Пять раз, когда Денис намекал, и один раз, когда Стефан позволил себе заметить

Привычная и размеренная жизнь Дениса рушится в тот самый день, когда в гости к Стефану неожиданно приезжает Джонни Вейр. Хотя, приезжает — сказано очень условно. Влетает семнадцатибальным тайфуном, принося с собой хаос и разрушения. Но абсолютно все вокруг считают Джонни милым и очень приятным. Слегка эксцентричным и, возможно, немного странным, но точно обаятельным, солнечным и веселым. Все видят умного собеседника, кумира, просто привлекательного мужчину, и только Денису достается надменный взгляд зеленоватых глаз, нескончаемые ироничные подколки и шпильки на грани фола. Вейр никогда не переходит определенную черту, прекрасно зная, где находится граница между сарказмом и откровенным оскорблением. Он очень тонко подмечает детали, не сдерживает кривой ухмылки, когда Денис, скрипя зубами от раздражения, запарывает вращение, но никогда его слова или насмешки не окрашиваются откровенным негативом. Это чертова магия вне Хогвартса, и за такое положен Азкабан. На самом деле Денис понятия не имеет, с чего вообще началась их «холодная война». То ли с нелестных комментариев о его прокате на NHK Trophy, то ли с «Fantasy on Ice», где он был вместе с тренером. Джонни тогда смерил его одним из своих фирменных высокомерных взглядов, передернул плечами и утащил Стефана веселиться, оставляя «малыша на его няню Криса». Скорее всего, именно тогда он впервые почувствовал злость и раздражение, электрическими зарядами пробегающие по всему телу, скапливающиеся в кончиках пальцев, которыми хотелось хорошенько сжать горло «мисс Принцессы льда». Уже тогда, еще не называя это чувство чем-то конкретным, он подсознательно понимал, что ревнует. Вейр отнимал у него все внимание Стефана, постоянно к тому прикасался, дотрагивался, улыбался этой своей невозможно очаровательной улыбкой, строил накрашенные глазки, а тренер только пожимал плечами и улыбался в ответ, позволяя вить из себя веревки. Это бесило. Но еще сильнее выводило из себя то, как они оба смотрелись рядом. Остальные фигуристы в шутку шептались, что под лезвиями этих двоих разве что лед не тает. А эти их парные штучки, типа поддержек и выбросов… Денис отворачивался и сжимал кулаки, стараясь дышать ровно. А потом не устоял и с хитрой насмешкой назвал подаренного ему на ЧМ игрушечного варана Джонни. Просто потому, что такой же изворотливый, с шипами и зеленый. Стефан только закатил глаза, без слов понимая пространный намек. Поведение тренера тоже порой доводило Дениса до белого каления. Тот, являясь довольно проницательным человеком, прекрасно видел эту негласную «холодную войну», но делал вид, будто не происходит ничего особенного. Умело маневрировал между другом и подопечным, лишь в особо тяжелых случаях стараясь сглаживать острые углы. По сути, он являлся неким амортизатором, от мягкого, но укоризненного взгляда которого Денис опускал глаза, а Джонни метафорически поднимал руки, сдаваясь и переставая забрасывать того своими искрометными шпильками. И ведь не сказать чтобы они так часто пересекались — всего на паре мероприятий, но и этого хватило, чтобы в итоге вышло то, что вышло. Воскресным утром Денис просыпается позже обычного, давая себе возможность отдохнуть и набраться сил. Растрепанный, в одних пижамных штанах, он спускается на кухню, но дом встречает его тишиной: эти двое, скорее всего, уже давно на льду, выкатывают синхронно парный номер для шоу. Немотивированное, иррациональное раздражение снова вспыхивает противным обжигающим огоньком где-то внутри, заставляя дернуть дверцу холодильника сильнее, чем необходимо. Креветки и рис не вызывают вдохновения, а расшалившееся воображение подкидывает одну за одной картинки, где Джонни прижимается к Стефану