Послесловие

Кайт

Мне безумно трудно взять себя в руки, поскольку после всего, что сказала эта женщина, мне кажется, будто я сойду с ума. Нужно срочно что-то делать! Но вместе с тем я понимаю, что по сути я бессилен, у меня опускаются руки, и я ненавижу себя за это! Мне хочется буквально выть от безысходности, однако же, рядом со мной мой сын, а я не могу показывать ему свое горе. Маленький Кайт радостно обнимает меня, целует и незамедлительно взбирается ко мне на колени. — Папа, я так рад, что вы вернулись! — ластится он ко мне. — Но мне здесь так скучно! Почему вы с Рейвен постоянно куда-то уходите? Я глажу маленького Кайта по голове и тихо говорю: — У нас сейчас много дел, сынок, но очень скоро… я тебе обещаю, Кайт, все будет как прежде. — А мама поправится? — с затаенной грустью смотрит на меня сын. Я знаю, что Рейвен сказала ему, будто Акбулог нездорова находится в больнице. Кайт несколько раз уже спрашивал, почему нельзя сходить и навестить ее, но я отвечаю, что доктора запретили навещать больных, дабы не заразиться. Бедный мой мальчик, он так скучает по матери; этот кошмар просто обязан прекратиться, наконец, и моя жена должна вернуться домой. — Конечно, милый, она скоро поправится и вновь будет с нами. — Я хочу домой! — продолжает кукситься мой сын. — Там Доу. Я раньше ругался с ней, а теперь больше не буду! Только бы увидеть ее снова, — вздыхает он. — И малышек тоже. — Ты прав, малыш, мы сразу же поедем домой, — киваю я. — Наверняка и Доу, и Анидаг с Серпент, и наш дорогой Абихорро, — все они очень скучают. Но надо набраться терпения, сынок. Хочешь, — пытаюсь я хотя бы немного отвлечь его от грустных мыслей, — я почитаю тебе какую-нибудь книгу? Кайт же в ответ лишь отрицательно качает головой. — Может быть, лучше сходим в парк? — отвечает он. — Только я хочу с вами и с Рейвен, а не с горничной! В эту минуту в комнату входит Рейвен. Она молчит, хмурится и кусает губы, у нее покраснели глаза, судя по всему, она плакала у себя в спальне. При сыне я не решаюсь заводить разговор об Акбулог, поэтому мы принимаемся вдвоем занимать Кайта, чтобы хотя бы он не капризничал и не грустил. День ото дня ему, да и всем нам, что скрывать, становится все тяжелее без Акбулог. Наконец, мальчик говорит, что устал, и Рейвен уводит его. Я же бездумно хожу по комнате, стараясь привести мысли в порядок, но у меня ничего не получается. Перед глазами сами собой встают картины одна ужаснее другой: мою жену жестоко пытают в каменных застенках, а она плачет и зовет меня. Машинально я сую руку во внутренний карман сюртука, нащупываю и достаю оттуда письмо, которое передала мне надзирательница тюрьмы. Я не успел прочитать его, поскольку сразу же после того, та женщина ушла, прибежал мой сын, и мне пришлось быстро спрятать бумагу в карман и заняться ребенком. Я вздыхаю, медленно разворачиваю письмо жены и начинаю читать. Последнее время мы с дочерью места себе не находим, живем как на иголках. День суда над Акбулог и это самое жуткое официальное дознание все ближе, а мы с Рейвен покуда не очень-то продвинулись в своих изысканиях. Моя дочь, как и обещала, съездила с утра к госпоже Дурмузи, экономке Толома, но та не сказала ей ровным счетом ничего такого, что могло бы помочь моей жене. Увы, мне тоже нечем похвастаться, и от этого хотелось буквально лезть на стену. Вчера мы до поздней ночи обсуждали с Рейвен план будущих действий, условившись, что сегодня, если мы узнаем что-нибудь важное, сразу же ехать к начальнику тюрьмы. Однако, нам пришлось отложить важный разговор и пойти немного