедии, вся такая правильная, с лицом скорби и в своём твидовом скромном костюме из коллекции, а вечером строишь планы, как тебя найдут угашенную и пьяную под столом клуба с бутылкой текилы в руке и в платье, показывающем окружающим, чем тебя щедро одарила мать-природа. Однако, видимо, какой-то чёрт дёрнул её взять и предложить отдохнуть в лучшем клубе без всяческих мук совести и без раскаяния перед дедушкой наутро. В конце концов, этот клуб ведь расположен не на месте сгоревших одиннадцатого сентября башен-близнецов — поэтому ругаться было бы просто глупо. — Дешёвка, — Остролистая чуть поморщилась, когда сделала очередной глоток шампанского, которое как и всегда предлагалось в лимузинах и служило чем-то вроде «старта» перед более тяжелой выпивкой. Пузырьки в бокале игриво лопались в ответ на такую грубость. — Извини, видимо, Дом Периньона у них тут нет, — усмехнулся Львиносвет и выпил залпом. — И это очень плохо, — фыркнула она, — Ужасно бестолково организовали тут всё. Ладно, фото хотя бы сделаю, — с этими словами девушка пару раз щелкнула по кнопке создания снимка в приложении камеры, запечатлев аккуратную руку с бокалом и роскошным салоном лимузина на фоне и тут же убрала телефон. — Еще бы ты ворчала и докапывалась в вечер пятницы, — Львиносвет буквально развалился на своём месте прямо напротив и был, очевидно, в наилучшем расположении духа. — А вот и буду. Воробей тем временем задумчиво поглядывал в окно и молчал. Выглядел и вёл он себя как обычно. Хотя, разумеется, под алкоголем становился разговорчивее. — Вам не кажется, что стоило бы рассказать деду о том, что мы уже успели узнать насчёт наших способностей? — вдруг заговорил он, отчего его брат и сестра даже подпрыгнули на месте из-за неожиданности. — И ты туда же… — Львиносвет наполнил очередной бокал доверху, — Не моросите вы, сейчас не время. Остролистая немного помолчала, глядя в упор на Воробья и думая, с чего это вдруг он днем на них шипел из-за разговора о предсказании и только позже ответила. — Может. Только у нас тут Искра с её «Сумрачным Лесом», предлагаешь её сдать? — Нет. Я этого и не подразумевал, — проворчал он. Его бокал оставался полным и нетронутым. — Ай, да кто тебя знает. Голубку тоже упомянем? — А что Голубка? Остролистая чуть нахмурилась. — Ты уже говорил с ней? Воробей будто бы демонстративно отвернулся и стал смотреть в пустое сиденье напротив. — Ты забыл, как странно она себя вела? Или что это значит? — Я не знаю… Я уже передумал что-то говорить вообще. Я не знаю, что делать с этой всей херней, — он перевёл взгляд в пол и внезапно сделал долгий глоток шампанского. Звучало весьма безысходно. Девушка с сочувствием кивнула и чуть ударила ноготками по собственному бокалу, обдумывая ответ. — Тяжело. Такая ответственность, почему мы не можем ни с кем поделиться насчёт неё? Что нам за это будет? Ну вот от родителей, например… — До тебя до сих пор не допёрло, — Воробей выпил всё до дна. — И как ты вообще в это смог поверить? Ну вот ты. Тебя же ничем не проймешь. Что происходит вообще? Мы ведь не в Хогвартсе, чтобы иметь магию, и я, например, за собой ничего подобного не замечаю. Может, тебе просто кажется? — выпалила Остролистая. Воробей явно был готов накричать на сестру, но, кажется, сдерживался из последних сил, чуть покачиваясь туда-сюда на месте и поджав губы. Невероятно, что такая умная Остролистая задавала такие тупые вопросы — или скорее даже детские. Ей ни о чем не сказал факт детального воспроизведения времяпровождения Искры в «Лесу»? Хотя с другой стороны, её реакция оправдана, да и Воробью самому бы для начала окончательно поверить в то, кем он является. — Дед, думаешь, свихнулся? — только и послышалось от него чуть глухо. Львиносвет неожиданно рассмеялся, а Остролистая перевела взгляд с одного брата на второго, смеющегося — и лицо её выражало одновременно равнодушие и глубокую печаль. — Ты правильно сказал. — Кто? Я? Остролистая кивнула. — А-а. Ну говорю же, не напрягайтесь, мы тусить едем, — Львиносвет отсалютовал бокалом в воздухе и, не дождавшись ответа, вмиг осушил его. Вскоре было видно и вход в клуб. Короткая дорожка, ведущая к нему, и вставшие у прохода папарацци со вспышками наготове. Теперь предстояло выйти, протиснуться, а внутри напиться до такого состояния, чтобы слова Воробья в лимузине были или забыты, или как минимум не оказывали никакого эффекта и не заставляли задуматься. План был готов, план был совершенен, значит, пора приступать. Немного повоевав с людьми с камерами в руках за личное пространство, троица всё-таки смогла успешно войти в клуб. Найти Лисохвоста было плёвым делом — спустя минуту он нашел их сам и очень радостно поздоровался с каждым, как и обычно. — Ну что, народец, считаю, Нью-Йорк еще к нам не готов, значит, мы нападаем без предупреждения! — говорил он бодрым голосом, пока провожал друзей к их столику на сегодняшний вечер и ночь — два длинных кожаных