Любовь подобна дереву: она растет сама собой, глубоко пуская в нас корни, и нередко продолжает зеленеть даже в опустошенном сердце. И вот что необъяснимо: слепая страсть — самая упорная. Она особенно сильна, когда она безрассудна. © Виктор Гюго – «Собор Парижской Богоматери»
***
Идея пригласить Чонгука переночевать в дом Юнги и Соры возникла сама собой. Ребята попросту не хотели расставаться, да и добираться до своей обители в раннее утро было безопаснее втроём, а не порознь. Чонгук не боялся ретироваться к себе в одиночку, но он был бы полным идиотом, если бы отказался от возможности заснуть и проснуться в одной постели с девушкой, которая ему определённо нравилась. Не зря ведь он встречался с ней, верно? На всё были свои причины. Юнги решил не показывать своего недовольства, хоть и молился всем богам на свете о том, чтобы его друг передумал, но друг лишь самодовольно улыбался и прижимал к себе Сору за талию. Вряд ли что-то могло изменить его планы, даже холодный взгляд Юнги, о который можно было обрезаться. — Я так продрог, что протрезвел, — Чонгук забежал в дом маленького семейства Мин и рухнул на диван, который заскрипел под ним. Юнги хмыкнул, глядя на то, как Сора забирается к Чону, жмётся к нему и нежится в его объятиях. Ему было неприятно наблюдать за сим зрелищем, поэтому он буркнул, что хочет помыться, и отправился в ванную. Парень разделся, включил горячую воду и встал под расслабляющие струи душа. Капли стремительно сбегали вниз по худощавому мужскому телу, а когда достигали поверхности ванны, сливались в один прозрачный поток, который направлялся прямиком в слив. Из-за шума воды Юнги не слышал, о чём разговаривали Чонгук и Сора, не слышал, как они весело смеялись, и он был этому несомненно рад. Он тщательно смывал с себя остатки прошедшего дня и подставлял лицо под бьющие струи воды. Ему хотелось раствориться в этом потоке, смыться куда-нибудь подальше от дерьмовой жизни, но он был живым, настоящим человеком, состоящим из плоти и крови, со своими проблемами, мыслями, желаниями и планами. На нём висела чёртова забегаловка, которая с каждым разом всё больше напоминала пропащую дыру, не приносящую совершенно никакого дохода, на нём висела младшая сестра, за которой нужно было следить и которую нужно было контролировать (Юнги был убеждён в этом на все сто)… В конце концов, на нём висел он сам, его судьба, которая всё больше напоминала пропащую дыру. Юнги не знал, куда двигаться дальше, в каком направлении следовать, чтобы увидеть грёбаный свет в конце тоннеля. Они с Сорой сводили концы с концами. Денег было слишком мало для двух молодых людей, чтобы можно было сказать, что они полноценно живут. То, что приносила забегаловка, и то, что приносили Юнги его песенки на улице, конечно, превышало прожиточный минимум, но хотелось большего. Юнги видел, как худела его сестра, как худел он сам. Они гробили себя дешёвым кофе без сахара и сигаретами, чтобы хоть немного притупить чувство голода. Ситуация казалась паршивой. От злости на самого себя Мин ударил кулаком в стену, вымещая эмоции на холодной и мокрой плитке цвета морской волны. Как же убого они жили… И как же Юнги хотел это исправить. Когда парень вышел из ванной, вытирая волосы полотенцем с изображением сраных бабочек, которые давным-давно выцвели, Чонгука и Соры уже не было в гостиной. Сердце Юнги забилось быстрее, а внутренности обожгли языки пламени. Он мог бы ворваться в комнату сестры, набить Чону морду и вышвырнуть его на улицу, но какой, сука, в этом был толк? Сора выбрала Чонгука и будет с ним, несмотря ни на что, а протесты и скандалы брата лишь усугубят ситуацию. Юнги не хотелось снова портить отношения ни с сестрой, ни с другом, поэтому он собрал волю в кулак и устоял перед напором волны дьявольского негатива. Он взял пачку сигарет, свою верную подругу гитару и вышел на улицу, чтобы встретить новый день апатичной песней, окутанной сизым дымом. Спать совсем не хотелось.[Miesa – If I Didn’t Love You (для атмосферы и настроения)]