погулять с Кайтом. Мы прошлись по парку, Рейвен поиграла с братом в мяч, они покормили уток, и я, не выдержав, сказал, что пора обедать. После обеда мы уложили сына отдыхать и вновь вызывали служащую отеля, дабы она посидела с ним. Как только Кайт уснул, мы с Рейвен спустились в холл, дабы спокойно поговорить. Увы, как я уже сказал, новости были не слишком-то утешительными. Пока Рейвен беседовала с госпожой Дурмузи, я целое утро потратил на поиски адвоката. Я надеялся, что в центре города найду хотя бы одну адвокатскую контору, но… меня ждало разочарование. Устав бродить по улицам, зашел в трактир немного подкрепиться и как бы невзначай поинтересовался у хозяина, где можно найти хорошего адвоката. Хозяин посмотрел на меня, словно на умалишенного и спросил, откуда я такой свалился, видно, явился издалека. Оказалось, что частные расследования у них тут запрещены, частная практика, любая, адвокатская или, скажем, медицинская, тоже не разрешается. Заключенному назначают адвоката за день-два до суда, и он (разумеется, за положенную ему законодательством плату) будет отстаивать его интересы. Узнав об этом, я сразу же отправился в городскую тюрьму. Мне нужно узнать, кто будет защищать Акбулог, и, если это возможно, поговорить с этим человеком. В тюрьму меня не пустили, начальника на месте не оказалось, и привратник сказал, что неизвестно, когда тот вернется. Свиданий же с заключенными сегодня нет, поэтому мне нет нужды торчать там без толку. Я хотел было съездить навестить господина Гурда, но решил подождать Рейвен, может быть, ей повезет больше меня, и она сможет узнать нечто важное. Но, как оказалось, что дочери также не повезло. Правда, ей удалось побеседовать с экономкой Толома, но ее слова лишь подтверждали официальную версию следствия: моя Акбулог убила своего любовника. — Эта женщина мне совершенно не понравилась, — задумчиво проговорила Рейвен. — Она вела себя столь высокомерно и дерзко, будто является хозяйкой в доме. — Но ведь для нее, — вздохнул я, — ты была всего лишь незнакомкой, которая пытается сунуть нос не в свое дело. — Нет, отец, — Рейвен принялась постукивать пальцами по столешнице, — дело не только в этом. Мне показалось, что она явно что-то скрывает. А на самом деле ей известно гораздо больше, чем она говорит. — Как это? — Ну, — протянула Рейвен, — взять хотя бы ее слова о том, что Акбулог будто бы самым циничным образом все рассчитала, нашла какой-то особенный яд, дала его Толому, провела с ним ночь, а потом, как она выразилась, бросила умирать. Причем, она говорила это с такой уверенностью, будто стояла рядом. Впрочем, конечно, об этом писали все газеты… Но самое главное, отец, — продолжила Рейвен, коротко вздохнув и переведя дыхание, — меня больше насторожили ее слова о кучере. — Это тот самый, — уточнил я, — который возил Акбулог на свидания? — Именно, — кивнула Рейвен. — Но она утверждает, что никакого кучера не было вовсе. — То есть как? — опешил я. — Вот так, — ответила Рейвен и рассказала, что судя по словам госпожи Дурмузи, Акбулог ездила в дом к Толому одна. — Этого не может быть! — воскликнул я. — Кто-то из них двоих говорит неправду, — отозвалась Рейвен. — Разумеется, эта женщина! — продолжал горячиться я. — Акбулог не способна соврать! — Но суд охотнее поверит госпоже Дурмузи, — тяжело вздохнула Рейвен. — Что же делать? — спросил я. Приходится признать, что дочь права. Добропорядочной женщине поверят быстрее, нежели обвиняемой в убийстве, вина которой практически доказана. — Кажется, мы зашли в тупик. — Нам нужно во что бы то ни стало