Пять раз, когда Денис намекал, и один раз, когда Стефан позволил себе заметить

Стефан стоит в банкетном зале и молча наблюдает за происходящим. Брови сведены, глаза прищурены, а пальцы сильнее, чем нужно, сжимают бокал шампанского. Свет приглушен, музыка, набирающая обороты, отдается шумом в ушах, атмосфера праздника окутывает привычным флером царящего вокруг безбашенного веселья. Он делает глоток и выдыхает, стараясь выглядеть непринужденно и естественно, но взгляд и поза невольно выдают его напряжение. Денис сегодня выглядит фантастически привлекательно. Синий костюм эффектно подчеркивает его фигуру: в меру широкие плечи, изящный изгиб талии и невероятно длинные ноги, а небрежно уложенная челка разбавляет строгий образ, придавая ему оттенок дерзкого очарования. Мальчик, словно с обложки журнала, улыбается всем мягко и весело, и Стефан должен гордиться им, но вместо этого изо всех сил пытается подавить резонирующее по нервам раздражение, иррациональное, неправильное. Сегодня Денис непривычно тактилен. Шома лезет к нему обниматься, Женя Медведева чуть ли не висит на его правой руке, а он, обычно довольно сдержанный, ничего не имеет против. Кажется, он наслаждается этими неслучайными прикосновениями, вопиющим нарушением личного пространства каждую секунду. Отведя взгляд в сторону, Стефан выдыхает, едва заметно качает головой и делает еще глоток. Он понятия не имеет, когда все пошло не так. Когда они оба нарушили незыблемые границы профессионально-дружеских отношений, да и были на самом деле эти границы. Если с самого начала делишь с учеником свой дом, незримая грань очень тонка и расплывчата, ее легко немного сдвинуть, стереть взмахом ладони, одним мягким взглядом. Возможно, впервые Стефан ловит себя на мимолетной мысли об этом, когда начинает улавливать пристальные, долгие взгляды Дениса. Прикосновения — чуть более личные, чуть более долгие. Будто случайные, простые, но от того не менее интимные. Внезапно алеющие щеки должны яркими вспышками семафорить о надвигающемся бедствии. Вероятно, ему стоило забеспокоиться, уже когда на их обеденном столе появились свечи. И уж точно когда мальчик начинал настойчиво забрасывать его комплиментами по поводу и без. Но Стефан беспечен и, честно говоря, ловит от всего этого невообразимый кайф, предпочитая отмахиваться от логически верных мыслей. Он прекрасно осведомлен о собственной способности производить впечатление, но взгляды и поведение Дениса почему-то будоражат сознание и греют особенно сильно. Как и вспышки необоснованной, плохо скрываемой ревности, нередко замеченные в отражении глаз мальчика, отдаются жаркими волнами в нем самом. И все же ему кажется, что не было той самой минуты, которая бы резко все изменила для них обоих. Их отношения развиваются постепенно, с течением времени становятся все более крепкими и доверительными, и каждый новый день по-своему значимый и особенный. В какой-то момент ему стоит уже признать очевидное: к Денису тянет ощутимо сильно. Но признание повлечет за собой полное принятие сложившейся ситуации, а к этому он пока не был готов. Слишком неправильно. Мальчику только-только исполнилось восемнадцать, и разница почти в пятнадцать лет между ними пугает. Добавить к этому тренерство, совместное проживание и то, что одним неверным действием он может разрушить всю его жизнь и карьеру. Возможно, пройдет немного времени, тот подрастет и выкинет из головы фантазии. Но время идет, и Стефан готов признать, что Денис с невиданным упорством решил довести его до седых волос. Или до признания. Впрочем, между этими действиями вполне можно поставить знак равенства. За той игрой в Правду или Вызов холодным субботним утром он сам чуть не переходит зыбкую, тонкую грань. Глаза сверкают от одной лишь солнечной улыбки, пальцы сами собой тянутся