***
Стефан не чувствует ног, грудь вздымается быстро и часто, руки предательски подрагивают от нетерпения, и невыносимо хочется пробежаться подушечками пальцев по разгоряченной влажной коже. Он изо всех сил стискивает чехлы, чтобы хоть как-то отвлечься, пока его мальчик еще на льду, горячий, счастливый, невероятно прекрасный в этот момент. Денис докрутил и идеально приземлил оба четверных прыжка — тулуп и сальхов, и может гордиться собой так же, как гордится им его тренер. Радоваться своим победам, когда ты соревнующийся спортсмен — это одно. Но то, что чувствуешь, когда твой ученик выполняет все чисто, красиво и без помарок, при этом получая от тяжелого проката фантастическое удовольствие, вряд ли получится передать даже самым красочным набором слов. Стефан ощущает себя парящим где-то высоко над землей, и огромных усилий ему стоит не дать отразиться на лице всему, о чем он сейчас думает. Впервые камеры мешают особенно сильно. Денис подъезжает к бортику, уставший и раскрасневшийся, но такой невозможно счастливый, что он не выдерживает. Наплевав на чехлы, на дурацкие камеры, Стефан чуть ли не со всей силы дергает его к себе и крепко обнимает, утыкаясь носом куда-то в изгиб шеи. И в это короткое мгновение все вокруг перестает существовать, словно на них двоих сверху опускается эфемерный купол, заглушающий все звуки, отделяющий их от остального мира. Голова кружится у обоих, у мальчика все еще сбито дыхание, но он готов собственноручно убить того, кто помешает им в эти секунды. Это их момент, только их. Тактильный контакт необходим им до звездочек перед глазами, ладони стискивают пальто, притягивают ближе, а нетерпеливые пальцы в ответ пробегаются по позвоночнику вверх, по шее, ероша влажные волосы, зарываются в них, вызывая едва слышный судорожный выдох. Сейчас нет слов, нет возможности и желания произнести очевидное. Да и нужны ли слова, когда за них слишком красноречиво и выразительно говорят движения их тел? Осторожно, почти незаметно потереться носом о шею — «Ты был невероятен». Легкое дыхание у виска и сжать чуть крепче — «Спасибо, я старался, очень». И тут же успокаивающе скользнуть ладонью по мягкой ткани пальто, вверх-вниз, ощущая легкую дрожь — «Ну, ты чего? Успокойся, я в порядке». Ответный выдох-усмешка, щекочущая шею — «Знаю. Но я всегда волнуюсь, привыкай». Им не нужны слова, лишь взгляды, улыбки, касания, оттенки жестов, объясняющие больше, намного больше, чем они могли бы выразить вслух. Проходит едва ли больше минуты, прежде чем они находят в себе силы отстраниться, но обоим кажется, что в их личном пространстве время течет как-то иначе. Медленнее, растягивая секунды, будто специально давая возможность прочувствовать этот момент вне зависимости от всего мира. Вспышки камер возле КиКа уже привычны, как и репортеры, атакующие Дениса вопросами. Все еще взволнованный оценками и обновлением личного рекорда, ощущая невидимую поддержку в виде ладони тренера на лопатках, он кивает и пытается отвечать спокойно и ровно, и ему это даже почти удается. По крайней мере до тех пор, пока ладонь не скользит выше, а большой палец не проходится по позвоночнику, вызывая волну неконтролируемых мурашек. Стефан улыбается одними глазами, в уголках которых снова появляются очаровательные морщинки-лучики, придающие его взгляду еще большей мягкости и выразительности. Теплые пальцы поправляют ворот пиджака Дениса, подцепляют выбившуюся из-под него цепочку с подвесками и аккуратно перемещают туда, где она и должна быть — спрятанная от посторонних глаз, ближе к сердцу. Тот запинается на простейшем вопросе, невольно переводя взгляд на тренера, который смотрит на него откровенно и жарко, словно кроме них здесь больше никого нет. Поправив цепочку, пальцы медленно скользят вверх, потирают ключичную впадинку, и от всего этого мальчика начинает потряхивать еще сильнее. Финальным аккордом, будто ударом, выбивающим разом все дыхание, становится легкое касание большого пальца к Адамову яблоку. Стефан стирает капельку пота, чуть надавливает, заставляя невольно сглотнуть, и смотрит таким потемневшим взглядом, что у Дениса просто подкашиваются ноги, а все ясные мысли шальным туманом начисто вымывает из головы. В этом взгляде, обращенном