И только дети, полные души, идут туда, где для души нет места. © Аль Квотион
***
Когда Сора поднималась по лестнице домой после похода в магазин, где закупилась необходимыми продуктами на ту жалкую сумму денег, что у неё была, Юнги стоял у входа и разговаривал с полицейскими. Мужчина и женщина в форме что-то записывали и кивали головами, то ли соглашаясь со словами юноши, то ли это было обычным машинальным движением. Завидев сестру, Юнги бросил на неё короткий холодный взгляд, к которому она привыкла с раннего детства, и вернул внимание к полицейским. Сора не на шутку перепугалась. Она остановилась на ступеньках и не решалась пойти дальше, но Юнги кивнул в её сторону, и полицейские обернулись. Девочка растерялась и вместо того, чтобы взять себя в руки и спокойно подойти к ним, бросила пакеты на землю и рванула прочь. Юнги бы соврал, если бы сказал, что не испугался, ведь люди из полиции могут заподозрить нечто неладное, но, на удивление, они среагировали вполне адекватно и отнеслись с пониманием к излишней эмоциональности девочки-подростка, ибо на фоне пережитых событий её поведение было вполне естественным. Мужчина и женщина попрощались с парнем, сочувственно пожали ему руку и спустились вниз к припаркованному автомобилю с соответствующими надписями, наклейками и красно-синими проблесковыми маячками. И только когда полицейская машина скрылась из вида, Юнги забрал пакеты, предварительно сложив в них выпавшие яблоки и пачку молока. Он не пошёл искать сестру, ибо знал, что для успокоения ей нужно побыть одной. Сама вернётся, когда придёт в себя. Зайдя в маленький дом, по которому плакал новый ремонт, Юнги ногой прикрыл за собой дверь, потоптался на и без того грязном коврике и прошёл на крошечную кухню. Там он разложил на столе продукты, что-то отправляя в раковину, а что-то в дребезжащий холодильник. Старенький телевизор с ужасным качеством изображения и звука с регулярными перебоями бормотал чисто для фона – Юнги не любил пялиться в телек, но любил включать его, чтобы поселить в дом эфемерное присутствие жизни. Сора могла залипнуть под очередное глупое шоу с красивыми мальчиками-айдолами, но долго её удовольствие не длилось, ибо под конец дня телевизор уставал, перегружался и с мучительным хрипом вырубался, и сколько бы девчонка ни колотила пультом по пластмассовой коробке, вернуться к просмотру ей не удавалось. Юнги вымыл купленные сестрой фрукты, разложил их на тряпке, чтобы с них стекла вода, закинул шуршащие пачки лапши в шкаф со скрипящей дверцей, которую он обещал починить уже третий месяц, поставил на плиту кипятиться чайник, а сам отправился на диван, где развалился с очередным комиксом в руках. В их доме было мало места. Его нельзя было назвать уютным гнёздышком, в которое хотелось бы возвращаться после тяжёлого рабочего дня, но Юнги и Сора привыкли. Они старались поддерживать чистоту и порядок, но получалось, честно говоря, не очень… Где-то можно было заметить фантик от конфеты или использованную ватную палочку, на полках копились слои пыли, а на кухне постоянно появлялись всё новые жирные и липкие следы. Юнги спрашивал Сору, как же она собирается в будущем жить с мужем, если из неё совсем никудышная хозяйка, на что девушка отвечала, что в её планы не входит выходить замуж, а если уж она и найдёт подходящего избранника, то работать золушкой её никто не заставит. При всём своём невинном, на первый взгляд, виде характер у нее был не из простых. На улице начинало темнеть, и Юнги забеспокоился. Он старался внимательно читать комикс, разглядывать красочные картинки, но мысли о сестре не давали ему полностью погрузиться в историю. Он постоянно выпадал из неё, терял ход событий, и ему приходилось по сто раз перечитывать одну и ту же строчку. Взгляд то и дело