продлить тактильный контакт, голова кружится вовсе не от шнапса, и Стефан почти теряет рассудок, выбирая очередным фантом настолько очевидную песню, что это просто неразумно. Но рядом с этим мальчиком он сам порой чувствует себя лет на десять моложе. Тот самый вопрос о предпочтениях его не удивляет. С упорством Дениса в изучении тех, с кем ему предстоит иметь дело — на льду и вне его — этот вопрос должен был рано или поздно возникнуть. Тот, кажется, и сам испуган озвученным вслух и чуть ли не трясется, краснея до кончиков ушей. При всем желании у Стефана не хватило бы ни сил, ни совести на обходной маневр и уж тем более на ложь. Он отвечает как можно мягче, стараясь одновременно и объяснить, и не дать им обоим шанса ближе подойти к еще одной грани. Но покрытые румянцем щеки горят под его пальцами, заставляя терять голову, и ответный вопрос срывается с языка прежде, чем он успевает подумать. И кто бы мог знать, что от неловкого, но смелого ответа его самообладание пошатнется так, что на какие-то мгновения он растеряет всю свою невозмутимость, и как только Денис, сорвавшись с места, хлопнет дверью, Стефан прикроет глаза и ощутит, как и сам заливается краской. Как мальчишка, ей-Богу. Отрицать, что это начало конца, бессмысленно, но он упрямо пытается. То, что начинает творить Денис после, кажется ему последним кругом Ада на земле. Преображение утенка в лебедя не остается незамеченным, а мальчик, разумеется, прекрасно видит это, и старается с удвоенным рвением, дефилируя в нижнем белье по дому, вызывая более чем однозначные мысли и желания. Умело скомпилированные образы, уместно подобранный парфюм — и где только всему этому научился? Стефан отнюдь не железный, и его выдержке тоже есть предел. Он никогда не считал себя образцом добродетели и, как и все обычные люди, был подвержен импульсивным, необдуманным поступкам. Интрижек в его жизни было достаточно, и совесть никогда сильно не мучила за редкие одноразовые связи. Но этот мальчик стал для него исключением. Светлый и теплый, солнечным лучом проникший в его жизнь, обезоруживающей улыбкой и своей душевностью, он заставил его открыться, и ниточка доверия, что протянулась от одного к другому, становится слишком важна, чтобы неосторожным движением порвать то, что возникло между ними за все это время. Риск слишком велик, и, если Стефану необходимо надеть маску полной невозмутимости и напускного безразличия, он сделает это, в попытках предотвратить неизбежное и сохранить нечто особенное между ними. Но получается не всегда успешно, судя по доброй усмешке и проницательным взглядам Питера. Столько лет совместной работы и дружбы — тот видит его насквозь, но предпочитает не вмешиваться, хотя Стефан не раз порывается спросить у него совета. Пространно, ничего не говоря прямо, получить хоть какое-то подобие напутствия. Но Питер только качает головой, делая вид, что не понимает, о чем речь, предоставляя ему самому во всем разбираться. В тот вечер после ужина он впервые чувствует, что стертая грань и переход черты — лишь вопрос времени. Момент с падением Дениса, его близость, дыхание, облачком пара сорвавшееся в дюйме от его губ — все это кружит голову, пьянит сильнее вина, заставляет на какое-то короткое мгновение поддаться, и он абсолютно уверен: если бы мальчику хватило решительности, он бы ответил на поцелуй, посылая к черту весь мир со всеми его условностями. Всего пара слов в неуверенной попытке воззвать к их общему благоразумию, и Стефан безмерно удивлен способности Дениса принять это с достоинством и даже очень умело сделать вид, что он несколько секунд назад даже не думал ни о чем таком, переводя взгляд с потемневших зрачков на приоткрытые губы. Он должен быть горд своим учеником, должен с облегчением понимать, что они все еще могут балансировать на