Сора и Чонгук, закрывшись в комнате первой, сидели на кровати и страстно целовались. Их поцелуи были мокрыми, влажными и жаркими. Остатки не выветрившегося алкоголя поддавали огоньку. Чонгук сжимал бёдра и талию Соры, всё глубже просовывая язык ей в рот, пока девушка льнула к нему и гладила руками его спину. Она зарывалась пальцами в его густые чёрные волосы, сжимала их и оттягивала назад. Алеющая дымка похоти окутала их с ног до головы, хотелось большего, чем поцелуи и петтинг. Особенно Чонгуку, ведь его уже давно мучил стояк. Сложно удержаться, когда рядом с тобой такая привлекательная девчонка. Хочется не просто играться с ней, а вогнать в неё свой член и неистово трахать до тех пор, пока не развалится эта шаткая кровать. — Чонгук, — прошептала в губы парня Мин. — М? — послышалось сдавленное мычание. — Сделай меня женщиной. Хочу, чтобы это сделал именно ты… Чонгук открыл глаза и сквозь туман посмотрел на сидящую перед ним девушку. Вот она, податливая, влюблённая и немного пьяная. Такая дурманящая и красивая… Под глазами виднелись тёмные следы от дешёвой туши, помада размазалась вокруг губ, щёки разрумянились, под носом стоял запах сладких девичьих духов… Чонгук, не переставая смотреть в раскосые глаза, подцепил пальцем лямку платья и потянул его вниз, чтобы оголить хрупкое плечико, которое он аккуратно поцеловал. Был ли он готов сделать Сору окончательно своей? Стать первым её мужчиной? Лишить девственности? Да, чёрт возьми, он был готов, и уже давно. Сгорая от желания, он схватил Сору в свои объятия, пылко прижал к себе и повалил на постель, которая заскрипела под напором двух разгорячённых тел. Девушка раздвинула ноги, меж которых устроился Чонгук, и обхватила ими его крепкие, накаченные бёдра, которые обтягивала плотная ткань чёрных джинсов. Чонгук продолжал целовать свою девушку, попутно стягивая с неё платье. Он сто раз видел её тело, но не знал, каково это – быть в нём, двигаться, проникать всё глубже и глубже. Он так хотел ощутить на себе все прелести соития, что боялся сорваться и поторопиться. Чонгук старался контролировать себя и действовать не так быстро. Спускаясь поцелуями ниже, на шею и ключицы, он добрался до маленькой, аккуратной груди и сжал её в ладонях, облизывая и покусывая затвердевшие соски. Сора закатила глаза и издала стон, полный наслаждения. Она гладила Чонгука по голове, путала его волосы и царапала затылок. Ей так нравилось чувствовать, как его губы и язык обжигают её кожу, как жилистые мужские руки блуждают вверх-вниз, из стороны в сторону, задевая каждый сантиметр её тела. Неожиданно лицо Чонгука появилось прямо над ней. Сора открыла глаза и встретилась с взглядом, полным противоречий: в нём томились как необузданная страсть, так и трепетная нежность. Чонгук смотрел на неё так, как смотрят любящие мужчины, но любил ли он по-настоящему или же создавал необходимую видимость, идеально вписывающуюся в ситуацию? Но Мин не хотела думать – она хотела наслаждаться. Девушка подалась вперёд, обхватила шею парня руками и впилась в его губы, утягивая в долгий, глубокий и чувственный поцелуй. Она подняла бёдра и стала ими плавно двигать, потираясь влажной промежностью о пах Чонгука. Его окаменевший член выпирал сквозь джинсы, и каждый раз, когда Сора его задевала, парень шумно выдыхал и зверел. Одной рукой упираясь в кровать, второй Чон крепко стиснул ягодицы девушки и рывком прижал её к себе ещё плотнее, толкаясь бёдрами ей навстречу. — Ты уверена, что хочешь этого? — спросил парень, покусывая ушко своей девушки. — Уверена, — Сора кивнула и прикусила нижнюю губу. — Хорошо… Чонгук, нависая над девушкой и не переставая на неё смотреть, звякнул бляшкой ремня, приспустил джинсы вместе с нижним бельём и оголил свой вставший член, проведя по нему рукой. Он осторожно прижал головку к узкому, горячему и мокрому входу и подразнил Сору, издав смущённый смешок. Девушка покраснела пуще прежнего и сжала пальцами широкие и сильные плечи своего парня, начиная