— Почему все люди не могут быть просто счастливы? — Этого я не знаю. Может быть, потому, что тогда господу богу было бы скучно? — Нет. Не поэтому. — А почему же? — Потому что он боится. — Боится? Чего же? — Если бы все были счастливы, никакой бог не был бы нужен. © Эрих Мария Ремарк – «Чёрный обелиск»
***
Сора вернулась домой после встречи с Китай в куда уже более спокойном состоянии. Встреча и разговор с подругой повлияли на девушку весьма положительно, и она даже пришла в себя. Отголоски паники, грусти и тоски всё равно кусали её и отравляли, будто ядовитые гадюки, но Сора нашла в себе силы запихивать ноющую боль всё глубже, следуя примеру Юнги. Она дала себе время поплакать, поистереть, даже вывернула душу наизнанку, но понимала, что если и дальше продолжит губить себя, то ничего хорошего из этого не выйдет. Нужно было двигаться, не стоять на месте, карабкаться и как-то выживать, если она не хотела попасть в детский дом и позволить чужим людям вершить её судьбу. Сора не могла позволить себе опустить руки: если она даст слабину и уснёт, прекратив борьбу, то замёрзнет насмерть. А хотелось жить, хотелось быть самой себе хозяйкой и не попасть в лапы, которые посадят её на цепь. Девушка решила обдумать и чётко обозначить свои цели, ей был нужен грамотный план, которому она могла бы следовать, но она трудно себе это представляла, ибо откуда в 15 лет взяться должным мудрости и опыту? Да, её жизнь нельзя было назвать сладкой, но рядом всегда был брат, который мог решить любую проблему, а теперь она одна, и решать проблемы придётся самостоятельно. Со вздохом Сора устроилась на диване. В её руках вновь оказался сборник мыслей и частиц внутренних миров Мин Юнги. Она открыла дневник, чтобы ознакомиться с тем, до чего не успела дойти, как вдруг ей на колени упал жёлтый стикер. Девушка отложила блокнот и взяла в руки клочок бумажки, клей на задней стороне которой почти высох. На стикере было написано одно единственное слово: «Шкаф». Сора недоумённо подняла брови вверх и откинулась на спинку дивана. Какой ещё шкаф? Это намёк со стороны Юнги? Тайное послание? Или же просто слово, не имеющее абсолютно никакой смысловой нагрузки. Это могло быть названием той же песни… Да чего угодно! Но Сора всё же решила проверить, ибо её брат вряд ли стал бы писать что-то просто так. Отложив тетрадь и стикер, Сора первым делом решила заглянуть в комнату брата, в его шкаф, но не нашла там ничего интересного: вещи привычным образом висели на вешалках и лежали на полках, только вот от невыносимой мысли, что Юнги их уже не наденет, стало до тошноты паршиво. Так же и в своём шкафу девчонка не нашла ничего примечательного. Последний шкаф, в который она ещё не заглянула, находился в гостиной, поэтому Сора вернулась обратно и открыла деревянные скрипучие дверцы. Её взор упал на кучу всякого старого и пыльного барахла, в котором она стала копаться, и вдруг девчонка неожиданно наткнулась на мягкую спортивную сумку, набитую чем-то твёрдым и неровным. Взявшись за толстые ручки, Сора потянула тяжёлую вещицу на себя и волоком вытащила наружу. Когда сумка плюхнулась на пол, вверх поднялся клуб старой пыли, заставивший девушку поморщиться, закашлять и чихнуть два раза подряд. Потирая нос и шмыгая им, Сора села на корточки перед сумкой, взялась за металлический замочек и дёрнула за него. Послышался характерный звук раскрывающейся молнии. Раздвинув края сумки, девушка не без любопытства заглянула внутрь, и когда увидела содержимое, невольно ахнула и резко прикрыла рот рукой, как будто её кто-то мог услышать. Сказать, что она попала в обитель шока, ничего не сказать. Она была в таком состоянии, словно её толкнули в омут с ледяной водой, а потом ещё и лопатой по голове огрели. Сора испуганно осмотрелась, словно помимо неё в доме был кто-то ещё, и, следуя зову паранойи, убедилась, что она действительно одна. Только после этого девушка позволила себе наконец-то выдохнуть. Она даже не заметила, что от ударившей в неё молнии под названием «шок» перестала дышать. Сора трогала обмотанные резинками пачки денег, перебирала их руками, разглядывала и прикидывала в голове пугающие цифры. Должно быть, это та сумма, которую Юнги получил с продажи забегаловки, и сумма эта была ох какая немалая. Девушке даже не нужно было считать, чтобы понять, что перед ней находились большие деньги, которые она в жизни никогда не видела, а теперь видит и даже щупает руками. Изумлённая, она села на пол и задумчиво уставилась на яркие купюры, касаясь пальцами шершавых губ. Что делать с такими деньгами? На что их потратить? Сора моментально подумала о съёме собственного гнезда, но кто неопытному птенцу позволит это сделать? Честные люди, которым действительно можно доверять, вряд ли захотят иметь дело с малолеткой, пусть и при деньгах. Следовательно, на нормальные, человеческие условия вряд ли можно было рассчитывать. Быть может, стоило подкупить полицию, прокуроров, судью и освободить брата? Нет, так только она усугубит ситуацию и подставится, ведь куда и к кому идти она совершенно не знала, а светиться