грани, но вместо этого испытывает неловкость и легкое разочарование. Придать голосу бесцветности не составляет труда, куда сложнее убедить себя, что он поступает правильно, пытаясь отрицать очевидное. Как бы он ни хотел, назад дороги нет, и оба это прекрасно понимают. Понимают и молчат. Только вот Денис оказывается смелее его. Или безрассуднее, что куда вероятнее, учитывая возраст. С приездом Джонни жизнь Стефана осложняется в десятки раз. Между этими двумя находиться почти невозможно, это изматывает — отдергивать одного и успокаивающе смотреть на другого в бесплодных попытках заставить обоих сосуществовать мирно. Он сам давно привык к эксцентричному поведению друга, но Денис вспыхивает за секунду, и словесные перепалки превращаются в хождение по лезвию ножа. Что один начинает, то продолжает второй, оба сцепляются по поводу и без, но удивительно то, что они не дают этому зайти слишком далеко, не скатываются до откровенных оскорблений. Но больше всего выводят из равновесия собственные чувства. Стефан постоянно ловит себя на потребности касаться чаще, чем это дозволено, взгляды становятся почти постоянными, а близость более чем необходимой. Денис продолжает свои неловкие и, в то же время, потрясающие провокации, и это не проходит для него без последствий. Джонни так и норовит поддеть его, прекрасно все замечая, и шепчет что-то про химию и плавящийся под лезвиями лед. Подтрунивает, когда они вдвоем, интересуется, подоткнул ли он одеяло своему мальчику, а Стефан ведется, действительно представляя себе подобные картинки. Засыпать и просыпаться вдвоем. Сцеловывать снежинки с румяных прохладных щек, возвращаясь поздно вечером с тренировок. Зарываться ладонями в копну русых волос, пропуская пряди сквозь пальцы. Ласкать совершенные изгибы юношеского тела, и дьявол знает, что еще делать — идти до конца и представлять более откровенные сцены он не решается, всерьез опасаясь за свою выдержку и годами тренируемый самоконтроль. Когда он отвлекается делами насущными и постановкой номера для шоу, ловя такой необходимый и успокаивающий дзен, внезапно происходит это. Глаза Дениса сверкают ярче самых ярких звезд, он откатывает короткую программу так, словно от этого зависит вся его жизнь, словно это последний шанс сказать о чем-то сокровенном посредством движений, без слов, взмахами рук, идеальными и мягкими вращениями, выверенными, точными прыжками. Когда его мальчик приземляет четверные сальхов и тулуп, сердце Стефана пропускает удар или вообще перестает биться. Он буквально читает то, что пишет его мальчик на льду. И это с такой силой ударяет по натянутым нервам, что он задыхается, чувствуя, что до шага за грань остается совсем немного. Готов в то самое мгновение признать все открыто, готов наплевать на все рамки, только чтобы Денис так отчаянно перестал добиваться того, что и так принадлежит ему. Признание. Восхищение. Любовь. Его сердце. Стефана останавливает только присутствие Джонни и все еще некоторые внутренние границы, через которые сложно переступить. Он что-то плетет про гордость: выходит смазано и не отражает и малой доли кипящих внутри эмоций. Нет сил разорвать объятия, а прикосновение губ к основанию шеи выбивает почву из-под ног, острой судорогой сводя все тело. Вейр портит все своей язвительностью, но, возможно, это даже к лучшему, потому что хоть и жестко, но возвращает его к реальности. Чуть позже он все же заставляет Стефана признаться, клешнями вытягивает то, что уже давно лежит на поверхности. Да, он влюблен. Да, он хочет. Но даже Джонни понимает, какая пропасть лежит между желаниями и возможностями. Следующие несколько недель превращаются в сплошное безумие. Денис полностью сосредотачивается на тренировках перед финалом, забывая обо всем, кроме льда, и даже если крыша Палладиума начнет