Бессилие. Страшное, утомляющее своей безысходностью слово. Отбирающее надежду и лишающее способности не то, что действовать — думать. Лишь ощущение неконтролируемого падения, когда все вокруг сливается в нечеткий фон, в котором не разглядишь ни голубизны неба, ни текущей далеко внизу воды, ни покрытых снегом горных вершин, ни… © Наталья Бульба – «И осталась только надежда»
***
Маленькая комната пропахла запахом сигарет, которые заполнили своим дымом помещение настолько, что дышать было практически невозможно, и ароматом мужского парфюма. «Blue de Chanel» в любой другой момент вызывал бы сплошное наслаждение, но не сейчас – сейчас он резко ударял в нос, неприятно щекотал горло и травил лёгкие, смешиваясь с ядами и мутагенными веществами, витающими в тяжёлом воздухе. На стене, рядом с дешёвым чёрно-белым постером, на котором была изображена обнажённая девица, зияла глубокая дыра от пули. Чхве Сынхён не хотел прибегать к столь варварскому методу, честно не хотел, и не планировал использовать свой заряженный «Пустынный Орёл»*, но леди, значащиеся обычными шлюхами, отказывались слушаться. По-простому, по-человечески не получилось, так что мужчине пришлось действовать по старинке: запугать и надавить. Пожалуй, это был самый надёжный способ, который давал результат на лицо. Сынхён затушил сигарету о ножку стула, на котором сидел, вальяжно забросил ногу на ногу и, прищурившись, посмотрел на Джали. Та никак не могла унять атаковавшие её слёзы и плакала, плакала, плакала… чем начинала выводить управляющего клубом из себя. Она всхлипывала, тряслась и обнимала себя руками в надежде на успокоение. Чхве посмотрел на разбитую женскую губу и провёл языком по уголку своей. Он готов был поклясться, что ощутил во рту солоноватый, металлический вкус. Бить женщин – плохо, но бить проституток, наверное, нормально?.. Особенно, если они капризничают и не хотят работать должным образом. Цокнув, Чхве расстегнул пару верхних пуговиц на своей белоснежной рубашке и, не откладывая пистолет в сторону, снял с себя клетчатую жилетку, вешая её на спинку стула. Ему стало слишком жарко в этой душной, тесной комнате, а ещё ему порядком надоело заниматься нравоучениями, используя далеко не самые добрые, зато самые действенные методы. Пряники закончились – настало время кнутов. — Вы же понимаете, что Джиён обошёлся бы с вами намного жёстче? — спросил мужчина, поправляя тёплым дулом свой незаменимый аксессуар – очки марки Ray-Ban в чёрной оправе. Он окинул взглядом всех проституток и громко вздохнул, словно сожалея о содеянном. — Вы почему-то решили, что раз я не ваш прямой хозяин, то меня можно не слушаться, но нет, девчонки, нет… Так это не работает. Как управляющий «Ангелом» я имею на вас такие же права, как и Джиён. Вы ведь товар, а товар должен приносить деньги, иначе зачем он нужен? Доходы перестали покрывать расходы, а это угроза для бизнеса. У Джиёна большие планы на будущее, он хочет трансформировать клуб в бордель под видом spa-салона, чтобы вы работали в полную силу, но о каком борделе может идти речь, если даже сейчас вы пинаете хуи, в то время как должны сосать их? Сынхён покачал головой и поднялся на ноги. Он медленно прошёлся по комнате, разглядывая валяющиеся на полу оторванные куски одежды, осколки, которые хрустели у него под ногами, разбросанную косметику и прочую женскую херню. Да, он сорвался, позволил себе слишком многое, но только так можно было надавить на девушек, заставить их слушаться и работать. — Сынхён, мы тебя поняли, — осмелилась произнести слова вслух Кан Джахён. Она прикрывала себя руками, так как майка, в которой она когда-то сидела в комнате, была сорвана и сейчас валялась где-то под