Судьба не только азартна, она еще и извращённым чувством юмора обладает. © Екатерина Богданова – «Пансион искусных фавориток. Борьба за жизнь»
***
Нана Ямамото сдержала своё слово. Джиён справился с поручением и вполне заслуженно мог требовать с женщины честного выполнения обязательств с её стороны заключённого между ними договора, отчего она, собственно, и не отказывалась. Нана пригласила Джиёна приехать к ней домой через неделю после казни господина Пака для подробного, детального обсуждения их дальнейших действий. Чхве Сынхён до сих пор не был в курсе, чем занимался его друг, но уж больно подозрительное поведение и отлынивание от бесед вызывали в нём кучу вопросов, ответы на которые терялись в бесконечных догадках. Сынхён не был из тех, кто будет докапываться, ковыряться в душах людей и вытягивать информацию, распутывая колючий клубок. Он попросту не видел в этом необходимости и считал, что если человек захочет посвятить его в некие подробности своей жизни, то обязательно сделает это, но в данной ситуации речь шла о его лучшем друге, поэтому Сынхён волновался и не мог себе позволить оставаться в стороне. При любой удобной возможности он спрашивал у Джиёна, как у того дела, но не получал удовлетворительного, полного рассказа – лишь стандартные клише, которые начинали порядком раздражать и напрягать. Всё-таки они не только лучшие друзья, но и в какой-то степени партнёры… Когда Джиён ехал в уже знакомой белой Хёндай по такому же знакомому маршруту, его телефон брякнул, оповещая о новом сообщении. «Джиён, не знаю, что за дела ты там крутишь, но мы должны поговорить» — писал Сынхён. Джиён закрыл глаза и потёр переносицу. Он не знал, что ответить своему другу, а ответить нужно было, ибо постоянно отмалчиваться и бросаться короткими ответами долго не проканает. Понимая, что от Сынхёна не стоило держать в тайне то, какие делишки он проворачивал на стороне, Квон боролся со страхом. Ему казалось, что если он растреплет другу о том, что связался с влиятельной женщиной, то все его планы обязательно сорвутся и полетят к херам собачьим. Это искрил огонёк суеверия внутри Джиёна. Вздохнув, парень напечатал текст, который отправил в ответ. «Завтра в восемь встретимся в Ангеле и поговорим». Машина остановилась на светофоре перед пешеходным переходом. Люди торопливо перебегали с одной стороны улицы на другую. Кто-то шёл в одиночестве, кто-то разговаривал по телефону, пары держались за руки, а шумные компании друзей громко переговаривались и смеялись. Водитель, привыкший к такой обыденности, терпеливо постукивал пальцами по рулю, обтянутому натуральной кожей, и смотрел на посеревшее от снежных туч небо. А вот Квон Джиён не без интереса разглядывал разношёрстных пешеходов. Массово люди были так похожи друг на друга, но взять каждого по отдельности – и получишь полный комплект индивидуальностей с интересными историями и судьбами. Когда Джиёну наскучило наблюдать за пешеходами, он перевёл взгляд на улицу и увидел паренька, который стоял возле входа в метро и играл на гитаре. На нём была старая расстёгнутая зимняя куртка, капюшон которой скрывал лицо своего обладателя, а возле ног лежала промокшая от осадков коробка, куда щедрые и добродушные горожане бросали деньги: кто-то из-за жалости, а кто-то из-за уважения к искусству. «Жалкое зрелище», — подумал Джиён, но ради интереса опустил окно, чтобы услышать, о чём поёт уличный артист.«…В моём городе нет ни света, ни тепла, Наши тела разбросаны по полюсам. Знаю сам наперёд, что произойдёт: Проломится лёд, и я провалюсь. Надеюсь, что ты забудешь про меня, С этого дня меня не существует. Ветер дует в моём поле, нету боли – Я на воле…»*
Загорелся зелёный, и автомобиль тронулся с места, проезжая мимо парня, который продолжил дальше петь что-то про лепестки и муки равнодушия. Даже если бы Джиён был богатым человеком, он бы никогда не поощрил такие сопли деньгами.***