рушиться, это не остановит его от оттачивания и доведения до совершенства приземления прыжков. Стефан же, наоборот, чувствует себя настолько непрофессионально, насколько это вообще возможно после очевидного признания лезвиями по льду. Он не может перестать думать об этом, не может не смотреть и не прикасаться, задерживая то руку на талии, то и вовсе обнимая Дениса без повода. Неспособность притормозить пугает, обескураживает и ставит в тупик, а его мальчик непривычно сдержан и упорно тренируется. Слишком хорошо Стефан знает, как важен финал и как важна полная концентрация, поэтому поддерживает мальчика во всем, старается помочь, приободрить и направить. И он преуспевает в этом, ни словом, ни взглядом не перейдя границу, стойко выдерживает до банкета, полагая, что и дальше сможет придерживаться той же стратегии. И Боже, как это наивно с его стороны. Потому что все, чего он желает в этот момент — со всей силы выдернуть своего мальчика из толпы виснущей на нем молодежи, утащить в свой номер, засунуть под одеяло и никогда больше оттуда не выпускать. Когда Юзуру обнимает Дениса за плечи, улыбаясь той самой чуть смущенной, очаровательной и мягкой улыбкой, сочетающей в себе все то, от чего миллионы готовы упасть в обморок, его терпение истончается до предела. До этого дня он не замечал за собой особых собственнических замашек, да и ревность считал лишней тратой нервов, но одна мысль о том, что Денис способен поддаться нечеловеческому обаянию Ханю, доводит его до зубовного скрежета и потери еще одной капли самообладания. И все же он пытается дышать глубоко и ровно, стараясь убедить себя в том, что мальчику необходимо общение, а банкеты — это единственное время, когда все фигуристы после соревнований могут сбросить нервное напряжение, быть собой, общаться в тесном кругу, веселиться, в общем, делать все то, что обычно делают молодые люди в их возрасте. В конце концов, он еще очень хорошо помнит, что вытворял сам в компании Брайана и Джонни на подобных мероприятиях. Внезапно возникшая рядом с ним Каро как всегда ослепительна, и лишь одна ее теплая улыбка способна поднять настроение. Она увлекает Стефана разговором, а чуть позже к ним присоединяется Миша Ге, чтобы обсудить возможность поработать над хореографией в одном из номеров предстоящего шоу. Проходит не более получаса, прежде чем он отходит в сторону, выискивая взглядом своего подопечного сквозь шумную веселящуюся толпу. Странное, нехорошее предчувствие он ощущает еще до того, как видит небольшую кучку фигуристов, образовавшую круг в дальнем конце зала. Ноги сами несут его ближе, и почему-то Стефан уверен в том, что увиденное ему совсем не понравится. Глаза опасно прищуриваются, а ладони сжимаются, когда он понимает, что там происходит. Денис, скинувший пиджак и галстук, оставшийся в одной невыносимо обтягивающей рубашке с расстегнутыми верхними пуговицами, танцует с Юзуру, обнимая его, словно девушку, и так близко прижимает к себе, что ладонь Стефана невольно тянется вверх, чтобы ослабить галстук. Проходит еще несколько секунд, прежде чем он понимает: это не танец. Они изображают парников, где роль партнерши исполняет Ханю, а его мальчик ловко и легко, словно перышко, поднимает того в поддержке, бережно опускает. Они вдвоем изображают спираль и смеются, потом Юзу вскакивает и что-то шепчет ему на ухо, обнимая обеими руками. Денис улыбается и кивает в ответ. Толпа редеет, получив свой хлеб и зрелище, а Стефан стоит, прищурившись, и продолжает наблюдать, как эти двое о чем-то тихо переговариваются. Он из последних сил удерживается на месте, понимая, что если вмешается, то это станет фееричным публичным признанием, так как вряд ли он будет способен держать себя в руках. Ему необходимо выдохнуть и успокоиться, что он и пытается сделать, как вдруг