диваном, грязная и измятая. Наверное, впервые за долгое время её смущала собственная нагота, — будем стараться усерднее. — Ты сказала, что у тебя месячные, — Сынхён остановился напротив девушки и грубым движением вжал дуло пистолета в её щёку, над которой ярким пятном выделялась свежая ссадина. Джахён поморщилась и подняла испуганные глаза на мужчину. — Плохо тянет на оправдание, ибо… у тебя разве одна дырка? Работай другими. Или ты начинающая шлюха, которая ещё не обучена всем навыкам? — Обучена, — послушно кивнула брюнетка, всхлипывая. — Вот и хорошо, — Сынхён отвёл «Орёл» от лица Джахён, и та облегчённо выдохнула, опустив голову, — будешь активно сосать и разрабатывать жопу, и это всех касается. Халявы больше нет, с этого дня вы под моим строгим присмотром. Каждое утро будете отчитываться, а я буду докладывать Джиёну, как у нас идут дела, а дела должны идти хорошо. Всем понятно? Девушки синхронно кивнули и более не смели ни слова пикнуть в противовес Сынхёну. Они ошибочно полагали, что этот человек лояльнее и демократичнее Квона Джиёна, сегодня он в красках показал свою натуру, которая тупо ждала момента для своего проявления. Выход истиной сущности, что сидела внутри, не позволил проституткам усомниться в том, что Сынхён не менее жесток, чем их непосредственный сутенёр, и что он будет жёстко требовать и столь же жёстко наказывать за неповиновение. Когда он ворвался к ним в комнату и устроил едва ли не бойню, девушки твёрдо осознали, что его терпение лопнуло – на смену доброй и светлой стороне пришла тёмная, которая предпочитает питаться кровью, болью и унижениями. «Случайный» выстрел в стену, хлёсткие удары, оскорбления и угрозы дали ясно понять, что Джиён и Сынхён – равны, и ни один из них не будет снисходительным папочкой. Оба были строгими родителями и оба были готовы ударить ремнём, если дети капризничали и не слушались. Хана и Джали особо остро усекли этот факт, ведь хорошо помнили тот день, когда произошло мазохистское убийство Ёсыль. Они не хотели постичь той же участи, поэтому призвали остальных слушаться и быть паиньками.***
Часом позднее, в другой комнате, в которой собрались якудзы в чёрных костюмах, пахло куда менее приятно. Джиён проснулся от кислого запаха блевотины, который ударил ему прямо в нос. Лёжа на полу, он поморщился, прикрыл лицо рукой и медленно перевернулся с правого бока на спину. Разрастающийся кашель, расползающийся громким эхом, атаковал его, и парня едва ли самого не вывернуло на пол, но он сдержался, применив технику глубокого дыхания. Джиён не знал, где находился. Последнее, что он помнил, – как он выходил из салона по продаже автомобилей, закурил, а после ощутил оглушающий удар по голове, после которого он вырубился и оказался в полнейшей отключке. Теперь его желудок скручивался в пульсирующий узел и всеми силами пытался избавиться от обеда, а голова, налитая свинцом, болела настолько сильно, что проще было её отрубить и выбросить, чем пытаться излечить. Тело, кстати говоря, не далеко ушло: при каждом вздохе в грудине образовывалось давление, будто сверху придавливали бетонной плитой, конечности и суставы ныли, как у старика перед дождевой бурей, а под ногтями зудило и щипало. Джиён разлепил веки, и яркий свет, исходивший от болтающейся на потолке лампочки, ударил прямо в лицо и ослепил на какое-то время. Перед глазами замелькали солнечные зайчики и разноцветные пятна, которые расплывались в размытые и кривые окружности. Джиён быстро заморгал, потирая глаза, и не без усилий приподнялся на локтях. Первое, что он увидел, – сидящего прямо перед ним мужчиной на стуле. Он курил, широко расставив ноги, и смотрел на лежащего на полу парня, чей наверняка