попадал на часы, которые показывали десятый час. Не выдержав такого напряжения, парень чертыхнулся, встал с дивана, надел кроссовки и куртку и вышел из дома. Где-то вдалеке лаяла собака, весело смеялись прохожие, мимо по дороге проезжали машины. Юнги осматривался по сторонам и пытался понять, где могла находиться Сора. Он спустился вниз по лестнице, разглядывая промежутки между домов и зовя сестру по имени. Оказавшись у дороги, парень сначала прошёл налево, мимо продуктового, затем пошёл в обратную сторону, где располагались дешёвые забегаловки, но Соры нигде не было. Тогда он прочесал обе улицы, потратив на это около часа, и уже собравшись вернуться домой, увидел сестру. Она сидела в ресторанчике, где подавали сундэ-гук*, и тыкала палочками уже наверняка холодный рис. Юнги тяжело вздохнул, закатил глаза и зашёл в помещение. Сора даже не обратила на него внимания (либо специально, либо действительно была глубоко погружена в собственные мысли). — И не стыдно тебе заставлять брата волноваться? — Юнги остановился рядом с сестрой, но она молчала. Тогда парень наклонился, не вынимая руки из карманов куртки, и пристально заглянул в девичьи глаза. — Наверное, ещё и не стыдно не отвечать, когда с тобой разговаривают. Сора отложила палочки, ставя их на край тарелки, но они не удержались и упали на грязный стол. Теперь доедать заказанное блюдо не было смысла. Юнги отодвинул в сторону тарелку, сел рядом с сестрой и, набросив ей на плечи свою куртку, взял её за руку. Рука была маленькой, холодной и шершавой (вот что значит не носить перчатки в холода). — Вредно для здоровья гулять под конец осени без верхней одежды, — проявил заботу Юнги, но снова получил в ответ тяжёлое молчание. — Сора, что случилось? Ты язык проглотила? — Просто испугалась, — наконец-то пролепетала девочка. Она помотала головой и сжала пальцами большую ладонь брата. — Стало страшно. Вдруг полицейские захотели бы поговорить со мной. — Мы же с тобой договаривались, что именно говорить полиции. — Да, знаю, но в реальной ситуации я растерялась и не придумала ничего лучше, как убежать, — Юнги заметил, что Сора покраснела от стыда. — Я их боюсь. — Ну сейчас-то тебе нечего бояться, они уже ушли. Пойдём домой, не будем тут торчать. Юнги встал из-за стола, приобнял Сору за талию и вместе с ней вышел на улицу. Ему стало в разы спокойнее после того, как он нашёл сестру, и он был рад тому, что обнаружил её сидящей в простом ресторанчике, а не где-то в подворотне. Видеть Сору в целости и сохранности было для его души отрадой. Собственно, ради неё он и жил, ибо ближе у него никого не было, разве что единственный и лучший друг, но это совсем иная история. Брат с сестрой быстро шагали по улице, что вела в сторону их дома. Обоим было холодно и обоим хотелось как можно скорее оказаться в тепле, чтобы согреться. Сора любила забираться к Юнги на диван, нырять в его убаюкивающие объятия и наслаждаться уютом совсем крошечной, но так много значащей для неё семьи. Юнги был для неё всем, целым миром, в котором она находила себя. Этот мир был хрупким и шатким, ведь в любой момент она могла снова остаться одна, но где-то в глубине детской души, покрытой кровоточащими ранами и трещинами, Сора знала: Юнги никогда её не бросит. Он был тем самым спасательным кругом, который не дал ей утонуть в холодных водах мрачных реалий. — Мечтаю о сладком кофе с молоком и булочке, — мечтательно произнесла Сора, держа за руку брата. — Сегодня в магазине была акция: покупаешь две булочки, а третью получаешь в подарок. — Только нас всего двое, Сора, — грустно улыбнулся Юнги. — Что будем делать с третьей? — Поделим пополам! — уверенно ответила девчонка. — Или нет! Я отдам её Элвису! — Это ещё кто такой? — Ну, Элвис, пёс, который живёт у госпожи Чан. Он часто гуляет возле нашего дома. Вот, при случае угощу его вкусной булочкой.***