Денис чуть отстраняется от Ханю, поднимает голову, и их взгляды встречаются. И непонятно, что мальчишка видит во взгляде Стефана, что он находит на дне янтарных с шальным блеском глаз, но в следующее мгновение на его губах появляется тень загадочной улыбки. Словно он смог увидеть то, что так давно желал отыскать, словно заметил то, что очень долго ускользало. Не переставая улыбаться, не отводя взгляда от глаз Стефана, Денис как бы случайно пробегается пальцами по запястью Юзуру, чем заставляет того наклониться, и снова что-то шепнуть ему. Стефан буквально слышит, как с хрустом и треском раскалывается и рассыпается его выдержка, а самоконтроль превращается в пыль. Провокация слишком явная и открытая, но он ведется на нее, как мальчишка, забывая, что взрослый мужчина никогда бы не позволил себе так глупо поддаться. Ярость и ревность схлестываются воедино, заставляя совершить нечто безумное, послав к черту все правила и нормы. Порывистость и импульсивность берет верх над разумом, безуспешно взывающим к спокойным и взвешенным поступкам.  — На пару слов, — голос напоминает низкий глухой рык, когда Стефан с силой дергает Дениса за собой, бросая на Юзуру нечитаемый взгляд потемневших глаз. Они исчезают из зала прежде, чем Ханю успевает усмехнуться и понимающе покачать головой. Мертвая хватка исчезает с руки мальчика только тогда, когда оба оказываются на одном из лестничных пролетов между этажами, там, где не слышно музыки и нет толпы людей, мешающей прояснить ситуацию. — В чем дело? — Денис хоть и пытается выглядеть невозмутимо, вряд ли себя таковым ощущает. — Стеф? — адреналин ударяет в голову, ему очень хорошо, но и чертовски страшно, потому что взгляд горящих, словно пламя, глаз пугает до одури сильно. Поздно приходит осознание, что не стоило доводить то, что начиналось, как безобидная шутка, до откровенной провокации. Они всего лишь прикалывались с Юзу, а идея поддеть Стефана родилась только после того, как Ханю шепнул ему на ухо, что с него кое-кто не сводит слишком однозначного взгляда. Но, пожалуй, последнее прикосновение было, и правда, лишним. Сейчас его тренер напоминал быка, а сам он был красной тряпкой. — Это как раз я хочу спросить, — низкие модуляции голоса раздаются над ухом. — Что. Ты. Творишь? — четко, с расстановкой, почти по слогам. — Н-ничего? — N’ose pas me mentir, Denny. Денис буквально чувствует, как слабеют его ноги, как подгибаются колени от этих вибрирующих грозных интонаций. Подушечки пальцев немеют, дыхание сбивается, он безуспешно ловит приоткрытыми губами воздух, пытаясь за несколько секунд выбрать одну из двух возможных линий поведения: продолжать провоцировать или признаться? Первая до чертиков опасна, а на вторую едва ли хватит смелости. Ощущая дрожь мальчишеского тела, Стефан чувствует, как тот теряется под его напором, и прижимает к стене еще сильнее, не давая ни физически, ни ментально уйти от ответа. Ему необходимо это, чтобы понять, в каком направлении двигаться. Имеет ли он право на то, чтобы перейти черту? Он не хочет решать за двоих. Он может быть хоть сто раз пленен и влюблен в это солнечное недоразумение, но здесь и сейчас это ему тридцать два, и у него должно быть достаточно здравого смысла, чтобы дать мальчику выбор. — А как еще я мог заставить тебя сделать то, что ты… делаешь сейчас? — и Денис решается. Он выбирает единственно верный вариант. Говорить правду. — Ты делаешь вид, что ничего не происходит. Но это происходит, и я… Я просто хотел, чтобы ты наконец заметил. Заметил то, что я, черт возьми, уже несколько месяцев пытаюсь показать, — он шепчет упрямо и смело и смотрит в глаза, каких бы сил это ему не стоило. Наклонив голову, Стефан касается губами его виска и улыбается, ощущая, как учащается пульс. Его мальчишка так прекрасен сейчас, в это