дорогой костюм замарался в таком обилии грязи, что никакая химчистка уже его не спасёт. Кашемировым пальто, которое валялось непонятно где и непонятно в чём, теперь можно было разве что подтирать зад скоту, но никак не надевать и носить. Жмурясь и тяжело дыша, Джиён попытался встать, но ослабевшие ноги предательски заскользили по полу, и он рухнул обратно, сматерившись себе под нос. Его терзало неприятное ощущение собственного бессилия, слабости перед этим человеком, что надменно с усмешкой следил за жалкими попытками своей жертвы подняться. Джиён никому не позволял себя унижать, но неожиданно для самого себя стал униженным и оскорблённым. — Ямадзаки Таро**… — хрипло протянул мужчина, нагнулся к полу и поднял лежащий рядом с ним самурайский меч. Почти с отцовской гордостью он осмотрел блестяще выполненный клинок, которым осторожно провёл по своему предплечью, стараясь не испортить рукав пиджака, и стрельнул глазами на паренька. — Ты знаешь, сколько стоит работа этого мастера? — К нему чек не прилагался, — съязвил Джиён, стараясь дышать через раз, ибо лужа чей-то рвоты так и подмывала сделать аналогичную. — Эта катана стоит намного дороже твоей вшивой жизни, — мужчина указал мечом на парня, которому определённо не нравилось, что с его игрушкой возится кто-то другой, и посмотрел на своих прихвостней, которые заполнили своим удушающим присутствием комнату. — Парни, почём сейчас на чёрном рынке люди? — Зависит от статуса и образа жизни, — ответили где-то сзади Джиёна и сплюнули на пол. — За этого… ну… миллионов пять зелёных срубить точно можно. Усмехаясь, Джиён покачал головой и всё-таки нашёл в себе силы, чтобы хотя бы сесть. Он сгорбился, взявшись пальцами за лодыжки, и, кусая губы, осмотрелся по сторонам. Помимо него и, походу, самого главного в этой банде япошек находилось ещё пять человек. Все они были одеты в чёрные костюмы и вооружены до зубов: у кого-то были классические катаны, у кого-то – сёто***, кто-то довольствовался пистолетами и автоматами, а кто-то воодушевлённо возился с нунчаками. Джиён хотел якудзу – Джиён получил якудзу, только не в том образе, в котором себе это представлял. Ему бы пересесть на стул и, гордо восседая, командовать мелкими сошками, а не валяться жертвой на полу возле их ног, как жалкому псу. — Хотите меня продать? — спросил Джиён и, склонив голову набок, скривил губы в ухмылке. — Так вы, пацаны, не якудза. Вы торгаши, причём весьма паршивые. — Джек! — главный щёлкнул пальцами, и в следующую секунду Квон получил мощный удар прямо в лицо. Он даже не успел понять, как это произошло – перед ним внезапно нарисовался кулак, который молниеносно впечатался в область между носом и щекой. От удара болезненно заныла левая часть лица, на несколько секунд теряя чувствительность, окаменев. Джиён упал назад, хватаясь за нос, из которого красной струйкой засочилась кровь, оставляя на губах неприятный металлический вкус. Внутренние демоны молодого мужчины взбунтовались и принялись нещадно драть грудную клетку своего хозяина, просясь наружу. Они не терпели боли и унижений, они хотели мстить и рвать на части обидчиков, но Джиён понимал, что силы неравны – он в явном проигрыше. Если сейчас он рыпнется, покажет характер, острые когти и клыки, то вмиг окажется поверженным. Якудзам ничего не стоило отрубить ему голову, затем покромсать на мелкие кусочки, засунуть страшную расчленёнку в мусорный мешок и сжечь. Поэтому, скрипя зубами, Джиён распял свою гордость на кресте унижения и склонил голову. — Вот что бывает с теми, кто путается с якудзой, щенок, — процедил главный, с садистским удовольствием наблюдая за тем, как парень сплевывает кровь, вытираясь и без того грязным