дивана напротив друг друга, а между ними большой стол, на котором уже стояли пока что пустые гранёные стаканы, мясная и сырные тарелки, пару бутылок различных крепких жидкостей и ведро со льдом и шампанским внутри, — Вот и наше пристанище. — А когда будет готов? — рассмеялся Львиносвет, вместе со всеми усаживаясь поудобнее. — Когда мы вдруг повзрослеем и перестанем сюда приезжать, он нас спохватится и начнет волноваться, — в такой же манере ответил Лисохвост. — Давай разливай уже. Что у нас на сегодня? — в предвкушении спросила Остролистая. — Ликёр, бурбон, джин и… — рыжеволосый открыл первую бутылку, потом быстро нашёл в кармане брюк маленький зип-пакетик и положил его на стол, — Как обычно. Под одобрительные возгласы он начал разливать бледно-желтый ликёр по стаканам. Пока остальные попутно обсуждали еще какую-то мелочь, Воробей уставился на свой экран телефона с пустым, почти немигающим взглядом, и едва ли не крепкой хваткой хищника вцепился в гаджет. Иглогривка только что написала ему — сказала, что у неё обнаружили смертельное заболевание, с которым она долго не проживёт, и что ей слишком страшно произносить это вслух, поэтому она нашла в себе силы лишь написать об этом пару дней спустя, что ей очень страшно и еще она буквально умоляла никому больше не рассказывать. Будто бы Воробей кому-нибудь растрепал бы даже если бы не просили… Про муковисцидоз он слышал пару раз, и ничего хорошего такая болезнь не означала. Вообще, заболевания с летальным исходом интересная вещь — обычно близкие такого больного изо всех борются за его жизнь и надеются на лучшее, несмотря ни на что, а Воробей только видел перед глазами, как через пару лет Иглогривка умирает в очередном приступе кашля и её хоронят на закрытой церемонии, и лечение с целью поддержания какой-никакой жизни для него было как об стенку горох. Никакая картинка больше не приходила в голову — скорый исход был и так понятен, зачем оттягивать очевидное? И когда он осознал, что вообще над этим задумался, то едва ли не заледенел от страха. Мурашки прошлись по позвоночнику, дыхание сбилось с ритма. Оцепенение страха, почти что животного, продлилось меньше минуты — пока Лисохвост разливал алкоголь — но по внутренним ощущениям казалось вечностью. Только когда Остролистая, сидевшая рядом, обеспокоенно похлопала его по коленке, Воробей вышел из оцепенения, написал быстрое «Занят, поговорим в понедельник» и отложил в телефон с надеждой, что сестра не успела ничего прочитать. — Всё в порядке? Давай к нам, забудь про телефон, — улыбнулась она и взглядом кивнула на оставшийся на столе сосуд. Воробей вздохнул и старался унять небольшую дрожь в пальцах, пока удерживал свой стакан. В порядке он, разумеется, не был, но ему вдруг очень захотелось забыться — не думать о том, что у него есть девушка, которая может умереть буквально в любой момент. — Разбираем, — Лисохвост открыл ладошку в середине стола и представил взору четыре маленьких разноцветных таблетки. Парни взяли свои не мешкая, а Остролистая вдруг замедлилась. — Ты чего? — спросил Львиносвет. — Да я… Я даже не уверена, стоит ли мне напиваться слишком сильно и что-то употреблять. Впрочем… — вскоре она все-таки взяла последнюю таблетку, — Видело Звёздное племя вместе с Гарвардом, что эта вечеринка и наша домашняя мои последние, и я очень хочу стать адвокатом с безупречной репутацией, а пока я отрываюсь! — громко объявила она и подняла стакан в воздух. Компания подхватила энтузиазм и под возгласы вместе с громким чоканьем каждый запил экстази парой глотков ликёра. Пожалуй, это было своеобразным стартом. Следующие несколько часов прошли как в тумане — никто не ведал, что творит. Кто-то заказал стриптизёршу в игривых чулках и корсете на их столик, и поэтому Львиносвет, Лисохвост и Остролистая от души положили купюр в её трусы и облапали со всех дозволенных и недозволенных сторон, пока Воробей в этом участия не принимал, но смотрел на происходящее и курил очередную сигарету, стряхивая пепел куда-то совсем мимо пепельницы. Эта девушка его не возбуждала — он любил скромниц — но её вид и соблазнительные движения определённо позволяли ему забыть о своей пассии. Или, может, в этом помогал алкоголь. А, может, и то, и то одновременно.
Off off with your head Dance dance 'til you're dead dead Heads will roll Heads will roll Heads will roll On the floor