близко-близко, их пальцы переплетены, сердца стучат в унисон, и вырывающееся облачками пара дыхание смешивается воедино. Денис моет посуду со спринтерской скоростью и в следующую минуту, перепрыгивая через ступеньки, несется в спальню, чтобы одеться и подхватить сумку с вещами. Глупо, очень глупо, неразумно, по-детски эгоистично. Сам понимает, что все это так, но дурацкая ревность так сильно впивается когтями в душу, царапает и разрывает, что никаких сил нет сопротивляться. Все доводы рассудка о том, что Стеф и Джонни друзья уже много лет, что между ними ничего нет и быть не может, рассыпаются в пыль, стоит только вспомнить их вчерашние обнимашки на диване за просмотром какой-то комедии. Отговорку, почему он не сидит дома, не рисует и не рубится в любимые игры, придумать не так уж и трудно. До ФГП остается не так много времени, и Денису необходимо использовать любую свободную минуту для тренировок. Он сомневается, что они в это поверят, но надеется, что им хватит тактичности, чтобы не обсуждать это. Ладно, хватит только Стефану. Но подколки Вейра он как-нибудь переживет. В Палладиуме ожидаемо пусто. Обычно крики детей доносятся из разных уголков коридора, но сегодня здесь непривычно тихо. Только с катка слышны звуки музыки, и Денис одним лишь усилием воли заставляет себя не рвануть туда сразу же. Идет в раздевалку, стараясь контролировать сердцебиение и не дать неровному румянцу окрасить щеки. Самовнушение помогает так себе, поэтому коньки зашнуровываются правильно лишь с третьей попытки. Кажется, этим двоим на льду более чем весело. Джонни танцует под Леди Гагу, Стефан смеется, пытаясь повторять за ним. Они с легкостью подстраиваются под движения друг друга, находят общий ритм, и, черт возьми, эти переплетенные пальцы и тот самый дурацкий выброс с подкруткой заставляют Дениса скрипнуть зубами. Он стоит у короткого бортика за ограждением так, что если специально не вглядываться, его невозможно заметить. Логика молчит, а вот злость снова взвивается огненным монстром. Нет, так нельзя. Стефан всегда говорит ему о холодной голове, об умении контролировать свои мысли, и ему сейчас как никогда нужно успокоиться. Вдох, еще вдох и выдох. Он выходит на лед, обозначая свое присутствие. — Денис? — Стефан удивленно вскидывает брови. — О, наше юное дарование проснулось, — от улыбки Джонни мурашки бегут по коже, и Денису очень хочется притормозить перед ним так, чтобы крошка из-под лезвий оказалась на его лице. — Доброе утро. Хочу пройти короткую еще пару раз, — он смотрит только на тренера и считает вдохи и выдохи. Раз. Два. — Стеф? Тот вглядывается в него внимательно, с легким прищуром, и снова этот ищущий пристальный взгляд. Будто не верит. Может, это на самом деле и так, Денис не умеет лгать слишком убедительно. Мама в детстве говорила, что у него крупными буквами на лбу написано «врунишка». — Да. Конечно. Мы уберем музыку, если тебе… — Все в порядке. Я не хотел вам мешать. — Лжешь, — Вейр скалится слишком довольно и слишком проницательно, но, получив один из фирменных укоризненных взглядов из арсенала Стефана, только пожимает плечами и, оттолкнувшись, скользит по льду в противоположном направлении, дернув того за руку, чтобы не отвлекался от репетиции. Денису не стыдно. Не в этот раз. Он смотрит в глаза тренера прямо и смело, с каким-то ощутимым вызовом, с решительностью и упрямством носорога, словно что-то задумал. Возможно, так и есть, вот только сейчас не самый подходящий момент для осуществления, он это понимает, но ничего не может с собой поделать. Все стало так сложно, когда в их работу вмешались его чувства. Когда эмоций стало слишком много, чтобы адекватно воспринимать реальность. Это могло окончиться крахом всего, но Денису хотелось верить, что есть и другой выход. Менее травмирующий, более