на глазах серьёзных людей ей было совсем не на руку. Более того, если бы Юнги захотел, он сам бы предложил пришедшей полиции аппетитную сумму, благодаря которой мог бы обрести свободу, но по каким-то причинам делать этого не стал. Возможно, он даже в такой пиздецовой для себя ситуации думал в первую очередь о Соре, о её будущем и жизни, в которой ей придётся карабкаться самостоятельно, а без средств на существование сделать это было бы совсем не просто. От этой мысли девичье сердце, которое пожирали изнутри мерзкие червяки, сжалось в тугой узел. Боль снова напомнила о себе и отдалась тягучей и жаркой пульсацией в области солнечного сплетения. Сора сжала кулаки и помотала головой. Она не хотела больше плакать, не хотела больше жалеть себя, ибо её брату сейчас было намного, просто охуеть насколько хуже. И кажется, так было всегда… Сора встала с пола, не без труда забросила сумку себе на плечо и поплелась в свою комнату, чтобы там спрятать найденное сокровище. Государство обычно отнимает часть клада, берёт себе какой-то процент, но девчонка не такой участи для себя хотела. В её планы не входило делиться. Она сделает всё возможное, чтобы сберечь эти деньги, а потом как можно более грамотно их потратить, но ей нужен был совет, ибо одной построить правильную схему она не сможет в силу отсутствия какого-либо опыта, поэтому она решила на следующий день всё-таки сходить к Чонгуку и поговорить с ним. Быть может, он подскажет ей, как быть дальше…***
Чонгук вот уже несколько дней как не видел ни Сору, ни Юнги. Оба не отвечали на телефонные звонки и сообщения, чем раздражали парня и заставляли его нервничать, но не до такой степени, чтобы срываться и на всех парах бежать по знакомому маршруту, изученному за всю жизнь вдоль и поперёк. Он решил подождать, не навязываться и не вмешиваться, ибо мало ли какие дела были у маленького семейства Мин. Чонгук в принципе не любил копаться в чужом белье и разбираться с посторонними проблемами, даже если они касались его близких. Он, наверное, слишком часто не замечал серьёзного у себя под носом и старался списывать незначительные, по его мнению, вещи куда бы подальше. Он привык ждать особо острого момента, чтобы вмешаться, той критической отметки, которая предостерегающе мигала красными цветами и брыкалась под звуки оглушительной сирены. Только тогда он активизировался и кидался в бой. Всё остальное представлялось в его глазах сущими пустяками. Вот и сейчас, когда его девушка и лучший друг кинули его в чёрный список, поставив жирную печать игнора, Чонгук особо не парился и тупо ждал подходящего развития событий, чтобы напомнить о себе, а пока он, развалившись на кровати в своей комнате, листал комиксы и перекатывал языком во рту Чупа-чупс с кислым вкусом зелёного яблока. Через пару часов ему нужно будет собираться и ехать на дом к «одному крутому чуваку, который шарит в татухах». Чонгук уже давно лелеет мечту стать профессиональным мастером тату, но тренируется пока не на живых людях, а на листах бумаги. Представители Гринпис уже давно уничтожили бы его, узнай они, сколько бумаги он истратил, погубив не одну сотню деревьев. Но парню было плевать, он рисовал эскиз за эскизом, чтобы дождаться возможности показать своё творчество знающему человеку, который по достоинству оценил бы его работы и указал в верном направлении, а быть может, и протянул руку помощи. Госпожа Чон, мать Чонгука, пропадала на работе, поэтому парень наслаждался полным одиночеством в тихом доме. Он спустился вниз, перекусил, порывшись в холодильнике, и заскучав, набрал номер одной прекрасной особы, которая могла бы скрасить его вечер. — Детка, дай угадаю… Думаешь обо мне? — спросил Чонгук, когда ему ответил знакомый женский голос. — Да, верно. Думаю о том, какая ты сволочь. — Хёри, ты слишком категорична, — с наигранной обидой заявил парень, улыбаясь. — Нам же было хорошо вместе, мы ничем друг другу не обязаны. К чему такая злоба? — К тому, что ты трахнул меня на улице, в лютый мороз, а потом сбежал к своей малолетке и даже не позвонил мне! — заявила раздражённая девица. Она чертыхнулась в трубку, когда из её рук выпал блеск для губ, ведь краситься, придерживая телефон плечом, не самая удобная в мире вещь. — Чего тебе нужно, Чонгук? Вряд ли ты звонишь, чтобы извиниться. — Ну ты точно незаслуженно плохого мнения обо мне! — Чонгук крутил в руках салфетку, разрывая её на мелкие кусочки. — Ты же знаешь, как я умею извиняться. Нежно, аккуратно и очень приятно. На том конце трубки замолчали. Чонгук знал, какое впечатление произведут его слова, и молча улыбался. Он умело пользовался своим обаянием и соблазнял девушек на уровне профессионала. Да, он был полным мудаком по отношению к Соре, но ничего не мог поделать со своей природой. Его тянуло к прекрасному полу, он был слаб перед женской красотой и пока не находил в себе силы, чтобы остепениться. Чонгуку было мало одной, ему всегда нужно было много. Он любил разнообразие. — Тебе придётся долго заглаживать свою вину, ты же понимаешь? — вздохнула Хёри, не без удовольствия принимая