Потом Остролистая на спор подозвала еще одну танцовщицу и страстно поцеловала её в губы, рассмеявшись и кинув ей купюр как дождик на прощание. Выходит, она стала звездой ночи — ведь следом она взобралась на столик, окончательно осмелела, и стала двигаться под музыку, касаясь собственными ладонями в опасных местечках своего тела и размахивая шикарными волосами. Вокруг столика собралась толпа, подхватившая ритм — а Лисохвост с Львиносветом громко спорили со всеми, кто желал тронуть девушку, и одному такому настырному Львиносвет даже ударил по лицу от всей души. Лисохвост вскоре вышел на танцпол и стал сам приставать к каждой безотказной девушке, а одной из них он зачем-то кинул свой пиджак в руки и сказал забирать все его деньги. Бедняга сама-то уже еле стояла на ногах, поэтому пиджак выронила, а потом наблевала на пол почти прямо перед Лисохвостом. К счастью, на него почти ничего не попало — а даже если бы попало много, то он бы все равно не заметил. Следующая девушка в его поле зрения охотно согласилась пойти с ним в туалет с целью уединиться. На Львиносвета тем временем «напала» очередная танцовщица и стала кружить в опасной близости с его ширинкой. Тот не возражал, подыгрывая ей, и время от времени старался зацепить взглядом сестру, которая почти что сливалась с толпой танцующих, с целью проследить, что с ней всё в порядке. Остролистая едва ли не скакала на своих шпильках так, будто это действительно её последняя в жизни тусовка. В пьяном угаре кто-то даже узнал её и захотел фото, но Остролистая лишь отмахнулась от фаната, в прямом смысле — неосторожно взмахнула руками в танце, дав фанату по носу. Воробей уже чувствовал, что находится в самом настоящем состоянии нестояния — если он встанет с дивана, скажем, чтобы справить нужду, то будет еле плестись и обязательно упадёт где-то по пути. Не то, чтобы он хотел в туалет, но тем не менее еще немного соображал, раз осознал такую важную вещь. Он смотрел каким-то стеклянным взглядом в пол, время от времени прикрывая глаза, и делал редкие глотки, чтобы не дать себе заснуть. Здесь спать уж точно не стоило. Музыка стучала по стенам, почти оглушала, полумрак помещения освещался лишь искусственным светом и прожекторами, которые менялись то с белого на рассеяно-оранжевый, то на приглушённо-фиолетовый, то вновь на белый. Остролистая уже почти забралась на барную стойку; не без чужой помощи, как тут увидела вдалеке, что Львиносвет встал, подозвал Лисохвоста и они вместе пошли куда-то. Можно было бы подумать, что к очередной жрице любви, но неужели вместе? Да и никакой девушки рядом с ними не было. Остролистая громко, с целью перекричать музыку, объявила всем, что извиняется за отсутствие танцев на барной стойке, скинула с себя наконец каблуки, едва не попав кому-то в лицо острой шпилькой красной подошвы и в силу своих возможностей спустилась вниз, во время этого, кажется, почти что подвернув лодыжку. Картинка происходящего замыливалась всё больше и больше, и сразу после своего приземления обратно Остролистая ощутила нешуточное головокружение, однако даже несмотря на это продолжила путь. Она шла по примерному следу, ориентируясь на две светлые высокие макушки где-то вдали, и даже не понимала, туда ли идёт. Девушка прокричала имена парней пару раз, но не получила отклика. Факт того, что они вышли на улицу, где было прохладно и полно луж из-за прошедшего дождя, а на ней только платье и она идёт босиком, Остролистую не смутил; она даже смогла немного ускориться и подбежать, схватив Львиносвета за плечо. — Твою ж мать, — чуть несвязно пробубнила Остролистая в попытках отдышаться. Её рука по-прежнему была на плече Львиносвета. Тот только спустя пару мгновений повернулся к ней в испуге. — Ебать тя налево! — пролепетал он и будто даже неожиданно протрезвел от такого, — Это ты! — Да, это я, совесть твоя, — криво усмехнулась Остролистая, — Вы че тут делаете? — она выпрямилась и пыталась не шататься. — Мы воздухом пришли подышать, — сказал Лисохвост и как-то задумчиво оглядел улицу, потом остановил свой взгляд на тёмно-малиновом, кажущемся едва ли не черным в темноте ночи кабриолете, — Может, возьмём чью-то тачку и уедем отсюда? — У тебя хоть права с собой есть? — всё, что спросил Львиносвет. — Что? — удивилась Остролистая. — Что? — переспросил Лисохвост. — Какую машину? — Ну там, не знаю… Ну какая больше понравится. Выбира-а-ай, — он по-царски махнул рукой в сторону тротуара, по периметру которого были аккуратно припаркованы автомобили всех ценовых категорий, будто бы всё здесь принадлежало ему. — Почему ты босиком? — Львиносвет уставился под ноги и только сейчас заметил, что на Остролистой нет обуви. — Я выкинула туфли. Так какая машина? — Люба-а-я, сказал ж, — повторил Лисохвост. — Это же не наши машины! — И че? Ну станут наши. Остролистая уже было раскрыла рот в поисках ответа на такой убийственный аргумент и даже, кажется, была согласна на авантюру, но Львиносвет опередил её одним простым действием — подошел к тому же самому темно-малиновому кабриолету, выломал у него окно у водительского сидения и стал шерудить рукой внутри, пытаясь, видимо, нащупать, как разблокировать двери. Машина незамедлительно подала пищащий звуковой сигнал. — Бля, сигналка, — Лисохвост подбежал к другу и стал вместе с ним искать отмычку. Кабриолет был не из новых, так что система, похоже, в нём была другая. Остролистая оставалась смотреть на всё это. Она ни о чём не думала, а одна её нога была прямо в луже. Её