С человеком происходит то же самое, что и с деревом. Чем больше стремится он вверх, к свету, тем глубже впиваются корни его в землю, вниз, в мрак и глубину, – ко злу. © Фридрих Ницше – «Так говорил Заратустра»
***
Сказать, что Соре нравилось её новое жильё, – ничего не сказать. Девчонка была буквально влюблена в свою маленькую, но уютную и красивую квартирку. Из окна шестого этажа открывался вид на городские постройки, которые вырастали в Сеуле будто грибы после дождя. Соре особо нравилось наблюдать из окна спальни, пока она собиралась на работу, за тем, как день сменяет вечер, как небо убегает в грядущую ночь и скромной россыпью разбрасывает мелкие, но искрящиеся звёзды. Именно в это, казалось бы, волшебное время суток столица наполняется самой тёмной, самой грязной своей составляющей: порок и криминоген растекаются по улицам – Госпожа Смерть, облачённая в мантию из кровавых денег, начинает править балом. Взмахнёт рукой – в ожесточённой перестрелке погибают люди; взмахнёт рукой – сутенёр продаёт в сексуальное рабство ребёнка; взмахнёт рукой – и в скрученной купюре исчезает белый порошок; ещё взмахнёт – и отец продаст своего сына, чтобы ему простили долги, которые он наработал в подпольном казино, что принадлежит крупному мафиози. Ежечасно в городе происходило то, чем можно было бы бесконечно наполнять криминальные сводки, а заодно и кошельки доблестной полиции, если бы те успешно справлялись с преступностью, которая не знала границ, не знала закона и морали. Но преступность – та разновидность чумы, от которой ещё не нашли лекарства. Сеул был безопасен, но безопасен он был внешне. Верхушка айсберга всегда светлая и чистая, она тянется к небу, к солнцу, но стоит нырнуть глубже, как масштабы, уходящие в непроглядные воды, заставляют дрожать и трепетать. Обычные, простые люди, которые в тёмное время суток предпочитали находиться дома, разумеется, не знали, что происходило под покровом ночи. И под этим самым покровом, пока Сора влезала в обтягивающее фигуру серое платье (такой стиль был вовсе не в её духе, но внутри зарождалось некое вдохновение, подталкивающее к смене образа), Джиён стоял в пробке и бесился, потому что опаздывал на встречу. Ли Чонсок пригласил своего незаменимого помощника на переговоры с господином Чоном – депутатом, который состоял в партии правящего президента. На носу маячили выборы, подразумевающие так называемую зачистку: ни для кого не было секретом то, что нынешний президент не останется на второй срок, и ему на смену придёт новый, а это значило, что и команду он за собой приведёт, соответственно, новую. Чонсок был крайне заинтересован в сохранении своего тёплого местечка, ибо должность и работу, которая ему так нравилась, покидать он пока не собирался. Джиёна точно так же волновала судьба своего руководителя, ведь если того турнут, то и он, как мелкая сошка, полетит следом пинком под зад. Наконец-то пробка рассосалась, загорелся зелёный цвет светофора, и поток машин нетерпеливо двинулся вперёд. Джиён нетерпеливо сжимал руками руль и успокоился только тогда, когда его Мерседес удачно припарковался напротив ресторана. Мужчина вышел на улицу, вдыхая морозный воздух, поправил уложенные волосы, разглядывая себя в отражении окна со стороны водительского сидения, и направился к светлым, высоким дверям, которые перед ним любезно раскрыл швейцар в форме. Он услужливо поклонился гостю с неизменной улыбкой и вернулся в прежнее положение только тогда, когда молодой человек в костюме и пальто цвета кофе с молоком скрылся в зале. Джиёна тут же перехватила привлекательная хостес. — Вас ожидают, или Вы один? — спросила блондинка, едва ли не прыгая перед привлекательным мужчиной. — Проводи меня к господину Ли и господину Чону, — небрежно бросил Джиён и не удержался от любования женскими прелестями, скрытыми под шёлковой