рукавом пиджака. — То, что ты сделал с Наной Ямамото, недопустимо. Это предательство! Знаешь, что мы делаем с предателями? Главный щёлкнул пальцами, и один из парней в костюмах сел на корточки рядом с Джиёном, выудил из внутреннего кармана пиджака фото и продемонстрировал то, что было на них изображено: двое мужчин, чьи тела были изувечены самыми жестокими способами, были подвешены вниз головами с перерезанными горлами. Раны были широко раскрыты, словно рты, из которых лилась вязкая, липкая и горячая кровь. — Эти ребята, личная охрана Наны, вовремя не прибыли к ней в ту ночь, когда ты замочил её, и поплатились за это, — главарь подался вперёд, упершись локтями в расставленные ноги, и нахмурился, сведя брови вместе, из-за чего между ними образовалась глубокая складка. — Я бы с удовольствием проделал с тобой подобный фокус, даже лично придумал бы вариант поинтереснее, как любитель экспериментов, но, к сожалению, наш кодекс не позволяет мне заколоть тебя как грязную свинью. — Да? Как жаль, — хмыкнул Джиён и перевёл взгляд, наполненный недобрым блеском, со снимков на мужчину. — И что же велит ваш кодекс? — Я могу предложить тебе только два варианта, — главный откинулся на спинку стула, разместив поперёк колен самурайский меч-подарок убитой. — Либо ты занимаешь место Наны, либо… Мужчина схватил ту самую катану и швырнул её к ногам Квона Джиёна, предварительно вынув из глянцевых ножен. Парень растерянно посмотрел на меч и вперил вопрошающие глаза в того, кто восседал перед ним с самым недовольным видом. Казалось, главарь вот-вот лопнет от негодования, но честь и достоинство не позволяли ему скатиться до уровня истерики, обволакивающих разум эмоций, ибо это удел слабаков. — …либо ты подохнешь достойной смертью самурая. Джиён слабо засмеялся и покачал головой. Нет, он не был готов вспарывать себе живот, проворачивая нехитрую схему харакири. Подобное самоубийство и правда было на уровне чести и достоинства восточного воина, но Квон не причислял себя к лику тех, кто встает в эти доблестные ряды. Не сегодня и не в этот раз. Парень отрицательно замотал головой, забирая с пола прекрасное орудие, предназначенное если не для убийств, то для смертоносной эстетики и красоты точно. Он громко шмыгнул носом, вбирая в себя остатки крови, и смачно сплюнул на пол, метя специально в сторону главаря. Хоть какая-то отдушина. — Сигаретки не найдется? — спросил Джиён вслух, оглядев всех присутствующих, и лишь после одобрения главного получил заветную «раковую палочку», которой затянулся после мимолетного поцелуя с языком пламени чиркнувшей зажигалки. Квон сделал глубокую затяжку и с прищуром посмотрел на мужчину, сидящего перед ним. Под носом вновь образовалась неприятная капля крови, которая медленно стекла на верхнюю губу и попала в рот. — Мне больше нравится первый вариант. — А мне второй, — фыркнул главный якудза и кинул Джиёну белоснежный платок, который тот умело поймал одной рукой.***
Мин Сора в свои шестнадцать лет оказалась в самом поганом, в самом отчаянном положении – она совершенно не знала, не понимала, что ей делать и как дальше строить свою жизнь. Оставшись без родителей и безопасного жилья, потеряв неродного, но самого близкого брата, которого упекли в тюрьму, преданная любимым парнем и лучшей подругой в свой день рождения, она потерялась в собственном мирке, который рушился и превращался в руины. Сора попросту заблудилась, наткнувшись на тупик в виде прочной, непробиваемой стены полнейшего непонимания. Всё, что у неё осталось – сумка, полная денег, и куча вопросов, ответы на которые разбежались словно тараканы при включённом свете. Жить на квартире Китай Сора больше, естественно, не могла, а