черты лица, англосаксонские, чуть резковатые для молодой девушки — нос в профиль ей не нравился, так как выступал слегка вперёд, был прямым и с намёком на горбинку, брови чёрные домиком, а губы не такими пухлыми, как хотелось бы, — эти яркие черты вдруг рассеялись. Лицо стало отрешённым, почти что пустым — Остролистая заторможено моргала, чуть приоткрыв рот, и почти даже ничего не осознавала. Классический эффект от смешения «молли» и алкоголя — если бы, приведём ужасный пример, до Остролистой домогались, то она бы точно также ничего не понимала и не предпринимала бы особых попыток противиться. Хотелось бы сказать, что эта ночь станет очередной, подробности которой Остролистая не вспомнит наутро, но, к сожалению, забыть её просто не удастся — из-за того, что произойдет дальше. Львиносвет наконец расправился с открытием двери напару с Лисохвостом, быстро сел на водительское и подозвал сестру к себе. Но не увидел реакции, и поэтому встал, осторожно подвёл её к задним сидениям, вернулся на место, с которого согнал Лисохвоста, и начал с переменным успехом пытаться завести машину. Очевидно, заводилась такая «рухлядь» от ключа, а ключ должен был быть у истинного владельца. Львиносвет трогал коробку передач, двигал ею туда-сюда, нажал неосторожно на парочку кнопок, но ничего не выходило. Лисохвост в это время шерудил по бардачкам. Остролистая в это время расслабленно откинулась на спинку кожаного сидения и пыталась прилечь во весь рост. — Чёрт… Блять… Да блять, — тихо ругался Львиносвет, трогая то одно, то другое на панели управления. Со злости пару раз ударил по рулю, предположительно, думая, что это как-то поспособствует. — Смотри, — с улыбкой идиота Лисохвост вытащил из недр какой-то ключ, слишком большой для ключа запуска автомобиля, и стал с переменным успехом пытаться впихнуть его в единственное похожее предназначенное для таких целей отверстие. — Это че? — Это ключ, — парень всё не мог попасть в нужное узкое отверстие. — Это не тот, он не вставляется, — Львиносвет начал отпихивать руку друга. — Не вставляется в девственницу с первого раза, а этим щас всё должно получиться, — Лисохвост убрал руку и продолжил попытки. — Где Воробей? — неожиданно отозвалась Остролистая тихим, хриплым голосом. Она была в положении полулёжа на всю длину сидений. Львиносвет медленно повернулся к ней, будто бы забыл, что она здесь тоже присутствует. — А-а, чёрт, точно, — он засобирался уже выйти, так тут же едва ли не подскочил на месте, потому что машина издала резкий рёв. Она завелась. — Во та-а-к. С тачками ж как с девками, — улыбнулся Лисохвост и продолжал смотреть на свою отлично проделанную работу в виде вставленного и повёрнутого в нужную сторону ключа. Львиносвет посмотрел на него и чуть неуверенно положил руки на руль. Впереди стояла такая же припаркованная машина, значит, ему еще нужно было каким-то образом выехать с парковки и никого не задеть. — Вы что, машину зав… — хотела было спросить Остролистая, но была прервана нажатием на педаль газа и резким толчком с места, из-за которого едва не скатилась вниз на пол, успев напоследок зацепиться за подставку на двери. Ответа так и не последовало, как и завершения фразы. Львиносвет, в попытках выехать с места, всё время натыкался на стоящую позади машину и совершенно игнорировал её, взяв за ориентир лишь стоящую впереди. Очевидно, на чужой бедняге осталось неплохое количество вмятин и разбитая фара. Он несколько раз то сдавал назад, то чуть вперёд, то поворачивал, то разворачивался, пока наконец не выехал на дорогу. Траффик был совсем небольшой, состоял в основном из желтых такси с шашечками наверху, и все они стояли на светофоре. Должно быть, нетрезвое вождение Львиносвета быстро заметили, так как водители стали наперебой сигналить. Ни один поворотник он, очевидно, ни разу не включил, чем успел создать рекордное количество аварийных ситуаций за пару минут. Кабриолет то заворачивал, то ехал прямо — переходил от крупных проспектов и перекрёстков к узким улочкам, а небоскрёбы попадались на пути всё реже, сменяясь зданиями на десяток этажей ниже. Каким образом компания не попала в действительную аварию — загадка; наверное, Звездное племя и впрямь существует. Лисохвост как-то нашёл способ включить радио и придал интересную атмосферу — в салоне играл ритм-энд-блюз семидесятых годов. — А куда мы вообще едем? — вдруг спросил он. — Не знаю, — Львиносвет пожал плечами, — Я даже уже не понимаю, где мы. Они проехали в какой-то темный квартал — фонарей по периметру почти не светило, а способ включения фар у машины не был найден. Ехали они по почти что полной темноте с надеждой на шестое чувство и на то, что это не район гетто. — А там кажется кто-то дорогу переходит… — Что? Где? — Львиносвет чуть сощурился и приосанился вперёд, пытаясь разглядеть человека, но, похоже, он смотрел куда-то не туда, потому что через пару секунд послышался глухой удар об