правила игры, в которой ей, чтобы победить, нужно было сдаться. — Малыш, уж это я умею, — Чонгук хрипло засмеялся и едва не выронил из рук телефон, когда в дверь постучали. Он обернулся и посмотрел в сторону маленького коридора, параллельно вставая из-за стола. — Хёри, я перезвоню, ладно? Ко мне пришли. Внезапно почувствовавшая себя в очередной раз брошенной и обделённой Хёри что-то завопила в трубку, проклиная Чонгука самыми последними словами, но он уже не слушал и отключился, кинув телефон в подушки дивана. Взъерошив на ходу чёрные, густые волосы, Чонгук схватился за ручку двери, крутанул её и распахнул. Он бы соврал, если бы сказал, что не удивился приходу Соры. Его брови поползли вверх, как и привычным образом уголки губ, чтобы изобразить улыбку. Чонгук взял девушку за руки и потянул в свой дом, чтобы она не стояла на холоде, и помог ей раздеться. Он всегда поражался тому, какую одежду носила его Сора, и если бы у него были лишние средства, то он с удовольствием прошёлся бы с ней по магазинам и порадовал её красивыми обновками, но он сам уже который год носил повидавшую много куртку и ботинки, которые срочно требовали ремонта. — Ну и где ты пропадала, а? — Чонгук взял Сору за подбородок, когда та разулась, и чмокнул в холодные губы. — Я уже хотел звонить тебе. Сора была уверена, что готова к разговору с Чонгуком, она даже почти не волновалась, но когда увидела его, то моментально обмякла. Её охватил мандраж, она снова вернулась в прежнее состояние, которое, словно вязкое болото, утягивало её в свои поганые глубины. Чтобы окончательно не погрязнуть в пучине ужаса и страха, не задохнуться там от нехватки кислорода, она схватилась за Чонгука, как за соломинку, и жадно задышала. Сора крепко обняла своего парня, обвивая руки вокруг его торса, и прижалась к его груди, вдыхая аромат свежей футболки, которую, видимо, недавно постирали. Чонгук почуял нечто неладное и мысленно отругал себя за то, что в очередной раз позволил себе слишком долго оставаться в стороне. Интуиция, которая и так работала с перебоями, на сей раз вообще отказала. Вздохнув и зажмурившись, Чонгук провёл рукой по волосам Соры, зарывшись в них пальцами, и поцеловал её в макушку. Чуть отодвинув девушку от себя, парень переложил руки ей на плечи и склонился, чтобы заглянуть в грустные, бездонные глаза, которые для юного возраста повидали непозволительно много дерьма. — Случилось что-то нехорошее? — спросил Чонгук, и когда Сора утвердительно кивнула, нахмурился и заметно стал серьёзнее. — Пошли, расскажешь. Парень сел за стол на кухне, усадил девушку к себе на колени и, обнимая её и поглаживая по руке, поцеловал в плечо. Он не торопил Сору, не подгонял и не требовал сиюминутного объяснения. Он ждал, когда она настроится на разговор и будет готова поведать ему то, с чем пришла. Чонгук видел, в каком состоянии находилась Сора, и успокаивающе её гладил, целовал и прижимал к себе. Возможно, ему даже стало по-настоящему стыдно за звонок Хёри, ведь он должен был звонить не этой истеричной шлюшке, а своей девочке, которая, похоже, нуждалась в нём, но он, как всегда, облажался. — Тебя кто-то обидел? — спросил, наконец, Чонгук, заправляя прядь волос Соры ей за ухо. Она тут же перехватила его руку и сжала указательный палец, как ребёнок. Этот забавный жест заставил Чонгука улыбнуться. — Маленькая моя, что стряслось? Сора не знала, с чего начать. Она по несколько раз прокручивала в голове сценарий потенциального разговора, придумывала, что лучше сказать, как правильнее ответить, но сейчас, в реальной ситуации, она растерялась и боялась ляпнуть что-нибудь не то. Но говорить нужно было, ведь не молчать же она сюда пришла, поэтому она глубоко вздохнула и, набравшись смелости и решительности, рассказала Чонгуку всё как было. Рассказала, как к ним заявилась полиция, как Юнги велел ей спрятаться в комнате и не вылезать, как люди в форме забрали её брата, который, как выяснилось из записей в дневнике, и не родной ей вовсе, как ей страшно и одиноко, и, конечно же, рассказала про деньги, которые она обнаружила в шкафу и с которыми не знает, что делать. Чонгук молча слушал Сору и не перебивал её. И даже если бы он захотел вставить свои пять копеек, у него попросту не нашлось бы мелочи, ибо он находился в состоянии полнейшего шока. Он действительно не знал, что сказать, не знал, как реагировать. Состояние Соры частично передалось ему, и теперь и он испытал эффект некого отголоска ужаса. Его лучший друг, самый близкий человек, который у него был, собственными руками замочил своих родителей, за что ему грозит наказание: в лучшем случае – пожизненное, в худшем – смертная казнь. Чонгуку вовсе не было жаль тех отморозков, что звались родителями Юнги и Соры – ему было жаль друга, жизнь которого либо оборвётся от эвтаназии, либо сломается под гнётом тюремных стен. Он поднял Сору со своих колен, медленно подошёл к столешнице, выдвинул с грохотом от столовых приборов ящик и достал оттуда пачку сигарет. Закурив, Чонгук открыл форточку и опустил голову, упершись руками в раковину. В его голове