отыскать этого чертова кучера! — хлопнула ладонью по столу Рейвен. — И как мы это сделаем? — развел руками я. Дочь несколько минут молчала, потом порывисто поднялась и надела шляпу. — Надо ехать к господину Гурду, — ответила она, натягивая перчатки, — Акбулог говорила, что кучер был доверенным лицом Толома. Наверняка в его кругу было не так уж много людей, которым он мог доверять целиком и полностью. И господин Гурд должен их знать! Улыбнувшись, я тоже быстро поднялся из-за стола. Все же моя дочь — умница, не представляю, что бы я делал без нее. — Я еду с тобой, — сказал я, взял дочь под руку и мы направились к двери. Господин Гурд как раз отдыхал, когда мы приехали. Рейвен сказала, чтобы он не вставал с постели, пусть просто выслушает нас и, разумеется, если сможет, даст нам совет. Он действительно внимательно выслушал, все, что рассказала моя дочь, и надолго задумался. Я уже начал терять терпение, хотел поторопить его, но он чуть приподнялся на подушках и спокойно проговорил: — Если хорошо подумать, то я могу назвать лишь троих, кто входил в круг самых доверенных людей Толома, и кому он мог бы доверить свою тайну, не боясь огласки или того хуже — предательства. — И кто же это? — затаив дыхание спросил я. — Ну, одного придется сразу сбросить со счетов, — улыбнулся Гурд, — поскольку, будучи старой и никому не нужной развалиной, он уже несколько лет пребывает в этом благословенном доме и никуда не выходит. Мы с Рейвен переглянулись и кивнули, конечно, именно он был самым ближайшим другом главы правительства. Собственно, тот занял свой пост именно благодаря господину Гурду, и потому у них не было секретов друг от друга. — А двое других? — спросила Рейвен, и я отметил, что ее глаза при этом радостно блеснули. — Двое других — это молодой Алакс, сын покойного старика Алакса, мастера-зеркальщика, который долгое время был правой рукой Алиса. А младший Алакс сражался с нами против Ротаткида, именно он укрывал Толома у себя, когда Ротаткид захватил власть, и начались повсеместные аресты. Потом, когда с узурпатором было покончено, Алакс стал заниматься всеми дипломатическими вопросами. Второй же — это, безусловно, Кар. Некогда он был простым солдатом, стал служить в армии как раз во время правления Ротаткида. Но именно он был одним из первых, кто перешел тогда на нашу сторону. Когда я был главой правительства, Кар был помощником военного министра. А потом стал личным секретарем Толома, выполнял самые важные его поручения. Толом часто повторял, что без этого малого он как без рук. — Кажется, — вздохнула с облегчением Рейвен, — это именно тот, кто нам нужен! Мы должны найти этого человека и поговорить с ним. — То, что он словно в воду канул, — подхватил я, — очень подозрительно. — А эта дама выгораживает его! — поддержала меня дочь. — Вы правы, — протянул Гурд, — вся эта история дурно пахнет. Я, разумеется, скажу вам, где его искать. Ах, Кайт, если бы ты знал, как я хочу помочь тебе в этом деле! — Вы нам и так очень помогли, господин Гурд, — ответил я. — Мы вам очень благодарны! — сказала Рейвен. Во время нашего разговора комнату заглянула госпожа Азор, чтобы сделать нам выговор, поскольку господину Гурду нужен покой, а мы мало того, что явились как раз во время часов отдыха, так еще и задержались дольше положенного. Извинившись перед милейшей госпожой Азор и попрощавшись с Гурдом, мы с Рейвен отправились в обратный путь. Я велел дочери ехать в гостиницу, побыть немного с братом, а сам отправился к господину Алаксу. Я решил начать именно с него, так как он, даже если и не