машину и короткий крик. Он проехал ещё метра два-три, прежде чем остановился и осознал, что что-то произошло. Лисохвост смотрел на него с ужасом. — Это че было? — Я не знаю, — повторил Львиносвет как-то неуверенно и с небольшим страхом. Его руки по-прежнему крепко сжимали руль. — Что? — отозвалась и Остролистая, которую от очередного резкого торможения вновь отправило прямо на коврик салона. — Пошли сходим посмотрим, — предложил Лисохвост. Его стало потряхивать. Он не дождался ответа и вышел из машины первым. Темень стояла жуткая, а рядом ни фонарика, ни телефона — не было даже чем посветить. Нью-Йорк был примечателен тем, что являлся городом контрастов — стоит лишь чуть завернуть за угол бизнес-центра, из которого выходили адепты культа яппи в строгих костюма, так тут же можно наткнуться на кишащую крысами свалку и пятиэтажный дом с неблагополучными жителями; поэтому было неудивительно, что проехав, вроде бы, небольшое расстояние, центр Манхэттена сменился закоулками чего-то, похожего на Бронкс. И можно было бы даже не обращать внимания и ехать дальше, ведь сбитый мог запросто оказаться каким-нибудь бездомным, да и камер здесь нет, однако вот в чём дело — в таких районах жило очень много темнокожих, которые не терпели покушения на свою территорию, особенно белых людей, и могли запросто отомстить за своего сородича; если бы человеком оказался не бездомный, скажем, а такой вот темнокожий; открытием стрельбы, например. Поэтому игнорировать произошедшее и уматывать поскорее было бы просто опасно, однако выходить из машины прямиком в неизвестность тоже не очень гуманно; едва ли не опаснее, чем первое действие. Похоже Лисохвост, как обычно, не очень хорошо соображал. — Блин, чел, ты реально кого-то сбил! — прокричал он, когда Львиносвет, наконец, стал медленно выходить из машины. Сам он прошел пару шагов и едва не запнулся об лежащее тело. По его голосу пока было не очень понятно, какие эмоции юноша испытывал насчет произошедшего. Из Львиносвета испарились любые признаки опьянения, и он по ориентиру подошел туда, где стоял друг, с гримасой ужаса на улице. Посмотрел вниз на человека. — Эт тётка какая-то, чтоль. Надо пульс проверить, — он осторожно присел и стал пытаться нащупать пульсирующую вену на шее. — Придурок, не трогай! — вскрикнул Львиносвет и убрал руку Лисохвоста, — Улика же будет. Бля-я-я, и что нам делать? — он схватился за голову и стал ходить туда-сюда. — Какая ж это улика? — тем не менее, Лисохвост не стал больше предпринимать попыток нащупать пульс женщины и поднялся обратно на ноги. — Да отпечатки твои снимут, идиот! — Слушай, ты че, думаешь, кто-то будет искать, кто именно её убил? Да тут из живых существ вокруг только крысы, как я понимаю. Не парься. Я и сам зря испугался сначала, думаю, ниче страшного не случ… — У меня брат недавно сидел! Я блин не хочу повторить его судьбу! — Почему ты так уверен, что тебя прям вычислят? Тем более, может, она еще не умерла, а компенсацию выплатить это ж пустяки. Поехали обратно. — Знаешь, она не выглядит очень уж живой, — проворчал Львиносвет и глубоко вздохнул, перестав нахаживать круги. Его взгляд устремился на полумёртвое тело. — И что ты тогда предлагаешь делать? Только орёшь тут! Скорую вызывать? Если мы даже примерного адреса не знаем и у нас нет мобильников с собой. Я ж те сказал, давай уматывать! Парень в ответ пока молчал и с места не двигался. Огляделся по сторонам, еще раз посмотрел на женщину. — Подожди. Давай хотя бы посмотрим, кто она такая. Может, у неё с собой сумка была. — Ну это же тогда улика, если мы оставим свои отпечатки пальцев на её сумке. — Заберём сумку с собой значит. Лисохвост вдруг громко рассмеялся в ответ. — Братан, да ты вошел во вкус, смотрю! — Ну, раз уж я теперь выходит преступник… — Львиносвет чуть неуверенно улыбнулся. — Да какой преступник. Никто не заинтересуется этим трупом! Значит, считай, ничего и не было. — Тогда давай искать. Парни стали ходить вокруг в поисках чего-то, похожего на сумку или хотя бы клатч, который мог отлететь из-за удара машины в другую сторону. Труп лежал позади машины в паре метров, а сумка наконец была найдена спустя пару минут на расстоянии от переда машины. Это была черная, кожаная, на вид очень хорошая и дорогая сумка квадратной формы средних размеров, что очень и очень удивило друзей. Как правило, в бедных кварталах с подобными не ходят — и речь идет не только о самих жительницах таких кварталов, но и о случайно зашедших в них. Это было просто нецелесообразно — ограбят на раз-два. — На какую-то из маминых похожа, — заметил Львиносвет, когда крутил находку в руках и пытался в темноте разглядеть какие-то мелкие детали. — Это же обычная черная сумка, — фыркнул Лисохвост, — Такие есть у кого угодно. — Может, это такой бренд, который есть у моей мамы… Не знаю. Надо будет у Остролистой потом спросить. — Ты че, собрался ей рассказать? — Ну, можно же не упоминать