Послесловие

Акбулог

Мой сын, сияя от радости, забирается с ногами ко мне на постель, обнимает меня за шею и счастливо улыбается. — Мамочка, я так рад, — шепчет он мне на ухо, — что вы вернулись! Он еще крепче прижимается ко мне и целует меня в щеку. Я глажу его по голове и целую в лоб. — Миленький ты мой, — тихо говорю я, — ты соскучился, да? — Очень! Больше не уходите так надолго, ладно? Я рассеянно киваю и вновь ласково треплю по волосам. Сыночек мой, родной, какое счастье, что я вижу его снова, могу обнять, поцеловать. Я ведь уже и не надеялась на такое чудо! — Кайт, — Рейвен решительно подходит к постели и строго смотрит на брата, — тебе позволили побыть с матушкой ровно пять минут! А прошло уже больше получаса, идем, она еще не совсем выздоровела, ей нужно отдохнуть. — Ну еще чуть-чуть! — умоляюще смотрит Кайт на сестру. — Пожалуйста! — Никаких чуть-чуть! — качает головой Рейвен. — Пошли скорее, я распорядилась принести тебе шоколадный мусс. А завтра, когда матушке станет лучше, ты сможешь пробыть у нее хоть целый день. — Ну ладно, — сдается Кайт, — пойдем! Спокойной вам ночи, матушка! — он вновь обнимает меня, радостно улыбается и убегает. Я вздыхаю, откидываюсь на подушки и закрываю глаза. Через несколько минут возвращается Рейвен, приносит мне чашку чая, заботливо поправляет подушки, поддерживает голову, пока я делаю несколько глотков. — Кайт совсем тебя замучил, да? — улыбается Рейвен. Я качаю головой, и тихо замечаю, что моего сына можно понять, мы ведь с ним так давно не виделись. — Вернее будет сказать, что это я вас замучила, — замечаю я, — особенно тебя, дорогая. Действительно, Рейвен вот уже второй день практически не отходит от меня, приносит лекарства, кормит вкусным бульоном, балует разными вкусностями. Не говоря уж о том, что именно Рейвен помогла вытащить меня из тюрьмы, она бросила дом, все дела в гостинице, оставила мужа и детей, чтобы приехать сюда ради меня. Мне становится неловко, потому что… я знаю, что не заслуживаю такого отношения. Ведь я, как там ни крути, изменила своему мужу, собственно, именно из-за этого я и попала в ужасный переплет. Признаться, я уже не надеялась выйти на свободу. Последние несколько дней я молилась лишь об одном — чтобы мне дали спокойно умереть. Два дня назад мои мучители-конвоиры вновь пришли за мной прямо с самого раннего утра. — Свидание? — робко спросила я у них. Тот, что был помоложе (я так и не узнала их имен и, честно сказать, не жалею об этом) расхохотался и, гадко усмехнувшись, проговорил: — Да, свидание, красотка! С милейшим господином Фиргом, братцем нашей невыносимой Акту, с которой ты, кажется, свела тут дружбу. Меня затрясло от страха: я знала, что брат госпожи Акту служил здесь палачом, и если это правда, и меня собирались отвести к нему, то значит вот-вот должен был начаться самый жуткий кошмар. — Господи, пошли мне смерть! — прошептала я, чем заслужила новый приступ смеха у своих мучителей. — Даже не надейся, куколка, — молодой конвоир потрепал меня по щеке, — и не плачь! Сначала больно не будет, а если ты не станешь упорствовать, то до дыбы, может быть, и не дойдет. И тогда, — он вдруг прижал меня к себе, — мы с тобой сможем от души повеселиться напоследок! Как тебе идея? Все равно же, теперь тебе уже нечего терять, — рассмеялся он мне в лицо. Я дернулась, пытаясь высвободиться и умоляюще взглянула на второго конвоира, который был постарше, ведь в прошлый раз ему удалось поставить своего зарвавшегося приятеля на место. Он передернул плечами и хмуро проговорил: — Пошли! Негоже заставлять себя ждать. Пока меня вели по лестницам и коридорам, я думала о прошлом, о тех временах, когда я была свободна, счастлива, и мне нечего было стыдиться. Я вспомнила свою свадьбу с Кайтом, рождение наших детей, госпожу Серпент и господина Абажа, наш