Дни рождения?! Это дождливые дни и чёрно-белое кино. © Хит Леджер
***
Джиёну порядком недели снились навязчивые, липкие кошмары, которые мучительными ночами, что длились целую вечность, терзали и насиловали его сознание. Совесть внезапно выскакивала из-за угла, кричала «Бу!», выпучив глаза, и тыкала молодого мужчину острыми ножами, попадая точно между рёбер. Острые лезвия прокручивались и раздирали плоть в попытке добраться до души, которая, сжавшись в комок, пряталась в потаённых углах, куда не проникали лучи света. Когда Квону надоело просыпаться в холодном поту и с отбойным молотком вместо сердца, он купил в аптеке снотворное и закидывался жёлтыми таблетками всякий раз перед тем, как лечь в кровать. Просыпался с тяжёлой, ноющей от боли головой, зато на фоне лекарства испарились кошмары и снизился уровень утомляемых пробуждений посреди ночи. — Выглядишь хреново, — констатировал Сынхён, когда его помятый друг с посеревшим лицом и синими кругами под глазами заявился в «Ангел», чтобы проверить, как идут дела. Джиён махнул рукой, завалился на стул возле барной стойки и велел мальчишке, протирающему стаканы, плеснуть ему Чивас. — Как же хочется быть тупой и бесчувственной скотиной, — Квон вздохнул и подпёр голову рукой, наблюдая за тем, как Сынхён садится напротив него и заказывает то же самое, — чтобы не думать и не страдать, а просто жить, как некое существо. — Цветы отвёз? — спросил Чхве. Джиён нахмурился и опустил голову, торсом разворачиваясь к барной стойке, на которую положил локти и навалился. Сегодня утром он купил шикарный букет из тридцати красных голландских роз на длинной шипованной ножке и отвёз их на могилу отца Наны, которую он внезапно разделил со своей убитой дочерью. Джиён понимал, что никакими розами он никогда не искупит свою вину перед женщиной. Предателей не прощают – предателей клеймят и проклинают на весь остаток их жалких жизней. Квон был уверен, что Ямамото с того света пристально приглядывает за ним, но не за тем, чтобы заботиться, а чтобы ставить подножки и подбрасывать визжащих свиней. — Отвёз, — парень кивнул и взялся за толстостенный стакан, в котором плескалась золотистая жидкость. — Ты же понимаешь, что нельзя сидеть, сложа руки? — Сынхён подался вперёд и чуть наклонился. — Нужно пользоваться шансом, пока никто другой не спиздил бизнес Наны. — Да-да, Сынхён, я знаю! Просто… — Джиён запнулся, жестикулируя руками, — я так херово с ней обошёлся. Она не заслужила такой смерти – от руки предателя. Теперь я жалею, что вызвался прикончить её лично. Надо было просто сообщить адрес Чонсоку и залечь на дно, но нет, я же должен был влезть в говно обеими руками! — Я тебя не узнаю, — Чхве хлопнул друга по плечу. — В тебе что ли совесть проснулась? Вот что я тебе скажу. Ты сделал это ради своего будущего, ради исполнения мечты. Звучит очень тупо и абсурдно, я понимаю, но так оно и есть. Вряд ли ты избавился бы от Наны просто так, верно? На то была своя причина. Каждый в этом мире думает о своей заднице, каждый, твою мать, сраный эгоист. Прекращай заниматься самобичеванием, возвращайся и хватай удачу за хвост, пока та не упорхнула к другому хитрожопому деятелю. Тебе выпал шанс, и самое время им воспользоваться. Или ты не Квон Джиён, а сопливая девочка с розовыми бантиками? Джиён засмеялся и приобнял Сынхёна. Парни чокнулись стаканами и синхронно сделали по глотку обжигающего виски, который проник в их тела и растёкся тёплыми волнами до самых кончиков пальцев. Вот что значит и дорогой и качественный алкоголь. Этот насыщенный букет вкусов хотелось смаковать, им хотелось наслаждаться, отпивая по чуть-чуть маленькими глотками, а не вливать в себя залпом, преследуя одну-единственную цель – поскорее наебениться. — Я планирую открыть новый ночной клуб, — заявил Джиён. — «Ангел» – уже не тот уровень. Мы поднялись гораздо выше, и пора покорять новые вершины. — А что будет с «Ангелом»? Продашь его? — спросил Сынхён, жестами намекая бармену, чтобы тот плеснул им ещё. — Нет, — мужчина отрицательно