всех деталей, откуда у меня она взялась… Лисохвост поверну голову к другу и усмехнулся. — Давай, открывай уже. Львиносвет нашёл застёжку — такая застёжка чем-то напоминала такую же, как на сумках вроде Birkin, что еще раз могло подтверждать тот факт, что эта женщина являлась явно не бедной. Застёжка довольно легко поддалась. Из-за дуновения ветра и горизонтально положения в воздухе из нее тут же вылетела кипа бумаг. — Полагаю, это нам больше не нужно, — прокомментировал Лисохвост, посмотрев немного вслед улетающим бумагам. Львиносвет продолжил молча исследовать содержимое, напрягая зрение настолько, насколько это возможно, но все равно выходило так, что он практически вслепую перебирал все вещи. — Может, у неё там паспорт есть? Так будем знать хоть, кто такая, — в нетерпении спросил Лисохвост. — Я не знаю, что из этого паспорт, — юноша едва ли не головой нырнул внутрь, рассмешив этим друга. — Да-а, не зря говорят, что у девок внутри сумок чёрная дыра. Наконец Львиносвет закончил поиски и достал что-то небольшое по размерам, в темно-коричневой кожаной обложке с шероховатой поверхностью. Высеченная надпись на обложке гласила, что это удостоверение. — Да она коп, что ли, — Лисохвост выхватил из рук находку и поспешил поскорее её открыть. Правда, прочитав имя и фамилию, тут же пожалел о своей импульсивности и с криком отдал «корочку» обратно. — Что? Ты что так кричишь? — Да это ж Ржавница Чандлер, мать твою! — Бро, я не знаю, кто это такая. — Это же… Блять! Это же прокурор округа нашего штата! Львиносвет удивился полученной информации и от шока накрыл рот рукой, вглядываясь в фотографию внутри удостоверения. — Че она тут тогда забыла? — Я че, знаю! Ты прокурора сбил, блин! Чувак, как же ты крупно влип! — Лисохвост в порыве эмоций закрыл удостоверение и кинул его обратно в сумку, которую Львиносвет продолжал держать в руках. — Ты же сказал, что ничего страшного не произошло! — Да потому что я не думал, что ты собьешь, блять, прокуроршу! Разговор друзей происходил на повышенных тонах. Лисохвоста трясло, когда он понимал, что с ним сделает отец, если узнает, к чьей смерти он был причастен. Конечно, он в любом случае бы его по голове не погладил за сбитого на угнанной машине человека, но Ржавница была его хорошей знакомой — и этот факт прибавлял степень тяжести данному проступку. — Нам надо реально съебывать, — Лисохвост не дождался реакции и быстрым шагом подошел к машине, сев внутрь на прежнее место. — Точно… — Львиносвет впопыхах закрывал сумку по пути к своему месту, затем кинул её на заднее сидение, задев ноги уже спящей Остролистой, завёл машину и начал находить путь, как выехать из закоулка.***
Львиносвет проснулся у себя в комнате апартаментов и с облегчением выдохнул. Что-ж, хотя бы до дома он добрался с успехом, и даже необязательно размышлять, каким именно образом и кто его вообще привёз. К сожалению, на ум ему постепенно стали приходить детали прошедшей ночи, когда он увидел спящего на временной лежанке рядом с кроватью Лисохвоста. Он был укрыт белоснежным одеялом и мирно посапывал в подушку. Львиносвет ощутил небольшой запах перегара в душной комнате и поэтому поспешил к окну, чтобы открыть форточку. Как он заметил, за окном капал мелкий дождь, но так было даже лучше — прохлада сейчас не помешает. Как и всегда, ничего у него не болело — и голова тоже, а очистить желудок от алкоголя и вовсе не хотелось. Состояние было самым обычным, как у счастливого выспавшегося человека, и только ощущение неприятного запаха во рту мешало. И можно было бы действительно радоваться жизни этим субботним утром — если бы не то, что он натворил ночью. Львиносвет слегка потянулся на месте, отошел от окна и посмотрел на спящего друга. Стоило, наверное, уже разбудить этого придурка. Им предстоит серьезный разговор. Львиносвет прошелся по комнате, зацепил со стула какие-то спальные штаны, возможно, даже не свои, натянул их и подошел к пристанищу Лисохвоста, грубо толкнув его в спину. — Ай, — тихо буркнул он, дотянулся рукой до места удара и уткнулся ближе к подушке. — Я знал, что так будет, — мысленно произнёс Львиносвет и резко сдёрнул одеяло на пол. Реакция не заставила себя долго ждать, Лисохвост поёжился, перевернулся на другой бок и стал что-то нечленоразделительно бормотать, потирая глаза и убирая волосы от лица. — Вдруг я голый, а?! — послышалось от него, когда он смог разлепить глаза и опереться на локоть. — Да чё я там не видел. Вставай уже, идиот, нам поговорить надо. — О чём? — он зевнул, — Об отвязной тусовке? Львиносвет попытался совладать с собой. На секунду прикрыл глаза, открыл и сделал глубокий вдох-выдох. — Какая тусовка… Мы человека насмерть сбили, — ответил он тихо, будто боялся, что кто-то за пределами комнаты услышит. Лисохвост непонимающе смотрел на него. — Прокуроршу Калифорнии, — добавил он еще тише и присел на край своей кровати. Рыжий юноша с тихим стоном отчаяния