не укладывалось то, что произошло за его спиной. Всего за пару дней мир его близких людей перевернулся, что вызвало внутри него самого землетрясение, которому можно было с твёрдой уверенностью присудить 9 баллов – «Опустошительное». — Значит, Юнги не твой родной брат, — закивал Чонгук и выдохнул сигаретный дым через форточку. — Это многое объясняет. Теперь я не считаю его больным ублюдком. Парень горько усмехнулся, покачал головой и сделал настолько глубокую затяжку, что громко закашлял и сплюнул в раковину. Наблюдавшая за Чонгуком Сора подошла к нему и обняла со спины. Футболка теперь пахла не только альпийской свежестью, но и заядлым курильщиком. — Он никогда им и не был… — вздохнула девушка, закрыв глаза. — Он был самым лучшим, и теперь его у меня забрали. На фоне всего происходящего кошмара Чонгук ощутил укол ревности. Если раньше он был уверен, что между Сорой и Юнги ничего не будет, потому что они родня, то теперь очень даже могло быть. Зная, как Юнги любит Сору, как он привязан к ней, Чонгук почувствовал то, за что ему невъебически стало стыдно – на долю секунды он обрадовался, что соперника нет поблизости и, возможно, даже не будет. Парень зажмурился и стиснул зубы, на его лице заходили желваки, говорящие о том, каких демонов внутри себя он пытается утихомирить и посадить на цепь, чтобы те не разбушевались. — Да, он действительно был лучшим, — подтвердил Чонгук, когда Сора потянулась к нему и забрала из его рук тлеющую сигарету, чтобы затянуться. — Итак, каков итог мы имеем? Юнги в тюрьме, тебя могут упечь в детский дом, а в твоём шкафу лежит сумка с большим баблом. Сора утвердительно кивнула и с надеждой в глазах посмотрела на Чонгука, моля его о помощи. Быть может, он придумает что-нибудь толковое? Но он молчал и почёсывал подбородок, водя по нему языком с внутренней стороны. Он соображал и хотел уйти от типичных вариантов, но, сука, только они и лезли в голову. — Значит, так… — Чонгук притянул Сору к себе и одной рукой обнял её за плечо, а вторую положил себе на голову, поглаживая свои волосы. — Берёшь свои вещи, сумку с деньгами и переезжаешь ко мне, поживёшь пока у меня. — Но они и к тебе могут заявиться, Чонгук. — Знаю, детка, но к тебе они будут наведываться чаще, — Чонгук спрятал свободную руку в карман домашних штанов и завертел головой, хрустнув шеей. — Я пока не придумал, что делать с деньгами, но лучше бы их пока сохранить. Пусть лежат до лучших времён… Разумно будет вложить их в какое-нибудь дело или положить на счёт. Мы обязательно найдём решение, малышка, но для начала тебе нужно переехать ко мне, а там придумаем что-нибудь, идёт? — Твоя мама не будет против постоянной гостьи в виде меня? — Сора крепче обняла Чонгука, глядя на него снизу вверх. — Что за глупости? — парень нахмурился и поцеловал девушку в висок. — Нет, конечно. Она и дома-то почти не бывает… — Ну, ладно, хорошо, — Сора закивала, высвобождаясь из любимых мужских рук, — я тогда поеду за вещами? — Да, только мне нужно скоро убегать, — засуетившись, Чонгук вспомнил, что ему пора собираться и ехать к парню, который слыл довольно-таки неплохим татуировщиком и мог ему как-то помочь. Брюнет забежал в коридор, взял ключи и вложил их в ладонь Соры, смазано целуя её в губы. — Я буду поздно, поэтому держи ключи. Когда придёшь, не стесняйся и располагайся, раскладывай вещи, осматривайся тут... Если застанешь маму, объясни ей ситуацию – она всё поймёт. Ну а я вернусь ближе к ночи. Идёт? — Идёт, — Сора кивнула и сжала в руке связку ключей.***
Чонгук спустился в переполненное людьми метро, заскочил в последний вагон и, прижавшись плечом к дребезжащей стенке, расстегнул утеплённую куртку, облегчённо выдохнув. Он терпеть не мог этот отвратительный перепад температуры в холодное время года: на улице мёрзнешь, как собака, а в общественном транспорте обливаешься потом. И хорошо, если ты не попадаешь в час пик, иначе от духоты и жары, вызванными столпотворением и тёплой одеждой, можно сойти с ума. В этот вечер Чону повезло: народу хоть и было очень даже прилично, в вагоне, в котором он ехал, толкучки не оказалось, и он спокойно стоял, перенеся вес на правую ногу и спрятав руки в карманах пуховика. Чонгук разглядывал людей, которые ехали вместе с ним, смотрел в окно, когда поезд проезжал по открытым станциям, и только сейчас глубоко осознал то, что ему рассказала Сора. Случившееся медленно оседало внутри него, как стекающее масло, и образовывало густую и липкую лужу там, куда руками не доберёшься, чтобы очиститься. Чонгук посмотрел на своё отражение в дверях и взлохматил волосы. Юнги больше не было рядом, он вмиг потерял лучшего друга, так внезапно и совершенно неожиданно. Под грохот летящего вагона, под характерный шум метро парень, глядя себе под ноги, стал тихонько, совсем неслышно напевать любимую песню Юнги, которую тот часто играл на гитаре:«Тебе не нужно слышать биение моего сердца, Просто посмотри в мои глаза. И скажи мне, что я один, в ком ты нуждаешься, Что я единственный, к кому ты бежишь среди ночи. Позволь мне выжечь слова о том, что ты моя, на твоём сердце, в твоей душе»*…
