Хороший мальчик

Когда она падает на бетонный пол, мир как будто перестаёт существовать. Мне уже наплевать на то, что я до сих пор в наручниках, что всё тело затекло из-за неудобной позы, что лицо и тело ноют от побоев. Существует только девушка, лежащая на полу с раной на боку, из которой вытекает кровь и расползается алой лужей. Я зову её по имени, хотя всё равно знаю — она не ответит. Когда с меня снимают наручники, я сразу оказываюсь возле Трис. Беру её лицо в ладони. Она жива. Она дышит. Её можно спасти. Кто-то пытается вызвать скорую, но раздаётся голос отца: — Может не успеть. У меня внизу машина. Я хочу помочь донести её, но меня отстраняют. Тех ублюдков, которые меня похитили и избили, повязали и посадили в машину копов — справедливость, как никак. — Привет, пап, — морщась от боли во всём теле, я обнимаю отца, — спасибо, что вытащили. — Это твоей боевой подруге спасибо, — отвечает он, — без неё ничего бы не получилось. Мы едем в больницу, голова Трис лежит у меня на коленях, а рана зажата чистым полотенцем. Я сам весь в крови, но плевать. Главное, чтобы она выжила. — Держись, — шепчу я, — только держись, прошу тебя, моя девочка. Итон, придурок, она ещё не твоя девочка. Забыл, как она сбежала? Как игнорировала два дня? Моя девочка. Может, ты ей вообще не нужен? Зря стараешься? Если бы я не был нужен Трис, говорю я своему внутреннему голосу, она бы не рисковала своей жизнью ради меня. — Знаешь, что мне сказала твоя подруга, когда мы ехали за тобой? — говорит папа, когда мы сидим под дверью операционной, — она сказала, что твои чувства к ней взаимны, просто она слишком испугалась, вот и сбежала. А ты панику поднял. После этих слов на душе становится как будто легче. Ещё не всё потеряно. Если, нет, когда Трис поправится, мы сможем быть вместе. Как она сказала, вместе против всего мира. Приезжает миссис Прайор, тихая спокойная женщина. Они разговаривают с моим отцом. Она выглядит напуганной — ещё бы, узнать о том, что такое случилось с твоей дочерью и не испугаться до чёртиков. Потом мать Трис подходит ко мне. — Здравствуйте. — Здравствуй, Тобиас, — а она держится, я бы на её месте уже рвал и метал, а этого несносного мальчишку, имеющего особенность вечно влипать в разные большие не приятности, прикончил бы на месте. — Мне… мне жаль, что так вышло, миссис Прайор, — еле выдавливаю из себя я, уже морально готовясь к тому, что она будет кричать на меня, обвинять в том, что случилось с Трис, скажет, чтобы я больше не общался с её дочерью. Но нет, она лишь тихо вздыхает мне в ответ: — Не вини себя, Тобиас. Ты ни в чём не виноват. Но только я один знаю, что во всём виноват. Я действительно разрушаю всё, к чему прикасаюсь.

***

Ночь. Трис так и не пришла в себя. Врач сказал, что опасность миновала, но мне всё равно тревожно. Она спасла меня, и теперь я чувствую себя ответственным за эту отчаянную девчонку. Отец уехал домой, а я остался. Дома будет ещё хуже. Здесь я сижу на подоконнике и смотрю на звёзды, зная, что меня и Трис разделяет лишь одна тонкая стена. Звёзды… Всегда их любил. Эти маленькие мерцающие огоньки так успокаивают. Светят там себе на просторах нашей необъятной Вселенной, а где-то сидит какой-нибудь парень вроде меня, смотрит и любуется. А может быть, и не один парень. Может быть, на крыше какого-нибудь заброшенного здания прижались друг к другу двое влюблённых. Они смотрят на огоньки в космосе и мечтают о том, что с ними будет. На мгновение и я представляю себе идиллическую картину будущего. Мы с Трис поступаем в колледж, сваливаем из этого захолустья, живём в общежитии, у нас самые весёлые соседи, незанудные преподы и вообще самая прекрасная студенческая жизнь. Я мечтатель, романтик. Вы ещё этого не заметили? Вообще удивительно, сколько всего может скрываться в человеке. Тобиас Итон может быть ботаником, как меня называют в школе, ходячим энциклопедическим словарём. Кстати, меня это всегда жутко раздражало. Разве это так странно, что человек нормально учится, а не страдает ерундой? Тем более, до словаря мне далеко. Да я и не горю желанием. Также Тобиас может быть тем, каким его знают на боксе, жёстким и сильным. Теперь некоторые люди из школы тоже знают, как это. Я сам себя испугался, когда стоял там, в коридоре, держал Лорен за воротник и орал на неё, чтобы отстала от Трис. Но мне кажется, что настоящий я — именно тот, который сейчас смотрит на ночное небо и переживает за судьбу его любимой девушки. А ещё неисправимый романтик, верящий в любовь с первого взгляда. И надеющийся, нет, теперь почти уверенный в том, что эта любовь взаимна.