приемлемый. Правда, для этого необходимо согласие обоих, а не только его односторонняя влюбленность. — Я все-таки уберу музыку, — в голосе Стефана явно слышны нотки растерянности, которые он не успевает скрыть. — Все в порядке? Мне кажется, лучше тебе сегодня отдохнуть. — Все хорошо, правда, — на мгновение раздражение и злость отступают, он улыбается ему тепло и мягко. — Вот увидишь, у меня получится. — Получится что? Но Денис разворачивается во вращении, посылает ему воздушный поцелуй и укатывает на другую половину катка, чтобы разогреться. Улыбается, успев заметить, как сверкнули глаза тренера. Около получаса они проводят порознь. Стефан с Джонни — на одной части льда, Денис — на другой. Когда дыхание становится ровным, а сердце перестает так сильно частить, он понимает: пора. Звуки музыки хоть и не звучат из колонок, но она отдается в мыслях и в каждом движении, скользит вместе с ним, перетекая из одного элемента в другой, и лезвия вторят ей приятным скрипом по льду. Вращение, дорожка шагов, все выверено и точно, но в каждом повороте своя эмоция, взмах рук, словно крыльев, плавно и гибко. Тройной лутц-тройной тулуп в каскаде, выезд мягкий-мягкий, с такой легкостью, какая вряд ли у него получалась на соревнованиях. Денис знает, почти физически ощущает на себе взгляд Стефана, и это то, ради чего он старается — горы свернуть, но показать, что он может. Что лучше. Чтобы Стеф гордился им, гордился так сильно, что… Вдох-выдох. Глубокий вдох. Аксель в три с половиной выходит почти идеальным, чуть дрогнула нога на выезде. Он не позволяет восторгу взять верх над сознанием, вращаясь в либеле. Не сейчас, слишком рано. Взгляд, прикованный к нему, будоражит, подстегивает, и так сложно оставаться собранным, так сложно дышать. Вдох-выдох. Мелодия звучит в нем самом, и вот он уже художник, старательно пишущий портрет, но вместо Марии Магдалины на ледовом холсте проступает совершенно иной рисунок. Каждое движение лезвия, каждый взмах руки выводит образ его «Тоски» — человека, что стал для него безмерно дорог. Одно скольжение — и с кончиков пальцев, будто бы с кисти, срывается штрих. Вращение — обвод контура, легкая волна, с любовью закрашенные линии. Тройной флип такой же чистый, как и небо на фоне портрета. Так и должно быть, когда ты влюблен, когда крылья поднимают тебя так высоко, что хочется объять весь мир. Дышать почти невозможно от одной только мысли, что даже Джонни замер рядом со Стефаном, и оба они не смеют пошевелиться, безотрывно следя за ним. Кораблик чуть менее эффектный, чем всегда, но сейчас это не столь важно. Денис до одури хочет показать, на что способен, и это все кипит в нем, адреналиновым ударом отдаваясь не только по нервам, но и по бешено бьющемуся сердцу. Он повторяет некоторые элементы из первой части программы и набирает скорость перед прыжком. Вдох. Зубцом в лед, он взлетает так, что темнеет перед глазами. Раз. Два. Три. Четыре. Выдох. Приземление с тулупа неровное, шаткое, но без падения. Руки и ноги потряхивает, но он не готов сдаться так просто. «Тоска» все продолжает звучать в его голове, как и художник продолжает прорисовывать детали, делая последние штрихи, завершая образ. От вращений кружится голова, и, кажется, он никогда еще не чувствовал себя таким: одновременно летящим и вымотанным. Еще один взмах кистью — без него портрет выглядит неполным. Движение за движением, Денис перестает ощущать взгляд, полностью концентрируясь на дыхании и технике. Заход на прыжок с разворота. Вдох. Смотри на меня. Я не хочу быть, как ты. Я хочу быть собой, и чтобы ты был рядом. Будь со мной, гордись мной. Посмотри, что ты делаешь со мной. Как вдохновляешь меня. Каждый день. Каждую минуту, когда мы вместе. Открой глаза. Позволь мне чуть больше, чем всем. Я буду