к нему, столько полутонов, оттенков — такой глубокий, бушующий эмоциональный коктейль, что он готов поспорить: на камеру все это будет более чем заметно. Слишком опасно, неосторожно, и, раз уж на то пошло, из них двоих это Денис должен быть более несдержанным. Но Стефан творит такое и смотрит так, что, кажется, им вообще не потребуется каминг-аут. Внутри все горит, разливаясь жарким огнем, сводит острой и сладкой судорогой, и он готов душу продать, съесть коньки или прыгнуть четверной аксель, лишь бы Стефан не смел останавливаться, и чтобы каждую минуту в его взгляде он мог улавливать любой из оттенков испытываемых им эмоций. К счастью для обоих, репортеры не акцентируют внимание на происходящем, вероятно списывая все это на адреналин в крови после проката. И, прежде чем его тренер успеет сотворить еще что-то более неразумное, Денис ретируется в раздевалку, оставляя того в одиночестве, на растерзание камер и микрофонов.***
Стефан влетает в раздевалку стремительным вихрем, и дверь с громким хлопком закрывается, чтобы снова разделить пространство на «только мы» и «весь остальной мир». Денис даже не оборачивается: нотки знакомого парфюма шлейфом разносятся по замкнутому пространству, щекочут нос и дразнят, а ведь он сбежал сюда в надежде, что несколько глубоких вдохов и полное одиночество помогут ему успокоиться, не натворить глупостей, но как же это было бессмысленно и бесполезно. Он еще не успел снять коньки, просто сидит на скамье и старается выровнять сбившийся сердечный ритм. Но стоит ему поднять голову, как он замечает в глазах Стефана все тот же блеск, слишком яркий и полыхающий, а вид одних только приоткрытых губ уже с легкостью способен свести с ума. Для него это все немного чересчур, потому что собственное состояние — волнение, возбуждение, трепет и неиссякаемое желание прикосновений — до сих пор бьет по нервам так, что уже почти наплевать на осторожность. Ладони замирают на шнурках, когда Стефан делает шаг. Еще шаг. Медленный, беззвучный, словно кот мягкими лапками бесшумно ступает по ковру. В каждом движении — особая, магнетичная пластика, и лишь прерывистое, неровное дыхание приоткрывает и показывает, что он балансирует где-то на грани. Денис знает это его состояние, успел уже словить последствия такой вот обманчивой мягкости, грации пантеры перед прыжком. Это понимание страшно, пугающе и безумно волнует, и тело совершенно однозначно реагирует на близость этого невозможного человека. Но вот того, что происходит в следующее мгновение, он не ожидает никак. Оказавшись рядом, Стефан опускается перед ним на колени и мягко, но требовательно отводит его ладони от коньков. — Что ты… — он хочет спросить, что тот собирается делать, хочет предупредить, что сюда в любой момент кто-нибудь может войти, хочет… Но голос не слушается, срывается, и получается только на выдохе: — Стеф? Но тренер лишь качает головой и тянет за один конец шнурка, очень медленно, словно хочет вместе с ними растянуть временные нити, секунды и минуты, которые будут принадлежать только им. Вторая ладонь уже касается колена, спускается ниже к голеностопу, разминает ощутимо, но не сильно — чтобы расслабить, а не травмировать мышцы. Хотя это больше похоже на странную ласку, потому что движения кажутся более чувственными, с подтекстом и всевозможными оттенками. Пальцы касаются освобожденной стопы, согревают, растирают осторожно и уверенно, и Денис выдыхает сквозь зубы, полностью теряясь в нахлынувших ощущениях. Контраст движений приносит наслаждение, но не дает расслабиться, только еще больше распаляет, а осознание того, что они заняты всем этим в общей раздевалке, заставляет адреналин снова вскипеть в крови, ударяя в голову ярким алым маревом. В какой-то момент он совсем теряет контроль над собой и тянется к Стефану, чтобы унять вспыхнувшую жажду прикосновений. Чтобы провести подрагивающими пальцами по часто бьющейся венке на его шее, ощутить успевший нагреться от кожи метал подвески, чтобы дернуть вверх, притянуть и сделать что-то из того, что поможет развеять это невыносимо-сладкое безумие. Мальчик отчаянно нуждается хоть в чем-то большем, чем просто касания, которых с каждой минутой ему хватает все меньше для ощущения полной накрывающей