дом, сад с розовыми кустами, и мне безумно захотелось домой. Вслед за этим я вспомнила Толома, и меня охватила вдруг безудержная ярость. Я злилась на него, ведь он, несмотря на то, что видел, как я колебалась, все равно был так настойчив в достижении своей цели. «Я привык получать то, что хочу», — любил повторять он. В этот раз он захотел меня и получил желаемое… На себя я тоже злилась за то, что не смогла устоять, уступила и отдалась Толому, не сопротивлялась этой постыдной страсти! За это мне нет и не может быть прощения. И если вдуматься, я получила по заслугам! Я вновь вспомнила, как Толом один раз привез меня к себе домой, и как, не стесняясь своей экономки, принялся целовать меня прямо в гостиной. Я же настолько потеряла голову, что даже не сопротивлялась. Больше того, я хотела этого! И мне было все равно, что нас могут увидеть, осудить, — меня это не волновало. Я хотела лишь одного: чтобы он не останавливался. Потом Толом отвел меня в спальню, подхватил на руки, положил на постель, принялся целовать мне руки. Вдруг он заметил перстень госпожи Серпент у меня на пальце. Он полюбовался им, сказал, что никогда не видел такого красивого кольца, но совсем скоро он подарит мне перстень гораздо дороже и красивее этого. Я засмеялась и сказала, что, наверное, нам не стоит отвлекаться на такие пустяки. А потом я… да, конечно, у меня совсем вылетело это из головы! Я сняла перстень и положила его на туалетный столик рядом с кроватью. Я сделала это по привычке: перед тем, как лечь в кровать, я всегда снимаю драгоценности, даже обручальное кольцо. Потом, когда все закончилось, я встала с постели, оделась; было уже поздно, и я, сославшись на то, что сын ждет меня, засобиралась домой. Я ушла, и оставила кольцо там, на туалетном столике! С того дня я больше не видела перстня и не надевала его. А господин Кюнак в прошлый раз, когда допрашивал меня, показал мне мой перстень и сказал, что его нашли в загородном доме, где убили Толома. Как такое может быть? Я должна была рассказать об этом дознавателям. Тем временем меня привели в огромный полутемный подвал со сводчатым потолком. За столом, стоящим посреди зала, сидел господин Кюнак, рядом с ним — еще один человек перебирал какие-то бумаги. Судя по всему, это был секретарь суда. Чуть поодаль стоял высокий плечистый человек, одетый во все черное, с плетью в руках. Я содрогнулась: неужели это самый настоящий палач, и они не просто пугали меня, все это правда, и сейчас меня начнут пытать. Я огляделась. У противоположной стены стоял еще один стол, на котором были разложены какие-то непонятные предметы, похожие на щипцы и железные крючья, а рядом с ним — деревянный столб, с котрого свисали цепи. Чуть поодаль находился камин, в котором еле тлели угли. — Вас привели на первый допрос официального дознания, сударыня! — возвестил господин Кюнак. — Подведите ее ближе, — кивнул он моим конвоирам. Они поклонились, взяли меня под руки и подвели к столу. — На колени! — приказал господин Кюнак, и я покорно повиновалась. Дальше он принялся спрашивать, как меня зовут, сколько мне лет, замужем ли я, сколько у меня детей, откуда я приехала, как познакомилась с господином Толомом. Я терпеливо повторила все, что говорила ему раньше, в тот день, когда меня арестовали. Затем господин Кюнак спросил, признаю ли я себя виновной в смерти господина Толома, давала ли я ему яд, желая отомстить ему за то, что он якобы не желал жениться на мне. Я рассмеялась: — Но это же абсурд, господин Кюнак! — вскричала я. — Это неправда. Все было наоборот: господин Толом делал мне предложение, но я отказалась. — Значит, вы все же поссорились с ним? — прищурился начальник тюрьмы. — Вы признаетесь в этом? — Я признаюсь лишь в том, что не убивала господина Толома, — вздохнула я. — Что ж, вижу вы продолжаете упорствовать и тем