Нана ждала своего гостя к обеду и когда услышала, что машина въехала на территорию её дома, спустилась вниз, набросив на себя тяжёлое кимоно с крупной вышивкой на спине, и открыла дверь. Джиён в этот момент выходил из машины. — Ты пунктуален до неприличия, мальчик, — громко сказала женщина. — Дело не во мне, а в твоём водителе и отсутствии пробок, — Джиён зашёл в дом, снял куртку и ботинки и прошёл в зал, но остановился, когда услышал приглушённые мужские стоны, доносящиеся из-за закрытой спальни комнаты номер восемь. Парень удивлённо вскинул брови и обернулся, чтобы посмотреть на Нану, которая шла на кухню. — У тебя что, съёмки? — Не обращай внимания, они нам не помешают, — Ямамото отмахнулась, орудуя на кухне. — А где же Юонг, твоя помощница? — У неё мама заболела, так что я её отпустила на неделю. Справлюсь как-нибудь сама. Нана поставила на стол две белые чашки с такими же белыми блюдцами и маленький прозрачный чайничек, в котором под воздействием кипятка раскрывались жёлтые цветы и зелёные травы. Джиён едва не рассмеялся от иронии: сейчас они будут беседовать на кухне о делах за чашечкой зелёного чая, пока наверху под прицелом камеры трахаются люди. Такова была реальная, настоящая жизнь во всей её неповторимой красоте, и имя ей было «Театр абсурда». — Итак, Квон Джиён, отчаянный смельчак, дерзкий мальчишка… — начала свою речь Нана, разливая чай по чашкам. — Стало быть, хочешь быть политиком? — Что вы сделали с телом Чансона? — неожиданно спросил Джиён. — Когда я уезжал, вы грузили его в багажник. — Подбросили к его дому, — ответила Ямамото. — Не могли же мы заставлять его жену и детей переживать о том, где пропадает их кормилец. Пусть видят и знают. Джиён снова услышал затяжной мужской стон, за которым последовал мощный шлепок. Парню было немного неловко слушать мелодию любви, но выключить грязную симфонию или хотя бы убавить звук для него не представлялось возможным, поэтому он нашёл в себе силы смириться и перестать замечать льющиеся на него звуки секса. — А отпечатки, улики… — Не волнуйся, мы об этом позаботились, — женщина непринуждённо улыбнулась. — Давай вернёмся к более актуальной теме. — Да, — кивнул парень, — хочу связать свою жизнь с политикой. Мне нравится и близка эта сфера. — И кем именно ты хочешь стать? — Если скажу президентом, будешь смеяться? — Отнюдь! — Ямамото мотнула головой. — Я всегда придерживалась постулата, что мечта должна быть сумасшедшей и невозможной, иначе херня это, а не мечта. Но в любом случае ещё рано говорить об управлении страной… Поработаешь для начала в мэрии, идёт? Я замолвила о тебе словечко. — Что за должность? — Так как ты пока студент и не имеешь опыта работы в правительстве, будешь секретарём с функциями администратора. Притрёшься, покажешь себя, помелькаешь на глазах у нужных людей… Все когда-то начинали с малого. — И это ты называешь помощью? — ухмыльнулся злостно Джиён. — Я бы и сам мог поискать похожие вакансии и устроиться на начальную позицию. — Ну так давай, вперёд! — Нана наградила Джиёна такой же кривой улыбкой. — Посмотрим, как быстро ты самостоятельно попадёшь в мэрию. Ты хоть представляешь, сколько таких же сопляков, как ты, мечтают работать при правительстве? Конкуренция огромна, соискателей – дохера и даже больше. Ты не справишься с таким конкурсным наплывом. Ну или, как минимум, лет сто будешь биться о стену… Бери то, что дают, и не выёбывайся. Женщина сделала глоток чая, откинулась на спинку стула и положила ногу на ногу. Она пристально смотрела в глаза Джиёна, который злился, пыхтел, но не смел тявкнуть против сказанного. Он мог кичиться, распушать хвост, кидаться громкими словами, но головой понимал, что без помощи Наны ему придётся туго. Гордость не позволяла ему вот так сразу согласиться с женщиной, сменить гнев на милость и сказать слова благодарности, поэтому он выбрал пассивную тактику в виде сурового молчания и тупого взгляда в окно. Джиён напоминал Нане обиженного ребёнка, у которого забрали конфеты, объяснив, что есть много сладкого за раз вредно, и свою порцию он получит только после обеда. — А как же учёба? — пересиливая себя спросил Джиён. — Ты же понимаешь, что с людьми всегда можно договориться, — Нана снова улыбнулась. — Будет тебе и