блузкой цвета шампань и красной юбкой-карандаш, что доходила по длине до колен. Хостес, не снимая с лица улыбку, указала рукой в направлении нужного столика и, как ей было велено, проводила гостя к двум солидным, взрослым мужчинам, которые его ожидали. Джиён увидел, что они успели сделать заказ, позаботившись и о нём: на столе стоял пустой стакан для виски и нетронутое блюдо, состоявшее из мраморной говядины с брусникой. Девушка пожелала гостям хорошего вечера, поклонилась и незаметно покинула общество уважаемых людей. — Господа, прошу прощения за опоздание, — Джиён кивнул головой и сел на своё место. — Сегодня вечером дикие пробки. — Довон, познакомься, это Квон Джиён, мой помощник и ассистент, — Чонсок подлил виски сначала депутату и только после – себе. — Вот, натаскиваю молодое поколение, уму-разуму обучаю. — Это правильно, — кивнул крупный мужчина в синем костюме, почёсывая второй подбородок, — юнцы должны брать с нас пример, потому что лучше старой школы ничего и быть не может. Джиён, тебе нравится политика? — Да, господин Чон, очень нравится. Работать в команде с господином Ли – сплошное удовольствие. Довон засмеялся и, удовлетворительно кивая, похлопал Джиёна по плечу. Мужчина был похож на добродушного моржа, только вот добрым он быть априори не мог – это всего лишь милая обложка, наигранная показуха, ибо политика – дело грязное, в котором ютятся все смертные грехи, известные человечеству. В том русле, где жадность не знает границ, где такое понятие, как мораль, выброшено и забыто, и где бесящиеся с жиру люди идут на самые извращённые поступки, лишь бы удовлетворить собственную прихоть, нет места доброте. Именно там Джиён и хотел обосноваться. Мужчины выпили за встречу, разделив на троих бутылку шотландского Macallan 18-летней выдержки, и уделили пару минут лёгкой и непринуждённой беседе, поглощая маленькие порции вкусного и пиздецки дорогого блюда. За те деньги, что для них приготовили по паре кусочков мраморной говядины, можно было бы щедро накормить голодающих детей бедной Африки, но разве кто-то станет заморачиваться? Джиёна не волновал вопрос гуманного благородства – его куда больше волновали верзилы с криминальными рожами, которые разместились за соседним столиком. Он приметил их сразу, как только вошёл в ресторан, и старался боковым зрением следить за ними, чтобы в случае назревающей опасности быстро среагировать. — А мальчонка-то у тебя молодец, — хмыкнул Довон, подмигивая Чонсоку, а после повернулся к мужикам в чёрных классических костюмах и разразился громким смехом. — Эй, парни, можете не шифроваться! Шпионы, блин, агенты 007, хах! Оказалось, это была личная охрана Чона Довона. Джиён ощутил приятное облегчение и подумал о том, что было бы здорово и ему обзавестись в будущем телохранителями, которые жизнь готовы будут отдать за своего хозяина. — А я своих парней на сегодня отпустил, — жуя, сказал Ли и положил руку на свой бок поверх пиджака. Джиён заметил выступающий бугор, — но если что, я стреляю только на поражение. Самооборону ведь никто не отменял, верно? — При нашем положении только так, — закивал Довон и потянулся к салфетке, чтобы вытереть жирные губы. — Джиён, я слышал, у тебя свой… spa-салон? Хочу как-нибудь заглянуть к тебе и воспользоваться услугами дивных массажисток. Устроишь? Джиён посмотрел на Чонсока, который улыбался, и осыпал его тысячей благодарностей, ведь к нему в бордель заглянет толстый, напиханный бабками кошелёк, а если этому кошельку всё понравится, то он за собой притащит своих друзей, которые не скупятся на оплату интимного развлечения и отдыха. Ну разве не чудо? — Конечно, господин Чон, всё что Вашей душе угодно. — Скорее, моему члену, — мужчина закашлял от смеха и случайно выплюнул на стол пару крошек. — Чонсок, о чём ты хотел поговорить? Мне через час нужно быть дома. Сегодня дочь