Пока Сора возилась на кухне с чашками и ложками, гремя железной сахарницей, Юнги сидел за столом и задумчиво выводил слова в замызганном блокноте. Он не считал себя поэтом, но любил писать лирику, порой даже рифмовал. Ему нравилось выливать на бумагу то, что подолгу скапливалось в его голове. Юнги выворачивал душу наизнанку, и из неё сыпались тяжёлые, осмысленные фразы, складывающиеся в целые истории. Сколько бы раз Сора ни просила показать ей, что же он так старательно пишет, он никогда не знакомил её со своим творчеством, ибо считал это слишком личным и интимным. Это была тайна, окутанная мраком, которую он делил между собой и бумагой. Временами поглядывая на сестру, парень кусал кончик карандаша, хмурился и мотал головой, будто одёргивая себя. Что за мысли кружили в его сознании? Тихую домашнюю идиллию сестры и брата прервал настойчивый стук в дверь. Сора от испуга выронила банку из-под кофе, но вовремя поймала её и удержала от падения на пол. Ей показалось, что снова пришли полицейские, и девушка хотела снова удрать к себе в комнату, но Юнги её остановил и велел подождать. Пока парень шёл к двери, в неё снова постучали, и послышался знакомый мужской голос. Мин облегчённо выдохнул, когда понял, кто стоит по ту сторону. — Знаешь, у моей бывшей девушки жила черепаха, Пабо, и она была быстрее тебя, — заявил Чон Чонгук, когда ему открыл Юнги. — Жила? Что ты сделал с бедной Пабо? — Всегда мечтал попробовать черепаховый суп, — с энтузиазмом заявил Чонгук, кладя руки на бёдра и облизываясь. — Ты так и позволишь лучшему другу мёрзнуть на улице или все-таки впустишь меня? На улице ебучий дубак. Чонгук заглянул в дом через плечо Юнги и, завидев Сору, помахал ей рукой и подмигнул, отчего девчушка вспыхнула, засмущалась и убежала в ванную, чем вызывала у брата и его друга добрый смех. Ни для кого не было секретом, что Мин Сора была влюблена в Чон Чонгука, но была уверена, что это всё ещё остаётся страшным девичьим секретом. При виде лучшего друга своего брата Сора всегда краснела, вела себя, как дурочка, и выдавала себя с потрохами. Она старалась выглядеть ухоженно и опрятно, поэтому, когда заранее узнавала, что Юнги встретится с Чонгуком, тщательно прихорашивалась. В Чонгука влюблялись многие, ибо это был тот самый тип молодых людей, которые и внешними данными не были обделены, и были приятными чисто по-людски. И единственным огромным жирным минусом Чонгука было то, что он являлся заядлым бабником. Ему не было ведомо, что такое отношения, светлая и искренняя любовь. Да, он был душой компании, добряком и весельчаком, при этом обладая красивым лицом и крепкой фигурой, но разбил при этом не одно женское сердце. Сердце Соры было под строжайшим запретом: во-первых, она была слишком мала для взрослых отношений, а во-вторых, это была младшая сестра Мин Юнги, так что здесь Чон пролетал по всем фронтам, как и сама Мин Сора. — Куда это смылась твоя сестрёнка? — Чонгук прошёл в дом, снял ботинки и влез в старенькие тапочки, которые были ему маловаты. — У неё аллергия на конченных ловеласов, — буркнул Юнги, возвращаясь на кухню. — Уж не ты ли ей её привил? — Чон сел за стол рядом с другом и хлопнул его по плечу. — Ну, чем угощать будешь? И тут Юнги вспомнил про третью булочку. Не зря Сора попала на сегодняшнюю акцию – как чувствовала, что к ним наведается поздний гость, попавший под категорию «Третьим будешь?». — Ты знаешь, у нас никогда не было обилия выбора… Но сегодня тебе повезло, — Юнги дотянулся до хлебницы, схватил булочку и кинул её на стол. — Но знай, ты объедаешь Элвиса. — Какого к херам Элвиса? — хмыкнул Чон, разрывая прозрачную упаковку, чтобы выудить из неё мягкую, свежую булку. — Того самого, что