успешная защита диплома, и сам диплом, и автомат на экзаменах… Только не подведи меня. Узнаю, что плохо работаешь, получишь пинок под зад. — Что-то слишком просто… — Квон прищурился. — Ты мне и работёнку подкинула, и обещаешь помочь решить проблему с учёбой… В чём подвох? Не за одно же убийство всё эти почести? — Я же сказала тебе, что в любой момент вернусь к тебе с очередной просьбой, мальчик, — женщина медленно постукивала ногтями по поверхности стола. — Мы теперь связаны с тобой, но это не рабство, а взаимовыгодные условия. Захочешь слиться – только скажи, и мы полюбовно расстанемся, только при этом я заберу всё то, что дала. Не хватало только подсунутой бумажки с контрактом, внизу которого Квон Джиён подтвердил бы своё согласие со всеми указанными в нём условиями путём подписания кровью. Ну чем не сделка с дьяволом? И дьявол этот носил роскошное кимоно, пил зелёный чай и предоставлял свой дом под съёмку порнофильмов. — Ладно, я понял… — начал говорить Джиён, но замолчал, когда услышал, что дверь наверху раскрылась и из неё вышли люди. Ведомый жарким интересом, парень развернулся на стуле, вытянул шею и посмотрел на «актёров». Его взору предстали двое взрослых мужчин, один из которых был европейцем, а другой – азиатом. Они выглядели уставшими, но счастливыми и, обнявшись, пошли в душ. Джиён скривился. — Ты и гей-порно снимаешь? — Это лишь малая и невинная часть всего того, что происходит в этой комнате, так что не удивляйся. Тебе вообще стоит перестать удивляться чему-либо, если хочешь сотрудничать со мной, Джиён. Тут Джиён не мог не согласиться.***
Мин Юнги вернулся домой далеко за полночь. Сора ждала его, но не выдержала и уснула прямо на диване с модным девчачьим журналом в руках. Куча пёстрых статьей об айдолах, новых группах, тесты в стиле «Парень твоей мечты» или «Кем ты станешь в будущем?», красивые фотографии моделей в дизайнерских новинках, советы диетологов, как поддерживать стройную фигуру, и прочая дребедень, от которой Юнги воротило. Он старался приучать сестру читать серьёзную литературу, классику, интересоваться мудрыми писателями, но та, в силу своего возраста, и слышать ничего не хотела. «Моя жизнь и так сера и скучна, а ты хочешь, чтобы я ещё и книги такие же мрачные читала! Не лишай меня удовольствия видеть яркие краски хотя бы в моих журналах», — говорила Сора, и её брат смолкал. Что он мог сказать в ответ, если девчонка была права? Юнги тихонько прошёл в дом, поставил в угол гитару, сел на кухню и стал пересчитывать жалкие суммы, что насобирал за день. Прохожие не отличались невиданной щедростью, и парень стал задумываться о более серьёзном заработке, но ему было страшно. Что он умел? Единственное, что он мог, – писать никому не нужную лирику, облачая её в стихи, на которые накладывал музыку собственного сочинения. Но кому сдался начинающий музыкантишка с парой-тройкой самых обыкновенных песен? У него не было ни денег, ни связей, чтобы продвигаться в творческой сфере. Да, он помогал Соре работать в забегаловке недалеко от их дома, но это место приносило больше расходов, нежели доходов, особенно после того, как их родители отошли от дел. Всё казалось несерьёзным, мелочным, жалким… Схватившись за голову, Юнги опустил её, упершись локтями в стол, и громко вздохнул. Бабки, бабки, сука, бабки… На всё нужны бабки. Без денег ты никому не всрался, без денег твоя жизнь будет похожа на кучу дерьма, над которой ты будешь кружить мухой. Юнги хотел перебороть свои страхи, начать действовать, а не выжимать из себя последние соки и волочить никчёмное существование. Всё-таки он нёс ответственность не только за себя, но и за сестру, которая радовалась булочке по акции. Может, продавать свои песни? Или лучше вложиться в забегаловку и поработать над ней, чтобы она крепла и процветала? Или же продать её ко всем хуям и начать новую жизнь? Если бы у Юнги был кто-то, кто мог бы дать правильный совет, он бы обязательно обратился к этому мудрому человеку, но таких гениев в его обществе не водилось. Парень решил не морочить себе голову тяжёлыми мыслями