Теперь эти слова, которые действительно оставляли ожоги на сердце Чонгука, заимели глубокий, проникновенный смысл. Нечто особенное оплело их невидимой, но хорошо ощутимой вуалью, которая рассыпалась даже от невесомого прикосновения к ней. Парень прижался виском к стене и закрыл глаза, чтобы не позволить мокрым доказательствам его искренней скорби по лучшему другу, брату не по крови, но по духу скатиться по щекам. Он мужчина, он не должен плакать, тем более в общественном месте, но блять, как же было пусто и погано на душе от осознания, что Юнги упекли за решётку, и возможно сейчас решается его судьба: умереть или существовать. Такое часто бывает, что до людей не сразу доходит смысл. Порой нужно время для осознания, для погружения, вот и Чонгук осознал и погрузился не в объятиях своей девушки на домашней кухне, а в общественном транспорте, где на него, как на жалкого актёра, которому выпала великая честь изобразить публичные страдания с гримасой боли и слезами отчаяния, пялились чужие глаза. Чонгук ловил на себе холодные и равнодушные взгляды, любопытные и испытующие, вопрошающие и презрительные. Зрители преданно уделяли внимание грустному Пьеро, который убедительно соорудил импровизированную мизансцену в последнем вагоне метро, изображая по всем правилам реалистичную, бытовую драму. Чонгук готов был поклясться, что слышал аплодисменты, когда выходил из вагона. Он даже обернулся, чтобы поклониться и поймать летящие в него букеты, но вместо этого увидел захлопнувшиеся перед его носом мощные двери и искажённое отражение, которое испарилось, стоило поезду начать движение. Как же быстро угасает слава. Отгоняя от себя наваждение и цепляющуюся за него тонкими и длинными пальцами госпожу Тоску, которая оплетала его и душила, будто анаконда, Чонгук выбежал из метро и оказался в центре Сеула, попадая в круговорот кипящей жизни. Вокруг бурлил мощным потоком столичный ритм, оглушая городским шумом и буйством ярких красок. Люди в скоростном режиме семенили по улицам, машины безостановочно мчались по дорогам, останавливаясь лишь на светофорах и в маленьких пробках, которые быстро рассасывались, так как поток автомобилей не прекращал своё движение. Высотные здания, выполненные из бетона и стекла, покрывали центр города, словно грибы после дождя. Особо масштабные небоскрёбы и правда практически царапали облака, теряя свои макушки в серо-голубых перинах. Вечерело, и пёстрые рекламы, электронные афиши и огромные телевизоры становились только ярче, приобретая всё более высокие контрасты. Чонгук редко бывал в центре города за ненадобностью и каждый раз ощущал себя как в ином мире, далёком от его реальности, где увидеть человека в костюме – большая редкость. Рядом с парнем остановился солидный мужчина. В одной руке он держал сотовый, прижимая его к уху, а другую согнул в локте, чтобы проверить, сколько времени показывали его наручные часы, которые стоили наверняка дороже, чем всё имущество Чонгука вместе взятое. — Да, господин Ким, скоро буду! — громко отчеканил незнакомец, перекрикивая шум улицы и оглядываясь по сторонам. — Были пробки, поэтому я поехал на метро. Это точно, господин Ким, сущий кошмар. Больше никогда не спущусь в эту помойку… Да, лечу, через пятнадцать минут буду! Мужчина суетливо засунул телефон во внутренний карман пальто, поправил клетчатый шарф и уверенной походкой широко зашагал через пешеходный переход. Чонгук опомнился и посмотрел вперёд: зелёный человечек активно намекал, что пора переходить на другую сторону улицы, что парень и сделал, подорвавшись с места. Он помнил адрес, по которому проживал татуировщик, но всё равно путался и просил помощи у людей, большинство из которых тупо игнорировали незнакомца, пытавшегося с ними заговорить. Ни у кого не было времени, даже лишней минутки, ибо время – это самый ценный ресурс, который порождал другой не менее ценный ресурс – бабки. И всё же одна пожилая женщина объяснила, как выйти к району, который был нужен Чонгуку, а какой-то весёлый паренёк в огромном бомбере сориентировал его, в каком направлении находится многоэтажка под номером 3206. — Тебе нужно пройти мимо торгового центра и завернуть налево, там увидишь продуктовый магазин и кафешку. Пройдёшь прямо и как раз упрёшься в нужный тебе дом, — сказал он и хлопнул Чонгука по плечу, который поблагодарил его и улыбнулся. Брюнет направился по указанному маршруту и, ловко минуя толпы людей, движущиеся в противоположном ему направлении, огибая спешащих прохожих и стараясь ни с кем не столкнуться, никого не задеть, свернул налево за угол торгового центра, из которого доносились тупые, но весёлые попсовые песенки. Он увидел магазин и кафе, о котором ему говорил паренёк, и, подняв голову выше, заприметил, как ему показалось, нужный дом, он не ошибся – интуиция на пару с логикой его не подвели. Чонгук двинулся прямо и буквально за пару минут, порой сменяя шаг на быстрые перебежки, достиг лестницы, по которой поднялся и зашёл в единственный в этом доме подъезд. Внутри было чисто и светло, подъезд