бегает по улице, виляет хвостом и трахает сучек. — Так это же я! Чонгук ехидно засмеялся, а после приступил к поеданию булки. И Чон продолжил бы спокойно угощаться, если бы не заметил лежащий на столе открытый блокнот, в котором была, как на ладони, лирика Юнги. Чонгук замер, бросил быстрый взгляд на друга и только хотел хватануть блокнот, как Мин опередил его и хлопнул по руке. — Не твоё, не трожь. — Да ладно тебе, Юнги, хорош выпендриваться! Может, там действительно нечто гениальное, а ты, жадина, не хочешь делиться с миром. — Там мои личные мысли, и они останутся при мне, — Юнги забрал блокнот, закрыл его и положил себе под зад. — Во-во, именно там и место твоим мыслям, — хмыкнул Чонгук. — Они так и останутся в жопе. Вот скажи, зачем ты их записываешь, если всё равно никому не показываешь? — Таким образом я освобождаю голову и душу, но тебе не понять. — Да куда уж мне до гения Мин Юнги… — Чонгук закатил глаза, но всё же улыбнулся. — Ладно, когда-нибудь ты сам захочешь поделиться. Гениям ведь нужно признание, а? Чонгук стал щекотать Юнги, щипать его и пихать, и парни вступили в дружеский поединок, задевая локтями и коленями стол, который грохал и едва ли не разваливался от развивающейся подле него драки. Чонгук любил, когда его друг улыбался и смеялся. Это были исключительно редкие моменты, но от этого безмерно ценные. Чон знал, как тяжело пришлось Юнги и его сестре. Они не знали, что такое нормальное, счастливое детство, не знали, каково быть детьми и расти в здоровой семье. У Чонгука положение не было идеальным – он рос в неполноценной семье, только с матерью (отец парня погиб на задании – он был полицейским), – но мать давала ему любви и заботы сполна, поэтому Чон считал своим долгом заботиться о своём лучшем друге и Соре, которая, кстати говоря, подрастала и хорошела прямо на глазах. В момент кульминации, когда Чонгук повалил Юнги на спину и вывернул ему руки, на кухню зашла Сора. Девочка прокашлялась и сделала вид, что пришла за своим кофе, а не повертеться-покрасоваться перед Чон Чонгуком. Парни тут же прекратили свои игры и вернулись за стол, пододвигая стулья обратно на их места. Они, раскрасневшиеся и вспотевшие, приводили сбитое дыхание в норму, всё ещё посмеивались и то переглядывались, то смотрели на пришедшую Сору. — Спасибо за булочку, Сора, — произнёс Чонгук. — Очень вкусно! Сама пекла? Юнги ударил ногой друга под столом, чтобы он прекратил подкалывать его сестру, но сам не удержался и беззвучно засмеялся. Сора смутилась и расстроилась, ведь она в ванной наводила красоту, приводила себя в порядок, но её старания не были замечены. Мальчишки, что с них взять? Да, она не была из тех красавиц, за которыми обычно ухаживал Чонгук, и, наверное, была слишком мала для него, но ей так хотелось, чтобы он её заметил, обратил внимание на то, как она к нему относится на самом деле, и сделал первый шаг. Вот что ему стоит пригласить её в кино или в кафе? Она ведь не откажется! Но Чонгук по каким-то своим причинам не решался с ней сближаться. — Сама покупала, — обиженно ответила девушка, а после взглянула на пол, на котором были разбросаны крошки после побоища. — Веник принести? Или так, своими руками? — Эти руки многое умеют, детка, но они предназначены не для уборки, — со вздохом протянул Чонгук, и когда Сора проходила мимо с чашкой кофе, парень схватил её за талию и усадил себе на колени, чем вызвал взорвавшийся фейерверк недовольства у Юнги. Девушка задышала чаще, зарделась и почувствовала, как её обдало жаром, и это был отнюдь не пролитый кофе. — Ладно, Сора, не обижайся. Булочка действительно вкусная, спасибо. — Если будешь подкатывать к моей сестре, к тебе подкатит мой кулак, — процедил сердито Юнги. — А никто и не подкатывает! Кто подкатывает? — наигранно