упал головой обратно на подушку и прислонил ладонь ко лбу. — Точно… Точно. Ты меня щас по-видимому подготовил к подъёмам в шесть утра. — В смысле? — Да в прямом, мне же после такого точно военная академия грозит, а там очень любят поднимать с кровати рано и издеваться, — Лисохвост едва не плакал, — Бля-я-ять, бля-я-ять… Я такой дурак, — хрипло протягивал он и периодически стучал себе по лбу. «Дурак, долбаеб, дебила кусок», — издавалось от него периодически, пока Львиносвет, не моргая, втыкал в одну точку где-то между полом и раскладушкой Лисохвоста. Наверное, он зря затеял этот разговор, хотя с другой стороны, молчать тоже не получалось. Ведь убегать от проблемы — не лучший способ её решения, а еще за все свои поступки нужно нести ответственность, особенно если ты начинаешь возмужать и заканчиваешь школу в следующем году. — Может, скроемся как-нибудь? — вдруг выдал Львиносвет. Лисохвост замолчал, но продолжал смотреть в потолок. — Эй? — Как мы скроемся? Ты знаешь, что у неё за связи?! Да нам конец! Звёздное племя… — Или ты что, уже имел опыт сокрытия преступлений? — спустя минуту молчания спросил он и повернулся лицом к другу в уже чуть более оживлённом состоянии. — Нет, конечно, но… Всё случается впервые. — И все равно ситуация пиздец. Что ты предлагаешь сделать? — Например, машина же была даже не наша. — Машина-а-а, точно… — вздохнул Лисохвост, — Ещё хуже. Кто знает, кто владелец, около клуба ж явно были камеры. Так что чужая машина это ваще не отговорка. — Я не знаю тогда! Предложи сам что-нибудь? — А что я? Будем просто молчать до победного. Тут больше ниче не поделаешь, — Лисохвост плюхнулся обратно на спину, — Не проболтайся, главное. — Ой, кто бы говорил, балда, — по-доброму фыркнул Львиносвет, — Где сумка, кстати? — Че за сумка? — Мы с собой забрали сумку этой мертвой прокурорши. Где она?! — Не знаю. Слушай, а она случаем не у… В качестве завершения фразы из двери аккуратно выглянула Остролистая. Львиносвет жестом пригласил ее войти, а Лисохвост ради приличия поспешил укрыться обратно одеялом. Девушка была в длинном шелковом халате и забранными наверх волосами. — Доброе утро, я посижу здесь немного, хоть тут и холодно и неприятно пахнет, — проговорила она, пока шла от двери к кроватям, — Мама какая-то злая, не хочу с ней общаться, — она присела в ногах на раскладушке Лисохвоста. — Слушай, ты не видела чёрную квадратную сумку? — сходу спросил Львиносвет. — Что? У меня одна такая щас в гардеробной стоит, причём здесь это? Львиносвет беспомощно покосился на Лисохвоста, не зная, как бы так попросить сумку, и не раскрыть при этом, чья она и зачем нужна. — Да не твоя. Девушка в клубе потеряла, мы подобрали, хотим вернуть, — живо отозвался Лисохвост и закинул руки за голову на подушке, — Была такая? — А-а. Стоит в моей комнате у входа. Конечно, эта не моя, вы бы уточнили. Какая-то она дубовая и чуть старомодная, вашей девушке что, лет пятьдесят? — Остролистая повернулась с улыбкой. Львиносвет мысленно поблагодарил друга. Юноша только рассмеялся в ответ. — Фу-у, — наигранно поморщилась девушка, — Так и знала, что ты реально любишь постарше. Хотя история странная… Я её открыла ради любопытства, а там удостоверение и ордер лежат, вы с кем связались-то? Очевидно, Остролистая ничего не помнила и не понимала, ведь заснула уже во время всей произошедшей в закоулке истории. В целом, можно было отмазаться, но чувствовалось, что она сейчас начнёт докапываться — и таки докопает до истинного дна. — Серьезно что ли? — Львиносвет изобразил удивление, хотя его ладошки начали мокреть, — Во дела-а-а. — Остролисточка, может, принесёшь нам сумочку такой важной дамы, раз уж заговорили? Остролистая посмотрела на обоих по очереди и чуть сузила глаза в недоверии. — Мне просто очень интересно, что эта возрастная дама забыла в клубе для молодёжи. Расскажите мне про неё? — Да мы не помним даже ничего… — Но вы же помните про ее сумку. — Это другое, я тогда уже трезветь начал. — Да ты на вечеринках беспробудный алкаш, Лисохвост, какое трезветь. Так кто она? Что-то задумали насчёт неё? — Остролистая была в предвкушении. Львиносвета покрыла мелкая дрожь. Он переглядывался с другом. — Ну-у и? Я не принесу сумку, пока не услышу умопомрачительную историю соблазнения! — Лис, может, ей можно? — Что?! Да не смей… — Остролистая, понимаешь, — скрепя сердцем начал Львиносвет, — Мы ее сбили на машине ночью. Мы забрали сумку… Чтоб ее не нашли. Лисохвост почти что кричал от досады и размахивал руками, как бы просил Львиносвета остановиться. — Что? Как вы до этого додумались вообще? Зачем вам ее сумка? — Остролистая вскинула брови вверх. — Я даже не знаю, как догадался до такого… — Почему вы пьяные водили машину? — А ты между прочим угашенная спала на заднем этой же машины! — вставил своё слово Лисохвост. — И что? Не водила ведь! Вы же могли попасть в аварию и разбиться насмерть! Покалечили человека… считай, легко