мгновение, такой храбрый в своем признании и одновременно пылающий до самых кончиков волос. Он понимает, что вряд ли поступает честно и по-джентльменски, де-факто заставляя Дениса первым произнести все это вслух, обличить чувства в слова, но успокаивает себя тем, что просто обязан дать ему самому возможность решать, так ли нужен этот последний шаг, та самая точка невозврата, после которой все точно изменится. — Я заметил. Почти сразу же, — выдыхает он, легонько сдувая в сторону щекочущие нос пряди. Какое-то время Денис растерянно молчит, сопит немного обиженно, это заметно по раздувающимся ноздрям, и весь он сейчас напоминает Стефану сказочного дракона из книг Джона Толкина. Только что огнем не дышит. — Тогда почему ты не дал понять сразу? Ну, что я тоже… тебе небезразличен, — тихо спрашивает он, ерзая между ним и стеной, видимо, решая: придвинуться ближе или же оттолкнуть? — А как ты думаешь, mon enfant déraisonnable? — Я не ребенок! — Хоть не споришь с тем, что неразумный, — Стефан тихонько посмеивается, но мальчик смотрит на него с таким серьезным выражением лица, что приходится кивнуть и все же ответить. — Думал, что у тебя это пройдет. Мне ведь тоже было восемнадцать, и я знаю, как это бывает. Но упрямства тебе не занимать, и после того, как ты начал изображать из себя модель Dior, я просто сдался и пытался хотя бы не реагировать. А потом ты окончательно убил меня своим прокатом. У тебя крупными буквами на лице все было написано, ты знаешь? — Я этого и добивался, вообще-то, — фыркает Денис и, осмелев совсем, обнимает его обеими руками, пальцами вцепляясь в пиджак так сильно, будто боится, что все это окажется его очередным сном.  — Тогда у тебя получилось. Я понял, что после этого ты решил сосредоточиться на тренировках, и это было самым правильным из того, что ты мог сделать. Но зачем провоцировал меня сейчас? Только если между тобой и Ханю… — Нет! — он отчаянно мотает головой, еще более отчаянно стискивая Стефана в объятиях. — Это была просто дурацкая шутка. Юзу увидел, как ты на меня смотришь, и мы решили… — Довести меня до инфаркта? —… сделать так, чтобы ты заметил. Ты с Джонни тоже устраиваешь эту показуху с парным мужским, и совесть тебя совсем не мучает. — Но я с ним не флиртую и не касаюсь так интимно, Дэнни. — Это было специально. Я ничего такого не хотел, мы… — Денис выдыхает и, подняв голову, трется носом о его шею. — Это неважно. Я ответил на твой вопрос. Теперь твоя очередь. Стефан зарывается пальцами в его волосы, ласкает, молча перебирая пряди. Не может отказать себе в удовольствии насладится этим действом, и еще ему нужно несколько минут, чтобы немного успокоить изрядно пошатнувшиеся нервы. Мальчик требует ответа прямо сейчас, и Стефан знает, что избежать этой темы ему не удастся. Лишь бы не успеть наделать еще больше глупостей. Возможно, он уже поступает опрометчиво, так как их отсутствие давно могли заметить. — Я не уверен, что нам стоит это делать. — Стеф!.. — возмущенно-разочарованный выдох. — Подожди. Дослушай, — он чуть отстраняет от себя Дениса и прикладывает палец к его губам. — Ты ведь должен понимать, что мы не сможем постоянно скрываться. Рано или поздно кто-нибудь что-то заметит, и твое имя будет полоскать желтая пресса, а это не то, чего бы я желал для тебя. — А Джонни? И Адам? И Эрик. С их именами и карьерой все в порядке. Да, возможно, их обсуждают, но… — Дэнни, — вздохнув, Стефан качает головой, не зная, как объяснить этому ребенку, что ему плохо от одной только мысли о том, с чем тому предстоит столкнуться, если они не будут достаточно осмотрительны. — Я не хочу, чтобы тебя это коснулось. Дело не в моих к тебе чувствах, а в том, что я пытаюсь защитить тебя. Хочу оградить от ненужного давления, в спорте и без того хватает напряжения. И если есть хоть малейший