Послесловие

Кайт

— Сволочи! Мерзавцы! — я уже добрых три четверти часа не могу успокоиться, меня просто трясет от негодования. — Отец, — умоляюще смотрит на меня Рейвен, — ради всего святого, успокойтесь! А то чего доброго Кайт, а он сейчас у себя в спальне, вас услышит. А ему незачем знать, что происходит. Да и я ничего не могу понять, поскольку вы постоянно ругаетесь и ничего не говорите по существу. — Они били ее! — восклицаю я, и у меня вновь встает ком в горле, когда я вспоминаю свой визит в тюрьму. Мне с трудом удалось добиться свидания с женой на следующее утро после нашего с Рейвен приезда. Ждать три дня я не мог и буквально не находил себе места. Слава богу, все решилось благоприятным для меня образом, правда, признаюсь, пришлось немало заплатить начальнику тюрьмы. — Что ж, ради вашего же спокойствия я пойду вам навстречу, — ухмыльнулся он, пряча мешочек с золотом, что я передал ему, во внутренний карман. Меня пробрал озноб, когда я очутился в полутемной комнате для свиданий, так похожей на ту, где я встречался с отцом, когда сам угодил в тюрьму за преступление, которого не совершал. Я не верю, что Акбулог могла убить этого Толома, она, как верно заметила моя дочь, муху и то убить не способна. И потом, зачем бы ей это делать, раз она, как сказал господин Гурд, была его любовницей? Об этом я вообще стараюсь не думать, хотя это нелегко мне дается. Если бы не столь печальные обстоятельства, если бы я только узнал о ее романе с каким-то проходимцем раньше, я тут же приехал бы, и этот ублюдок, посмевший прикоснуться к моей жене, пожалел бы о том, что появился на свет. Да и Акбулог получила бы свое, что скрывать. А потом… потом я забрал бы ее домой, и мы зажили бы как раньше. И я именно так и намерен поступить, пусть только этот кошмар поскорее закончится. Кроме всего прочего мне не дает покоя еще одна мысль: во всем, что произошло есть и моя вина. Ведь получается, что именно я виноват в том, что Акбулог ушла из дома. Вслед за этим я вспоминаю Тайгер, и меня охватывает злость. Она тоже виновата в той же степени, что и я, а может быть, и куда больше, чем я. Зачем она строила мне глазки и раздавала авансы? Поведи она себя по-иному, я не поддался бы пагубной страсти. И как только Хоук может жить с ней, после всего, что она сделала? Из-за нее он чуть не лишился жизни, развалилась, будто карточный домик, вся наша семья, умер мой отец. Но Хоук преспокойно живет с ней душа в душу, будто бы ничего и не произошло. Она словно околдовала моего сына, ему наплевать на свою семью, он думает только об этой потаскухе. За день до моего отъезда сын вновь поругался с Рейвен, и она выставила его за дверь. Хоук заявил, что, видите ли, его мать получила по заслугам. Дескать, нечего было вести себя, как падшая женщина! Это было уже слишком, и если бы я не был столь взвинчен, я бы ударил его по физиономии (впрочем, Рейвен сделала это за меня). Как можно так говорить о матери?! Наши с Акбулог ссоры касаются только нас, а для Хоука она навсегда останется матерью, и оскорблять ее — это попросту не уважать никого, а прежде всего — самого себя. Вслед за этим я глубоко вздохнул, вспомнив, как сам один раз жестоко обидел маму, попрекнув ее тем, что она родила меня вне брака. Никогда не забуду обиду, гнев и разочарование в ее взгляде, и то, как на меня взглянул тогда отец. То, что он отвесил мне пощечину — вполне понятно и объяснимо. Я поступил подло и получил по заслугам. И вот сейчас мой сын пошел, так сказать, по моим стопам. Впрочем, я снова отвлекся, мне ведь нужно думать прежде всего о том, как помочь Акбулог. А уж потом мы решим все остальные наши проблемы, постараемся сделать так, чтобы наша семья не распалась окончательно. Я просто обязан приложить к этому все силы, ведь я дал обещание своему отцу перед тем, как он умер. Мои размышления прервал лязг открываемой двери, и два стражника ввели в комнату мою жену. Меня буквально парализовало на месте: Акбулог так осунулась, похудела, грязное и мятое платье висело на ней мешком, руки и ноги закованы в кандалы, все лицо в синяках и кровоподтеках. Она увидела меня, отшатнулась, сделала шаг назад и опустила глаза. — Давай, быстро! — стражник подтолкнул ее в спину. — Муж приехал, не заставляй его ждать! — Вряд ли он обрадуется, когда узнает, за что тебя забрали, — хохотнул второй. — У вас десять минут, — бросил он мне, коротко кивнув, после чего они оба вышли, и я услышал, как снаружи вновь лязгнул замок. Нас заперли. Акбулог все еще стояла