самым мешаете следствию, госпожа Акбулог, — покачал головой господин Кюнак. — И за это вы прямо сейчас понесете суровое наказание. Он кивнул он стоящим поодаль солдатам, они приблизились, грубо подняли меня с колен, разорвали мое платье, обнажив спину и затем приковали к столбу. Я закричала, что они не имеют права, что я невиновна, они обязаны верить мне! Но меня никто не слушал. — Двадцать ударов. Для начала, — услышала я голос начальника тюрьмы. — Начинайте, господин Фирг! За спиной я услышала шаги: это человек в черном подошел ко мне. Свистнула в воздухе плеть, и дальше я помню только боль, хотя сжигающий мою душу стыд, стоит заметить, был гораздо сильнее. Они пороли меня, будто самую настоящую преступницу и падшую женщину. — Прошу, — плакала я, — пощадите, остановитесь! Я не виновата, не виновата! Дальше я помню не очень хорошо… Кажется, меня отвязали, вновь подхватили под руки, потому что я уже не держалась на ногах. Перед глазами все плыло, слезы не давали мне хорошо видеть все, что происходило, и это было к лучшему. Порванное платье сползло, я попыталась вырваться, чтобы хоть как-то прикрыть обнаженную грудь, но до моего слуха донесся отвратительный смех молодого конвоира… Очнулась я от того, что меня кто-то погладил по лбу, убирая растрепавшиеся и сползшие на глаза волосы. Я застонала, потому что исполосованная спина болела от любого прикосновения. — Тихо, тихо, девочка, — услышала я голос госпожи Акту. — Сейчас станет полегче. Она помогла мне перевернуться на живот принялась смазывать раны какой-то мазью, приятно пахнувшей травами. — Станет легче, — прошептала госпожа Акту. — И это еще спасибо скажи братцу моему, что не шибко сильно бил. — Госпожа Акту… — прошептала я, — спасибо! Я была готова расцеловать эту добрую женщину за то, что она пожалела меня. Неожиданно я вновь вспомнила про случайно забытый у Толома перстень. Мне не давала покоя мысль о том, что я забыла его у Толома в особняке, так как же случилось так, что его нашли в загородном доме? Я хотела рассказать об этом господину Кюнаку, но когда начался сегодняшний допрос, сразу же обо всем позабыла. Кроме того, они же не верят ни единому моему слову. Я решила, что должна рассказать обо всем Кайту. Может быть он сможет что-нибудь сделать и поможет мне. Я так хотела, чтобы он вновь пришел сюда и спас меня. А я обняла бы его… в последний раз, после чего отпустила бы. Ведь теперь он уже точно не захочет быть со мной. Я же так опозорила его и изменой, и самое главное — этим судом. Все эти люди видели меня полураздетой, плачущей, умоляющей о пощаде, полностью раздавленной и униженной. Разве смогу я теперь спокойно смотреть в глаза порядочным людям? Я упросила госпожу Акту принести мне бумагу и чернила, чтобы я могла написать Кайту пару строк, а после передать записку моему мужу. Госпожа Акту поначалу замахала руками и отказалась наотрез, заявив, что не сносить ей головы, если дознаются, что она передает письма родственникам заключенных. Но потом, подумав немного, она махнула рукой и сказала: — Чему быть, того не миновать, девочка моя. Давай, передам твоему мужу послание. Вскоре она ушла, а я отвернулась к стене и заплакала. — Пожалуйста, Кайт, — как заклинание, шептала я, — помоги мне! Остаток дня и почти всю ночь я провела вот так: плакала, вспоминала своего мужа, звала его, просила услышать меня, прийти и помочь. Под утро я забылась беспокойным сном, но очень скоро услышала, как дверь камеры вновь распахнулась, и я услышала голоса своих мучителей: — Вставай, красотка! — конвоиры растолкали меня, заставили подняться на ноги. — Пошла на выход, быстро! — прокричал один из них, после чего они снова грубо встряхнул меня и схватили меня за руки. — Куда… вы меня ведете? — пролепетала я. — Молчать! — прикрикнул тот, что был постарше. — Говорить будешь, когда