эйфории. Но его руку перехватывают еще до того, как он успевает ощутить прикосновение. Стефан поднимает глаза, и этого хватает, чтобы подавиться вдохом. Зрачки — темные-темные, опасно расширенные во всю радужку, губы — приоткрытые и сухие от частого, сбившегося дыхания. Во взгляде полыхает такой огонь, что Денис вообще не представляет, как тот еще может удерживаться на грани, потому что его самого беспощадно ведет и трясет мелкой дрожью. Вероятно, этот вопрос слишком явно отражается на его лице, потому как в следующее мгновение Стефан очень тихо и хрипло выдыхает: — Не трогай. Иначе до номера ты не дойдешь. И ему ничего не остается, кроме как послушно кивнуть, с трудом удерживая себя, чтобы не поддаться соблазну проверить, на что способен его тренер в таком состоянии. Проверить, что случится, если сорвать, разбить и раскрошить остатки его выдержки парой уверенных прикосновений. И все же Стефан слишком хорошо его знает, поэтому, все еще крепко держа его за запястье, он медленно опускает ладонь на скамью, своими пальцами фиксируя ее, заставляя сжать край. То же самое проделывает со второй ладонью, и только убедившись в том, что Денис не станет предпринимать изощренных попыток добить его самоконтроль окончательно, он начинает расшнуровывать второй конек. Когда все те же манипуляции проведены со второй ступней, Стефан чувствует, что до опасной черты осталось едва ли так уж много. Голова идет кругом от реакции его мальчика, от собственного состояния и, конечно, от того, что он позволяет себе творить в почти публичном месте. К своему стыду приходится признать: Денис способен проявить гораздо больше осторожности и благоразумия, чем он сам. Даже в пору своей бурной юности он не сходил с ума настолько ярко и безбашенно, как сейчас, когда раскрасневшийся, смущенный и невероятно соблазнительный мальчик доводит его до легкого помешательства. Поднявшись на ноги, Стефан едва ощутимо касается его пылающей щеки, скользит пальцем по его губе и, развернувшись, направляется к выходу, потому что еще хоть одно мгновение — и ему точно сорвет крышу. А этого допустить он никак не может. — Одевайся, Дэнни. Я жду у выхода, — мягкие и вибрирующие интонации доносятся прежде, чем дверь успевает захлопнуться. Денис еще долго не может пошевелиться, продолжая цепляться пальцами за край скамьи, отсчитывая удары сердца, пытаясь обрести хоть какое-то подобие спокойствия.***
Стоять на пьедестале выше всех, сжимая золотую медаль, Денису привычно, хоть он и считает, что к этому привыкать опасно и лучше не стоит. Больнее падать. Но в этот раз он чувствует все совершенно иначе, намного, намного сильнее. Когда голова склоняется, чтобы удобнее было надевать ленту, когда холодный золотой металл обжигает грудь через ткань костюма, когда пальцы, словно не веря, ощупывают, трогают медаль — все ощущается острее, объемнее, глубже. Это не Челленджер категории «B», это золото Чемпионата Европы. Его первое золото такого уровня. За спиной вырастают невидимые крылья, внутри все сладко трепещет, и счастьем светятся глаза, когда играет национальный гимн, когда флаг страны развевается выше всех, вознося и его самого куда-то очень-очень высоко. Денис сжимает в ладони медаль, и взгляд его устремляется к одному единственному человеку, без помощи и поддержки которого он не смог бы пройти этот путь. Эта дорога была бы пуста, холодна и терниста, если бы не тот, кто своей мягкой улыбкой, ярким блеском миндальных глаз почти всегда чуткостью, но иногда строгостью с упорством вел его к победе. В размерах Вселенной их общая дорога только началась, а доверие, привязанность и что-то очень глубокое и личное крепкой нитью протянулись от одного к другому, скрепляя, связывая во множество разнообразных, крепких и прочных узелков. Кажется, в Японии существует подобное искусство связывания, и называется оно «шибари». Скользя по льду, Денис не чувствует ног. Он будто летит парит над ним, и выросшие крылья почему-то все меньше кажутся ему метафорой. Полярные эмоции подобные ледовой крошке способны разорвать на мелкие частички, в голове легко и пусто, а сердце загнано стучит в груди. Гордость мешается с благодарностью, радость с желанием разделить свою победу на двоих, щеки пылают от