Послесловие

Рейвен

Я откладываю перо и крепко зажмуриваю глаза; от бесконечных цифр в расходной книге у меня уже начала кружиться голова. Пожалуй, закончу завтра, сейчас надо проверить, как там дела у моего Абихорро, всех ли новых постояльцев разместили со всеми удобствами. А потом нужно посмотреть, все ли в порядке у сынишки, он, я знаю, заснул, но мало ли, что могло произойти за то время, пока я тут сверяла и перепроверяла все расчеты. — Мама, мама! — маленькая Серпент подбегает ко мне и смотрит взволнованно и, как мне кажется испуганно. — Что случилось, моя радость? — я тоже встревожена не на шутку. Когда у моих детей что-нибудь случается, даже если это ничего не значащая мелочь, я всякий раз места себе не нахожу от беспокойства. — Там, — Серпент машет рукой, показывая на дверь, — Доу. Она так плачет! — О Господи! — восклицаю я, после чего быстро встаю из-за стола, беру дочь за руку и мы идем с ней на веранду. Я примерно догадываюсь, что могло случиться. Бедняжка Доу, иногда я так злюсь на Акбулог, что у меня буквально в глазах темнеет. Как можно было взять и сбежать за тридевять земель, бросить здесь свою родную дочь, которая, почему-то это замечаю фактически одна я, бесконечно страдает. Да, конечно, все, что произошло в нашей семье, мягко говоря, нельзя назвать приятным. Но неужели Акбулог думает, что уехав, сразу решит все свои проблемы? Конечно, иной раз просто необходимо побыть в одиночестве, привести мысли в порядок, успокоиться; кому как не мне этого не знать. Но зачем же было уезжать так далеко? Я с самого начала была против и отговаривала Акбулог от этого шага, но, увы, она настояла на своем. Со дня отъезда мачехи прошло уже достаточно времени, но (и это объяснимо) Доу безумно по ней скучает. Она сама отказалась ехать, поскольку хотела остаться дома и поддержать отца. Сестра очень любит его, и расстаться с ним надолго — для нее это просто пытка. Этим она очень похожа на меня: в детстве я, как привязанная, ходила за дедом, а если он отлучался куда-нибудь по делам, мне казалось, что случилась самая ужасная трагедия. Я безумно переживала и успокаивалась только тогда, когда он возвращался, и я могла бросится ему на шею, обнять, взобраться к нему на колени и сказать, как сильно я скучала. Один раз, помню, он задержался в городе из-за каких-то проблем с поставщиками, а я до полуночи не отходила от окна в гостиной, которое как раз выходило во двор, и прислушивалась к каждому шороху, раздававшемуся на улице. — Милая моя, — увещевала меня бабушка, — идем в детскую, уже поздно, пора ложиться спать. Я принесу тебе теплого молока, расскажу сказку, идем, моя радость! — Нет, бабушка, прошу вас! — вздыхала я. — Я еще немного посижу тут, ну пожалуйста! Кончилось тем, что задремала прямо на подоконнике, и бабушка взяла меня на руки, отнесла в комнату и уложила в кровать. В тот самый момент, когда она укутала меня одеялом: «Ты же совсем замерзла, Рейвен, не хватало только простудиться!» — вернулся дед. Сон моментально слетел с меня, я вскочила с кровати и бросилась к нему. — Дед, вы вернулись! — радостно закричала я. — Наконец-то! — Можно подумать, я пришел с войны, — засмеялся дед. — Да, — именно так, — улыбнувшись, кивнула ему бабушка, — она ждала тебя целый вечер, будто ты и впрямь на войне, и тебе угрожает смертельная опасность. Она вдруг посерьезнела, задумалась о чем-то, а потом добавила: — Как это все знакомо, Абаж! Я будто саму себя сейчас увидела, когда мне было столько же, сколько сейчас Рейвен. Дед кивнул, обнял ее за плечи и поцеловал в щеку. Я тогда мало что поняла из ее слов, потом, уже гораздо позже, когда я подросла, бабушка рассказала мне, что точно так же в свое время не желала отпускать от себя своего отца, расстаться ним — для нее тоже являлось худшим из кошмаров. Доу в этом отношении пошла в свою родню. Она