тебя спросят. А сейчас — шагай! — Нет, нет! — я решила, что они ведут меня на дыбу, и принялась громко кричать и вырываться. — Прошу, не надо, я не хочу! Я ничего не делала! — Заткнись! — тот, что был помоложе несильно ударил меня по щеке. Я замолчала, лишь тихо всхлипывала, пока они волокли меня по коридорам. Ноги совсем не слушались меня. Боже, ну почему я до сих пор не умерла?! Я не выдержу больше, не могу! Если они сейчас решат вздернуть меня на дыбу, я признаюсь во всем. Скажу, что убила Толома за то, что он обещал якобы на мне жениться и обманул. Все, что им угодно, только бы они больше меня не мучили. Пускай выносят мне приговор. И пусть убьют меня, но только побыстрее. Однако же, вместо подвала они привели меня в кабинет начальника тюрьмы, где кроме него самого обнаружился еще один, незнакомый мне, очень высокий и широкоплечий мужчина и… мой Кайт. — Вы можете идти! — не глядя на на нас, бросил господин Кюнак конвоирам, и они, поклонившись, вышли. — А вы, — он вышел из-за стола, подошел ближе и накинул мне на плечи плащ, — свободны, сударыня. Мы были не правы, когда подозревали вас в убийстве. Я недоуменно уставилась на него, не поверив своим ушам, мне казалось, что это новое унижение, через которое мне вновь предстоит пройти, но господин Кюнак отвернулся от меня, потеряв всякий интерес, и принялся о чем-то вполголоса переговариваться с высоким мужчиной. Я обернулась, встретилась взглядом с Кайтом, и уже в следующее мгновение оказалась в его объятиях. Я уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась, а он гладил меня по спине, тихо говорил, что все закончилось, и мы больше ни минуты не останемся в этом ужасном месте. По дороге в гостиницу, я дремала, положив голову мужу на плечо, чувствуя, как он время от времени целовал меня в щеку и покрепче прижимал к себе. — Отдыхай, Акбулог, — улыбнулся мне Кайт, когда мы прибыли в гостиницу, я уже, при помощи горничной, приняла ванну, переоделась и прилегла. Было безумно приятно снова лечь на мягкую постель с чистым бельем, а не на жесткую железную кровать с грязной подстилкой. Я чувствовала неимоверную слабость, кроме того меня немного знобило. Рейвен заботливо укутала меня одеялом, села рядом и взяла за руку. — Ничего, Акбулог, — улыбнулась она мне, — я уже распорядилась позвать доктора, он придет, посмотрит тебя, даст лекарство. — Главное, тебе нужно больше спать, — Кайт тоже сел у моего изголовья и ласково погладил меня по щеке, — набираться сил. Все уже позади, дорогая, — он наклонился и поцеловал меня, отчего у меня моментально брызнули слезы из глаз. — Я постоянно молилась, чтобы ты пришел ко мне, Кайт, — прошептала я, сжимая его ладонь. — И вот, — я поднесла его руку к губам, — так и случилось. Ты опять спас мою жизнь, как тогда, помнишь? — Если бы не Рейвен и господин Алакс, — отозвался Кайт, кто знает, как все могло обернуться. — Он снова улыбнулся и обнял Рейвен за плечи. — Именно моя дорогая дочь заподозрила неладное, когда беседовала с этой Дурмузи. Именно она сопоставила все факты и поняла, что к чему. — С помощью господина Алакса, конечно, — ответила Рейвен, — если бы он не помог мне получить старые газеты, в которых подробно описывали этот случай, я могла бы не догадаться, что этого Толома сначала убили, а потом уже перевезли в загородный дом. Ну и ты сама, Акбулог, очень помогла мне во всем разобраться, когда вспомнила о перстне. — Ты умница! — проговорила я, глядя на падчерицу. — Уверена, твои дед с бабушкой гордились бы тобой, милая. — Рейвен — достойная внучка своего деда, — улыбнулся Кайт. — Когда-то мой отец помог вывести на чистую воду Марипосу и ее любовника и тем самым спас меня от каторги. А потом — без его помощи инспектор Оуэл не разобрался бы, что же произошло на самом деле, и упрятал в тюрьму господина Гурда. Теперь