приезжает на пару дней в Сеул – она у меня в Оксфорде учится, – жена затеяла семейный ужин. Чонсок закивал, быстро прожевал кусок мяса и, сделав глоток виски, воспользовался салфеткой. — Я слышал, что будет чистка, — глава департамента то ли специально, то ли интуитивно понизил голос, будто его могли услышать. — Новый президент приведёт своих людей и уберёт старых, и мне бы очень не хотелось оказаться в числе первых. У тебя есть какая-нибудь информация? Что говорят? — Первыми всегда летят головы, Чонсок, а за ними и остальные части тела, — Довон перевёл взгляд маленьких, узких глаз с Ли на Джиёна. — Так как наша партия больше не будет занимать лидерскую позицию, то и должности наши потеряют актуальность. Что говорят? А говорят, что мы пойдём на хер, вот что говорят. Чонсок громко вздохнул, закрыл глаза и, опустив голову, качая ею, взялся пальцами за переносицу. Он ожидал подобного исхода и понимал, что не ровен час, когда его лишат тепличных условий. Пять лет назад с приходом пока ещё действующего президента Ли Чонсок занял должность главы департамента городского имущества и всеми силами старался её удержать. Он набирал команду из своих людей, подлизывал тем, кому было нужно подлизать, сметал с пути тех, кого нужно было убрать, обзаводился связями и знакомствами, умело играл на публику, пополняя ряды доверяющих ему поклонников, и теперь, когда он прочно обосновался на высокой жёрдочке, его хотели схватить за горло, стащить и отрубить башку, как безвольному петушку. Нет, Ли не хотел кончить настолько хуёво. — Есть люди, с которыми можно пообщаться, договориться, чтобы не пойти на хер? — спросил он, наливая в свой стакан щедрую порцию виски, которым смочил и обжёг горло. — Я слышал, что на примете уже есть человек, которого хотят поставить на твою должность, — Довон грузно откинулся на спинку стула и мощно опустил расслабленный кулак на стол, из-за чего посуда весело звякнула. — Итоги выборов мы не знаем, но предугадать можем, и если президентом окажется тот, на кого идут самые большие ставки, то… Чон поджал губы и помотал головой. Этот жест ну очень не понравился ни Чонсоку, ни Джиёну, которые не хотели терять надежду, но она, сука такая, ускользала из рук подобно мокрой, извивающейся рыбёшке. —…то единственный вариант сохранить твою должность, Ли, — Довон ткнул пальцем в сторону человека в костюме, который то бледнел, то краснел, — это убить его, потому что он акула, настоящий ас, и просто так он не откажется от нагретого под солнцем места. Ну ещё бы! Каким идиотом надо быть, чтобы самовольно сказать «нет», когда тебе предлагают кресло в кабинете главы департамента городского имущества?! Джиён почувствовал, как каждая клеточка в его организме напряглась и окаменела. «Единственный вариант – убийство». Он не был удивлён, вовсе нет, ибо неизменным оставалось одно из самых железных правил сурового мира: нет человека – нет проблемы. Сей принцип действовал безотказно, только вот последствий приносил слишком много. Крайне подозрительным будет факт внезапной смерти претендента на должность руководителя департамента городского имущества накануне выборов. Более того, неизвестный счастливчик мог и вовсе оказаться случайной жертвой, ведь на политической шахматной доске на данный момент выстраивались сплошные догадки – никто не владел стопроцентной информацией, никто не знал, кто же займёт самый ответственный, самый могущественный пост и возглавит управление великой, процветающей страной. — А что, если нам попытаться подкупить каждого, на кого падают подозрения? — спросил Джиён. — У всех есть слабые места, на которые можно надавить. — Наивный, — фыркнул Чон, — что ты можешь предложить лучше, чем место возле кормушки? — Тогда отбросим пряники и возьмёмся за кнуты, — более жёстко отчеканил Квон. — Всё те же слабые места… Вместо того, чтобы нежно их