на ночь глядя и пообещал себе всерьёз подумать о дальнейшей судьбе завтра, ведь утро вечера мудренее. Юнги собрал деньги в одну кучу, положил их в металлическую коробку, в которой они с Сорой хранили сбережения, спрятал её и отправился в ванную, чтобы смыть с себя все тягости минувшего дня, и пока он был в душе, Сора проснулась, повертелась на диване, скинула с себя плед вместе с журналом и, когда поняла, что брат вернулся домой, радостно улыбнулась. Гитара стояла на месте, в ванной слышался шум воды, а на кухне горел свет. Девушка влезла в тапочки и села за стол, где совсем недавно сидел её брат. Он забыл свой блокнот, а соблазн открыть его и наконец прочесть, что же там скрыто, оказался слишком велик. Сора посмотрела на закрытую дверь, ведущую в ванную комнату, прислушалась и, убедившись, что Юнги не собирается выходить, быстро пролистала страницы, мельком глядя на текст и редкие рисунки. После она вернулась в начало и прочитала заголовок «Часть Первая. Мысли агнца». Слово агнец было обрисовано пламенем, в котором буквы как будто сгорали. Сора провела по ним указательным пальцам, мысленно убеждая себя, что они горячие, но обмануть мозг ей так и не удалось. Девушка опустила взгляд ниже и заскользила по строкам. Я люблю физическую боль, потому что с ней можно справиться. Боль душевную не усмиришь никакими таблетками. Эта сука ни с кем не считается. Она забирает сердце в свою власть и терзает его до тех пор, пока пульсирующий орган не пропустит удар от сковавшей его судороги. Антидепрессанты, успокоительные и снотворное стали моими верными друзьями. Соре я не позволяю травить организм этим дерьмом и лично выступаю для неё в роли и психолога, и жилетки, и подушки для битья. Ради этой девчонки я на многое готов, лишь бы не видеть её слёз и постоянно растущих синяков и ссадин, но видеть приходилось, а глаза себе не выколешь. Сора была слаба перед тяжёлой отцовской рукой и не могла дать отпор. Зато мог я, но не всегда получается быть рядом с ней ежеминутно. Я долго размышлял и никак не мог понять, почему отцу так нравится издеваться над нами, особенно над Сорой. Никогда не забуду тот день, когда я вернулся домой и застал её прикованной к батарее. Перед ней стояла кружка с водой, но на таком расстоянии, что до неё невозможно было дотянуться. Это были развлечения ублюдка: посадить свою род… свою дочь на цепь и глумиться над ней, наблюдая, как она тянется за водой в попытке схватить кружку. Не знаю, какими силами я себя удержал, чтобы не заколоть отца, ведь эта мразь валялась в пьяной отключке на диване. В ту ночь мы с Сорой спали вместе. Я обнимал её, успокаивал и пытался втереть ложную херню о том, что папа ошибся, что на самом деле он не хотел обижать любимую дочку и что такое дерьмо больше никогда не повторится, но через неделю я увидел Сору, стоящую в одних трусиках и майке на улице. Когда я спросил, что случилось, то она сказала, что папа с друзьями смотрит кино, а она мешала. Снова неведомые силы удержали меня от греха, но клянусь Богом, настанет тот день, когда я прикончу эту тварь. Сора резко захлопнула блокнот, кинула его на стол и, быстро дыша, побежала к себе в комнату. В этот момент дверь ванной открылась, и Юнги увидел, как силуэт его сестры промелькнул перед его глазами. Парень отбросил полотенце прямо на пол и побежал за Сорой. Он успел просунуть ногу между дверью и стеной прежде, чем она закроется, и ворвался в комнату сестры. Девчонка бросилась в кровать и спряталась под одеялом. Она продолжала громко и быстро дышать, словно только что вернулась с марафона. Юнги схватил одеяло и, применив силу, вырвал его из цепкой хватки сестры. — Сора, что случилось? — спросил он громко и взволнованно, испуганными глазами глядя, как девочка крючится в позе эмбриона, обнимает себя руками и жмурится. — Сора?! — Отстань, Юнги! — крикнула Сора. — Блять, да в чём дело-то?! — парень взял сестру за плечо и попытался развернуть её к себе. — Что с тобой происходит? Но Сора дёрнулась, скинув с себя руку брата, вскочила с кровати и побежала в коридор. Юнги не успел