мотнул головой, — «Ангел» мы трансформируем в салон красоты. Ну… в «салон красоты», «spa». Пусть девочки работают в полную силу. А в центре города откроем полноценный ночной клуб для элитных гостей, а не подзаборной швали без гроша в кармане. Кстати, что там девочки? — Уже давно ничего не было, — Чхве поджал губы и движением указательного пальца поправил свои очки. — Я им регулярно напоминаю, что трах – это наши бабки, но они обленились. Не слушаются совсем. Грязно выругавшись, Джиён одним большим глотком осушил свой стакан, с грохотом поставил его на барную стойку и направился сквозь танцпол к лестнице, что вела в подвал, трансформированный в комнатку, где проводили время куртизанки. Девушки в полном составе расположились на диване, стульях и креслах, болтали, курили и приводили себя в порядок. Пребывая в отличном настроении, они и не думали, что к ним ворвётся разъярённый босс, который пыхтел от возмущения, как паровоз. Разукрашенные боевым макияжем глаза испуганно и удивлённо уставили на мужчину. Джиён осмотрелся, сложив руки на бёдрах, выдержал паузу и, схватившись за стоящую рядом табуретку, на которой лежали бабские тряпки, швырнул её в стену. По комнате пронёсся женский крик. Девушки сжались, прикрываясь руками, и боялись даже посмотреть в сторону сутенёра, который едва сдерживался, чтобы не накинуться на них. — Вы что, твою мать, совсем охренели?! — громогласно произнёс Джиён. — Ленивые суки! Я за что вам бабки плачу? Чтобы вы просиживали свои жопы, которыми должны работать, на диванах?! Никто не решался ответить Джиёну, всем была знакома ситуация вступления в споры и полемику с хозяином, которая обычно кончалась весьма плачевно, поэтому все молчали и тупо ждали, что будет дальше, в надежде на лучший исход. — Языки проглотили? — глаза Джиёна злобно сверкнули. — Которыми вы тоже, кстати говоря, должны работать! Хана медленно встала к дивану и, прочистив горло, прокашлялась. Она ощущала себя провинившейся школьницей, которую вызвали на ковёр, чтобы отчитать перед строгим директором. Унизительное положение. — Джиён, сейчас трудные времена, — женщина говорила как можно увереннее, хоть и прогибалась перед смотрящим на неё в упор мужчиной. — Клиентов очень мало. — Трудные времена?! Отлично! Пошли на улицу и раздвинули ноги! — Квон повысил голос, тыча пальцем в каждую, что сидела в этой комнате. — Не хватает денег? Отлично! Пошли на улицу и раздвинули ноги! Хотите пожрать? Супер! Пошли на улицу и раздвинули ноги!* Или я это должен делать за вас?! — Говорю же, клиентов катастрофически мало, никого нет, — вздохнула Хана, складывая руки на груди. — Мы ходим, как ты говоришь, на улицу и раздвигаем ноги, но вставлять никто не хочет, представь себе! Мужчина злобно засмеялся и провёл вспотевшей ладонью по лицу. Он никогда не поднимал руку на женщин и не позволял себе применять физическую грубую силу по отношению к слабому полу, но в тот момент он настолько взбесился из-за нежелания работать своих шлюх, которые ещё смели оправдываться, что подошёл к Хане и зарядил ей звонкую пощёчину. Женщина упала на диван и схватилась за горящее место удара. Щека пульсировала и краснела прямо на глазах. Другие девочки не смели вмешиваться, ибо никто не хотел нарваться и попасть под горячую руку Джиёна в прямом смысле этого выражения. — Чтобы сегодня же нашли клиентов, легли под них, а завтра принесли бабло, — жёстко и грубо отчеканил Джиён, продавливая каждое слово, и, смерив Хану не самым добрым взглядом, удалился из комнаты, громко хлопнув за собой дверью. Подруги (почти товарищи по несчастью) и по совместительству коллеги окружили Хану, которая сидела на диване, прижимая ладонь к горящей щеке, и готова была под землю провалиться от своего положения. Униженная и оскорблённая, она, как всегда, решила броситься на амбразуру и прикрыть собой остальных девочек. Она взяла удар на себя и поплатилась за лишнюю смелость. Отчаянная, благородная идиотка, которой больше всех надо. Взвинченный Джиён вернулся за барную стойку и залпом