дышать всё быстрее и быстрее. — Сейчас будет больно, потерпи, но я постараюсь быть мягче… — Чонгук сглотнул и кивнул сам себе. Упершись руками по обеим сторонам от головы девушки, парень начал медленно и осторожно погружаться в тело Соры. Девушка тут же застонала и зажмурилась, а когда Чонгук совершил резкий и мощный рывок вперёд, то она болезненно вскрикнула и впилась ногтями в мужскую спину, оставляя после себя красные отметины. — Тише, моя маленькая, тише… — успокаивающе нашёптывал Чонгук, прижимаясь губами к женской щеке. — Тише… Всё позади. Сора инстинктивно пыталась сдвинуть ноги и отпрянуть назад, но Чонгук её крепко держал, придавливая своим телом к постели, и давал ей время привыкнуть к его размерам внутри неё. Лишь через несколько минут парень продолжил двигаться. Он совершал мягкие и медленные волнообразные движения бёдрами, внимательно наблюдая за мимикой лежащей под ним девушкой. Из глаз Соры лились слёзы, она всхлипывала и кусала губы, царапалась и стонала, даже порой вскрикивала, но Чонгук не собирался останавливаться и желал завершить дело до конца должным образом. Он двигался и проникал в тело Соры, целовал её, гладил, ласкал и говорил нежные слова, убаюкивая девушку словно профессиональный соблазнитель и любовник. Соре было очень больно, и первый секс пока не приносил совершенно никакого удовольствия, но она терпела, так как хотела того же, что и Чонгук – завершить дело до конца. Чон постепенно начал ускоряться, когда понял, что девушка немного успокоилась. Он сжал пальцами подушку, уткнулся головой в плечо Мин и задвигал бёдрами быстрее, стараясь проникнуть чуть глубже. Он вспотел от напряжения, всё его тело стало будто твёрже и сильнее. Сора это чувствовала, когда сжимала его мышцы, которые перекатывались под влажной и горячей кожей. Она сама была вся мокрая (и не только снаружи), волосы неприятно липли к лицу, под коленками образовывалась влага, но ей нравилось погибать в этой жаре, хотелось не сбежать и остудиться, а сливаться дальше, чтобы окончательно расплавиться под мощным телом Чонгука, который срывался с поводка и всё яростней вколачивал Сору в кровать, врываясь в неё глубокими рывками. Он рвано и шумно дышал и даже позволил себе застонать, когда понял, что близится к оргазму. — Сора… детка… — зашептал он, как в бреду, приподнялся и закинул голову назад, раскрыв рот. — Блять… да! Девушка стонала в унисон с парнем, и хоть она и не смогла испытать оргазма, зато ей было невероятно, просто волшебно, нереально охуенно в постели с Чонгуком, который успел выйти из неё и кончить ей на живот, покрытый блестящей испариной. Парень буквально свалился на Сору и медленно перекатился на спину, бешено дыша. Закинув одну руку за голову, а другой притянув к себе девушку, он издал громкое и протяжное «Фу-ух!» и засмеялся. Сора хотела разделить прилив радости с Чоном, но тупая и ноющая боль, раздающаяся по всему телу, особенно в области бёдер и между ног, не позволила ей этого сделать. Девушка тихонько прижалась к Чонгуку, положив голову ему на вздымающуюся грудь, и обняла его. Теперь она женщина. Маленькая, но всё же женщина, и принадлежит парню по имени Чон Чонгук. — Ты как? Всё хорошо? — Чонгук заботливо убрал влажную прядь тёмных волос с лица Соры и поцеловал её в холодный нос. — Да, всё прекрасно, — девчонка кивнула головой и уткнулась в шею парня, от которой пахло потом и мужским одеколоном. От Чонгука пахло настоящим мужчиной. — Не сильно болит? — парень как можно аккуратнее прикоснулся пальцами к промежности Соры, чем вызвал в ней дрожь и стон. — Прости, маленькая, прости. Чонгук поцеловал Сору в висок и, немного поёрзав на кровати, укрыл её одеялом, на котором виднелось небольшое красное пятно как следствие того, что произошло полчаса назад. Этим же одеялом он вытер остатки спермы, которые «украшали» живот девушки, не заботясь о чистоте и гигиене. — Хочешь, я отнесу тебя в ванную? — спросил Чонгук. — Давай немного потом… Сейчас я хочу полежать с тобой. — Как