удивился Чонгук и отпил кофе Соры из кружки, держась за её руки. — Просто захотелось кофейку. Неожиданно для всех Чонгук чмокнул Сору в щёку, отчего та вздрогнула, чуть не выронила чашку на пол (ей не позволили это сделать руки Чона, которые всё ещё лежали поверх её рук) и почему-то испуганно посмотрела на Юнги. Она сама не понимала, зачем это сделала. Вышло механически. Юнги посмотрел сначала на сестру, затем на улыбающегося друга и сам улыбнулся, но как-то не по-хорошему. — Нарываешься… — протянул Мин. — На очередной поцелуй? — Чонгук снова поцеловал Сору, но уже в плечико, вызывав в девушке ещё большее смущение, смешанное с возбуждением, а в Юнги новый порыв ярости. — Ну сейчас ты у меня получишь! — Юнги вскочил из-за стола синхронно с Чоном, который спрятался за Сору, схватив её за предплечья. — Сюда иди! В тот момент, когда Юнги побежал к Чонгуку, второй отскочил в сторону к стулу, на котором лежал внезапно оказавшийся на свободе блокнот, и забрал его в своё полное владение. С издёвкой показав другу язык, Чон побежал в гостиную, параллельно листая страницы и пытаясь прочитать, что в них написано. Строчки плыли и прыгали перед глазами Чонгука, поэтому он совсем ничего не понимал, разве что видел лишь обрывки слов. Юнги гонялся за ним в попытке вернуть своё драгоценное имущество, в котором было слишком много личного, и когда наконец достиг Чонгука, то повалил того на диван и вырвал из его рук ценную вещь. Замахнувшись на лучшего друга, Юнги взял попавшуюся под руку подушку и хорошенько приложился ею о чонгуково лицо. — Ещё раз так сделаешь – убью нахуй, — предупредил Юнги, ведя неравную борьбу с одышкой. — Ладно-ладно, я всё равно ничего не успел прочитать, — на одном дыхании выпалил Чонгук, спихивая худощавое тело Мина с себя. Сора наблюдала за дурачеством мальчишек, сидя за столом, и улыбалась. Ей нравилось, когда к ним приходил Чонгук, и не только потому, что она была в него влюблена, а потому что Юнги находил в себе желание веселиться. У нее и брата не было детства, они не знали, что это такое, и всегда завидовали детям, которые получали любовь, заботу и внимание, катались с отцами на велосипедах, ели сахарную вату, гуляя по парку за руку с мамой. Вместо поцелуев, объятий и похвалы они получали удары по неокрепшей психике и хрупким телам, жестокие оскорбления, унижения и осознание собственной никчёмности и ненужности. На Юнги следы от побоев быстро заживали, а вот на нежной и чувствительной коже Соры рубцы и шрамы останутся навсегда, как клеймо и напоминание о том, через какой ад она прошла, заплетая косички и вытирая слезы. Она стыдилась показывать своё тело, поэтому не любила лето за то, что приходилось носить такую открытую одежду, как майки, сарафаны и шорты. Сора не ходила на пляж, как все нормальные дети, ибо показываться на людях в купальнике у неё не хватало сил и мужества. Один лишь Юнги видел её многочисленные «поцелуи» жестокости. — Твой брат тот ещё жулик, знаешь об этом? — резко выдохнув спросил Чонгук, присаживаясь на стул рядом с Сорой и обнимая её за плечо. — Ты не лучше, — Сора незаметно приблизилась к другу своего брата, сдерживая себя от желания прижаться к нему и прилечь на грудь. Она часто видела, как так делали девушки со своими парнями, и ей тоже когда-нибудь хотелось повторить сей незамысловатый трюк. — В тебе тоже много тайн и загадок. — В каждом из нас есть своя тёмная, неизведанная сторона луны, — Чон щёлкнул девчонку по носу. В эту ночь Чонгук решил остаться у маленькой семьи Мин. Ему пришлось долго упрашивать Юнги, который ворчал и сетовал на то, что от Чона исходит слишком много энергетики, которая заполняет всё пространство вокруг, на что Чонгук ответил, что некоторым эта положительная (!) энергетика пойдёт на пользу. И когда