влил в себя очередной стакан, который ему любезно и предусмотрительно наполнил Сынхён. Только слепой не заметил бы, в каком состоянии находился Квон. От него за версту разило возмущением и кипящей злостью, которая вот-вот польётся наружу. Сынхён пожалел, что выдал другу девочек, но бизнес есть бизнес, дела не терпели слёз и жалости, и раз Чхве взвалил на себя обязанности управляющего «Красным Ангелом», то он обязан исполнять их должным образом, без поблажек, не спуская никому долбаное безделье. — Проследи, чтобы они как можно скорее приступили к своим обязанностям, — приказал Джиён, бросая на барную стойку несколько купюр разного номинала, собираясь покинуть заведение. — Нахера мне нерабочий товар? Персонал должен приносить деньги, а не сидеть на шее, расслабленно свесив ножки в ажурных чулочках. Под влиянием буйного настроения Джиён позабыл о прежних горестях, что терзали его бренную душу, и вернулся в прежнюю колею. Неплохая встряска для сердца и мозгов. Теперь его снова волновало собственное положение, ну и положение его дел, разумеется. — Обязательно, дружище, — Сынхён обнял Джиёна и слегка потрепал его. — Буду спускать шкуру со шкур, если не будут работать. — И без лишней жалости, — парень встал с высокого стула и набросил на плечи пальто, обматываясь шерстяным шарфом. — Заеду завтра и проверю. А сейчас… блять, надо бы купить машину. Задолбался мотать на метро, как нищий, и разоряться на такси, как глупый богач.***
Сора никогда не любила праздновать свой день рождения. Она была убеждена в том, что конец ноября – худшее время для того, чтобы веселиться и получать подарки, крытые сладким слоем добрых пожеланий и приятных слов. С самого рождения ей не везло, ибо разве можно быть счастливым, когда появляешься на свет в ту пору, когда погода достигает пика своей мерзости, украдкой наступают холода и всевластная зима, набросив на ледяные плечи белоснежную шубу, готовится вот-вот воссесть на трон, смещая плаксивую осень. Слякотно, снежно-дождливо, промозгло и просто гадко. А ведь 16 лет – особо значимая дата для молодых людей, когда они начинают кочевать из подросткового возраста в более осознанный и серьёзный, и эту дату Сора не хотела отмечать. Она была бы только рада, если бы все забыли о том, что сегодня за праздник, но, к сожалению или счастью, самые нужные и близкие люди, конечно же, помнили об этом. Первым поздравил Чонгук. Встав с утра пораньше, он добежал до торгового центра, купил бисквитный апельсиновый торт, самый скромный букет цветов, поторговавшись с продавцом, и потратил отложенную сумму денег на духи, о которых давно мечтала его девушка. Необыкновенный восточный аромат от Guerlain под шелковистым названием «Shalimar», сплетение букв которого нежно ласкало слух, пленил юное сердце Соры, но отталкивал своей кусачей ценой. Она бы никогда не смогла себе его позволить, поэтому каждый раз, когда прогуливалась по торговым рядам, не лишала себя возможности брызнуть на шею и запястья из пробника и насладиться чувственным сплетением глубоких, насыщенных ароматов. К сожалению, отложенных средств Чонгука хватило лишь на самый маленький объём флакона, но и этого было вполне достаточно, чтобы исполнить такую наивную и крошечную девичью мечту. — Просыпайся, именинница, — прошептал на ухо спящей Соры Чонгук, наваливаясь на неё всем телом. От него пахло улицей, сигаретами и клубничной жвачкой. — У меня для тебя кое-что есть. Сора не спала ещё с того момента, когда услышала хлопок входной двери. Она разлепила глаза и сквозь слабый полумрак, разбавляемый сизым утренним светом, что просвечивался через задёрнутые шторы, заметила отсутствие парня – ей улыбнулась лишь помятая и остывшая половина кровати. Девушка понимала, куда и зачем убежал Чон, но её это совершенно не радовало, потому что хоть ей и будет до ужаса приятно получить от него даже завядший цветочек, но ей не хотелось, чтобы он тратил на неё деньги, которых у него и без того было мало. Но он всё-таки потратился. Потягиваясь и почёсывая глаза, Сора