гореть для тебя. Вдох. Раз. Два. Три. Четыре. Выдох. И приземление без падения. Четверной сальхов совсем не идеален, ногу сильно повело, но он его вытянул. С завидным упорством, с упрямством, добил. Денис заканчивает программу вращением, хотя чувствует, что еще движение — и он позорно рассыплется в пыль на льду: мышцы болят, все болит, и он смертельно устал. На катке тишина. Вейр молчит и даже не улыбается, только снова передергивает плечами. Но на его лице сейчас нет ни раздражения, ни заносчивости, ни привычного высокомерия. Если бы Денис знал его чуть лучше, то, вероятно, понял бы, что таким образом Джонни пытается не выдать настоящих эмоций. Одобрение, уважение, возможно, признание таланта. Он не испытывает неприязни к этому мальчишке, как могло показаться со стороны. Подколки и сарказм — отличный способ держать в напряжении и не давать расслабляться. Это подстегивает. А фигуристам нужен стимул. Денис переводит взгляд на Стефана и давится воздухом. Слишком много контраста. Растерянность и огонь, гордость и беспокойство, очарование и нечто такое, от чего внутри бабочки делают каскад из всех четверных. Это особенный взгляд, самый невероятный, и он прикрывает на секунду глаза, чтобы отложить его в памяти, чтобы запомнить этот момент как лучший в жизни. Во взгляде янтарных глаз читается многое. Слишком многое для обычных отношений «тренер-ученик». Шальной блеск, приоткрытые губы и сбившееся дыхание. Да, он много раз видел подобное в те моменты, когда Стефан был чем-то сильно впечатлен. Подобное, но не это. Сейчас это выглядит откровеннее, глубже, словно ему невольно позволяют увидеть больше, чем хотелось бы. Словно тот не может вовремя остановиться и скрыть под маской «гордость за ученика» свои эмоции. Сам момент очень напоминает сцену из «Юри на льду», когда Юри удивил Виктора четверным флипом в конце программы. Просмотр этого сериала вместе с тренером он мог бы тоже назвать одним из самых прекрасных моментов. Но лучший был именно сейчас. — Ты потрясающе справился, Дэнни, — шепчет ему Стефан спустя пару мгновений, прижимая к себе крепко, так сильно-сильно, чуть ли не до хруста ребер. — Я так горжусь тобой, — горячее дыхание обжигает шею, и нет сил удерживать на месте руки, которые с силой стискивают в ответ. Время останавливается. Нет ничего вокруг, только аромат табака и ванили, дыхание, и они вдвоем так близко. Сейчас Денис хоть и ощущает себя разбитым, но чувствует, что может сделать еще полшага навстречу. Ведь может? Совсем немного, один намек, не более. Пожалуйста. Едва только его губы касаются основания шеи в том месте, где часто и быстро пульсирует вена жизни, тишину разрывает насмешливый голос: — Эй, я все еще тут. Может, вам, ребята, снять номер? Или предпочтете топить лед своими жаркими телами? Стефан шарахается от него так резко, что Денис едва ли не теряет равновесие. И вот за этот испорченный момент на двоих его руки так и чешутся приложить Вейра об лед, причем не один раз. На короткие доли секунды взгляд вспыхивает такой сильной яростью, что все вокруг застилает алым маревом. Вдох-выдох. Это только все осложнит — если он не сумеет сдержаться. И пусть ему восемнадцать, но он вполне способен быть взрослее того, кому тридцать три. — А завидовать нехорошо, Джонни, — Денис ослепительно улыбается, ловко прокручиваясь на коньках. Пелена ярости слетает, словно ее и не было, а глаза смеются. И не понять, о чем именно он говорит: о четверных, которые Вейр так и не смог исполнить правильно, или же о них с тренером. Прежде чем тот успевает открыть рот, чтобы ответить, Стефан с силой хватает его за плечо и разворачивает к выходу. Железная хватка пальцев на плече настолько сильна, что Джонни морщится, шипит, но послушно не продолжает вспыхнувшее противостояние. — Мы пойдем