***
Рука Тодда, замерев, зависает над ручкой на тумбочке, когда он собирается сделать на своей руке пометку. Он начал делать их на своей коже за тот двухлетний период, прошедший с момента, когда в последний раз слышал что-то от своей Пары. Некоторые – обыкновенные напоминания по учебе, другие – крутящиеся у него в голове строчки, которые, как ему думается, могли бы стать текстом песен. Этим утром он, полусонный, подумал, что стоит черкнуть себе напоминание - сделать во время обеда домашку Тилтону, так чтобы уложиться сдать ее к седьмому периоду, и тут взглянул на свою руку:Знаешь, эти садовые кресла такие желтые-прежелтые.
Тодд, определенно, с пару минут пялится на эти слова. Даже не уверен, что хоть раз моргает. Ярость начинает утихать. Единственным, удерживающим его от того, чтобы гневно настрочить на это самое обыденное беспечное послание «ах ты ублюдок, я-то думал, с тобой что-то случилось или ты в беде», была его всегдашняя немногословность. Так, это не его дело. Само собой, это далеко не вся гамма, охвативших его эмоций, но да, это его не касается. Он колеблется, размышляя, не претерпевает ли в таком случае его система изменений и не стоит ли перестать вести записи на своей руке. В конце концов, Тодд решает, что все это не имеет значения. Он делает на руке пометку о предмете Тилтона и встает с постели.***
Тодд замечал, что происходит между его сестрой и родителями, до костей пронизываемый жутким чувством дежавю. Аманде сейчас почти семь. Тодд в ее годы был меланхоличен, часто злился по мелочам и чрезвычайно редко расщедривался на улыбки. Аманда же активный и шаловливый ребенок, и он уже видит, как родители отстраняются от нее подобно тому, как когда-то делали с ним. Видит ее боль и замешательство. Так что в пятницу после полудня, когда родители, благодаря сложившимся на работе обстоятельствам, должны сильно припоздниться, Тодд просовывает голову в комнату Аманды. Она как раз, вооружившись зелеными мелком, трудится над волосами своей барби, крошечные розовые одежки которой уже успели проиграть битву с черным. - Эй, - начинает он, - Как насчет потусить? Аманда угрюмо пожимает плечами, ногти ее сплошь ярко изумрудного цвета. - Можем завалиться ко мне на кровать - перекусить и телек посмотреть. Это вводит Аманду в легкое заминку, голова ее медленно поднимается, чтобы бросить взгляд поверх кукольной шевелюры: - Перекусить на кровати? Есть в кроватях – нарушение одного из главнейших правил родителей. - Ага. Аманда откладывает цветной мелок и куклу: - Давай. У Тодда они смотрят мультики, Аманда жует сэндвич с арахисовым маслом и желе. В конце концов, она ставит тарелку на пол и, натягивая на себя одеяло, устраивается основательнее. - Слушай, - начинает он, - Ты можешь сказать мне все, что тебе хочется. - Я и так тебе обо всем постоянно рассказываю, - она чуть поправляет свою подушку, - Я же говорила, что вчера видела щенка? - Говорила, но я не об этом. - А про кота говорила? - Я имею в виду вещи, о которых тебе не хочется говорить с мамой и папой. Она замирает, устремляет взгляд прямо на него и вдруг меняется в лице, с которого слетают все уверенность и бодрость: - Я что-то натворила, и теперь они ненавидят меня, так ведь? – тихо спрашивает она. - Они не ненавидят тебя. Они просто… - Тодд задумывается. Он не находит верного способа сказать «фигово умеют любить нас», так что решает продвигаться осторожно, - сложные люди. - О. - Но это только их вина, а не наша с тобой. Поэтому не позволяй им перекладывать ответственность за это на тебя. И можешь рассказывать мне абсолютно обо всем, особенно, если не хочешь обращаться к ним. – Тодд не знает, станет ли ситуация между родителями и Амандой проще. Смягчись характер Аманды, чего не произошло с ним, стань она тихой и застенчивой до той степени, чтобы ее яркий нрав перешел в подобающий, то, возможно, отцу и матери этого будет достаточно, и они будут счастливы дочери, столь близкой к образу, существовавшему в их умах, когда они заводили детей. Пусть так, но она, несмотря ни на что, не обязана взамен на родительскую любовь превращаться в кого-то другого. Ей не следует думать, будто она должна испытывать вину за то, что ведет себя по-детски шумно или эмоционально, только потому, что их родителям нужен исключительно перманентно благонравный ребенок, соответствующий придуманному ими образу. Он не желает ей взрослеть так, как рос сам, неприкаянный и одинокий. И особенно ему не хочется, чтобы она накапливала в себе что-то такое, что когда-нибудь впоследствии, из-за ее убежденности, что ей не к кому обратиться, втравит ее в неприятности. Аманда, перекатываясь, прижимается к его боку: - Спасибо, - бормочет она так, будто вот-вот заснет. Тодд переключается на классических «Тома и Джерри». - Обращайся в любое время.***