села и прильнула, как требующая ласки кошка, к парню, чтобы обнять его. Он бегло чмокнул её в висок и зашуршал букетом, который во всей своей скромной и сдержанной красоте предстал перед заспанным и улыбающимся лицом девушки. Она вдохнула свежий и яркий запах, исходящий от цветов, и взяла стоящего рядом Чонгука за руку, обхватив его большой палец. Совсем как ребёнок, хотя уже и повзрослевший. — На завтрак у нас сегодня вкусный торт. Отступим от правил и побалуем себя прямо с утра сладким, — брюнет погладил девушку по щеке и подмигнул, — но самый главный подарок стоит на полке и ждёт своего звёздного часа. Сора выглянула из-за Чонгука и посмотрела на подвесные полки, что расположились сбоку от старенького комода, который был набит вещами новых жильцов. На верхней полке стоял горшок с суккулентом, на средней девушка разместила свой скромный набор косметики для юной кожи, ну а на третьей, последней полке в окружении бытовой мелочёвки слишком ярко выделялся броский красавец-флакон. Выполненный из тяжёлого и толстого стекла в виде бокала на низкой ножке, он хранил в себе драгоценную золотистую жидкость, которая дурманит и сводит с ума миллионы женщин – и Сору в том числе. Ахнув, Мин отбросила в сторону одеяло, на которое упал пышущий букет, вскочила с кровати и босыми ногами, не обращая внимания на холодный пол, под смех Чонгука подбежала к полке, чтобы схватить своё сокровище. Так давно она мечтала об этом парфюме и наконец получила его. — Спасибо, спасибо, спасибо! — вторила девушка, прыгая от счастья. Она не выпускала из рук долгожданный подарок, прижимая его к груди, и улыбалась во все 32 зуба. — Чонгук, ты с ума сошёл, боже! Он же бешенных денег стоит! Но он… боже, он прекрасен! — Твоя улыбка дороже, — парень подхватил Сору на руки и поцеловал в кончик холодного носа. — Сегодня я хочу, чтобы на тебе были только эти духи. Девушка крепко обхватила шею Чонгука руками и прижалась к его губам в пылком, чувственном поцелуе. Она испытывала целый фонтан искр, который щекотал её изнутри. Счастье разливалось по всему телу звенящим ручейком и отдавалось вспышками тёплого света между рёбер, который пульсировал в унисон мелодии бьющегося сердца. Сора уже и забыла, каково это – утопать в пушистой неге эйфории, самовольно падая в её бережные объятия. Чонгук ни разу не пожалел, что потратил свои накопления на подарок любимой девушке. Он сам был счастлив наблюдать, как приливы радости будоражат её сознание. Оно, определённо, того стоило. Не прерывая глубокого французского поцелуя, в котором переплетались языки, Чон вернул Сору в постель, а сам забрался на неё сверху. Он улыбнулся, когда увидел, как девушка брызгает себе на шею его подарок, и после вместе с ней вдохнул будоражащий восточный аромат, который постепенно заполнял своей магией маленькую, тёмную комнатку. Сора закрыла глаза и представила, что она не в холодной квартире на окраине города, а во дворце арабского шейха. Вокруг неё сказочные сады, наполненные пышущей красотой зеленью и экзотическими цветами, фонтаны бьют шумящими струями воды, растекаясь вокруг мраморных статуй, от тонкой эстетики которых хочется плакать. Где-то в золотых клетках щебечут птицы: они поют о том, как прекрасен Восток; они поют о дивном голубом небе, что бесконечным полотном укрывает горячие пески величественной пустыни, опаляемой жарким солнцем. В воздухе стоит солёный запах моря, свежих фруктов, специй и восточных сладостей. А ещё Сора ощущает запах своего мужчины, который прижимает её к тахте, на которой разбросаны шёлковые простыни и мягкие подушки. Над ними стоят служанки с опахалами в виде павлиньих перьев, но они послушно кланяются и уходят, оставляя влюблённых наедине друг с другом. Массивные двери, исписанные всевозможными узорами, плотно закрываются, и Чонгук срывает с Соры хлопковое бельё. Он любуется её худеньким телом, ласкает его, гладит и покрывает тёплыми поцелуями, вызывая на бледной коже табун мурашек и вибрацию дрожи. Губы скользят всё ниже, от скул на шею, с шеи