Юнги сломался под напором прочных и неоспоримых уговоров, Сора радостно хлопнула в ладоши и кинулась обнимать брата. Как было бы хорошо, если бы они всегда жили вот так: она, Юнги и Чонгук, её двое самых близких и любимых мужчин. Чонгуку выделили диван в гостиной, который любезно для него разложила Сора. Девушка достала свежее постельное бельё, взбила подушку и с огромным трудом запихала одеяло в пододеяльник, едва не потерявшись в нём сама. Мальчики в этот момент сидели на крыльце и по очереди курили травку. Если бы они только знали, что косяк не будет единственной вещью в их жизни, которую они будут делить пополам… — Сора всё ещё влюблена в меня, — констатировал факт Чонгук, делая короткую, но глубокую затяжку. — Как думаешь, с возрастом это пройдёт? — Очень надеюсь, потому что мучить свою сестру я тебе не дам. — Юнги, что за странный стереотип? — поморщился Чон. — Ну трахаю я девушек, ну гуляю я с ними… Это совсем не значит, что я не способен на светлое чувство! — Вот идиот… Сам себя слышишь? — Юнги принял протянутый ему косяк. — У тебя хоть раз были серьёзные отношения? Ты законченный бабник. Сора – единственное, что у меня есть в этой ёбаной жизни. Хочешь и это у меня забрать? Чонгук тяжело вздохнул и медленно закивал головой. Юнги был прав. Чон не любил Сору. Он лишь испытывал к ней чувство симпатии и уважения в силу того, что она была сестрой его лучшего друга и вообще такой маленькой и милой, что хотелось завалить её заботой и опекой, но Чонгук понимал, что быстро наиграется, а потом ему надоест, и он бросит Сору, как бросал всех остальных. Было бы хуёво, если бы в список несчастных разбитых сердечек попало сердце маленькой госпожи Мин. Эта девочка заслуживала нечто большее, чем уличного ловеласа с красивым сердцем, но пустой душой. — Как твоя работа в салоне? — спросил Юнги. — Пока на начальном этапе. Машину мне не доверяют, так что творю пробные эскизы на бумаге. До кожи меня ещё не допускают. — Ничего, когда-нибудь ты станешь невъебенно крутым тату-мастером и откроешь собственный салон, — Юнги обнял приятеля за шею. — Знаешь, мне порой кажется, что я бездарный художник, рисункам которого самое место на стенде «Лучшие работы недели» в каком-нибудь задрипанном детском садике рядом с кривыми натюрмортами и страшными рожами мамочек. — Ну хоть где-то твои рисунки должны же найти применение. Парни засмеялись, выбросили окурок на землю и вернулись в дом, где их ждали разбитое домашнее гнездо, псевдоуют и радостная Сора.***
Им Лан свернулась калачиком на краю кровати, укутавшись в одеяло. Она никого не винила, только себя одну. Никто насильно её не заставлял становиться шлюхой в степени жалкой актриски. Сама захотела, сама нырнула в омут и теперь сама дрожала в объятиях поганых чертей. В мыслях ей всё казалось таким простым и незначительным, но на деле реальность надела боксёрские перчатки и без предупреждения нанесла апперкот. И сука, наверняка спрятала в перчатках гири, чтобы ударить побольнее. Джиён, в свою очередь, спокойно застёгивал штаны и перекидывался словами с Наной Ямамото. Он интересовался, можно ли получить на память бесплатную копию и когда он сможет забрать все ему причитающиеся. Нана выключила камеру, сняла её со штатива и бросила взгляд на Лан. — Милая, здесь тебе не отель. Одевайся, приводи себя в порядок… Я позову водителя, чтобы он развёз вас по домам. — Какой сервис… — с сарказмом ответила девушка и посмотрела на часы, висящие на стене. Было четыре часа утра, то самое время, когда актёры собирают пожитки, надевают шляпы и с поклоном уходят со сцены. — Умыться хоть можно? — Это можно, — улыбнулась женщина, покидая комнату. Лан встала с трудом встала с кровати, ибо у неё болело всё тело, особенно между ног. Джиён заметил искривлённую гримасу на лице девушки и усмехнулся. Внутри него проскользнула не жалость или сочувствие, а гордость за самого себя. Каков молодец, знатно постарался! Просовывая пуговицы в маленькие петельки, Квон выглянул из комнаты, проверяя, где госпожа Ямамото, и вернулся обратно, подходя к Лан. — Знаешь, ты езжай, а я, пожалуй, задержусь ненадолго… — Как знаешь, — девушка прикрыла наготу халатом, запахнув его, и, пересиливая боль, ушла в ванную, где смогла бы привести себя в порядок, но только внешне – на внутренний порядок требовалось намного больше времени.***