скажешь, Сора. Девушка закрыла глаза, а парень посмотрел в окно. На улице стало совсем светло, и было бы неплохо закрыть шторы, чтобы утреннее солнце не мешало крепкому и сладкому сну. Чонгук надел трусы, осторожно перелез через Сору, чтобы встать с кровати, и подошёл к окну. Только сейчас он услышал слабый, страдальческий плач гитары. Умелые пальцы пробегались по струнам, задевали их и создавали красивую мелодию, под которую только и делать, что встречать рассветы. Чонгук выглянул и увидел сидящего на влажной от утренней росы траве Юнги. Зажимая зубами сигарету, он обнимал гитару и наигрывал лирическую мелодию. Чон слабо улыбнулся и прищурился от луча солнца, который ударил ему прямо в лицо. Хотелось выйти на улицу и присоединиться к другу, разделить с ним всю прелесть ранней музыки, но спать хотелось ещё больше, тем более в постели Чонгука ждала та, что подарила ему себя. Вздохнув, Чон задвинул шторы, почесал низ живота и, зевая, вернулся обратно в кровать, где его приняли в нежные, мягкие объятия. В этот момент звуки музыки резко оборвались, словно окаменевшими пальцами ударили по струнам.***
Церемония вручения дипломов была назначена на конец июля. На великое удивление, все студенты текущего выпуска смогли защитить свои вымученные труды, пропитанные кровью, потом и слезами. Пусть не все блестяще и успешно, но всё-таки смогли. Была пара-тройка ребят, чья защита выделялась на фоне других. Она искрилась, словно бриллиант на летнем солнце, и отражала улыбки выдающихся выпускников. Джиён и Сынхён, увы, не попали в число счастливчиков, но и без того были безмерно рады тому, что испытания учёбы остались позади. Теперь их больше ничего не держало. Балласт был скинут, груз упал с плеч, и можно было в полную силу отдаться любимому делу, а именно ночному клубу и продвижению по карьерной лестнице в политической сфере. Сынхён решил, что будет вести дела «Красного Ангела», пока Джиён будет пробираться сквозь тернистый путь, чтобы достичь того успеха, к которому стремился. Ему нужны были власть, сила, влияние и почёт. Именно так он представлял себя в будущем: на самой вершине горы, у подножия которой лежал бы весь мир, и Джиён смотрел бы на него свысока, словно Зевс, величайший Бог Олимпа. — О чём задумался? — спросил Сынхён, поправляя на голове пресловутую шапочку выпускника, кисточка которой то и дело попадала ему в глаза. — Наслаждаюсь моментом, — Джиён улыбнулся. — Представляешь, мы – выпускники. Чувствуешь магию торжества? Запах свободы? Всё, Сынхён, всё, мать твою. Теперь никто и ничто мне не помешает полноценно заниматься тем, чем я хочу. Мы будем расширяться, развивать «Красный Ангел», а потом... я стану влиятельным политиком и открою новый клуб. Даже название уже придумал и концепцию. — Кстати о клубе... Давненько мы им не занимались. Он функционирует сам по себе и функционирует, — Сынхён сложил руки на бёдрах и призывно посмотрел на друга, который подмигивал и улыбался девчонкам, — а надо, чтобы он приносил бабки, понимаешь? Много бабок. Нужно устроить что-то типа вечеринки или активно задействовать твоих путан, чтобы и они приносили доход. — Не переживай, Сынхён, — Квон положил руку на плечо парня. — Как только мы отсюда выйдем, пиздец какие счастливые и свободные, то возьмём нашу корову за вымя и будем доить её, пока она не высохнет. Насладимся молочком сполна. — Фермер хренов, — Чхве хмыкнул. Студентов пригласили в огромный лекционный зал, где часто проходили совместные пары сразу для нескольких групп. Выпускники толпились возле сцены, между рядов мягких и удобных сидений, а их гордые родители снимали происходящее на камеры, фотографировали и общались с преподавателями, благодаря их за те знания, что они дали их чадам, и отнекиваясь, когда слышали похвалу в свой адрес. На церемонии присутствовал и отец Сынхёна, но, к сожалению, один, так как у матери нашлось занятие поинтереснее – например, отсосать своему итальяшке на берегу лазурного моря. Квон Джиён сидел в первом ряду и