на ключицы, с ключиц на грудь и находят затвердевшие бусинки сосков. Чон играется с ними, дразнит их лёгкими касаниями подушечек пальцев и языком, покусывает и дует на них, вызывая лёгкую прохладу. Сора поднимает бёдра выше и льнёт к Чонгуку, одной рукой перебирая его густые волосы, а второй рисуя на его пояснице невидимые, но хорошо ощутимые линии, после которых горит кожа. Она обхватывает сзади мужской ремень пальцами и ведёт ими вниз, огибая тазовые кости, чтобы остановиться внизу живота, где находится бляшка и где виднеются очертания вен. Сие действо заставило брюнета задрожать и шумно выдохнуть, опуская голову. Сора почувствовала заметное напряжение в паховой области своего парня и поспешила избавить его от оков одежды, которая в те минуты была совсем не нужна. Он помог ей справиться с этой задачей и откинул тесные джинсы, которые с глухим звуком упали на пол. Туда же полетела и его футболка, и теперь ему ничего не мешало насладиться той, к которой тянулось не только его тело, но и сердце. Прильнув губами к животу Соры, Чонгук заскользил вниз и когда оказался меж её распахнутых ног, обхватил крепко женские бёдра руками и медленными, нежными поцелуями стал покрывать их внутреннюю сторону. Язык скользил по бархатной коже, выписывая волнообразные пируэты. Девушка хихикала, извивалась и расставляла ноги всё шире, подставляясь под ласки любимого парня. Она могла бы вот так вечность пролежать и тонуть в бесконечном потоке бурлящего наслаждения. Чонгук нашёл пальцы Соры и сплёл их со своими в слабый замочек, продолжая руками держать её за тазовые косточки, чтобы не уползала и не отдалялась, но она и не думала этого делать, особенно в тот момент, когда мужской язык раздвинул нежные половые губы и прошёлся вдоль между ними, задевая влажную, горячую дырочку и маленький клитор. Ахнув, Сора закинула голову назад и раскрыла рот в немом стоне. Низ её живота сковал горячий спазм, а соски окаменели от возбуждения. Словно тысячи бабочек запорхали внутри неё, щекоча изнутри бархатными крылышками. Чон упивался реакцией девушки и, опустив глаза, продолжил ублажать её своим горячим языком. Он дразнил им клитор, совершая то быстрые и напористые движения, то лёгкие, порхающие и очень-очень нежные, облизывая чувствительную плоть. Он вводил язык в Сору, массируя подушечкой большого пальца напряжённый комочек нервов, и наслаждался её вкусом и запахом. Для него она была самой лучшей и самой желанной. В те минуты для Соры ничего и никого не существовало, только её личный рай, и в этом раю бог по имени Чон Чонгук дарил её крышесносное наслаждение, которое выражалось в протяжных стонах, рваном дыхании и покрытой сотнями мурашек коже, а после взорвалось сносящей всё на своём пути бомбой в виде фееричного оргазма. Сора задрожала, замерла и, захлебнувшись в собственных криках, сжала ногами голову Чонгука, который, обхватив губами пульсирующий клитор, осторожно посасывал его, растягивая влагалище пальцами и лаская его нежные стенки. Он дал немного времени, чтобы Сора пришла в себя, осыпая поцелуями её ноги, бёдра, руки и низ живота, но и ему ведь тоже хотелось получить порцию своего удовольствия. Чонгук поднялся и мягким движением заставил девушку перевернуться на живот. Он хотел взять её сзади, в коленно-локтевой. Чон провёл рукой по женской пояснице и заскользил по позвоночнику, выгибая Сору на манер грациозной кошки. Мин и не думала отказываться, наоборот, она постаралась принять наиболее соблазнительную позу, чтобы Чонгуку нравилось, и ему определённо нравилось. Парень провёл эрегированным членом между ягодиц девушки, растёр по крепкому стволу естественную смазку и, пристроившись к влажному проходу, медленно погрузился в узкое и горячее пространство. Он закатил глаза от удовольствия – настолько ему было хорошо в ней… Прошептав что-то невнятное, Чонгук наклонился к Соре, наваливаясь на неё весом своего тела, одной рукой упёрся в кровать, другой схватился за маленькую, но упругую грудь и начал резко, жёстко двигаться, вдалбливая