В пять часов утра белая Хёндай отъехала от дома, а Джиён и Нана сидели на кухне и пили молочный улун, который им заварила Ким Юонг. Квону удалось уговорить женщину позволить побыть ему у неё дома ещё немного, потому что ему нужно срочно с ней поговорить. И разговор этот, естественно, не требовал отлагательств. С броской пометкой «Срочно!» Джиён распаковывал свои мысли и выкладывал их на стол перед Ямамото, грамотно расставляя их в верной последовательности. Он говорил осторожно, аккуратно делая шаги вперёд, и всё время проверял почву, следя за любой реакцией Наны, пускай даже самой незначительной. — Понимаешь, я всегда тяготел к политике. Ещё в детстве я понял, кем хочу стать в будущем, поэтому поступил на политологию, изучал психологию и много общался с людьми, чтобы понять, как же правильно выстраивать выгодные взаимоотношения. Когда мне представилась возможность завладеть клубом, я незамедлительно схватился за неё и до сих пор стараюсь держаться на плаву, но сейчас наступили непростые времена, которые требуют новых действий, нового подхода. Я считаю, что в жизни всё закономерно и случайностей не бывает. То, что мы встретились в «Ангеле», говорит о многом. Быть может, ты тот самый спасательный круг, за который я должен крепко держаться. Понимаю, что спасение утопающего дело рук самого утопающего, но если жизнь подбрасывает тебе интересные дополнения, то почему бы не воспользоваться ими? Нана Ямамото не перебивала Джиёна и внимательно слушала его. Порой на её губах проскальзывала улыбка, а в голове мысль, что этот мальчик далеко пойдёт с таким умением пиздеть. Да, именно пиздеть. У него складно получалось говорить, ловко подбираясь к мыслям собеседника. Как ядовитая змея, он незаметно проскальзывал в сознание и наводил там свои порядки. Как раз именно такое умение необходимо для людей политического круга. — А мне какая выгода, мальчик? — спросила Нана, закуривая сигарету. — Ради достижения поставленных целей люди готовы пойти на многое, — дал завуалированный ответ Джиён, едва заметно дёрнув бровью. — Наивный, — хмыкнула женщина, зажимая сигарету губами. — Думаешь, мне нужен молодой трахаль? И тут Джиён на мгновение впал в ступор. Именно на это он и рассчитывал, что обеспеченная дама в возрасте захочет завести юного и красивого любовника, готового ублажать её при первом же зове, но Ямамото оказалась не так проста. Секс её интересовал исключительно в коммерческих целях. Ей нужно было другое… Но что именно? Именно этим вопросом и задался Квон. — Любой каприз, я многое умею. Как фокусник, который не берёт с тебя плату, а лишь доставляет удовольствие магическими трюками. — И палочка у фокусника хороша, насколько я успела заметить, — лукаво протянула Нана, выпуская тонкую струйку дыма в лицо парню. — Ну хорошо, допустим, ты станешь моей золотой рыбкой, но что ты можешь мне предложить? У меня есть всё, и это правда, а не громкие слова. — Даже у тех, кто владеет всем, найдётся мелочь, из-за которой они будут страдать. Я готов предоставить тебе эту мелочь. — Знаешь… вообще, у меня есть для тебя работёнка, — задумчиво протянула Нана, туша сигарету в пепельнице. — Если справишься и проявишь себя исключительно с положительной стороны, я тебе помогу, но знай, в любой момент я появлюсь в твоей жизни и снова попрошу исполнить схожую просьбу. — Любой дамский каприз, — Джиён взял женщину за руку и поцеловал её тыльную сторону. Нана Ямамото провожала взглядом машину, отъезжающую от её дома. В автомобиле сидел сонный и уставший Квон Джиён, который ещё не догадывался, на какую сделку он подписался. Женщина дёрнула полупрозрачную штору на место и позвала Юонг, чтобы та приготовила ей ванную.***