общался с однокурсниками. Пусть они не так часто проводили время вместе, но всё же каким-то чудом сумели сохранить приятные и даже в некотором роде тёплые взаимоотношения, ибо никто никому не гадил. В жизни Джиёна было куда больше места работе, саморазвитию и продвижению, нежели чем студенческим будням. Их было у него так мало, этих весёлых и беззаботных деньков, что он толком не успел прочувствовать, каково это – быть студентом. — Джиён среди нас самый опытный и крутой, далеко пойдёт! — громко заявил один паренёк, хлопая Джиёна по спине. — Ты всё правильно делал, знаешь, — поддержал другой, с длинной чёлкой, которая закрывала ему один глаз. — Пока мы гробились за учёбой, ты зря время не терял и нарабатывал опыт. Теперь тебе проще будет с работой. — А меня бесит, что ситуация складывается не в нашу пользу, — одна девчонка надула губы и сложила руки на груди. Она цокнула, покачав головой, и её поддержала ещё одна девица с длинными рыжими волосами. — Всему своё время, а ты поторопился. — И это единственное, в чём я тороплюсь, — Джиён подмигнул девушкам, на что те закатили глаза, но всё же смущённо заулыбались. — Но вы не можете винить меня, вините лишь себя. Я считаю, что всё в наших руках, и мы сами творим свою судьбу. Если я смог рискнуть и чего-то добился, то это не повод беситься, дорогая. Бесись только из-за себя. — Вот ты говнюк, — фыркнула рыжая и стукнула Джиёна по плечу. — Но теперь ты обязан помочь нам с трудоустройством, понятно?! Раз такой крутой. — Уж для тебя-то у меня работёнка точно найдётся... Спустя некоторое время Джиён покинул свою компанию и отправился к накрытым столам, на которых красовались всевозможные яства и напитки. Алкоголя, разумеется, не было, но парень знал, что наверняка найдутся те, кто тайно протащил на церемонию что-нибудь покрепче. Джиён даже знал, к кому можно обратиться за снадобьем, но его перехватил Сынхён. Парень обнял друга за плечо и склонился к его уху, глядя себе то под ноги, то куда-то в сторону. — Джиён, там твоя мама пришла, — кашлянул Сынхён и быстро, с сожалением по-смотрел на приятеля, который резко поменялся в лице и, кажется, побледнел. Он так долго не видел свою мать, что ему стало страшно и неловко. — Может, подойдёшь к ней? Джиён шумно выдохнул и вопрошающе посмотрел на друга. Тот кивнул ему и похлопал по спине, намекая на то, что подойти всё же стоило. Квон вмиг растерял всю свою уверенность и превратился в робкого мальчишку, который стеснялся подойти к собственной матери. Это было до абсурда нелепо: убивать людей самыми изощрёнными способами, не дрогнув, и бояться встретиться с мамой. Человек и правда состоит из самых ярких противоречий. Собрав всю волю в кулак, Джиён нашёл в толпе галдящих родителей свою мать, которая скромно стояла возле стены и пила сок из пластикового стаканчика. Она была такая хрупкая, такая маленькая и... постаревшая. Обычно женщины так резко без причины не теряют свою молодость, и Джиён сделал вывод, что он очень хуёвый сын, раз довёл мать до такого состояния. Он почти бесшумно подошёл к ней и бережно взял за острый локоть. Женщина дрогнула, обернулась и едва не выронила стаканчик, когда увидела своего сына. Взрослый и статный, в красной мантии и фирменной шапочке – настоящий студент-выпускник, которым можно было гордиться. Госпожа Квон заулыбалась. Покрасневшими глазами, полными слёз, она смотрела на своего повзрослевшего мальчика, гладила его по щеке и безмерно сожалела о том, что они так неправильно отдалились друг от друга. — Мам, не надо плакать, пожалуйста, — поджав губы, Джиён осмотрелся по сторонам и вытер влажную дорожку с тёплой материнской щеки. — Сегодня надо улыбаться и радоваться. — Да-да, конечно, прости, — женщина полезла в сумочку, достала оттуда белоснежный платочек и промокнула им глаза, шмыгнув носом. — Это очень трогательный момент. — Вручение дипломов? — хмыкнул Квон. — Встреча с тобой. Джиён впервые за долгое время почувствовал себя полным ублюдком. Его овдовевшая мать осталась