же Рейвен помогла восстановить справедливость и освободить тебя. — Пойду, приведу Кайта-младшего, — смутившись, проговорила Рейвен. — Он так соскучился! Ты же не против, если он побудет с тобой немного. — Разумеется, нет. Я ведь тоже безумно соскучилась по нему! — ответила я. — Кайт, — взглянула я на мужа, как только за Рейвен закрылась дверь, — дорогой мой, я… не вправе просить у тебя прощения, но все равно… Я хочу, чтобы ты знал, ты — самый лучший на свете. Для меня нет больше никого, поверь! — Тшш, — он снова наклонился, поцеловал меня в губы и погладил по голове, — не надо, Акбулог, не говори так! Давай просто забудем обо всем! Все закончилось счастливо, слава богу, и теперь мы с тобой уже не расстанемся, да? Я не успела ему ответить, потому что в эту минуту дверь распахнулась, и в комнату вбежал мой сын. Я была безумно рада, что смогу снова обнять его, когда я поцеловала моего мальчика, и он обнял меня в ответ, то сразу же почувствовала себя гораздо лучше. Я отдаю Рейвен чашку, вздыхаю и откидываюсь на подушки. — Тебе удобно? — обеспокоенно спрашивает Рейвен, склоняясь надо мной. — Да, милая, — тихо отвечаю я. — Все в порядке. Где Кайт? — Младшего я отвела обедать, уже пора, — улыбается Рейвен. — А старший отправился в полицию, его вызвали, чтобы он свидетельствовал против госпожи Дурмузи. — Что теперь с ней будет? — спрашиваю я. — Не знаю, — пожимает плечами Рейвен, — но думаю, ничего хорошего ее не ждет. — Мне так жаль… — Что ты сказала? — удивленно вскидывает брови Рейвен. — Это я виновата, что она дошла до такого, — вздыхаю я. — Вот тебе раз! — возмущается Рейвен. — Эта мерзкая особа чуть не погубила тебя, и ты же считаешь себя виноватой! После всего, что тебе пришлось вынести по ее вине! — Она просто несчастная и очень одинокая женщина, Рейвен, — говорю я. — Она всего лишь хотела быть рядом с любимым. Я вспоминаю, как госпожа Дурмузи смотрела на Толома в тот день, когда мы ужинали с ним у него дома. В ее глазах тогда расплескалось безграничное отчаяние, словно у нее разом отняли всю радость. А потом, когда я уходила, она подала мне плащ и еле слышно проговорила в спину: «Однажды тебе все отольется! Он тебя точно так же бросит!» В тот момент я догадалась, что она любит Толома, но что я могла поделать, если мы с ним потеряли голову от страсти. — И поэтому она спланировала убийство, подкинула твое кольцо и еще, кажется, твою вуаль, — отзывается Рейвен. — Вуаль я, кажется, забыла у Толома в тот же самый день, — припоминаю я. — Госпожа Дурмузи решила подстраховаться, — усмехнувшись говорит Рейвен. — Они нашли кольцо, и именно его посчитали главной уликой, — добавляет она, — а про вуаль уже и не вспоминали. — Если бы я только сумела удержать себя в руках, не перешла бы ей дорогу, то и Толом был бы жив, и она была бы на свободе, они были бы вместе. Получается, что я виновата, и понесла заслуженное наказание! — Не говори глупости! — сверкает глазами Рейвен. — Ты не можешь винить себя в чужой подлости. Я лишь глубоко вздыхаю в ответ; Рейвен, безусловно, жаль меня, поэтому она и старается меня утешить. Но я точно знаю, что от этой вины я, наверное, не смогу избавиться никогда, и мне придется с этим жить. — Так или иначе, — примирительно говорит Рейвен, — все уже позади. Справедливость восторжествовала: убийца Толома в тюрьме, ты на свободе, рядом с отцом, со мной и со своим сыном. Скоро мы поедем домой, и заживем, как прежде, в мире. Я внимательно смотрю на Рейвен и, не обращая внимания на вновь выступившие на моих глазах слезы, качаю головой и решаюсь, наконец, произнести то, что не дает мне покоя: — Нет, Рейвен, — тихо говорю я, — как прежде теперь уже точно никогда не будет. Поэтому… я не поеду назад в Страну Теплых Морей, останусь здесь. Ведь отныне я просто не имею права снова войти в ваш дом хозяйкой.