волнения, и сейчас он способен совершить что угодно, любое безумство — ему можно. Этот день по праву принадлежит ему. Им. За несколько метров до бортика он притормаживает, сбрасывая скорость. Идея, внезапно пришедшая в его голову, далеко не безумная, скорее, в порядке вещей, но он знает, что это — правильно. В этот момент ему кажется, что поступить иначе просто невозможно. Одним крохотным жестом не выразить всю благодарность, уважение, восхищение и любовь к человеку, без которого он не представляет своей жизни, но он знает, что этот жест будет приятен, а больше ничего и не нужно. Быстро надев протянутые ему чехлы, Денис тянет улыбающегося Стефана чуть в сторону, чтобы не мешать другим призерам покидать лед. Его все еще потряхивает более чем ощутимо, но за три дня соревнований легкая дрожь стала привычным спутником. Он знает, что везде камеры, что нельзя делать излишне подозрительных движений, и желание ощутить знакомый изгиб губ и теплое дыхание облачком пара на своих губах он пытается подавить особенно сильно. Стефан смотрит на него с едва заметной улыбкой и недоумением, когда единственным безмолвным жестом его просят стоять и не двигаться. Подцепив непослушными от волнения пальцами ленту, Денис медленно и аккуратно снимает свою медаль, чувствуя, как сердечный ритм набирает обороты, как все сильнее горят его щеки, как дыхание учащается, и уже хочется опустить взгляд или отвести глаза — потому что все это очень пугающе лично и откровенно — но он старается смотреть смело, вкладывая во взгляд все оттенки испытываемых в этот момент эмоций. Потому что Стефан достоин такого признания здесь и сейчас, в это самое мгновение. Пусть все видят, как он гордится своим тренером, как сильно восхищен им, как много в этом неловком жесте чувств. Никто не узнает о том, что скрыто во взгляде, обращенном сейчас к теплым янтарным глазам — это только между ними, только их личное, сокрытое и сокровенное. Но пусть все видят кое-что еще, о чем невозможно молчать. Шаг — и Денис оказывается стоящим вплотную к нему. Одно движение, легкий взмах рук — и на грудь тренера опускается золотая медаль. Шаг назад, ладони вместе и поклон на японский манер, как ученик выражает благодарность своему сэнсэю. Стефан растерян, растроган, смущен и потрясающе, безоговорочно счастлив, пребывая в эти секунды в легком подобии шока. Он понимает, что нужно что-то сказать, вот прямо сейчас нужно притянуть к себе мальчика, обнять и прошептать слова благодарности и похвалы, но ему совершенно необходимо еще пару мгновений, чтобы как-то осмыслить происходящее. Почувствовать давно забытое ощущение приятной прохлады металла на своей груди, ощутить и то, как щекочет шею мягкая лента. Он еще помнит, что чувствовал, когда надевал собственные заслуженные награды, но эта медаль — она особенная. Самая особенная из всех, что у него были. Награда тренера за его труд, тяжелые будни, за нервы, волнения, отдачу. Самая ценная награда, окупающая все слезы, падения, ушибы и опускающиеся руки. И его мальчик подарил ему эту награду, сделал его таким счастливым, самым счастливым на свете в эти минуты. Стефан улыбается так открыто, искренне, так самозабвенно, будто получил не одну, а целый грузовик медалей. И у него нет сомнений в том, чтобы сделать это. Просто сделать это. Легко поднять край металла и коснуться губами прохладного золота. Она того стоит — эта медаль. Не первая золотая, но слишком ценная, стоившая невероятных усилий, добытая в борьбе их общая награда. У Дениса щемит в груди от этого жеста, сердце давно уже бьется с перебоями, а в эти секунды готово взорваться яркими искорками счастья, и сам он весь готов вспыхнуть, как горящий фитилек, только от того, что во взгляде тренера зеркально читается гордость и счастье. — Готовься. Теперь к нам точно прилипнут образы Виктора и Юри, — чуть позже шутит Стефан, когда их обоих атакуют фотографы и репортеры. — Мы будем все отрицать, — смеется Денис, приобнимая его за талию. — Чем только еще больше их распалим. Лучше будем хранить интригующее молчание — это должно сработать, — хитрая усмешка в уголках губ и ответное полуобъятие, потому что отлипнуть от своего солнечного мальчика в ближайшие пару часов у Стефана вряд ли получится.