совершенно одна, и даже её подружки и родственники не могли заменить ей того, в ком она нуждалась больше всего. Ей нужен был сын, её мальчик, её плоть и кровь. Когда-то она подарила ему жизнь, а теперь он забирал жизнь у неё. Джиён видел, как его мать осунулась и завяла, перестав цвести. Глаза потеряли прежний блеск, от извечного живого румянца не осталось и следа, лишь искусственная косметика, за которой скрывалось бледное женское лицо. Госпожа Квон походила на ходячий труп, внутри которого зачахла некогда бьющая энергией душа. — Сколько времени прошло с нашей последней встречи? Полгода? Год? — спросила мать, дрожащей рукой сжимая ладонь сына. — Такие страшные цифры могут напугать, лучше не думать об этом, — Джиён вяло улыбнулся. — Может, тебе принести чего-нибудь? Что ты хочешь? Там много закусок, сладостей... — Я хочу просто побыть с тобой, посмотреть на тебя, пообщаться. Не убегай и не суетись. Госпожа Квон под руку с Джиёном направилась к свободному месту на одном из рядов. Ей так этого хотелось – похвастаться своим сыном, чтобы все знали, что именно она мать такого красивого, умного и подающего большие надежды молодого человека. Наверное, впервые за долгое время она сияла и улыбалась, расцветая вновь на глазах у всех, на глазах у Джиёна. Он рассказывал матери о том, как устроился на работу, как занимался в свободное время ночным клубом. Он также безбожно врал о том, что было трудно совмещать учёбу и работу, и мать ему верила, а как иначе? Джиён не забывал спрашивать, как дела у мамы, интересовался её жизнью и предлагал чаще видеться, встречаться, обещал навещать её и стать лучше. Режим благочестивого сына был активирован на полную мощь, но оба знали, что эта сладкая и добрая бутафория ненадолго. Им нравилось обманывать себя, ведь порой ложь действительно бывает во благо. Когда Джиёну вручали диплом, его мать аплодировала громче всех. Она стояла, хлопала в ладоши и плакала от радости. Джиён, в свою очередь, гордо улыбался. Он получил долгожданный документ, свидетельствующий о том, что он окончил высшее учебное заведение. Мучения позади, впереди – интересная, насыщенная и успешная жизнь. Парень пожал руку декану, улыбнулся на камеру приглашённого фотографа и, кланяясь всем присутствующим, не смог сдержать одолевшей его радости и, сжав кулак, затряс в воздухе рукой, поднимая и диплом. В толпе послышались одобрительные крики и свистки. Джиён нашёл взглядом свою компанию и махнул им рукой, а после подбежал к матери и крепко обнял её, прижимая к себе. Момент и вправду оказался трогательным... — Я люблю тебя, сынок, и горжусь тобой, — проговорила сдавленным голосом госпожа Квон, не желая отпускать Джиёна из своих объятий. Она буквально вцепилась в него, как за последнюю надежду. — Пожалуйста, не забывай обо мне, ведь ты самое дорогое, что у меня есть. — Хорошо, мам, хорошо, — парень закивал, а после зажмурился и качнул головой, прекрасно понимая, что кормит мать отвратительным враньём. — Хочешь, я сегодня приеду к тебе после того, как мы с группой отметим выпуск? Посидим, поговорим, ты приготовишь что-нибудь вкусненькое. — Конечно хочу! Ты ещё спрашиваешь! — Тогда до вечера. Вернее, до ночи, — засмеялся Джиён и поймал себя на мысли, что смех его был по-настоящему добрым и искренним.***
Молодёжь долго не думала над местом, где бы им хотелось собраться и отметить выпуск: в центре Сеула находился популярный бар среди юного поколения под названием «Золотая Лошадь». Заведение отличалось достаточно демократичными ценами и большой коктейльной картой. Выбирай не хочу! Глаза теперь уже бывших студентов разбегались, они жадно исследовали меню и то и дело тыкали пальцами на всевозможные алкогольные напитки. Джиён же более профессиональным взглядом исследовал «Золотую Лошадь». Он часто посещал другие ночные клубы, бары и рестораны помимо «Красного Ангела», и всякий раз подмечал для себя нечто новое. Все заведения подобного типа были схожи между собой: долбящая музыка, приглушённый