В половине седьмого утра Квон Джиён вернулся на свою съёмную квартиру. Безусловно, ему куда больше нравилось жить с Сынхёном, но гордость и самолюбие не позволяли Джиёну пользоваться добротой друга на постоянной основе. Было тяжело самому оплачивать жильё и денег на следующий взнос едва хватало, но парень какими-то силами справлялся и тянул эту ношу. Можно было бы вернуться к родителям, но в игру вступали все та же гордость и всё то же самолюбие. Парень разделся в крошечной прихожей, бросил ботинки возле шкафа и побрёл в ванную. За окном уже светало: небо постепенно серело, приобретая всё больше голубых оттенков. Люди просыпались, включали свет в квартирах, телевизоры, радио, кофемашины и чайники. Кто-то умывался, кто-то красился, а кто-то уже стоял в нарастающих пробках. Квон Джиён же собирался лечь спать. В университет сегодня он снова не пойдёт, да и вообще о какой учёбе может идти речь, когда у него так закипела жизнь? На носу была выпускная работа, но он даже не приступал к ней. С появлением «Красного Ангела» парень окончательно потерял статус хорошего, приличного студента и скатился в ряды тех, кого так ненавидели преподаватели – злостные прогульщики и лодыри. Да он вообще пролетал по всем фронтам: ужасный сын, плохой студент, дерьмовый человек, у которого за душой не было ничего святого… Но что-то ведь должно быть в нём хорошего? Или же нет? Джиён умылся, принял душ и, переодевшись в домашнее, лениво побрёл в комнату, мечтая скорее упасть в сладкие объятия кроватки. Она была чертовски неудобной, жёсткой и скрипучей, но сейчас, в момент дичайшей усталости, она казалась Джиёну мягчайшей периной, походившей на райское облачко. Только парень зашёл в спальню, как в квартиру позвонили. — Да сука! — ругнулся Квон, потирая покрасневшие глаза. — Кого там, блять, несёт?! Парень стиснул зубы, помотал головой, но всё-таки пошёл открывать дверь. Интерес и любопытство победили желание рухнуть в постель и забыться в глубоком сне. Джиён спотыкнулся о валявшиеся на полу ботинки, едва не упав, а когда увидел, кто стоял по ту сторону квартиры, распахнув дверь, снова чуть не поцеловался с полом. На пороге стояла госпожа Квон, мать Джиёна. Выглядела она, мягко говоря, ужасно… Заплаканные глаза, красное опухшее лицо, потёкшая тушь, растрёпанные волосы и отголоски истерики, которые выражались в дрожащих руках, губах и сбитом дыхании. — Мама? М-мам… Что с тобой? — ошарашенно проговорил Джиён, затаскивая мать в квартиру. Сначала женщина молчала, а потом кинулась сыну на грудь, обнимая его и начиная громко, эмоционально плакать. Джиён обнимал её, гладил по голове и произносил странные шипящие звуки, желая успокоить маму, но та и слушать не хотела. — Мам, да что же случилось? — уже более настойчиво спросил Джиён, обнимая мать за плечи и заглядывая в её мокрые глаза. — Почему ты так плачешь? Его даже не волновало, откуда она узнала адрес квартиры, в которой проживал её сын. Хотя наверняка Сынхён по доброте душевной растрепал… Первостепенно Джиёна интересовало, почему его мать приезжает к нему домой под утро в слезах и истерике. Госпожа Квон отошла от сына, приложила к лицу влажный хлопковый платок и, зажмурившись и качая головой, произнесла слова, которые громом раздались в голове Джиёна и эхом раскатились по его квартире. — Папа умер.