украшали развешанные на стенах картины и стоящие по углам всевозможные растения в высоких горшках. В воздухе, кажется, стоял лёгкий аромат ванили. «Н-да, это не твоя жалкая лачуга», – подумал про себя Чонгук и горько усмехнулся. От строгой консьержки, которая из-за прозрачной перегородки с подозрением поглядывала на чужака, повеяло холодной, почти колющей энергетикой, и Чон обернулся. Он улыбнулся пожилой женщине и поклонился ей. — Вы к кому, молодой человек? — спросила консьержка, надевая очки, чтобы лучше видеть, а точнее, сканировать и запоминать. Чонгук подбежал к комнатке, в которой сидела женщина, и наклонился, взявшись пальцами за небольшой мраморный выступ. Он старался выглядеть как можно более непринуждённо и весело, чтобы не вызывать лишних подозрений у женщины, которая охраняла денно и нощно границу между чужаками с улицы и жителями дома. Ей бы автомат, каску да бронежилет, а ещё щёки измазать чёрными полосами – получился бы настоящий Рембо в юбке. — Меня ждёт Пак Чимин, — ответил Чонгук, всматриваясь в лицо старой ворчуньи. — Не подскажете, на какой этаж мне нужно подняться? Консьержка выдержала по всем канонам театральную паузу, тяжело вздохнула, будто её обрекли на вечные муки, обременив невыносимой тяжестью труда, и, закатив глаза, сказала лениво: «Тринадцатый этаж». Чонгук поблагодарил женщину, хлопнул ладонью по выступу и помчался в сторону лифтов. Он не опаздывал, нет, просто скорее хотел увидеться с тем самым Пак Чимином, у которого была своя студия тату. Его имя что-то да значило в кругах людей, интересующихся нательной росписью, и когда Чонгук узнал, что может показать ему свои эскизы, получить достойную критику и, возможно, дельный совет, то незамедлительно загорелся желанием пообщаться с этим человеком. На тринадцатом этаже находились три квартиры, в одной из которых проживал Чимин. Чонгук напряг мозг и попытался вспомнить номер квартиры татуировщика. Удалось не сразу, но тем не менее после хождения из стороны в сторону и гляделок в окно, из которого открывался потрясный вид на город, Чон нажал на звонок квартиры под номером 52. Он никогда не видел Чимина, только мог строить воображаемые догадки на счёт него, отталкиваясь от рассказов и историй друзей и общих знакомых. Девчонки говорили, что он тот ещё красавчик с накаченным телом, а парни расхваливали его байк, на котором он любил гонять в свободное от работы время. Чонгук непроизвольно бросил взгляд на зеркало, висящее возле лифтов, чтобы проверить свой внешний вид. Да, у него не было крутых тату и мощного мотоцикла, зато он тоже не был обделён привлекательностью лица и красотой тела. Девушки липли к нему, и он был уверен в себе, только вот встреча с почти что аналогичным самцом вызывала долбанное волнение, которое кусало за пятки и щипало икры, но Чонгук уверенно держался, и по его лицу, позе и поведению нельзя было сказать, что нервозность щекочет его рёбра. Наконец дверь открылась, и на пороге появился тот самый Пак Чимин. На нём были спортивный костюм серого цвета и белая футболка, выглядывающая из-под толстовки на расстёгнутой молнии, а ноги были обуты в обычные домашние тапки – ничего примечательного, разве что в глаза бросались огненно-рыжие волосы, которые были такими же густыми, как у Чонгука. — Чонгук? — спросил рыжий и протянул руку для знакомства. — Ага, — кивнул парень и прошёл в квартиру после приглашения. — Спасибо, что нашёл время. — Да пустяки, всё равно сегодня нехер делать, — отмахнулся Пак, зевнул и почесал затылок, наблюдая за тем, как раздевается его гость. — Пиво будешь? Мне друг подогнал ящик настоящего немецкого, прямо из Германии. — Не откажусь, — Чонгук кивнул и последовал за потягивающимся Чимином на кухню. Квартира представляла собой жилище аккуратного и чистоплотного холостяка. Чонгук думал, что попадёт в творческую обитель, где царят хаос и беспорядок, но столкнулся с полной противоположностью своим фантазиям. Квартира была небольшая, но вполне себе уютная и стильная. На стенах висели чёрно-белые постеры, в воздухе благоухали ароматы кожи и дерева, мебель казалась совсем нетронутой, как будто её либо только привезли, либо пользовались с особой педантичностью. Чон ставил на второе. Чимин открыл холодильник, выудил оттуда две бутылки пива и водрузил их на барную стойку, находящуюся на границе между кухней и залом. Чонгук забрался на высокий стул, поставил ноги на перекладину внизу и с нескрываемым любопытством стал разглядывать руки Чимина: рыжий будто специально закатал рукава толстовки, чтобы продемонстрировать свои татуировки – и трюк успешно удался. — Притащил свои эскизы? — спросил Чимин и умело справился с крышками при помощи открывашки. — Моё дерьмо всегда со мной, — Чонгук издал короткий смешок и взял протянутую открытую бутылку, из которой сделал глоток. У пива был достойный вкус с благородной горчинкой – сразу чувствовалось качество. Это не та дешёвая ослиная моча, лишь носящая название пива, которую парень привык пить. — Принести? — Чуть позже, — Чимин махнул головой, отпивая из своей бутылки. — Ну, Чонгук, расскажи