наглаживать, можно ударить по ним. — Здесь нужно действовать очень осторожно, Джиён, — Чонсок мотнул головой. — Любая, даже малейшая зацепка может вывести на нас, и тогда пиши пропало. Если бы всегда можно было действовать по принципу честного и открытого уничтожения конкурентов, все бы только этим и занимались, но мы живём в цивилизованном обществе, где люди мочат друг друга тайно. Похоже, далеко не все действовали по принципу, который озвучил Ли Чонсок. Не все относили себя к членам класса интеллигенции, и нашлись те, кто готов был действовать напролом – честно и открыто. Пока официанты привычным образом принимали заказы и разносили блюда, приготовленные высококлассными шеф-поварами, на улице возле тротуара остановился тонированный джип, из которого вывалились мрачные клоуны с далеко не игрушечными пистолетиками. Никто не подозревал о том, что случится в следующую минуту, или же кто-то заказывал внеплановое представление? Кровавый конкурс, выигрыш за который – грёбаная жизнь. В роскошное помещение ворвались вооружённые до зубов люди в масках и костюмах, один из которых схватил хостес и прижал дуло к её кудрявой башке. Когда Джиён делал глоток дорогого напитка, вливая его в себя как простую воду, сзади послышался женский вопль. Гости ресторана засуетились и обернулись на источник шума, чтобы посмотреть назад и понять, что же произошло. Жертвы, которые ещё не знали, какой статус им присвоили, не успели сообразить и сконцентрироваться, ибо всё произошло буквально за считанные секунды. Зажравшаяся элита, которую застали врасплох, оглушающе завопила перед холодными дулами огнестрельного оружия, предшествующего жестокой и мучительной смерти. Наёмники беспощадно расстреливали людей, раздавая пули налево и направо. Женщины в роскошных платьях, сверкая бриллиантами, и мужчины в дорогих костюмах носились по ресторану в качестве живой мишени. Их изрешечённые и продырявленные тела, содрогаясь, плашмя падали на пол и пачкали итальянский паркет корейской кровью. И не только паркет: яркие брызги, словно произведения художника-экспрессиониста, украсили стены, окна, посуду и попали даже на натяжной потолок, с которого шлёпались вниз красные, вязкие капли. Под звуки рассекающих воздух пуль, под звуки разлетающегося на осколки фарфора и стекла, под плач и крики Джиён и Чонсок удачно нырнули под стол и с пляшущим в их глазах ужасом посмотрели на мясистое тело, что с грохотом свалилось прямо перед ними: Чон Довон с открытым ртом невидящим взором уставился в потолок, пока из зияющей дыры у него во лбу стекала струя тёмной, горячей крови. Личная охрана, которая так и не смогла выполнить свой прямой долг, штабелями полегла в непосредственной близости от убитого хозяина. Наступила мертвецкая тишина. Целая куча трупов окружила ничтожное количество тех, кому посчастливилось выжить. Джиён, наверное, по-настоящему обосрался. От холодного пота, что выступил по всему его телу, к спине неприятно прилипла рубашка, а дыхание сбилось настолько, будто он пробежал целый марафон. Впервые за долгое время Квон реально испугался за собственную шкуру. К его горлу поступала тошнота и кружилась голова – вот настолько он испугался. Если бы шальная пуля случайно угодила ему в голову и размозжила черепную коробку, то этот вечер стал бы финальной главой его жизни, в которой осталось так много неосуществлённого. Многоточие превратилось бы в окончательную точку, а планы на будущее под звук выстрела – в неопубликованный черновик. Тяжёлые ботинки, под которыми хрустели осколки разбитой посуды, ступали меж расстрелянных тел. Дула автоматов были опущены и будто натренированные псы, принюхиваясь, выискивали выживших. С замиранием сердца Джиён прислушивался и мысленно готовил себя к тому, что в любой момент придётся побороться за жизнь, если он хотел встретить рассвет в своей спальне, а