возвращаться в собственный дом было крайне опасно, поэтому она приняла пугающее её юное сердце решение – перекочевать на вокзал. В Сеуле было три вокзала, но девушка знала месторасположение лишь одного – который находился в непосредственной близости от ночного клуба, где она зависала когда-то с Чонгуком и Юнги, где впервые встретила Квона Джиёна. Она могла бы проявить наглость и попроситься к нему, но ей не позволяли это сделать две причины: ну, во-первых, она не была наглой, а во-вторых, делить жильё с незнакомым мужчиной, когда на этаж выше живёт твой бывший, далеко не самая лучшая идея. Уж лучше на Йонгсан… Вся романтика городских вокзалов испарилась как по щелчку пальца, стоило Соре окунуться в настоящую, реальную атмосферу. Бесконечные толпы людей, снующих туда-сюда с сумками и чемоданами, раздражающий шум, состоящий из голосов, звуков поездов, бытового грохота и прочего кошмара, что мучил барабанные перепонки, проститутки и их приставучие клиенты, наркоманы и бомжи, которым, как и Соре, больше некуда было пойти. Мин постаралась найти для себя уголок поукромнее, чтобы лишний раз и самой никому не попадаться на глаза, и не видеть в таком объёме посторонних, совершенно чужих ей людей. Девушка обосновалась на лавочке возле стены со всем скромным имуществом, что у неё было, забилась между сумками и планировала провести в столь бедственном положении до тех пор, пока не придумает способ выкарабкаться из этой холодной, грязной ямы. Сора понимала, что для начала ей нужно найти жильё, а затем какую-нибудь работу, чтобы кормить себя. Казалось бы, что может быть проще с той суммой денег, что у неё была? Но ситуация била мощным кулаком реальности прямо в лицо. У Соры не было знакомых, которые помогли бы несовершеннолетней не то что бы купить квартиру, а хотя бы попросту снять её. У Соры не было даже среднего образования, чтобы устроиться на подработки, а тупо ходить по заведениям и интересоваться, не нужны ли им молодые кадры, она пока что не решалась. У Соры не было рядом надёжного и близкого человека, который подсказал бы, как правильно действовать, помог бы советом… У Соры ничего не было, только она сама. Первую ночь на вокзале девушка проплакала и из-за стресса, возбуждённых нервов и страха так и не смогла уснуть, но усталость дала о себе знать и медленно утащила её в дрёму. Сном это называть было сложно, ибо Сора постоянно дёргалась и просыпалась в состоянии коматозного бреда. Ей всё время казалось, что кто-то ошивается рядом, намереваясь обокрасть её или, ещё хуже, изнасиловать. Как девочка, она до ужаса этого боялась. Но со временем опухшие и красные глаза плотно закрылись, и Мин смогла проспать до самого позднего вечера без негативных последствий. Она даже привыкла к нескончаемому шуму, галдежу и людям, которых практически перестала замечать. Питалась Сора в привокзальных забегаловках, скромно выуживая из сумки Юнги как можно меньшие суммы. Она старалась есть один раз в день, чтобы сильно не тратиться, и не баловать себя изысками, хотя порой хотелось устроить праздник живота и наесться до отвала, особенно когда ей на глаза попадались блюда с говядиной и всевозможные десерты. Желудок ворчливо урчал и требовал удовлетворить его потребности, но Сора глушила голод стаканами воды и холодным кофе. Однажды девушку чуть не ограбили, когда она ходила в туалет. Взрослый мужчина напал на неё, когда она шла по пустому коридору, и попытался вырвать из её рук сумку с деньгами, но на счастье и удачу Соры мимо проходил отряд полиции, патрулируя вокзал, и грабитель скрылся, кинувшись бежать. В ту ночь девушка не спала, ибо её заживо сжирала паранойя вкупе с возобновившимися страхами. Она прижимала к