свет, разбавляемый софитами и неоном, много алкоголя и много его любителей, но в каждом из таких клубов/баров/ресторанов были свои отличительные фишки. Например, в «Золотой Лошади» у входа стояла высокая, крепкая девушка. Её кожа была покрыта золотой краской, а на голову была надета лошадиная голова. «Кобылка», облачённая в один лишь купальник, угощала входящих в бар гостей рюмкой кальвадоса. С ней можно было сфотографироваться, её можно было потрогать, но аккуратно, иначе она лягнёт копытом прямо между ног и отобьет в прямом смысле дальнейшее желание оседлать непослушную животинку. Укротить строптивую, увы, пока никому не удалось. Компания выпускников позвала официанта, и один парень за всех озвучил общий заказ. Вышло весьма прилично, и мальчишка в форме с эмблемой бара в виде золотистого скакуна едва поспевал записывать. В душе он ликовал, ведь наверняка эти шумные и весёлые гости расщедрятся на хорошие чаевые. Уж он-то постарается угодить, ведь лишний доход вовсе не лишний. Поклонившись, официант улыбнулся и ретировался к барной стойке передавать внушительный заказ. — Ну что, быть может, в последний раз вот так собираемся, — громко, но грустно констатировал парень в белоснежной рубашке и коротким «ёжиком» на голове. — Да ну, брось! — отмахнулась одна из девчонок. — Ещё сто раз так соберёмся! — Так всегда говорят, а потом все расползаются по своим норам, занимаются своей жизнью, и уже не до друзей, — вздохнула та рыжая, которая поглядывала на Джиёна и улыбалась ему. — Мы плакаться тут собрались или оттянуться как следует, а? — выкрикнул Джиён, привлекая к себе внимание. — Хорош ныть, ну! Давайте лучше напьёмся и создадим как можно больше ярких воспоминаний. Как раз горюче-смазочное на подходе. Парни помогли официанту расставить на длинном столе, предназначенном для большой компании, бокалы, стаканы, рюмки и бутылки. Все дружно встали, подняли рюмки с соджу, чокнулись и залпом их осушили, громко и весело выкрикивая что-то невпопад. Джиён обнял рыжую и быстренько заново наполнил её опустевшую рюмку. Вечер обещал быть ну очень интересным...***
Джиёна вырвала из сна раздражающая трель сотового телефона. Парень никак не мог продрать глаза, сознание отказывалось к нему возвращаться. Ему казалось, что если он сейчас пошевелится, то блеванёт прямо на подушку. Состояние на момент пробуждения было отвратительным. Джиён нащупал вибрирующий и издающий противные звуки телефон и посмотрел одним глазом на экран. Всё двоилось и расплывалось, а когда фокус настроился и стал более чётким, Джиёна как током ударило. «Мама». Чертыхнувшись, Джиён подорвался и вскочил с постели с телефоном в руке, но это была плохая идея. Парня резко повело в сторону, конечности онемели, а перед глазами замаячили бесконечные звёздочки. Джиёна начало мутить, и он рванул к открытому окну, чтобы глотнуть свежего ночного воздуха. — Д... К-хм... Да, — ответил на звонок Джиён, глубоко дыша. — Сынок, уже третий час ночи. Ты не забыл о нашей договорённости? Парень повернулся назад и осмотрел комнату, чужую комнату. Он был явно не у себя дома, и на квартиру Сынхёна это не было похоже. Из-за кромешной темноты он мало что разглядел, но точно видел женский силуэт под одеялом и копну рыжих волос. Джиён сматерился себе под нос, стиснул зубы и закрыл глаза. — Мам, прости, я... я ужасный сын, полная дрянь, — упершись локтями в подоконник, парень опустил голову и прижал ладонь ко лбу. — Дай мне час, идёт? Я скоро приеду. — Не нужно... — голос матери походил на дрожащий металл. — Уже поздно, отдыхай. Ты, наверное, устал. — Мам... Но трубку уже положили. Джиён сжал телефон в кулаке и едва удержался от того, чтобы швырнуть его в окно. Он чувствовал себя полным дерьмом, и ему реально было стыдно за то, что он такая конченая мразь. Джиён знал, что муки совести уже наутро отпустят его, но в тот момент самобичевания ему в душу активно гадили кошки. — Джиён... ложись спать... — пробормотал хриплый женский голос из темноты. — И закрой окно, дует.