у двери, не поднимая на меня глаз. Я шагнул к ней, дрожащей рукой провел по ее спутанным волосам, затем взял за подбородок, заставил посмотреть на меня. — Акбулог! — прошептал я, привлекая ее к себе. — Кайт! — всхлипнула она и спрятала лицо у меня на гуди. — Нет, нет! — она вновь отстранилась от меня. — Уходи, Кайт, не надо! Я обнял ее, прижал к себе, не обращая внимания на ее слабые попытки вырваться. — Тшш, — прошептал я ей на ухо, — успокойся, Акбулог, теперь мы снова вместе, и я обязательно помогу тебе, вот увидишь. — Уйди, прошу, Кайт, — плакала она, — я не хочу, чтобы ты видел меня такой. — Я вижу тебя такой, какая ты есть, Акбулог, — улыбнулся я. — Самой лучшей на свете. Не плачь, маленькая моя, не надо! — я погладил ее по спине, отметив, что она перестала дрожать. — Где наш маленький Кайт? — обеспокоенно спросила она. — С ним все хорошо? — С ним все в полном порядке. — заверил я ее. Разумеется, о приюте я жене не стал ничего рассказывать. — Прости меня, Кайт! — она вдруг изо всех сил вцепилась в отвороты моего сюртука. — Я умоляю тебя, прости меня за все! — Не надо, Акбулог, — повторил я и взял ее за руки, — не будем сейчас об этом. Впрочем, — не выдержал я, — скажи мне только одно: ты и вправду была с этим человеком? Она умоляюще посмотрела на меня и обреченно кивнула; я же в ответ лишь тяжело вздохнул. — Прости, умоляю! — вновь всхлипнула Акбулог. — Он… я не смогла устоять. И вот — меня настигла жестокая расплата за мое легкомыслие. — Я не имею права тебя осуждать, — тихо проговорил я и снова взял ее за руку, — особенно после той постыдной истории с Тайгер. Слова о том, что даже несмотря на это я готов вот-вот взорваться от ярости и ревности, и этому негодяю просто-напросто повезло, что он уже умер, мне пришлось проглотить. Я не хотел еще больше расстраивать ее. — Мы сейчас должны думать о том, как тебе помочь, Акбулог, — проговорил я. — А обо всем остальном мы с тобой поговорим потом, когда вернемся домой. — Я уже не вернусь домой, — прошептала Акбулог, вновь прижимаясь ко мне. — Никогда уже не вернусь! — повторила она. — Они меня убьют, Кайт, сбросят с Башни, мне сказали. Как твоего деда. — Никто тебя не убьет, не говори глупости! — я поцеловал ее в лоб. — Мы с Рейвен (кстати, она приехала со мной и велела передать тебе привет и пожелание поскорее избавиться от этого кошмара) найдем способ помочь тебе. Тебя обязательно освободят. Ты же не убивала этого человека! Акбулог помотала головой. — Нет, — произнесла она, отводя взгляд, — как я могла, я ведь… мы с ним… и он хорошо ко мне относился. Зачем мне его убивать? Я им говорила. Но они не верят! Он, начальник, который меня допрашивал, кричал, что меня подкупили, подослали, что я будто бы хотела отомстить Толому за то, что моих родителей некогда выдворили из страны. — Какая чушь! — фыркнул я. — Твой отец умер здесь, а твоя мать была женой господина Гурда. И они сами уехали отсюда, когда он заболел. Акбулог пожала плечами: — Они мне не верят! Я в ответ погладил ее по щеке. — Они тебя били? — тихо спросил я. Акбулог отвернулась от меня и кивнула. — Он… — замялась она, — ударил меня по лицу. На допросе. Требовал во всем признаться. Сказал, что скоро назначат дату суда, и тогда начнется какое-то «официальное дознание». И тогда, сказал, я «запою по-другому». На дыбе. Я боюсь, Кайт! — расплакалась она. — Мне очень страшно, я не выдержу, если они… будут меня… на дыбе. — Они и пальцем к тебе не притронутся! — сказал я. — Акбулог, — спохватился я, у нас ведь оставалось все меньше и меньше времени, а мне нужно было узнать у нее, что же произошло в тот проклятый вечер, — скажи мне, ты в тот вечер была с этим человеком? — Нет, — вздохнула Акбулог, — мы с ним поспорили. Он хотел… просил стать его женой. Я закусил губу, отвернулся и с силой стукнул кулаком по кирпичной стене, ревность вновь будто обожгла меня огнем. — Но я ему отказала! — продолжала Акбулог, и у меня тут же отлегло от сердца. — Я вспомнила о тебе, — тихо проговорила она, — о нашей семье. Разве я могла вот так все бросить? А Толом обиделся на меня и уехал. Я же осталась в том доме, где мы встречались, сидела там до поздней ночи. Уже почти под утро, я не помню, сколько было времени, я вернулась. Днем мы с маленьким Кайтом ездили на прогулку. А потом пришли эти люди и увели меня в тюрьму. — И ты, — уточнил я, — больше не видела того человека. Акбулог кивнула, вытирая слезы со щек. В тот же самый миг вновь заскрежетал в ржавом замке ключ. — Свидание