очень привязана к отцу, но она, что тоже более чем естественно, нежно любит мать. Это безумно несправедливо и жестоко, что она была вынуждена выбирать между ними. Помимо всего прочего, она переживает и ссору отца с братом, а Хоук, всякий раз, как приезжает навестить нас, не упускает возможности вновь поскандалить. Я, честно признаться, безумно устала от их ругани, но что я могу поделать, если мой братец такой упрямый осел! Ведь он уже, кажется, окончательно помирился со своей «кошечкой», переехал жить к ней, они оба и думать забыли о том ужасе, что пережили сами, а заодно и мы все по их милости. Но все равно, несмотря на это, Хоук постоянно твердит, что никогда не простит отца за предательство. Вот и вчера Хоук заявился как раз к обеду, привез подарки моим дочерям, они сразу же утащили его «посмотреть на нового братика», и я уж было обрадовалась, что на этот раз все обойдется. Но не тут-то было! Я как раз расспрашивала брата о его успехах в университете, как в гостиную вошел отец. — Господин Кайт, — улыбнулся ему мой муж, — вас не было целое утро. — Я ездил в город, — пожал плечами отец, — а потом прогулялся немного по саду. — Как хорошо, что вы пришли, отец, я ждала вас, — Доу подошла к нему, приподнялась на цыпочки и поцеловала в щеку. — Теперь я, пожалуй, пойду прогуляюсь в саду, — поморщился Хоук, — а то здесь стало слишком дурно пахнуть. — Хоук! — прикрикнула я на него. — Веди себя прилично! — Ничего, Рейвен, — презрительно усмехнулся отец, — оставь его в покое. Когда-нибудь он повзрослеет и поймет, насколько глупо вел себя. — Что ты сказал, негодяй?! — взвился Хоук. В два шага он преодолел расстояние между ними, приблизился к отцу вплотную. — Ты еще смеешь открывать рот в моем присуствии, обвинять меня? Да ты… ты жалкий червяк и недостоин находиться здесь, среди приличных людей! — Если ты считаешь себя таким приличным и достойным человеком, мой милый сын, — снова усмехнулся отец, — то я не понимаю, как это согласуется с тем, что ты открыто живешь с какой-то… женщиной легкого поведения? — Ах ты сволочь! — закричал Хоук и замахнулся на отца. — Ну давай! — гордо вскинул голову отец. — Давай, сынок, ударь меня, только до этого ты еще не опускался! Впрочем, о чем это я, право слово! Один раз ты уже пытался убить меня, так что такая мелочь тебя не должна смущать! Хоук замер с поднятой рукой, со злостью глядя на отца. Если бы взглядом можно было убивать, то отец уже упал бы замертво. — Не надо, отец, прошу вас, перестаньте! — Доу встала между ними, загораживая отца собой. — Хоук, зачем ты… так? — в ее голосе зазвенели слезы. — Отойди, не мешайся под ногами! — бросил ей Хоук. — Хватит! — хором воскликнули мы с мужем. — Это уже переходит все границы, Хоук, — недовольно взглянул на моего брата Абихорро. — Заткнись! — процедил Хоук. — Я уже говорил, что твое мнение меня интересует в последнюю очередь. — Конечно, — издевательски протянул отец, — тебя интересует только твоя шлюха, а на всех остальных, и в первую очередь на родную мать, тебе плевать. — И ты смеешь, — Хоук снова шагнул к отцу и схватил его за грудки, — упоминать имя матери своим поганым языком, мерзавец? После всего, что ты с ней сделал?! — С твоей матерью мы решим все сами, — закричал отец, стряхнув со своих плеч руки Хоука, — ни тебя, ни кого бы то ни было это не касается! Я просил у тебя прощения, но ты меня не слышишь. Рейвен абсолютно права, твои истерики давно уже всем надоели! — Отец, я умоляю вас, не надо! — Доу отвернулась и закрыла лицо руками. Я подошла к сестре, обняла ее. — Довольно, Хоук, ты хотел выйти в сад — иди же! — Я ухожу совсем, — передернул плечами Хоук, — мне противно находится с ним под одной крышей. Еще раз окинув презрительным взглядом комнату, Хоук направился к выходу. Отец тяжело вздохнул и отправился наверх, Доу, всхлипнув, бросилась