о себе. Вкратце, буквально в двух словах. Хочу знать, с кем имею дело. Именно в такие моменты у людей обычно отключается мозг, и они не знают, что сказать. Человек знает себя сам всегда лучше даже самого близкого друга, даже матери, но когда просят рассказать о себе, из головы напрочь сдувает ветром растерянности всё содержимое. Чонгук стал кусать нижнюю губу и потрясывать ногой. Он задумчиво возвёл взгляд к потолку и сделал губы «уточкой», вытянув их вперёд. — Ладно, я не стану заморачиваться и выёбываться и скажу как есть, — Чон пожал плечами, не став забивать себе голову оригинальными и сложными мыслями. Он принял решение оставаться естественным и простым, таким, каким он и был на самом деле, и не строить из себя не пойми кого. — Мне двадцать лет, живу с матерью, без высшего образования, но зато с огромным самомнением, которое сейчас продырявит тебе потолок. Люблю женское общество, творить и просто обожаю тешить себя мечтами о светлом будущем. Есть девушка, но я, на законных правах грёбаного мудака, изменяю ей и совсем об этом не жалею. Если вкратце, то я талантливая сволочь, которая ждёт мудрого совета и указателя, в каком же направлении стоит двигаться. Чонгук сделал приличный глоток и на несколько секунд задержал золотистую жидкость во рту, из-за чего его щёки надулись. Он остановил свой взгляд на картине, что висела рядом с ним, и прищурился, разглядывая слонов на чересчур длинных и тонких ногах, которые странным образом удерживали туши крупных животных и не ломались под тяжестью веса. — На днях забивал такого слона мужику, который тащится по Дали, — объяснил Чимин, с улыбкой глядя на заинтересованность гостя. — Значит, талантливая сволочь… Что ж, это интересно, но хотелось бы лично проверить, действительно ли ты талантлив или же просто сволочь. — Тогда я за своим дерьмом. Чимин засмеялся, кивая головой. Ему понравился Чонгук и, быть может, он поработает с ним, если тот и вправду окажется не обделённым благословением таланта. Когда Чонгук принёс свои эскизы, которые выудил из рюкзака, то положил их на стол перед Чимином. Рыжий отставил бутылку пива, вытер салфеткой сначала губы, потом – пальцы и стал заинтересованно просматривать работы начинающего мастера. Чон заметил складочку между бровей Пака, которая появилась, когда тот нахмурился. Парень не удержался, и пока татуировщик изучал его работы, он принялся изучать надписи и рисунки, которые украшали его руки. — Хочешь, и тебе что-нибудь набьём? — спросил Чимин и, выгнув одну бровь, внимательно посмотрел на Чонгука. — Бесплатно, в качестве презента. — Лишим мою кожу девственности? — брюнет широко улыбнулся и провёл ладонью по своей шее. — Не знаю… Надо подумать, что именно я хотел бы увековечить. — Может, что-нибудь из твоих творений? — Пак продемонстрировал гостю его же рисунки, вопрошающе разглядывая его лицо. — Знаешь, здесь есть неплохие работы. Неплохие, повторюсь, не идеальные. Большая часть и правда редкостное дерьмо, как ты выразился, но среди этого дерьма попадались конфетки. Чонгук не стал заниматься самообманом и признался самому себе, что слова Чимина огорчили и задели его, но зато это было честно и по факту. Без лишних слов, без витиеватостей и успокаивающей жалости. Похоже, потолок Пака сегодня останется невредимым. — Слушай, я бы взял тебя к себе в салон, но у меня штат забит, а средств на выделение новой позиции, увы, нет, — Чимин с искренним сожалением покачал головой. — Налоги, сука, жрут весь бюджет… Этим заплати, тем, за это заплати, за то, туда выдели бабки, сюда… А люди ждут зарплаты. Я могу порекомендовать тебя своим знакомым – быть может, у них найдётся для тебя местечко. У тебя есть потенциал, Гук, есть куда расти. Только я тебе советую не бояться экспериментировать. Сохранять свой стиль, свою фишку – это определённо круто, но пробуй что-то новое, ищи себя в разном. Смотри, все твои работы достаточно однообразны, на таком далеко не уедешь. Попробуй не только геометрию, но шрифты, быть может, что-то мультяшное. А вообще… по своему опыту скажу тебе, что херово работать на дядю. Самое лучшее – это открыть собственный салон, где ты будешь себе и за мамку, и за папку. Да, это пиздец как сложно, но пиздец себя оправдывает свободой и независимостью. У тебя есть капитал? На слове «капитал» Чонгук рассмеялся искренне и громко. Качая головой, он отхлебнул пива из бутылки и, не выпуская её из рук, указал пальцем на Чимина. — Это ты сейчас серьёзно, чувак? — Чон продолжал улыбаться, в то время как Чимин оставался серьёзным и задумчивым. — Капитал… Да у меня даже денег на новые ботинки нет, о чём ты? — Работай частно у себя на дому, начни с малого, понабери постоянных клиентов, откладывай суммы… Потом арендуешь маленькое помещение. — Для начала я бы и на дядю поработал, — выплюнул Чонгук, прыснув. — У тебя наверняка есть знакомые, кому я могу быть интересен? Ты сам сказал. — Да, сказал, но не надейся лишь на это, — Чимин подкинул Чонгуку обратно его работы. — Нам выгодно брать людей, которые могут привести в салон больше клиентов. А у тебя что? Лишь