девушку в матрац. Ему нравилось брать её именно так – грубо и властно, но он старался не срываться, дабы не причинить случайно лишнюю боль, которая была бы совершенно не к месту, ведь он занимался с Сорой любовью, а не трахался, как с другими девушками. Миллионы фейерверков, тысячи огоньков и сотни звёзд мерцали перед глазами Чонгука. Он всё ускорялся и ускорялся, блуждая руками по телу, в которое проникал как можно глубже. Сора дышала вместе с Чоном в унисон, сладко и томно постанывая. Она вряд ли испытает оргазм во второй раз, но точно насладится близостью с любимым человеком. Раздирая подушку руками, которую периодически кусала, Мин повернула голову и прижалась раскрытыми губами к влажной щеке Чонгука. Он уткнулся в её шею и задыхался, ведь воздуха категорически не хватало – подступала волна удушающего оргазма. Схватив Сору за волосы, парень впечатал её грубо в кровать и сменил движения своих бёдер на быстрые и плавные. Он дышал всё громче, стиснув зубы, а потом и вовсе, издав резкий стон, успел покинуть тело Соры, чтобы обильно кончить на её поясницу. Вот оно, подлинное свидетельство страстной любви, белые и горячие мазки на телесном холсте, укрытые невесомым шёлком из самых важных в мире слов – томное «Я люблю тебя».***
Ближе к обеду Сора получила ещё несколько поздравлений от одноклассников, которые не только одарили девушку добрыми словами и щедрыми пожеланиями, но и интересовались, когда она снова озарит школу своим присутствием. Мин, честно говоря, даже не помнила, когда она последний раз посещала занятия. Может, недели три назад, а может, и целый месяц не появлялась в школе, но в том учебном заведении, где учителя получали нищенскую зарплату, оттого и не парились над качеством проводимых уроков, а директор усердно делала вид, что её беспокоят дети и система образования, никто и не заметил пропажи, особенно если учесть, что так пропадал каждый второй. Но Сора понимала, что хотя бы изредка, но появляться в школе нужно тупо ради того, чтобы её закончить, поэтому она решила вернуться к занятиям на следующей же неделе. Китай, например, уже давно забила на гранит науки и вместо него грызла булыжник работы, накапливая опыт и стаж, но у Соры работы не было, так что она, подкармливая скребущих на душе кошек, решила на свой страх и риск вернуться к себе домой, чтобы забрать оттуда учебники и тетради, ведь когда она переезжала (сбегала) к Чонгуку, а потом и на отдельную квартиру, то совсем позабыла о том, что ей может пригодиться во время учёбы, ведь на тот момент ей было совсем не до этого. После разговора с Китай, во время которого они решили скромно посидеть на квартире и отметить день рождения Соры, девушка сообщила Чонгуку, что быстренько сбегает к себе домой. — Только будь осторожна, — нахмурился Чон, останавливая суетящуюся Мин в коридоре. — Слышишь? Полиция может нагрянуть в любой момент. — Я быстро, туда и обратно, только учебники захвачу, — Сора встала на носочки, поцеловала подставленную Чонгуком щёку и рванула из квартиры, хлопнув дверью. Сора перебежала дорогу, дождалась автобуса, на котором доехала до метро, добралась до ближайшей к своему дому станции и решила прогуляться пешком по знакомому маршруту. Погода на удивление разгулялась, и девушка даже позволила себе снять шапку и размотать шарф, так как солнце, несмотря на холодный воздух, припекало. Она неспешно шагала по улочкам, разглядывала попадающиеся магазины, кафе, жилые дома, автомобили и людей, которые направлялись по своим делам. Наверное, это её первый день рождения, когда она чувствует себя по-настоящему счастливой и расслабленной. Раньше Юнги всегда старался её радовать, но из-за родителей даже самая яркая вспышка хорошего настроения быстро гасла и превращалась в почерневший уголёк, оставляющий грязные пятна на душе. Юнги… Вспомнив о нём, Сора погрустнела, но то была лёгкая меланхолия – не такая, которая, подобно серной кислоте, выедает сердце и отравляет организм. Это было нечто невесомое, что-то, что не заставляет плакать и