сориентироваться и поймать сестру, поэтому рванул за ней, видя, что она скрылась в его комнате. Парень зашёл следом и быстро осмотрелся. Сора копошилась в его ящиках, судорожно открывая один за другим. Юнги совершенно не понимал, что происходило с его сестрой. У неё раньше случались приступы истерики, но то было при родителях, а сейчас они жили довольно мирно и спокойно, и тогда до него медленно дошло… — Ты что, рылась в моём блокноте? — спросил Мин. Но Сора не ответила. Она наводила полнейший беспорядок в комнате брата, сметая всё на своём пути. Когда с ящиками было покончено, она валила на пол ручки, тетради, статуэтки и прочую мелочёвку, что лежала на столе. Её руки, как и тело, тряслись, а бешеные глаза наводили сущий ужас. — Сора, отвечай, — требовательным тоном процедил парень, а когда понял, что бесполезно связываться с обезумевшей сестрой, спешно спустился вниз и так же быстро достиг стола, на котором криво лежал блокнот – совсем не в том положении, в каком Юнги оставлял его перед уходом в душ. Стукнув кулаком по столу, Мин стиснул зубы. — Твою мать! Ударив ни в чём неповинный стол ещё раз, Юнги кинулся в свою комнату, где застал сестру за изучением старого, грязного укола, который она каким-то образом нашла в его спальне. Девчонка пыталась применить его к своей руке, бездумно тыкая иголкой в тонкую кожу. — Ты, блять, охуела?! — заорал не своим голосом Юнги. Он вырвал из рук Соры укол, швыряя его под кровать, а затем схватил и сестру за плечи, хорошенько её тряханув. — С ума сошла, дрянь?! Сора начала плакать и вырываться. Она просила отпустить её и не трогать, но Юнги был сильнее. Он крепко взял сестру в свои объятия и потащил туда, откуда недавно вышел, – в ванную. Сора брыкалась, кусалась и царапалась. Ей даже пару раз удалось ударить брата между ног и по лицу, но Юнги был решителен и непробиваем. Он затолкал девушку в ванну, заставил её сесть и, держа извивающееся тело одной рукой, второй включил душ, который направил на Сору. Вода была холодной, но именно эффекта отрезвления и добивался Юнги. — Ты зачем лазала в мой блокнот?! — сквозь шум воды проорал парень, удерживая сестру и поливая её водой. — Ты же сама хотела избавиться от детских воспоминаний! — Придурок! Ненавижу тебя! — кричала Сора, выплевывая воду, которая попадала ей в рот. Она не могла нормально смотреть на брата, потому что струи душа били ей в глаза. — Отпусти меня!!! — Не отпущу, пока не придёшь в себя! Дура, блять! — Юнги схватил сестру за мокрые волосы, чтобы держать крепче, но видя, что ей стало больно, тут же отпустил и снова взялся за руки, которые она постоянно вырвала. — Говорил же тебе, никогда в нём не рыться! Это мои воспоминания, чёрт тебя дери! — Но они касаются меня, Юнги! Они мои, а не твои! — Я забрал их у тебя вместе с той болью, которую они тебе причиняли! Разве мы не этого добивались? — Юнги периодически отводил голову в сторону, чтобы вода не била ему в лицо, но держал ситуацию под контролем, не позволяя сестре вырваться из ванной. — Видишь, что ты наделала? Ты вспомнила детство и впала в истерику! — Я не знала, что там, не знала! — Сора громко плакала и уже не понимала, где слёзы, а где обычная вода. — Любопытная пизда! — со злостью крикнул Мин и швырнул душ так, что тот ударился о кафель, перевернулся и стал забрызгивать всю ванную, но ему было плевать. Парень сел на пол и закрыл лицо руками. Было мокро, холодно и больно – ныла душа (а ещё отбитые коленкой сестры яйца). Юнги помнил, в какие припадки впадала Сора, когда её крыло. Это могло случиться после очередной выходки отца, ночью от приснившегося кошмара, от случайного воспоминания… Они долго боролись с тем, чтобы искоренить зло из их жизни, и у них получалось достаточно неплохо… до сегодняшнего дня. Сора влезла туда, куда не должна была лезть, и поплатилась за это, но суммы не хватило, и Юнги пришлось вносить свою долю за обоюдное наказание. — П-прости, Юнги… Я правда не з-знала… — трясясь от холода тихо проговорила Сора. Она сжалась в комочек в углу ванной, в промокшей насквозь одежде, которая