переодеваться, — как можно нейтральнее бросает Стефан. — Ты еще потренируешься? — Немного, — Денис устал, измотан и доведен до крайней степени растерянности, смешанной с отголосками восторга и нетерпения. Адский эмоциональный коктейль. Он бы с удовольствием тоже пошел переодеваться и отправился домой, но какое-то странное чувство сродни интуиции подсказывает ему, что если он не хочет открытого конфликта, то лучше дать им всем возможность немного остыть. — Хорошо. Но не задерживайся, — последнее, что он слышит перед тем, как оба мужчины уходят со льда. Денис медленно скользит, пытаясь хоть как-то уложить в голове произошедшее. Признаться, о прыжках он забывает почти сразу же: ему восемнадцать, и естественно, что чувства берут верх над способностью рационально оценивать происходящее. Сейчас ему важнее понять, что делать с увиденным, с почти открытым проявлением взаимности. Почти. С таким же упорством, с каким он выкатывал свои прыжки, Стефан пытается убедить и себя, и его, что между ними ровным счетом ничего не происходит. И вот тут хочется побиться головой о любую твердую поверхность, потому что — происходит. Он еще минут пятнадцать мучает несчастный лед, скользя по кругу, но в конце концов не выдерживает и едет к бортику, надеясь, что Джонни уже успел с достоинством принять свое поражение. В раздевалке слышны голоса, он притормаживает у двери. Нужно войти и переодеться, но он замирает, прислушивается, отгоняя от себя слабые попытки совести напомнить ему, что подслушивать нехорошо. — … твой мальчик-игрушка? — Хватит, Джонни. Я отдаю себе отчет в том, что делаю. И он не мой мальчик-игрушка. — Так в чем проблема? Такой чудесный малыш, так бы и потискал его за щечки. Хотя, знаешь, нет. Он вредный, своенравный и строптивый. У меня нет в запасе столько терпения, как у тебя. — Перестань его постоянно цеплять. Я устал быть рефери между вами. Порой мне кажется, что он ведет себя куда адекватнее и взрослее, чем ты. — О, ты так мило его защищаешь. Да брось, Стеф, он не сахарный, не растает. Надо же кому-то держать его в тонусе, пока ты смотришь на него влюбленными глазами-сердечками диснеевской принцессы, при этом делая вид, что между вами ничего нет. — Между нами ничего и нет. — О да!.. — Вейр, отъебись. — Смотрите, какие слова мы знаем. А все-то думают, что ты образец рыцарской галантности и вежливости. И можешь не стараться прожечь во мне дыру, я стоек к таким твоим взглядам. — Чего ты добиваешься? — А ты? — Джонни. — Просто признай это уже, Стеф. Он. Тебе. Нравится. Ты. Его. Хочешь. — … — Молчание куда красноречивее слов. В каком-то подобии транса Денис не удерживается на месте и делает пол неосторожных шага вперед. Дверь не открывается полностью, но оглушительно скрипит, выдавая его с головой. После этого прятаться не имеет ровно никакого смысла. К тому же, основную часть разговора он и так понял. Войдя в раздевалку, он старается не смотреть в глаза обоим. На Вейра смотреть вообще не хочется, а на Стефана — нет сил. Его потряхивает от услышанного, в голове каша, в животе бабочки снова выписывают виражи и кульбиты, и в таком состоянии хочется одного — прийти домой, запереться в спальне и попытаться уложить в голове все, что произошло за эти пару часов. Он выжат, словно лимон, и, хвала небесам, ни Джонни, ни Стеф не нарушают внезапно повисшего молчания. Дома Денис воплощает задуманное: сразу же сбегает в свою комнату и не высовывает носа до самого вечера. До финала Гран-при остаются какие-то жалкие несколько недель. Разумеется, он не оставит попыток показать свои чувства, но сейчас ему нужно полностью сконцентрироваться на тренировках, отодвинув на второй план все посторонние мысли. Возможно, ему стоит еще раз… Глаза закрываются, и он засыпает прежде, чем успевает додумать эту мысль.