шанс, оставить все, как есть, то… — Нет, — в подтверждение своей решительности с упрямством идти до конца, Денис впивается зубами в тонкую кожу на его шее, оставляя едва заметный след. Стефан шипит сквозь зубы и открывает рот, чтобы возмутиться, но ему не дают этого сделать, отзеркаливая жест с пальцем, приложенным к губам. — Ни за что. И я сам вполне способен принимать подобные решения. Мы будем осторожны. Я буду осторожен, обещаю. Тебе не придется меня одергивать или напоминать о правилах. Я уже не ребенок, хоть ты меня таковым и считаешь. — Когда ты успел стать таким взрослым, mon trésor? — в тот момент, когда палец попадает в плен горячих и влажных губ, Денис забывает, как дышать. Язык скользит по фалангам сверху вниз, а Стефан смотрит в глаза, не отводя взгляда, и это едва ли не самое интимное и эротичное, что он когда-либо чувствовал. Ноги уже давно стали ватными, и он думает, что упал бы, если бы так крепко не вцепился свободной рукой в плечо Стефана. В голове все плывет, кровь шумит в висках, и единственной связной мыслью звучит одна из самых желанных фраз, что он мечтал произнести. Хрипло, вибрируя согласными, на выдохе. — Embrasse-moi, Stéphane. Стефан отрывается от пальцев и смотрит на мальчика долгим, пристальным взглядом темных, расширившихся почти во всю радужку зрачков. То, что играет на его губах нельзя назвать полноценной улыбкой — это нечто хищное, опасное, но не пугающее. Не такое пугающее, каким был его взгляд после провокаций. В этом несколько зверином изгибе губ таится странное обещание, едва уловимое, но почти осязаемое. Если до этого момента Денису необходимо было услышать словесное подтверждение чувств, и он чуть не задал прямо наивный вопрос, то сейчас эта необходимость истончилась, растаяла и исчезла — вряд ли слова сказали бы больше, чем один этот взгляд. Восхищение. Уважение. Забота и желание оберегать. Желание обладать. Нечто большее, чем влюбленность. Глубже и сильнее. И Денис отвечает ему мягким и теплым взглядом, вкладывая в него все, что мог бы сказать. Все ответные чувства, все надежды, мечты, воспроизводя в памяти все моменты их близости. Смех на двоих, вечера на диване с кружкой какао, запах хвои и ванили, улыбки, подаренные друг другу, прикосновения — случайные и не очень, мгновения приятной, успокаивающей тишины, звучание музыки и то, без чего оба не могли жить — хруст ледовой крошки, вылетающей из-под лезвий на тренировках. Когда один показывал, а второй повторял, беспрекословно доверяя ему во всем. Прикосновение губ к губам в каждом из них отзывается приятной волной мурашек, пробегающейся по всему телу. Стефан хочет все сделать правильно, быть нежным и неторопливым, но Денис слишком порывист и слишком долго этого ждал. Он требовательно пробегается языком по его губам, вызывая сдавленный выдох, и мужчина сдается, углубляя поцелуй. Прохладными пальцами он касается пылающих щек, очерчивает линию скул, пробегается подушечками по подбородку. Такая простая, безыскусная ласка, но этот момент волшебный от смешанного дыхания на двоих. От нежности, сквозящей в каждом жесте, от особой гармонии, возникшей между ними с самого начала. Чуть резкие неопытные движения легко погашаются уверенной мягкостью, а громкие выдохи прикосновением губ к губам. Наверное, им обоим начисто сносит крышу, весь мир исчезает, реальность перестает существовать. Они не слышат ни звука шагов, ни шепота Хави и Юзу, совершенно случайно здесь оказавшихся. Парни улыбаются, понимающе переглядываются и тихонько уходят, незаметно держась за руки. Кому как не им знать, что этот момент слишком ценен, а окутывающее волшебство первого раза неповторимо и совершенно. На темном лестничном пролете еще долго будут слышны прерывистые выдохи и едва различимый шепот — несколько самых первых и самых важных слов.