***
— И куда это мы собрались? Голос отца останавливает меня почти у самой двери. Я резко разворачиваюсь, чуть не сбив Тобиаса, шедшего позади с моей сумкой, и смотрю прямо в эти пьяные бесстыжие наглые глаза, вкладывая в свои слова всю злобу: — Подальше отсюда. — Ты никуда не пойдёшь, — он хватает меня за руку, и теперь противный запах спиртного ударяет мне в нос. — Позволь мне самой решать, что делать, и засунь это воспитание, с которым ты опоздал на четырнадцать лет, куда подальше, — я пытаюсь вырваться, но сильные пальцы намертво впились в мою кожу. — Ещё школу не закончила, а уже шлюхой стала, — хриплый пьяный смех отражается от невысоких потолков, — если залетишь, пеняй на себя. Мы с матерью тебя тогда точно из дома выгоним. А вообще, если хочешь, катись на все четыре стороны, можешь даже не возвращаться. Пей, кури, трахайся, но знай, что ты больше не дочь Прайоров. Его слова — не самое страшное в этой ситуации. Страшно только то, что эти слова остаются без отпора, а, следовательно, имеют поддержку. С маминой стороны. Она ушла в свою комнату, понятно, кто хочет присутствовать при такой сцене. Да и дочь «шлюху» иметь тоже никто не хочет. Вдруг железная хватка ослабевает, и я даже ничего не успеваю сообразить, как Тобиас уже держит мужчину за воротник затёртой, пропахшей алкоголем и потом рубашки. — Беатрис не шлюха, — странно, но его голос всё так же остаётся спокойным, хотя видно, что нервы парня натянуты до предела, — если у девушки есть парень, это не делает её такой. И она права — катились бы вы к чёрту. Тобиас отпускает ошарашенного «отца», снова поднимает мою сумку и молча открывает незапертую дверь. Я иду за ним, безо всякого сожаления оставляя это место, с сегодняшней ночи переставшее быть моим домом.***
— Как ты? — спрашивает Тобиас, протягивая мне чашку моего любимого фруктового чая. — Неважно, — честно отвечаю я, аккуратно, чтобы не облить тёплый клетчатый плед, делая несколько глотков горячего напитка. — Я знаю, чаем и пледом ничего не исправишь, но я стараюсь хоть как-то привести тебя в нормальное состояние, — пожимает плечами парень, видя моё расстроенное лицо, хотя какому тут ещё быть, — может, что покрепче будешь? — Тащи, — вяло киваю я.***
Мы устроились в гостиной на диване, с выключенным светом и бутылкой вина на двоих. Это могло бы сойти за супер-мило-романтичные посиделки, плавно переходящие в интим, если бы не наши обстоятельства. Я делаю глоток прямо из горла, прямо как когда-то, во времена старой доброй плохой Трис Прайор. Странно, на самом деле это всё было недавно, но мне кажется, что прошла целая жизнь. — Он ушёл, когда я ещё под стол пешком топала, а Калеб должен был пойти в школу. Я тогда ничего не понимала, да и мама ничего не говорила, но брат, наверное, всё соображал. Он всегда был каким-то… мудрым, что ли, — от воспоминаний о брате становится только хуже, но я ничего не могу с собой поделать. — Я никогда не пойму, как так можно было бросить своих детей и потом даже не интересоваться их жизнью. Или тем, что жизнь одного из них закончилась. — Как же я тебя понимаю, — Тобиас тоже отпивает вина и тяжело вздыхает, — но мне пришлось ещё хуже, потому что моя мама умерла, когда мне было девять лет. Она просто однажды не вернулась домой с работы. Исчезла, пропала. Точнее, мне отец так говорил сначала. Но когда мне было лет четырнадцать, он мне рассказал, что на самом деле её убил какой-то псих, которого довольно быстро поймали и посадили, но маму-то этим не вернёшь. А я по ней очень сильно скучаю. Она до сих пор мне снится, Трис. — А мне снится Калеб, — протягиваю я, уставившись в пустоту, — я тоже по нему очень скучаю. Он был мне ближе всех на свете. Мне кажется, он смог бы мне помочь в любой ситуации, если бы только был жив. Мы с мамой ему всегда говорили, чтобы он был осторожнее на дороге, а он гонял, как ненормальный. Хотя в тот день он ехал по всем правилам, а эта пьяная сволочь свернула на встречку. Он только откупился от полиции и свалил в Канаду. Говорят, правда, что он коньки уже от передоза отбросил, но я не знаю, правда это, или нет. — Ох, Трис, — снова вздыхает Тобиас, прижимая меня к своей груди, — тяжело нам с тобой. Но сейчас мы вместе, а это значит, что мы всё сможем преодолеть, правда? — Надеюсь, — шепотом отвечаю я. В темноте я почти не вижу его, но явно ощущаю тепло от лица парня, когда его губы находятся в паре сантиметров от меня. Не знаю, что на меня находит, но я не жду того самого момента, а сама впиваюсь в него, как будто бы пытаясь взять его штурмом. Язык Тобиаса проникает в мой рот, настойчиво и страстно, а его руки поднимают мою тонкую футболку и ложатся на рёбра. Я чуть прикусываю его нижнюю губу, отчего парень издаёт тихий стон, отрывается от моего рта и шепчет на ухо: — Чёрт, как же ты меня заводишь. Его губы снова на моём лице, они покрывают пламенными поцелуями лоб, щёки, даже глаза, медленно спускаясь к шее, оставляя следы на нежной коже, но мне это даже приятно. Я стаскиваю с него футболку и провожу пальцами по мускулистому торсу, и сама как будто бы покрываюсь маленькими электрическими разрядами, когда руки Тобиаса опускаются чуть ниже. Я ещё никого в своей жизни так страстно не желала, как этого прекрасного молодого человека, моего молодого человека, которого я люблю больше всего в жизни, и который так же, я уверена, любит меня. Но внезапно как хлыстом ударяет мысль: это всё неправильно. Слишком неправильно всё это делать при таких обстоятельствах. Я перехватываю его руку и тихим, сбивающимся шёпотом произношу: — Давай не сейчас, ладно? — Что-то не так? — взволнованно спрашивает парень. — Нет, просто… Не сегодня. Не думаю, что сейчас подходящее время для этого. — Как скажешь, Трис, — он напоследок целует меня в губы, и мы просто ложимся в обнимку на разложенном диване в темноте, слушая стук сердец и дыхание друг друга. В окне уже начинает загораться рассвет, но мы только засыпаем вместе, уставшие от всех событий этой бурной ночи. Я не знаю, что будет завтра или через неделю, но я знаю одно: Тобиас был прав. Когда мы вместе, мы сможем всё. И ничто нам не преграда.