себе сумку и готова была наброситься на любого, кто хотя бы бросит подозрительный взгляд на неё. Надо было срочно что-то предпринимать и искать оптимальное решение, потому что так дальше продолжаться не могло. Сора дала себе установку, что больше не может ждать чуда, некого знака свыше, что пора действовать. И в ту ночь, когда она заснула с навязчивыми и неспокойными мыслями о том, что на следующий день пойдёт искать работу, ибо другого выхода уже не было, её разбудили уверенным касанием. Ощутив на своем плече тяжесть чужой руки, Сора вздрогнула и испуганным зверьком инстинктивно подалась назад, ещё крепче прижимая к себе сумку с деньгами. — Эй-эй, спокойно, — произнёс насмешливо знакомый мужской голос, и Сора подняла глаза: над ней склонился Квон Джиён. Поначалу девушка подумала, что бредит, не придя в себя после резкого пробуждения, но когда проморгалась и окончательно вернулась в реальность, поняла, что стоящий перед ней человек – настоящий, а не плод воспалённого воображения. — Ты чего тут забыла? «А ты чего тут забыл?» Сора приняла сидячее положение, стыдливо опуская глаза. Она смутилась перед Джиёном, чувствуя себя максимально ущербно. Ей так не хотелось, чтобы он видел её в таком положении, но от самой себя не убежишь. — Я тут… живу, — промямлила Мин и встретилась с глазами, которые пытались заглянуть в самые далёкие глубины её души, чтобы исследовать. — Но хочу найти работу, потому что находиться здесь дальше невозможно. Джиён осмотрел Сору, её пожитки, которыми она обложилась и, подвинув одну из сумок, сел на тёплую лавку рядом. Внимательным взглядом он обвёл забитую народом площадь вокзала, прослушал вместе с девушкой сообщение о прибывающем поезде дальнего следования и снова вернул всё своё внимание бедняжке, оказавшейся брошенной на улице. Ну точно котёнок, и котёнка этого хотелось подобрать, уж больно милым и беззащитным он казался. Дракон решил проявить своё щедрое благородство. — Тебе действительно негде жить? — спросил Джиён. — У меня есть деньги, но в свои шестнадцать лет я не могу ни снять, ни купить квартиру самостоятельно, — Мин посмотрела на мыски своих ботинок, которые свела вместе. — Сегодня у меня хорошее настроение, и я добрый, — Джиён вздохнул и приобнял девушку за талию, прижимая к себе. От тесного контакта с этим мужчиной Сора стыдливо заулыбалась впервые за все эти проклятые дни и нерешительно прильнула поближе. — Я могу помочь с жильём. Куплю тебе квартиру в пределах той суммы, что у тебя есть, но придётся принять одно условие: так как приобретать недвижимость буду я, то и оформлена она будет на меня. — Да, конечно, — Сора не разбиралась в этих тонкостях и была согласна на всё, лишь бы сбежать с вокзала и приютиться под собственной крышей. — И… если хочешь… — задумчиво протянул Квон, разглядывая собеседницу далеко не самым приличным взглядом, — я устрою тебя работать к себе. На всё согласная Сора, которую прижали к ногтю безвыходные условия, закивала головой и даже позволила себе радостно улыбнуться, млея от эйфории, что вызвало в ней волнующее чувство грядущих перемен. Она была уверена, что двигается в лучшую сторону, что впереди – только хорошее, и трепетала от тепла, разливающегося по всему её исхудавшему, ослабевшему телу. Лишь бы куда, лишь бы подальше от дерьма, от которого её уже тошнило. Джиён показался Соре настоящим принцем на белом коне, который примчался сюда, в это логово наркоманов, проституток и бомжей, чтобы вызволить из мерзкого заточения прекрасную принцессу. Вот он, спасательный круг, за который нужно было срочно хвататься, и девчонка схватилась, лелея себя самыми светлыми, самыми добрыми надеждами, ибо хуже быть уже просто не могло.