- Твоя Пара… она какая? – вопрошает Аманда, в то время как Тодд работает над эссе для поступления. Она пока не придумала ничего лучше, чем спрашивать людей об их Парах напрямик, о чем свидетельствует тот факт, что за последние три дня он видел ее пристававшей с расспросами к двум учителям и трем молочникам. - Общительная личность, - рассеянно отвечает он, ощущая, как Пара как раз что-то строчит на его руке. Ему требуется четыре попытки, чтобы правильно написать «планетарий», и он понимает, что это явный признак усталости. Он машет головой, стараясь не позволять отвлекать себя еще и Паре.***
- Почему ты продолжаешь использовать для практики именно эту песню? – спрашивает Аманда, пока Тодд корректирует расположение ее пальцев на гитаре. - Потому что она мне нравится, - он закатывает рукава своей клетчатой рубашки под неловко извлекаемые Амандой звуки, - Отличная же песня. - Слова – бессмыслица какая-то, - она чуть изменяет положение гитары на более комфортное, - Что за «memoria»*? - Это значит память. - Ну и почему тогда ему просто не сказать «память»? И чего он все время это повторяет? - Потому что он гребаный гений. Аманда закатывает глаза, но продолжает играть.***
Тодд вообще-то и ребенком был не из тех, кто лазает по деревьям, так что даже с раскинувшимся на их собственном заднем дворе особо дел не имел - не связывался даже в целях получения лучшего обзора неба. Аманда же это любит, так что, когда Тодду не удается отыскать ее той ночью, он знает: все, что ему остается - выйти на задний двор и посмотреть прямо вверх. - Ты вообще умеешь на деревья взбираться? – свесив ноги, интересуется Аманда в, то время как Тодд прилагает все свои усилия к покорению вершин. - Еще как, - раздраженно фыркает он, отдуваясь, - Заткнись. Улыбка, хоть и не такая широкая, как обычно, показывается на лице Аманды: - Потому что пока не похоже, что ты в этом сильно хорош. - Я могу сделать это. Он продолжает, пока не оказывается сидящим на ветке рядом с ней. - Выглядело мучительно больно. - Знаешь, ты могла бы начать практиковаться в мудачестве и попозже. Я б вот совсем не возражал. - Ну да, конечно, - улыбка меркнет, она переводит взгляд на луну и тихо произносит, - Поздравляю. - Не нужно этого говорить, если не хочешь. Она постукивает одной ногой о другую: - Нью-Йорк так далеко. - Знаю, - это и было одной из причин. По крайней мере, хоть и на какое-то недолгое время, но ему хочется побыть от Вашингтона так далеко, как только возможно, стряхнуть ощущение удушья от вида на протяжении всей своей жизни одних и тех же улиц. Корнелл** очень далеко, и он там никого не знает. Это, несомненно, воодушевляет. Однако радости убавляется, когда сестра упорно избегает даже смотреть на него, не желая, чтобы он понял, как она расстроена. - Если хочешь, можешь звонить мне каждый день, - говорит ей Тодд. Аманда бросает на него быстрый взгляд. - Да? - Конечно. Ну, само собой, иногда я буду занят: домашние задания, уроки и все такое, но почему нет. Я всегда буду стараться тебе отвечать, когда бы ты не позвонила. Аманда сглатывает. - Окей. - И на Рождество я вернусь. Она кивает: - Я буду скучать, - шепчет Аманда. Тодд обнимает ее за плечи, и она придвигается чуть ближе, чтобы опереться о него. - Я тоже буду по тебе скучать.***
Чтобы сберечь деньги, Аманда не летит с ними, когда Тодд заселяется в общежитие. Рейс совсем рано утром, поэтому в ночь перед вылетом Тодд, опустившись на колени, долго-долго обнимает Аманду, позволяя ей, вцепившись в него, уткнуться лицом ему в плечо. И гладит ее по спине всё то время, пока она плачет. - Все будет хорошо, - шепчет он, - Обещаю. - Я знаю, - бормочет она, отстраняясь и утирая нос тыльной стороной ладони, - Просто я к тебе привыкла, вот и все. - Я в курсе, - усмехается Тодд.