не вызывает желание вскрыть вены, выжигая внутренности дотла, но позволяет воспоминаниям оставить тёплый след от поцелуя. Девушка остановилась возле поворота на свою улицу и подняла глаза к небу. Она не знала, жив её брат Юнги или нет, что с ним, как он и где он, но в глубине души она верила и надеялась, что он всё ещё дышит с ней одним воздухом, смотрит на то же солнце и видит те же звёзды. Она верила и надеялась, что рано или поздно они встретятся. Она верила и надеялась… Вздохнув и набравшись решимости, Сора свернула налево и пошла по неровным ступенькам вверх, к дому, где провела всё своё детство вплоть до того момента, когда наружу вылезла уродливая правда, покрытая лопающимися волдырями. Мин шла быстро, осматриваясь по сторонам. Из-за страха быть пойманной ей постоянно мерещились чужие голоса, шаги, звуки сирен и проезжающих машин. Девушка вздрагивала, оглядываясь, но когда понимала, что на горизонте чисто, шла ещё быстрее, порой срываясь на бег, а когда наконец достигла дома, то залетела внутрь, захлопнула за собой дверь и закрылась на все замки. Свет она предусмотрительно включать не стала и старалась действовать тихо, дабы не создавать лишний шум, ведь у соседей с обострённым любопытством может оказаться слишком длинный язык. Оказавшись в доме, где на Сору обрушились тяжёлые воспоминания, она медленно прошла в гостиную, села на диван и стала осматривать обстановку, которая с последнего дня пребывания ничуть не изменилась, разве что пыли стало больше. Она вспомнила, как Чонгук и Юнги дрались в этой гостиной, как она готовила для них на кухне, как в плохом настроении убегала в свою комнату и закрывалась там. Вспомнила, как Юнги затащил её в ванную, приводил в чувства, а потом они встали на опасную и тонкую грань, которая сейчас, в свете последних событий, уже не казалась такой пугающей. Интересно, выбрала бы она Юнги, если бы узнала раньше, что он не её родной брат? Или даже в этом случае Чонгук всё равно одержал бы победу? Сора определённо любила Юнги, но любовь эта была искажена под неправильным восприятием. Где-то глубоко в далёких недрах своего сознания она понимала, что может любить Юнги, что она имеет на это право, но вдолбленная ложью легенда о старшем брате надломила светлые и добрые чувства, облив их помоями. Она убеждала себя в том, что любить брата – неправильно, но теперь-то можно? Нет, даже теперь нельзя, ведь Мин – в тюрьме, а у Соры есть парень, Чон Чонгук. Девушка провела руками по лицу, отгоняя от себя ненужные мысли, поднялась с дивана и направилась к себе в комнату. Она закидала в рюкзак главные атрибуты любого школьника: учебники, тетради и немного канцелярских принадлежностей. Сора не хотела задерживаться в этом доме и, пересиливая желание остаться здесь ещё хотя бы немного, чтобы предаться глубоким воспоминаниям, расхаживая из угла в угол, собрала волю в кулак и на твёрдых ногах решительно покинула стены некогда родной обители. Это был тот самый камень, который следовало оставить в прошлом и не таскать на себе, надрывая спину. Сора закинула отяжелевший рюкзак на плечо и вышла на улицу. Она совсем чуть-чуть постояла на крыльце, упираясь лопатками в закрытую дверь, и уже оттолкнулась, чтобы уходить, как ей на руку легла чья-то тяжёлая рука. Мин вздрогнула, и от неожиданного испуга её живот скрутился в узел, охваченный огнём, а сердце начало выплясывать чечётку. Обернувшись, девушка попятилась назад, когда увидела перед собой мужчину, и уже продумывала план побега. — Простите, не хотел Вас напугать. Вы Мин Сора? Девушка осмотрела незнакомца с головы до ног. Вроде не полицейский, да и на соцработника не похож… Выглядит добродушно, улыбается даже. Ложная тревога? — Для Вас письмо, — сухой рукой мужчина выудил из сумки белый конверт и протянул его той, для которой оно предназначалось. — Ну что Вы так смотрите? Берите! Сора облегчённо выдохнула и забрала написанное для неё письмо. Всего лишь почтальон. — Спасибо, — поблагодарила она и поклонилась мужчине в ответ. — Всего доброго.