был замешан в убийстве Толома, но все равно, как человек, работавший с ним бок о бок, мог что-то узнать или услышать. На мое счастье Алакс согласился принять меня и даже не заставил себя ждать. Он оказался высоким, широкоплечим мужчиной, на вид примерно одних лет со мной, уже совсем седой, однако, глядя на лицо, практически лишенное морщин (я даже позавидовал!), ему можно было дать по меньшей мере лет на пятнадцать меньше. — Я сожалею, господин Кайт, — голос у него был низкий и громкий, он говорил четко, внятно, нараспев, словно декламировал стихи со сцены, — но думаю, что ничем не смогу помочь. Я ведь только вчера вернулся из Королевства Туманов и Облаков, — пожал плечами он. — Был там с важным поручением; еле удалось, — усмехнулся он, — договориться с их министром по поводу этих пресловутых северных провинций. Все печенки они нам выели с ними за столько-то лет! — досадливо поморщился он. — А тут — как обухом по голове. Толома убили! А ведь говорил я ему… извините! — прервал он сам себя, подошел к небольшому столику, налил из стоящего там графина два бокала коньяка и протянул один из них мне. — Давайте помянем моего друга. Вечная ему память, хороший человек был. Так вот, — он залпом осушил свой бокал и снова заговорил. — Говорил ему, доиграется он однажды со своими бабами! И — пожалуйте! — так оно и вышло. — Бабами? — заинтересованно переспросил я, повертев в руках бокал с коньяком и понюхав его содержимое. Кстати сказать, коньяк оказался довольно сносным. — Ну да, — кивнул Алакс. — Когда жена его была жива, он кое-как еще держал себя в руках. А вот как она скончалась, он погоревал, конечно, а потом… понесло его, как говорят, по кочкам. Ни одной юбки не пропускал, где какую смазливую мордашку встретит, так готово дело! Уже через три дня хвастается своими подвигами. Даже горничную своей покойной жены, шептались, обрюхатил! Но это, впрочем, не доказано, она как-то быстро уехала, кажется, к себе в деревню… Ну вот, а теперь, значит, на эту приезжую красотку клюнул. — Он, мне Акбулог сама говорила, предложение ей сделал… — Ой, сударь! — рассмеялся Алакс. — Будто вы сами никогда за бабами не волочились и лапши им на уши не вешали. Знаете ведь, как это бывает: видишь, что она ждет от тебя, скажем, ласковых слов. Ну, ты ей и заливаешь в уши: мол, моя ты майская роза, я только тобой дышу! Давай, дескать, будем вместе и радости, и в горе. И баба тает, что лед на солнце, бери ее и, как говорят, владей. Вся твоя — с потрохами. Я закашлялся, поперхнувшись коньяком. Кто бы мог подумать, какой знаток женских душ выискался! — Мой покойный отец, — вздохнув, возразил я, — говорил, что если любишь по-настоящему, других для тебя нет. И… знаете, — признался я, — только теперь я понимаю, как он был прав. — Ваш отец, судя по всему, был редким исключением. Ну или ему очень повезло с женой, — хмыкнул Алакс. — Впрочем, я тоже сейчас принадлежу к числу тех, кому выпало несказанное счастье любить и боготворить единственную. А в молодости… Словом, сударь мой, я о чем говорю-то? Толом, земля ему пухом, был записным ловеласом. И даже домик снимал уединенный как раз для своих приключений. О нем практически никто не знал, кроме меня да его секретаря Кара. Разумеется, не считая всех его пассий, прошедших через это, как выражается его экономка (золотая женщина!), госпожа Дурмузи, гнездо разврата. — А вам откуда известно об этом доме? — удивился я. — Впрочем, раз вы были друзьями… — Да не в этом дело! — махнул рукой Алакс. — Просто жена моя, Акшукук, когда-то… ну, словом, Толом в свое время ее