отделались. Кошмар! Остролистая вдруг встала с места и готовилась, кажется, выдать ещё с десяток ругательных слов. — Вы звонили ее близким? У неё был с собой телефон? — У нас с собой телефонов не было, — Львиносвет опустил взгляд вниз. — Звездное племя, полоумные пьяницы! Может, сейчас сообщить? — Да кому ты сообщишь, если наверняка уже даже в правительстве в курсе? Это прокурорша нашего штата была. Ржавница Чандлер, — тяжёлым голосом сообщил Лисохвост. Остролистая повернулась к Лисохвосту и резко замолчала. Она сверлила его взглядом и почти не моргала. — Вы сбили на дороге ебаную прокуроршу Калифорнии?! Как… Как это вообще возможно? — крикнула она, на что получила сигнал «молчать», — Не затыкай меня! Ладно, я не буду спрашивать, что она забыла в Нью-Йорке, но как это произошло? Ещё и на чужой машине, да?! — И насмерть, — Львиносвет окончательно поник. Остролистая стала часто дышать, ее руки были в кулаках. — Нет… нет, — она стала мотать головой, — Вы убили федерального прокурора, мать вашу! — Ну не специально ведь! — Лисохвост, видимо, попытался успокоить. — Да какая разница?! Что, пример Воробья ничему не научил? — В обоих случаях, знаешь ли, намеренно никто никого не убивал! — А ты попробуй докажи! Блин, ну как так вообще, вы два конченных придурка! — Остролистая зашагала туда-сюда между кроватью и раскладушкой, — Кому не расскажешь, не поверят, сюр, блять, какой-то. — Всполошилась-то как. Знаешь что, если не успокоишься, скажем, что ты была соучастницей, а не дрыхла на заднем сидении! — тут Лисохвост живо получил подушкой по лицу. — Заткнись, рыжий! Львиносвет, — Остролистая обратилась к молчавшему до сих пор брату, — Скажи, что ты прикалываешься, а? Ну скажи! — она чуть нагнулась и попыталась вглядеться в его лицо. — Не шучу, — только и буркнул Львиносвет с тяжелым вздохом. — Да мать вашу! — девушка ударила рукой в воздухе от досады, поднялась и отошла на пару шагов. — Несдобровать тебе, Остролисточка, если проболтаешься кому-то, ух-х несдобровать, — фальшиво-угрожающим тоном протянул Лисохвост. Остролистая в ответ закатила глаза. — Сдались вы мне, такое рассказывать кому-то? Просто молитесь, что никто не узнает раньше времени, или же вас не найдут, — бросила она напоследок, развернулась и направилась к выходу из комнаты. Остролистая, вообще, уже завершила свои водные процедуры и собиралась на завтрак, но что-то дёрнуло её зайти к одному из братьев и она уже успела пожалеть о данном решении. Впрочем, сидящая на кухне Белка была чем-то до ужаса раздражена и листала газету, ни на что не обращая внимания, так что, может, не зря она отложила завтрак. Подумаешь, узнала кое-что неприятное. Не ей же, в конце концов, со всем этим разбираться. Здесь Остролистая чувствовала, что Львиносвету не нужно столько сочувствия и сожаления, как Воробью, ведь он сам по своей воле сел пьяный за руль и завернул незнамо куда. Теперь ему главное, как и в случае Воробья, отделаться самым лёгким и маленьким наказанием, которое пролетит также незаметно, как три месяца лета, или даже еще короче. Девушка молча присела за стол недалеко от матери, приоткрыла крышку и положила блюдца к себе на тарелку два панкейка. Полила их топинамбурой, отпила немного своего уже давно остывшего чая и стала неторопливо есть. Белка продолжала бегать глазами по новостным заголовкам, то расширяя глаза, то превращая их в две зелёных щёлочки, и только сейчас Остролистая заметила на столе около чашки чёрного кофе пепельницу с тлеющим окурком в ней. Девушка уже отвыкла от запаха табака засчёт перехода на электронный девайс, так что табак неприятно ударил по носу. — Что случилось? — достаточно равнодушным тоном наконец спросила она спустя минуту молчаливого взгляда. — Во-первых, меня нисколько не обрадовало состояние, в котором вы вернулись домой, — Белка опустила газету вниз от лица и также выразительно посмотрела на дочь, — Воробей уже даже не соображал, где он и что он! Вы чем его напоили?! Остролистая всё также молча не сводила глаз. — Это вся претензия? — спустя секунд тридцать выдала она. — Ах, да, во-вторых, ваш папа поехал решать дела и из-за этого все наши планы накрылись медным тазом, как и бронь в ресторане! — Белка выдохнула, — Вот надо было этой прокурорше помереть именно сегодня, — уже немного тише добавила она, когда опять продолжила чтение газеты, расправив её поудобнее, — Будут решать, что делать и кого назначать теперь. «Да-а-а уж, как же не вовремя она умерла, конечно» — с иронией подумала Остролистая и опустила взгляд в тарелку, не найдя, что сказать. — Ты, кстати, никому не говори, в СМИ это неизвестно, но её сбили ночью на дороге. Такие странные обстоятельства, с ума сойти. Девушка коротко кивнула и продолжила есть. Взвалили, конечно, секретов на столь хрупкие плечи. Впрочем, Остролистая, давай, стойко храни их все — ты же не парень, которому прощается быть таким же безответственным, как твой брат.