не в мусорном мешке, залитым бетоном. М-да, явно не так он себе представлял массовую зачистку перед выборами… Это походило на самую настоящую расправу с ненужными. — Ли Чонсок! — сказали громко и чётко. — Ублюдок, я же знаю, что ты здесь. Если хочешь жить – вылезай, подлый трус! Джиён посмотрел на политика, который взял всю свою волю в кулак, проявил мужественность и храбро вылез из укрытия в виде стола. С мертвецки бледным лицом и колотящимся сердцем он предстал перед тем, кто устроил кровавую баню. Чонсок старался держаться ровно и даже отстранённо, желая показать, что не боится, хотя страх уже давно набросил на его шею петлю и крепко стянул зудящее горло. — Где твоя шавка? — спросил незнакомец, не снимая тканевую маску, за которой прятал лицо. И кто после этого подлый трус? — Пускай тоже вылезает! Чертыхнувшись, Джиён зажмурился, стиснул зубы и покорно показался из-под стола, встав рядом со своим боссом. Глазами, полными ненависти, он посмотрел на главного и ощетинился. Ощущая себя щенком, которого схватили и держали за шкирку, Квон плавился от унизительного положения, в котором случайно оказался. — Хотите отправиться следом за этим жирным говнюком? — наёмник дулом автомата указал на лежащего на полу Чона Довона. — Лучше скажи, чего ты хочешь? — ответил Чонсок. — Я не люблю тратить время зря на пустые разговоры. Мужчина в маске резко двинулся на политика и, подняв автомат, ткнул дулом в его щеку, причём весьма болезненно. — Здесь вопросы задаю я, понял, ты, дерьма кусок? — зашипели из-под маски. Джиён осмотрелся и понял, что они с Чонсоком в явном проигрыше. Вместе с главарём в разгромленном помещении находились ещё четверо вооружённых убийц, которые держали их на мушке. Эти люди умело подчинялись приказам – такие стреляют без промедления и не дают ни малейшего шанса на переговоры. Но Джиён привык рисковать и не сдаваться до последнего, даже если на кону стояла его жизнь. — Если бы ты хотел нас убить, то уже давно сделал бы это, — Квон спрятал влажные руки в карманы брюк и мимолётно взглянул на ботинки, сожалея о том, что они испачкались в чужой крови и ошмётках еды, — поэтому кончай демонстрировать свой словарный запас оскорблений и переходи ближе к делу. Чонсок прикусил нижнюю губу с внутренней стороны. Слизистая лопнула под напором, и на языке образовался металлический привкус. Если Джиён не заткнётся и продолжит выебываться, им обоим крышка, причём гробовая. Его максимализм так и пёр, раздавливая скулящую мудрость, а заодно и грамотное терпение. — Ты себе даже не представляешь, как я хочу всадить тебе пулю промеж глаз, — палец, обтянутый перчаткой, ткнулся Джиёну между бровей, вызвав в нём прилив невиданной ненависти, которая отразилась в его побагровевшем лице, — но да, малец, ты прав. Есть человек, который изъявил желание пообщаться с вами, поэтому собирайте манатки и на выход. — Не проще ли было лично пригласить нас на встречу, а не организовывать массовое убийство? — хмыкнул Чонсок, небрежно поправляя съехавший галстук резким движением руки. — К чему такая шумиха? — Для эффекта.***
Джиёна и Чонсока привезли в загородный особняк. Они не могли понять, где конкретно находились, потому что мужчинам, когда их запихали в салон автомобиля, надели на головы плотные, непроницаемые мешки, чтобы они, в случае чего, не запомнили адрес и не смогли выдать местоположение того, к кому их любезно доставили. С них сорвали эти самые мешки только тогда, когда вытолкали на улицу. Джиёна пробила ностальгия, когда он увидел двухэтажный дом, спрятанный за коваными воротами: он вспомнил, как раньше приезжал к Нане Ямамото в похожий коттедж, где теперь он сам хозяйничает на пару с Сынхёном. Бизнес есть бизнес: ему плевать, кто будет его вести, ибо люди меняются, как перчатки, и неизменным остаётся лишь одно – непрерывный цикл работы, приносящий