бросил, и она… горевала сильно. А мне жаль ее стало, я поддержал бедняжку в трудную минуту, ну мы и… Совет теперь у нас да любовь, вот оно как бывает. — Понятно, — отозвался я. — Не могли бы вы, сударь, помочь мне отыскать этого самого Кара. Судя по всему, ему многое известно, и он мог бы помочь мне спасти жену. Я заберу ее и увезу домой, — помолчав, прибавил я. — Святой вы человек. Да, безусловно, из тюрьмы ее надо вытащить. А вот потом… Я бы, — покачал головой Алакс, — ежели б узнал, что моя жена с другим загуляла, отходил ее вожжами так, что сидеть бы не могла! А после выгнал бы в чем мать родила на улицу. — Вы же только что сказали, будто приняли свою жену, когда ее бросил первый любовник. — То дело прошлое, — покачал головой Алакс, — что до меня было, то не моя печаль. А от живого мужа гуляют одни только потаскухи! И таких только драть кожаным ремнем по мягкому месту, чтоб впредь неповадно было! Я снова закашлялся, а потом, справившись с голосом, попросил этого милейшего человека подсказать, где мне найти этого неуловимого Кара. Алакс ответил, что тот живет неподалеку, в соседнем квартале. Как оказалось, все эти люди не только работали бок о бок, но и жили по соседству. Я поблагодарил словоохотливого Алакса, покинул его дом и направился прямиком по указанному адресу — искать Кара. Минут пять я звонил и стучал в дверь, но мне никто не ответил. Потоптавшись у порога еще несколько минут, я, несолоно хлебавши, был вынужден уйти. Рейвен внимательно выслушала мой рассказ и заметно повеселела. — Кажется, нам несказанно повезло, отец, — сказала она, когда я закончил говорить. — Ты права, дочка, — кивнул я. — Но радоваться пока рано, прежде нам стоит отыскать этого человека. — Думаю, мы его отыщем рано или поздно, этот господин Алакс нам поможет. А то, что секретарь Толома сбежал, действительно говорит не в его пользу. Судя по всему, он увяз в этом деле по уши! Я хотел было сказать Рейвен, что отправлюсь на поиски Кара завтра прямо с утра, как вдруг раздался стук в дверь. Дочь открыла и пропустила к нам в номер пожилую полную женщину в темно-коричневом платье. — Вы — господин Кайт? — забыв поприветствовать нас, спросила она. — Именно так, — ответил я. — Мое имя Акту, господин, — отозвалась она. — Я служу надзирательницей в городской тюрьме. У меня к вам письмо и сообщение от вашей супруги. — Что случилось? — хором воскликнули мы с Рейвен, испуганно переглянувшись. — Суд через пять дней, — грустно взглянула на нас госпожа Акту. — Но заседание, скорее всего, будет закрытым. Еще ей назначили адвоката — господина Ценута. Можно сказать, повезло, он один из лучших в своем деле. А еще — вот, — она протянула мне сложенную втрое бумагу. — Хоть это против правил, и я рискую головой, но мне так жаль бедняжку, что я согласилась передать вам ее письмо. Кто знает, — вздохнула она, — может быть, это в последний раз! — Госпожа Акту, — я почувствовал, что у меня подгибаются колени, — вы ведь нам еще не все сказали, верно? Если суд через пять дней, то… — … официальное дознание началось сегодня утром, — с жалостью глядя на меня, проговорила Акту. — О боже! — вскричала Рейвен. — Неужели, — одними губами, голос меня совсем не слушался, — произнес я, — ее… пытали на дыбе? — Пока, — глубоко вздохнула Акту, — обошлось. Сегодня первый день, а это, как его называют, поверхностный допрос. Ее высекли плетьми. Двадцать ударов. Она сильная девочка, выдержала, — снова вздохнула Акту. — Правда, — она оглянулась по сторонам и понизила голос, — палач бил вполсилы. Он, видите ли, сударь, мой родной