прилипла к её худому телу. Вода брызгала во все стороны, и здесь наверняка образовалась бы пародия на холодные озёра, если бы не рука Юнги, которая хлопнула по крану. Парень устало потёр лицо ладонями, вздохнул и посмотрел на сестру. Ему стало стыдно за то, что он наделал и наговорил, но она сама спровоцировала его. В их грёбаных жизнях никогда не будет светлого счастья, гармонии и прочего дерьма, которое пропагандируют по телевизору в сериалах и рекламных роликах. Реальная жизнь далека от розовых миров, в которых живут экранные герои. В реальных жизнях отцы бьют детей, матери водят домой наркоманов-любовников, а братья страдают по сёстрам. Юнги кое-как поднялся с пола, чуть не поскользнувшись в луже воды, взял Сору на руки и поставил рядом с собой. Она дрожала и едва удерживалась на ногах. Мин внимательно смотрел в её перепуганные детские глаза, гладил по лицу, убирая с него мокрые пряди волос, и проклинал себя за то, что произошло минутами ранее. — Всё будет хорошо, маленькая, всё наладится… — говорил Юнги и не понимал, кого он успокаивал больше – себя или сестру. — Сейчас вытремся и пойдем спать. Юнги опустил руки и стал медленно расстёгивать мокрую рубашку Соры. Пальцы неуклюже справлялись с пуговицами и стягивали растянутую ткань с обезображенного ударами судьбы тела. Затем он добрался до шорт, которые были велики его сестре на размер, и с лёгкостью сбросил их на пол к рубашке. Девушка стояла перед ним в одном белье. Обоим было неловко, особенно Юнги, который почувствовал, как напрягается его член, а это, мать его, ненормально, когда у тебя встаёт на собственную сестру. Но Сора молчала и не уходила. Она не прикрывалась, не отворачивалась и не просила брата оставить её одну. Она лишь смотрела на него с надеждой. Такая доверчивая, такая напуганная… Юнги провел большим пальцем по её холодным, посиневшим губам, которые в следующее мгновение поцеловал. Сора потянулась в ответ, хватая ледяными пальцами запястья брата, и крепко стиснула их. Поцелуй вышел корявым и детским, но дальше Юнги не позволил себе зайти. Всё и так было пиздецки неправильно. Парень неловко осмотрелся в поисках полотенца, которое валялось рядом с распахнутой дверью, поднял его и укутал в него Сору. Он так и не решился снять с неё бельё, сквозь мокрую ткань которого торчали соски, а ниже было видно то, на что он так не хотел и в то же время безумно хотел смотреть. — Вот так… Успокоилась? — негромко спросил старший Мин, аккуратно вытирая младшую Мин. — Да… С тобой всегда спокойно… — ответила Сора и обняла Юнги, обвивая его тело своими длинными руками. Она прижалась к нему крепко-крепко, чувствуя в брате защиту и тепло, даже не смотря на то, что они оба были ледышками. — Тебе тоже не помешает обтереться. Сора распахнула полотенце, оставляя его на себе, и притянула к себе Юнги, чтобы укутать и его. Так они и простояли несколько минут в тишине, нарушаемой лишь падающими каплями воды, пока парень не сказал, что им пора приводить себя в порядок и ложиться спать.***
В эту ночь Юнги и Сора спали вместе. Парень лежал сзади сестры, обнимая её и прижимая к себе. Сора очень любила вот так, когда Юнги находился максимально близко, максимально рядом. Запредельно и опасно. Но тогда не было страшно, наоборот – было хорошо и спокойно, было ощущение безопасности и комфорта. Они жались друг к дружке, сплетая руки и ноги вместе. Полнейшее единение не только тел, но и душ. Юнги очень хотел спасти душу Соры, на свою он давно забил, ибо в ней не осталось той жизни, что билась там раньше. Он отдавал всё любимой сестре без остатка – пусть хоть она попробует выкарабкаться и узнать, что же такое нормальная жизнь. Юнги долго не мог уснуть. Он смотрел на спящую Сору, взглядом лаская её умиротворённое лицо, и боялся пошевелиться. Его рука, которую девчонка прижимала к себе, уже давно затекла, но Юнги было плевать. Он потерпит, ведь это такая мелочь. Пусть хотя бы во сне она будет счастлива, а он будет сторожить её сон, как верный пёс, и не пускать в него ужасающие кошмары. Только нежные лепестки, падающие с небес.