деньги. Только это имело значение. — Пошли, — пробубнил главный и вместе со своими шестёрками, водрузив тяжёлый автомат на плечо, стал подниматься по роскошной лестнице. Мужчины всей толпой оказались в просторном зале, масштабы убранства которого поражали кричащим пафосом. Джиёну даже показалось, что он находится не в доме, а в зале сраного музея. На стенах висели картины, изображающие людей прошлых столетий, повсюду в глаза бросалась антикварная утварь, и страшно было чихнуть или пёрнуть, потому что эта хрупкая хренота могла развалиться на кусочки. Владелец особняка явно питал страстные чувства к барокко. Джиён же наоборот считал подобный выпендрёж банальной безвкусицей, за которой скрывался комплекс неполноценности, компенсируемый ярым выпячиванием своего благосостояния. — Кучу бабок потратил на аукционах, — послышалось откуда-то сверху, и Джиён устремил взор на широкую лестницу, что вела на второй этаж. На ступеньках появился невысокого роста мужчина в домашнем спортивном костюме, который удачно скрывал немного лишнего веса. — За красоту стоит платить баснословные суммы. — Можно я буду откровенен? — дерзко спросил Джиён, наблюдая за тем, как мужчина спускается к ним вниз. Теперь его можно было рассмотреть лучше по мере приближения: молодой, на вид ему было не больше тридцати пяти, крепкого телосложения, но с животом, кожа загорелая – наверняка недавно вернулся с каких-нибудь шикарных островов, был гладко выбрит и приятно пах. Короче, типичный пижон. — Эта красота – редкостное дерьмо. Пузатый рассмеялся, и смех его эхом раскатился по особняку. Джиён ничуть не удивился, когда заметил белоснежные зубы, которые ещё ярче выделялись на фоне подкопчённой кожи. Мужчина сделал небрежный жест, махнув рукой в воздухе, и один из наёмников крепко схватил Джиёна, пока другой нанёс ему весьма болезненный удар кулаком в живот. Квон согнулся и округлил губы буквой «О», издав сдавленный рык. Он смог удержаться на ногах, но крепко прижал руки к животу, хватаясь за самого себя, ибо острый спазм жёстко скрутил его. Словно желудок припечатали к позвоночнику и размазали его. И пока Джиён героически справлялся с последствиями удара, хозяину дома принесли бокал с шампанским. Он жеманно сделал первый глоток и с наслаждением отправил дорогой алкоголь себе в утробу. — Дом Периньон 66 года, почти две тысячи долларов за бутылку, — изрёк мужчина. — Хотите? — Мы бы хотели знать, кто ты нахрен такой и зачем нас сюда привезли, — ответил Чонсок, смерив самолюбивого павлина презрительным взглядом. — Ты затеял очень опасную игру, знаешь? — Я знаю, что ты ссышь потерять кресло главы департамента, которое в скором… займу я. Чонсок готов был поклясться, что над его головой пронеслись раскаты грохочущего грома и где-то сверкнула молния. Из-под ног мужчины словно земля ушла – настолько его ошарашило то, что он только что услышал. Этот жирный гондон собрался сместить его? Серьёзно? А пролезет ли его толстый зад в шикарное кожаное кресло, которое изготавливали специально под заказ Ли Чонсока? Пафосный толстяк-коротыш, кажется, был доволен сторонней реакцией и впечатлением, которое произвели его слова, и сладко улыбнулся, потягивая дорогущую кислятину с пузырьками. — Отведите его в гостиную, — приказал мужчина, кивнув в сторону Чонсока, которого схватили под руки и насильно потащили в соседний зал, — а ты, Джиён, идёшь со мной. Квон искренне удивился, когда услышал своё имя, но послушно поплёлся за толстячком, поднимаясь вместе с ним на второй этаж. Мужчины прошли в одну из комнат, в которой, по всей видимости, находился рабочий кабинет. Всё по стандарту: окно с видом на сад, кожаный диван с двумя креслами, журнальный стол, на котором стопками лежали какие-то документы, и роскошный стол, выполненный из красного дерева. Между стеклянным шкафом, забитым наградами и