брат, и я попросила… но все равно, нелегко пришлось вашей супруге. А вот послезавтра… ох, сударь! — на ее глазах выступили слезы. — Что? — мне моментально стало нечем дышать. — Каленое железо, — все так же грустно глядя на меня, произнесла надзирательница. — А тут уж, простите, сударь, мой брат ничего не сможет сделать. Равно как и еще через два дня, когда ее подвергнут пытке на дыбе, если, конечно, она не признается раньше. — Нет, нет! — расплакалась Рейвен. Я подошел к дочери и обнял ее за плечи. — А почему вы сказали, — хрипло произнес я, — что заседание суда будет закрытым? — Публичное заседание, сударь, — пояснила Акту, — бывает редко. Только тогда, когда у суда есть основания считать, что обвиняемый может предоставить доказательства своей невиновности. Или тогда, когда он не признается в совершенном преступлении. А после дыбы, сударь, сознаются очень многие. Почти все. Даже если они действительно невиновны. — Спасибо вам, госпожа Акту, — произнес я и протянул ей дрожащую руку. — Не стоит благодарности, сударь, — она пожала мою руку и вновь грустно улыбнулась. — Вы наведайтесь завтра утром. Может быть, вас пустят к ней повидаться. Руки все еще тряслись, пока я закрывал за госпожой Акту дверь. Господи, что же делать, неужели все потеряно?! Бедная моя Акбулог, страшно представить, что она вынесла, и что ей еще только предстоит вытерпеть. Дай ей сил, Господи, и пусть этот кошмар побыстрее закончится! — Мы должны торопиться, отец, — вытирая глаза, проговорила Рейвен, — нам нужно отыскать этого Кара. Уже завтра мы должны найти его и вытрясти из него правду любыми способами! — Я его из-под земли достану! — сжав кулаки, отозвался я. Рейвен утвердительно кивнула, всхлипнула, а потом, не выдержав, резко отвернулась от меня и выбежала из комнаты. Я еще раз перечитываю письмо Акбулог, пробегаю глазами неровные строчки. Судя по всему, у Акбулог сильно дрожала рука, пока она писала. Я не верю своим глазам, забываю, как надо дышать. — Рейвен! — зову я, и дочь сразу же прибегает на зов. — Что случилось? — спрашивает она, грустно глядя на меня. Я молча протягиваю дочери смятый листок бумаги. «Кольцо! — написано в записке. — Я вспомнила! Один раз, я осталась у Толома. В особняке, а не как обычно. Я сняла перстень, а потом оставила на столике в спальне. Забыла забрать. Думала, он по-прежнему у меня — в ящике стола. Как он мог попасть в загородный дом? Прости, Кайт, умоляю! Спаси меня, пожалуйста, мне очень больно и очень страшно! Акбулог.» Рейвен возвращает письмо обратно, поднимает на меня глаза, и я вижу, как она улыбается сквозь слезы. — Есть все же на свете справедливость, отец! — говорит она. — Вы понимаете, что это значит? Я, ни в силах произнести ни слова, киваю. — Акбулог спасена, отец, теперь мы непременно вытащим ее оттуда! Нужно только выяснить и уточнить кое-какие детали. И как можно скорее. Правда, — в задумчивости Рейвен кусает губы, — нечто от меня, видимо, все равно ускользает. Пока еще не все детали головоломки складываются воедино. Самое главное: зачем им это было нужно? Что они выиграли? — Кто? — я ровным счетом не могу ничего понять. — Эти люди: неизвестный нам покуда Кар и госпожа Дурмузи, — отвечает Рейвен, — нервно хрустя костяшками пальцев. — Но мы обязательно это выясним, — тут же добавляет она, а сейчас — идемте же! Обратно к этому Алаксу. Он должен объяснить нам еще кое-что. — Что именно? — недоуменно смотрю я на нее. Но Рейвен не отвечает, она берет свою сумочку, быстро надевает на ходу плащ, а после хватает меня за руку и тащит за собой к выходу.