за ним. — Как я устала, дорогой! — покачала я головой. Абихорро не ответил, просто обнял меня за плечи и крепко прижал к себе. Хоук уехал, не оставшись на обед, отец заперся у себя в спальне и не выходил больше ни к ужину, ни сегодня утром к завтраку. Что делать с этим кошмаром, я не знаю, и, признаться, мне все это очень не нравится, но как найти выход — я абсолютно не представляю! Я выхожу на террасу и сразу же замечаю сестру, которая стоит, облокотившись о перила лестницы, а маленькая Анидаг стоит рядом с ней, внимательно смотрит на нее и ласково гладит по руке: — Не грусти, Доу! — говорит она. — Если ты будешь плакать, то нам всем станет грустно. «Вытри слезки и улыбнись мне, моя радость», — слова сами собой всплывают в памяти. — Давай, вытри слезки, улыбнись! — повторяет Анидаг. У меня перехватывает дыхание: именно эти слова всегда говорил мне мой дед, успокаивая меня, когда я плакала. Моей дочке, я знаю, он также часто говорил их, желая утешить. Я знаю, что Анидаг безумно по нему скучает, она не расстается с куклой, которую дед подарил ей, укладывается с ней спать, сажает с собой за стол, и каждый вечер дочь говорит мне, как ей хочется, чтобы деда пришел и рассказал ей сказку. Я говорю ей, что деда всегда будет рядом, он, где бы сейчас ни был, все равно очень любит свою малышку и оберегает ее. Иногда на прогулке дочка смотрит вверх, на небо, и машет рукой. Они с сестрой придумали этот ритуал и таким образом передают дедушке привет. Я тоже скучаю по деду, мне так его не хватает, если бы он сейчас был рядом с нами, он наверняка нашел бы выход, сумел помирить отца и Хоука. — Почему ты плачешь? — продолжает допытываться Анидаг у Доу. — У меня… просто голова разболелась, — отвечает Доу и ласково треплет Анидаг по волосам. — Мама! И моя сестричка! — дочка замечает нас с Серпент и улыбается. — Что такое, Доу, — вздыхаю я и сажусь рядом, — что с тобой? — Ах, Рейвен! — качает головой Доу. — Девочки, — обращаюсь я к притихшим Серпент и Анидаг, — идите в дом. Можете отправиться на кухню и попросить у кухарки лимонного пирога. Она специально приготовила его для вас. — А потом мы попросим папу поиграть с нами, можно? — спрашивает Серпент. — Конечно, милая, — улыбаюсь я, — и девочки, взявшись за руки убегают. — Это все из-за вчерашней выходки Хоука? — спрашиваю я. Доу мотает головой, снова всхлипывает и отводит взгляд. — Тогда в чем дело? — я крепко сжимаю руку сестры, и она поднимает на меня глаза, полные слез. — Отец, — тихо говорит она. Я снова глубоко вздыхаю: все понятно. Доу, судя по всему, ходила проведать отца и застала его… скажем так, в компании бутылки вина. Последнее время он пристрастился к этому занятию, каждый вечер запирается у себя и пьет. А после ссор с Хоуком отец обычно устраивает себе подобное добровольное заключение на несколько дней. Меня это, честно говоря, пугает с каждым днем все сильнее и сильнее. Я уже несколько раз пыталась поговорить с отцом, но он ничего не желает слушать. На все мои упреки у отца один ответ: «Я прекрасно знаю, что делаю, оставьте меня в покое!» Я отправляю Доу к себе, ей нужно прилечь и немного отдохнуть, потом захожу проведать сына. Кормилица говорит мне, что он спокойно спит; слава богу, хотя бы здесь все в порядке. Я смотрю на моего милого мальчика, наклоняюсь и целую его в щечку. Когда-то давно, когда я была чуть постарше Анидаг, я услышала разговор бабушки и деда. Дед говорил, что он безумно счастлив, поскольку у него есть семья. — У меня есть ты, Анидаг, — сказал он, — есть наш сын. Пусть он сейчас далеко, но однажды он вернется и вновь будет с нами, и есть наша милая Рейвен. Господи, если бы несколько лет назад мне сказали, что я буду испытывать такое счастье, я посчитал бы, что надо мной попросту издеваются. — Я знаю, — отозвалась бабушка, — ведь я тоже и представить себе не