грамотами, и окном разместился напольный глобус-бар. Вещица идеально нашла своё пристанище. — Прошу прощения, я забыл представиться, — изрёк мужчина с наигранным сожалением и сел на диван, который заскрипел под увесистым телом. — Меня зовут Пак Сынхо, я состою в партии одного из главных кандидатов на место президента нашей великой, процветающей страны. Мы с господином Ю давние друзья, и если ему удастся одержать победу в самой важной политической гонке, то… —… то Чонсок получит под зад коленом, да-да, это я уже понял, — закивал Джиён, сложив руки на груди. — Давай ближе к делу, Сынхо. Выкладывай, чего ты хочешь? Зачем устроил кровавую баню в ресторане и привёз нас в свой музей антиквариата? — Красиво получилось, правда? — Пак поджал губы и поднял мечтательный взор на стоящего перед ним молодого мужчину, который закипал от нетерпения и раздражения. — Я наслышан о тебе, Джиён. В наших кругах слухи расходятся слишком быстро, но ещё быстрее – о такой свежей и молодой крови, как ты, ведь каждому уважаемому человеку хочется урвать энергичного пса, которого только спусти с цепи, и он будет рвать и метать. Удавится за сладкую косточку. Джиён резко сделал два шага вперёд, схватил Сынхо за толстовку и мощным рывком тряхнул его, склоняясь к самому лицу. Шампанское содрогнулось в высоком бокале и выплеснулось каплями на паркет. Он не боялся, что может прибежать охрана и пристрелить строптивого мальчишку, моментально отправляя того в ад, где ему, собственно, самое место. Честь и достоинство для Джиёна стояли на первом месте, и пусть он рисковал жизнью – он не позволит очередной зажравшейся мразоте его оскорблять. — Не смей называть меня псом, сука, — зашипел Квон, из последних сил удерживая себя, чтобы не вмазать по жирной харе кулаком. — Можешь убить меня, пристрелить, зарезать, но даже под дулом пистолета я не позволю сравнивать себя с цепной собакой. Понял? — Не кипятись и успокойся, парень, — Сынхо сбросил с себя руки Джиёна, одним глотком допил остатки шампанского и со звоном опустил бокал на стол. — Ты мне лучше вот что скажи… Тебе ведь хочется, чтобы кадровые перестановки тебя не коснулись? Хочется не просто остаться на своём месте, но и в дальнейшем получить интересное повышение? Джиён действительно убавил пыл. Вспыхнувший интерес, почуяв наживу, охладил бьющий мощной струёй фонтан ненависти и подключил логику и благоразумие. Когда запахло личной выгодой, Квон готов был многое проглотить (но не всё!) и пойти по головам, растаптывая принципы вкупе с моралью. Он твёрдо знал, что любить в этом мире нужно лишь себя одного, и сейчас он хотел позаботиться о своей шкуре настолько прочно, насколько это было возможно. Никогда не поздно подстраховаться. — Что за странные вопросы? — хмыкнул Джиён. — Конечно, хочется. Я не дебил и понимаю, что от меня будет что-то нужно. Какие условия? — Я хочу, чтобы ты доказал свою верность, — Сынхо откинулся на спинку дивана, разложив на ней руки, и гаденько улыбнулся. — Мне. Я должен быть уверен в том, что беру к себе в команду надёжного человека. Ли Чонсок… он мощная фигура со своей властью, своими людьми, и свергнуть его просто так у меня не получится, но ты, Джиён, можешь мне в этом помочь. Джиёна передёрнуло. Он догадался, к чему ведёт Сынхо и какие обороты набирает их диалог. Ему нравился Чонсок, ведь именно он вывел его на политическую сцену и показывал, рассказывал, обучал, делился опытом, знакомил с нужными людьми… Но если подумать, то Ли просто так не сделал бы столь щедрый жест – всё произошло благодаря махинациям, которые провернул Джиён вместе с Китай. Плюс убийство Наны Ямамото… Всё сыграло Квону на руку лишь по одной причине: он, мать твою, сам обо всём позаботился. Никто не станет рвать жопу ради других просто так – только ради собственной выгоды, которую каждый в этом мире преследовал. — Ты мне