окончено! — возвестил стражник, появляясь на пороге. — На выход, сударь! — кивнул он мне. Я в последний раз ободряюще пожал руку Акбулог, улыбнулся ей и вышел. На душе у меня было неспокойно. Я постоянно уговаривал себя не думать о том, что она была близка с другим мужчиной, но эти мысли упорно лезли в голову, не давая покоя. Я всю дорогу, пока добирался до гостиницы гнал их от себя, но воображение упорно рисовало мне картины любовных свиданий моей Акбулог с другим мужчиной. Рейвен вздыхает и сочувствующе смотрит на меня, когда я рассказываю ей о том, как прошло свидание. — И они еще посмели запугивать ее пытками! — продолжаю возмущаться я. — Боюсь, отец, — хмурится Рейвен, — это не просто угрозы. Вы же слышали рассказ господина Гурда. — Мы должны что-то сделать, — я тяжело опускаюсь в кресло и закрываю лицо ладонями. Вслед за этим я слышу, как дочь подходит ко мне и садится рядом, прямо на подлокотник моего кресла. Я чувствую ее прикосновение к своему плечу: — Не надо так, отец, вы обязаны сохранять хладнокровие. Иначе мы не сможем помочь Акбулог. — Боюсь, — я поднимаю на Рейвен глаза и невесело усмехаюсь, — мы и так не сможем ей помочь. Я хотел было поговорить с начальником тюрьмы, но меня выставили чуть ли не взашей, сказали, будто у него и без меня много дел. А все улики против нее. Так что им даже не придется особо напрягаться! Сволочи! — у меня на глазах вновь выступают слезы. Рейвен встает и отходит к окну. Она довольно долго молчит, разглядывая пейзаж за окном. Я же продолжаю сидеть в кресле; я совершенно измотан, у меня совершенно не осталось сил. Кажется, мы окончательно проиграли, ничего у нас не выйдет. Бедная моя Акбулог, ей придется принять жуткую смерть за какого-то негодяя, который на самом деле убил того несчастного. — Против вас тоже были все улики, — задумчиво произносит Рейвен. — О чем ты? — я совершенно не понимаю, куда она клонит. — Тогда, — продолжает Рейвен, — когда вас обвинили в контрабанде, улики были против вас. Вас хотели упрятать за решетку, чтобы выгородить настоящего преступника. И настоящие преступники подбросили вам те бриллианты. — Верно, — киваю я, — но какое все это имеет отношение к Акбулог и убийству этого человека? — Самое прямое! — Рейвен поворачивается и смотрит на меня торжествующим взглядом. — Если принять на веру тот факт, что Акбулог не убивала приятеля господина Гурда, следовательно, некто решил оговорить ее. Отсюда и улики, которые нашли на месте преступления. — Это понятно, — вздыхаю я, — но беда в том, что кроме нас с тобой, дочка, это никто всерьез не воспримет. Наши слова ничего не стоят, ведь мы ее ближайшие родственники! Кто захочет нас слушать? — Да, но если мы предоставим все доказательства, — улыбается Рейвен, — то им придется прислушаться к нашим словам. — И как это у нас получится? — А как суд поверил в вашу невиновность, отец? — спрашивает Рейвен, вновь усаживаясь рядом с мной. — Ты же знаешь, — отзываюсь я, — что мой отец и Тоуд (ни дна ему, ни покрышки) нашли Марипосу, и она рассказала всю правду. — Именно! — смеется Рейвен. — Мы поступим точно так же. Во-первых, нам нужно найти адвоката, ведь Акбулог разрешат нанять его? Я киваю: уже точно известно, что ее будут судить за убийство, а не за государственную измену (хоть на это хватило мозгов у этих недоумков). — Значит, прямо завтра вам следует заняться поисками хорошего адвоката, — потирает руки Рейвен. — Думаю, — задумчиво отвечаю я, — господин Гурд сможет помочь. — А я, — продолжает Рейвен, — попробую встретиться и поговорить со свидетелями. — Какими? — удивленно смотрю я на нее. — Для начала, — Рейвен задумчиво накручивает прядь волос, выбившуюся из прически, на палец, — с той женщиной, экономкой господина Толома. Она служит у него в доме много лет, все замечает, как и положено ей по должности. И потом, ведь именно она одной из первых дала показания против Акбулог. А потом, если повезет, и с тем кучером, который отвез Акбулог в тот дом. Кажется, он тоже служил у Толома. Я смотрю в глаза своей дочери и чувствую, как в моей душе оживает надежда. Рейвен обнимает меня, целует в щеку и уверенно произносит: — Вот увидите, отец, мы обязательно все выясним, и Акбулог отпустят на свободу. А потом мы все вместе поедем домой. Я молчу и обнимаю свою дочь в ответ. Она права, нельзя опускать руки, я просто обязан помочь жене; я слишком виноват перед ней, и возможно, таким образом смогу загладить свою вину перед ней. Она простит меня, и мы вновь будем счастливы.