могла, что мы снова будем вместе. — Только теперь я понял, — кивнул дед, — что это самое ценное сокровище, каким только может обладать человек. Я абсолютно согласна: моя семья — это самое дорогое, что у меня есть. И потому я не хочу, чтобы все рухнуло окончательно. Я дала себе слово, что сделаю все возможное и невозможное, чтобы сохранить нашу семью. Я поднимаюсь наверх и, не постучав, захожу в комнату отца. Он сидит за столом, обхватив голову руками; перед ним наполовину полный бокал вина, а чуть поодаль стоит практически пустая бутылка. Я подхожу ближе и осторожно дотрагиваюсь до его плеча. — Отец, — я подвигаю стул и сажусь рядом, — зачем вы так? Он поднимает на меня абсолютно ясный взгляд и грустно улыбается. — Дочка, — тихо говорит он, — ты пришла, чтобы стыдить меня? Понимаю, дорогая, я не заслуживаю ничьего сочувствия. — Нет, — твердо говорю я, — я пришла, чтобы спросить, что с вами происходит. Почему вы изводите себя подобным образом, — киваю я на бутылку. — Ах, вот оно что, — вздыхает отец. — Просто мне опостылела эта жизнь, девочка моя. Я хочу умереть как можно скорее! — Я не желаю выслушивать эти пьяные бредни! — выхожу я из себя. — Вы сами не знаете, что говорите. Я встаю, убираю со стола бутылку, выбрасываю ее в мусорную корзину и вновь возвращаюсь к столу. — Прекрасно понимаю, — усмехается отец. — Я никому не нужен, Рейвен. Кто станет сожалеть обо мне, оплакивать меня? Никто! Ни одна живая душа даже и не вспомнит обо мне. — Только потому, что вы пьяны, отец, я не стану обижаться на эти слова, — говорю я, вырывая из рук отца бокал. — Разве не так? — вздыхает отец. — Мой сын считает, что я гаже самого отвратительного червяка, а моя Акбулог… она больше не любит меня, — отец торопливо вытирает глаза салфеткой. — А раз она меня не любит — моя жизнь кончена! Один раз, — помолчав, прибавляет он, — отец сказал, что я пойму, каким сокровищем владею. Теперь я это понял, но — слишком поздно! Значит, остается только умереть! — Это не мой отец, — уверенно говорю я, и он удивленно моргает. — Мой отец никогда бы не сказал таких глупых слов. Мой отец ни за что не позволил бы Хоуку, этому не в меру наглому сопляку, третировать себя. Не отпустил бы так просто Акбулог. — Я больше не нужен ей, — повторяет отец, — и никто меня не любит! — Это неправда! — возмущаюсь я. — Может быть, вы забыли, но у вас есть еще Доу, которая обожает вас, а вы тем временем разрываете ей сердце своим безобразным поведением. У вас есть внуки, которые души в вас не чаят. Конечно, Абаж еще слишком маленький, но я уверена, когда он подрастет, он, как и все остальные, будет любить вас. А девочкам так не хватает вас, вы уже сто лет не возили их на прогулки, не покупали им сладостей… Наконец, есть я. Вы снова забыли, да? — тихо добавляю я. — И я тоже… люблю вас. Отец молчит, лишь кивает в ответ. — Девочка моя, — тихо говорит он и берет мои ладони в свои, — что мне делать? Помоги мне! — Вы любите свою жену? — спрашиваю я, и отец снова кивает. — Тогда вы не должны тратить время попусту, не должны изводить и жалеть себя. Вы должны сделать все, чтобы вернуть ее. Будьте же мужчиной, отец! — восклицаю я. — Наверное, ты права, — задумчиво говорит отец, — и я обещаю, что она вернется. Если надо, поеду за ней! — И правильно сделаете, — отзываюсь я. — Вы должны заслужить ее прощение, показать, что она, как вы сами только что сказали, по-настоящему нужна и дорога вам. Если вы действительно ее любите, то просто обязаны бороться за свою любовь. — Ты сейчас так похожа на мою мать, Рейвен, — улыбается сквозь слезы отец. — И это самый лучший для меня комплимент. — Рейвен, дочка, — повторяет отец и вдруг привлекает меня к себе, обнимает и гладит по голове. — Доченька моя! — шепчет он. Я чувствую, как по моим щекам текут слезы, и мы с отцом долго сидим так, не разжимая объятий.