совсем не нравишься, Сынхо, скажу честно. Ты толстый карлик с манией величия, и вкус у тебя отвратительный, но если ты удержишь меня в лодке, я готов скинуть балласт, — вслух рассуждал Джиён – честно и открыто. Он ходил по комнате и почёсывал подбородок. — Нужно двигаться дальше, верно? — Верно, — Сынхо улыбался на манер Чеширского Кота. Он выждал паузу, а затем поднялся с дивана, подошёл к своему рабочему столу, выдвинул ящик и достал из него увесистый Глок 17. — Я поклонник старой школы, ибо нет ничего лучше доброй и проверенной классики. Знаешь, мне не нравятся пытки, извращения и издевательства над людьми. Я решаю проблему дедовским методом – от пули, пущенной между глаз, ещё никому вреда не было, сплошная польза. Держи. Джиён подошёл к мужчине, взял оружие и осмотрел его. Начищен до блеска, заряжен, но не снят с предохранителя. Стрелять из такого – сплошное удовольствие, и Квон был готов выстрелить. Интересно, сколько ещё раз ему придётся всаживать ножи в спины доверяющих ему людей? Подонок и предатель. — В тебе нет ничего святого, именно это мне и нравится, — Сынхо похлопал Джиёна по плечу. — Ступай. Как закончишь – дай знать. Джиён дал себе чёткую установку сконцентрироваться исключительно на себе одном. Есть только он, его жизнь и его будущее. Ничто другое не должно волновать трезвый разум, в который так и норовили взлезть идиотские чувства. Загашенная совесть шипела в недрах души и обжигала нежные стенки, растворяя слизистую и оставляя на ней пылающие ожоги. Стиснув зубы, Джиён шёл прямо к своей цели. Под ногами хрустели принципы, извивалась мораль и рыдала навзрыд изодранная доброта. Сынхо оказался прав – в нём действительно не осталось ничего святого, ибо убийство человека стало для Джиёна больной, неправильной нормой. Чонсок сидел на диване в гостиной. Он вспотел, его колени, как и руки, дрожали. Пугающая неизвестность страшила его. Хоть он и был взрослым, успешным мужчиной и влиятельным политиком, ему становилось не по себе от осознания, что на него глазах расстреляли десятки невинных людей, превращая ресторан в месиво из трупов, а потом увезли в загородный дом, где с его телом могли сделать абсолютно что угодно. Тут, наверное, каждый бы на его месте пересрал. Тут, наверное, обитало зло, с которым он ещё не сталкивался. Но он ошибался: зло, которое пришло за ним, было ему очень даже хорошо знакомо. — Джиён? — Чонсок поднялся с дивана, когда в помещение зашёл его помощник. — Что они тебе сказали? Квон посмотрел мужчине прямо в глаза. Он почти сожалел, он почти позволил совести укусить его, но вовремя осёкся и выбросил нафиг человечность, которая только мешала и связывала ему руки, в одной из которых он сжимал тяжёлый пистолет. — Прости, Чонсок, — выдохнул Джиён и навёл дуло огнестрельного оружия на своего босса. Предохранитель спускового крючка глухо щёлкнул. По виску скатилась капелька солёного пота. Джиён зажмурился, сморгнув образовавшуюся пелену. Волнение всё-таки вонзило поганые иглы в колотящееся сердце. — Джиён? — Чонсок испуганно округлил глаза, а после сурово сдвинул вместе брови и нахмурился. Он начинал злиться, такие правила игры, которые ему никто не объяснил, совсем не входили в его планы. — Ты что задумал? Ты в кого целишься, уродец? — А вот сейчас было обидно, — Джиён дёрнул головой, склонив её вбок. — По-моему, я выгляжу отменно. Прежде, чем сердце Ли Чонсока перестало биться, он успел выплюнуть очередное оскорбление в сторону того, кто стал виновником его внезапной смерти. По дому разнёсся характерный звук выстрела из Глока 17. Мужчина замер с дыркой между глаз, из которой полилась тёмно-красная жидкость, пачкая рубашку, пиджак и персидский ковёр, стоящий больше, чем дохера. Тело с грохотом упало замертво, и Джиён готов был поклясться, что услышал, как пищит кардиомонитор. Тот, кто предал, будет предан.