голые, сырые эскизы. Я не хочу тебя обидеть, но я честен с тобой. — Всё нормально, я понимаю, — брюнет утвердительно кивнул головой, ногтем большого пальца пытаясь содрать с мокрой бутылки пива этикетку на иностранном языке. — Мне уже ставить на себе крест? Чимин закатил глаза и улыбнулся так широко, что его и без того узкие глаза превратились в две щёлочки. Парень снял с себя толстовку и повесил её небрежно на спинку барного стула, на котором сидел. — Мне сейчас послышалось, или ты сказал какую-то херню? — рыжий вздохнул и бросил беглый взгляд на эскизы своего гостя, задумчиво почесывая нижнюю губу. — Оставь свои работы у меня, идёт? Я подумаю, кому их лучше показать… А сейчас поехали. — Куда? На биржу труда? — хмыкнул Чонгук. — Нет, в салон, будем лишать твою кожу невинности.***
Вернулся Чонгук домой далеко за полночь. В прихожей он не обнаружил обуви и куртки матери, а это значило, что она либо помчалась на свидание с одним из своих ухажёров, либо… Другого варианта, в общем-то, и не было. Чон никогда не осуждал свою мать за встречи с другими мужчинами, ведь какое право он имел лезть в её личную, интимную жизнь? Его родительница была молодой и привлекательной женщиной, которая нравилась сильному полу, и парень всегда считал, что она должна наслаждаться этим сполна, получая от жизни как можно больше удовольствия на фоне серой и мрачной рутины брошенной с ребёнком на руках жены. Чонгук порой задумывался о том, что страсть к любви ему передалась от матери, ибо они оба любили проводить время с противоположным полом не только на дружеской волне. Брюнет сел на пуфик в прихожей, снял ботинки и улыбнулся, когда увидел висящую на крючке куртку Соры. Приятное тепло растеклось по всему его телу от мысли, что девчонка здесь, что она теперь будет жить с ним. Она наверняка уже спала, и парень поспешил к себе в комнату, чтобы скорее увидеть её. Сора безмятежно свернулась калачиком в его постели, укрывшись одеялом, и от сего зрелища Чонгук ощутил непривычный прилив самых нежных и трепетных чувств, на которые был только способен. Он аккуратно, чтобы не разбудить Сору, сел на кровать и провёл тыльной стороной ладони по женской щеке. Кожа была нежной, мягкой и тёплой. Чонгук не удержался и прикоснулся к ней губами, задевая кончиком своего носа висок. Он не мог разобраться в себе и понять, почему когда Сора рядом с ним, ему больше никто не был нужен, но стоило девушке исчезнуть из поля его зрения, как в нём просыпалось желание подцепить очередную красавицу. Быть может, она была для него сродни сдерживающему механизму, подобно якорю, который не давал ему уплыть в сторону зовущих сладкоголосых сирен? Чонгук искал себе оправдания, ссылаясь на мужскую природу и инстинкты, но на деле всё было куда проще: он изменял, потому что хотел этого, и лишь тогда, когда он потеряет всякое желание смотреть на звёзды, теряя луну, он остановится. — Прости, я ждала тебя, но уснула, — сонный, хриплый голос Соры вырвал Чонгука из раздумий. Девушка слабо обхватила пальцами мужское запястье и потянула парня на себя, чтобы обнять его. Чон поддался и охотно прильнул к мягкому и тёплому телу. — Как твои дела? — Меня больше волнует, как ты, — Чонгук забрался полностью на кровать и лёг рядом с Сорой, позволив ей оплести его конечностями. Девушка запустила руки под рубашку брюнета, чтобы прикоснуться к его коже, но почувствовала под пальцами плёнку, которая повязкой обвивала мужской торс. Сначала Сора подумала, что ей показалось, поэтому она провела рукой ещё раз по поверхности плёнки, пощупала её и удивленно отпрянула назад. — Что это такое? Чонгук улыбнулся и потянулся к ночнику, чтобы зажечь свет. Когда комнату озарило импровизированное вечернее солнце, парень лёг на спину, задрал рубашку и продемонстрировал своей девушке свежую татуировку – настоящее творение настоящего мастера. Под плёнкой было плохо видно, что же решил изобразить на рёбрах Чонгук, поэтому Сора приблизилась к чёрным буквам, склонившись над ними. Если ей не изменяло зрение, то она увидела крупные инициалы: «M.Y». Девушка закрыла глаза и опустила голову, держа руку на татуировке. Теперь её изнутри сотрясало девятибалльное землетрясение. Вот-вот, и вдобавок начнётся извержение вулкана, только лава будет прозрачной и солёной. — Хочу, чтобы он был под моим сердцем, — тихо и спокойно сказал Чон, притягивая Сору к себе. — Видимо, во мне проснулся херов романтик, но… мне его чертовски не хватает. Я потерял большую часть себя. Точнее, у меня её забрали ублюдки в форме… Девушка осторожно прижалась губами к инициалам. Она чувствовала сердцебиение Чонгука, пропуская ритмичные пульсации сквозь себя. Интересно, а бьётся ли всё ещё сердце Юнги? Жив ли он? Что с ним? Они даже не знают, где он может находиться, они не могут навестить его, увидеть, поговорить. Да просто хотя бы посмотреть в глаза! От этого душу продирали сорняки невыносимой боли и упирались в грудную клетку, царапая её и щекоча. Сора почувствовала, как Чонгук сжал пальцами её плечо и шмыгнул носом, отворачиваясь от неё, ведь мужчины не плачут.