***

Видимо, я всё-таки задремал. А, точно. Меня согнали с подоконника, и я отрубился на диванчике в коридоре. А сейчас надо мной стоит Эрик, которого я никак не ожидал здесь увидеть. — Привет. — Привет, Картер, — хриплым голосом человека, только что ракрывшего сонные очи, отвечаю я, принимая сидячее положение. — Трис… С ней всё нормально? Хочется заорать на него во всё горло, сказать, что нихрена с ней не нормально, но что-то меня останавливает. — Она пока не пришла в себя, но говорят, что всё хорошо. — Тобиас, — Эрик садится рядом со мной на диван, — как ты думаешь, она простит меня? Я молчу. Что я могу сказать? А я сам не знаю. — Тогда, на вечеринке, я взбесился, потому что увидел вас вместе, — продолжает парень, — я был влюблён в неё. Я не знаю, что я чувствую сейчас, но я хочу, чтобы мы с Трис остались друзьями. Я хочу, чтобы она меня простила. Но не знаю, возможно ли это. Я впервые вижу Эрика таким. Расстеряным, грустным. — Я не знаю, уместно ли об этом сейчас спрашивать, но то, что говорят про вас с Питером… правда? Картер усмехается: — Вообще это изначально задумывалось, чтобы позлить Трис. Но теперь… я не знаю. Может быть, меня действительно парни привлекают? Я хмыкаю. Вот тебе и громила. Сентиментальный гей. — Не скажешь тренеру? Он может выгнать из команды. — Могила. Дверь палаты Трис открывается, и я слышу слова, которые заставляют меня вздохнуть спокойно и счастливо. — Она пришла в себя.

***

Трис смотрит на меня своими ясными светлыми глазами, а я держу её за руку. Нам нужно столько сказать друг другу… Рана оказалась не очень серьёзной, через несколько дней Трис выпишут. В школе сейчас каникулы, я могу быть рядом с ней почти постоянно. Я протягиваю девушке маленький свёрток — Эрик попросил передать, его в палату не пустили. Ещё дрожащими пальцами Трис разворачивает кое-как наклеенную обёрточную бумагу. Смеётся, хрипловато, но искренне. Там коробка конфет с ликёром и открытка. На ней изображён накаченный парень с букетом цветов, а внутри написано: Дорогая Триска-Редиска! Прости меня, идиота. Поправляйся скорее. Надеюсь, всё ещё твой друг, Громила Эрик. — Он тоже пришёл? — спрашивает Трис. — Да, он там. Его не пускают. — Передашь потом ему, что я подумаю. Но сначала проучу так, что на всю жизнь запомнит, как со мной связываться, — улыбается Прайор. — Если ты улыбаешься, — я говорю полушёпотом, — то всё и правда хорошо. — Действительно, — отвечает Трис, — а ещё я хотела сказать… я хотела извиниться, что тогда сбежала. Ты мне тоже нравишься, Тобиас. Я это поняла ещё тогда, когда увидела тебя в раздевалке, помнишь? Я киваю. Помню, как это забыть. Тогда Трис влетела в раздевалку в спортцентре, как ракета, Эрика искала. А её лицо, когда она меня без рубашки увидела, нужно было наблюдать. Вот она, любовь с первого взгляда. — А ты мне понравилась ещё давно, — мы смотрим прямо друг другу в глаза, — у нас на первом курсе физкультура была общая. Ты так круто в волейбол играла. И тебе очень шла форма. — Вот так вот, значит, — Беатрис тихо посмеивается, — всё более прозаично. Ты увидел мой зад в волейбольных шортах, и всё, мальчика убило наповал. — Почему сразу зад, — я смущаюсь, — вообще, у тебя не только фигура красивая, но и… Глаза, например. — У тебя тоже красивые глаза. Они такие… Синие. Как ночное небо. — Ты случайно головой не ударилась, когда падала? — теперь уже я смеюсь от неожиданности, — Трис Прайор — романтичная барышня? — Очень может быть. Я просто держу её тонкую руку с извечным чёрным лаком на ногтях, и не хочу отпускать. Никогда. — Трис? — я перехожу на шёпот, чтобы она не услышала дрожи волнения в моём голосе. — Да? — Ты будешь моей девушкой? Она прикрывает глаза, и её губы растягиваются в улыбке. И так же шёпотом, еле слышно, она отвечает: — Конечно. Иногда, чтобы двум людям было хорошо вместе, сначало им должно быть очень плохо по отдельности. А потом они спасают друг друга. И сейчас я целую прекрасную девушку, мою девушку, пусть даже и лежащую на больничной койке, и для меня не существует больше ничего. Только мы. Мы спасли друг друга.