***
Его трепала за рукав бабуля из деревни: — Милок, как ты? Ты так долго не приходил в себя. После того, как тебя выловили из речки, все было подумали, что эти окаянные русалки сгубили тебя. Она прошамкала губами и сняла с плеч шаль: — Возьми, болезный, а то дрожишь, аки осиновый листочек. Ярослав поднял на неё недоумевающий взгляд. Попытался что-то сказать в ответ, но понял, что связки его подвели. Он ещё раз попробовал промолвить хотя бы слог, но из горла вырывался только сип — он потерял голос. «Ничто не достаётся бесплатно — за всё приходится платить, — раздался в голове Ярослава голос дракона. — А ежели дар велик, как этот, то и цена соразмерна. Забрал я у тебя самое дорогое, что было. Теперь, даже если пожелаешь или будешь нуждаться в этом, не сможешь и слова вымолвить, не то что спеть». Ярослав подумал в отчаянии: «Я же не просил этого! Без моего голоса мне и мир не мил. Сколько ночей провёл бессонных, обучаясь искусству слова, сплетая музыку в узоры, будто кружево! Теперь же что делать мне, как выжить среди людей и тварей, будучи бессловесным?» Ухватился за власы длинные, в отчаянии заплакав. Ярославом завладевало чувство ненужности людям. Ему казалось, что судьба покинула его, решила забрать то единственное, что являлось основой его жизни. Из горьких размышлений его вывел голос старушки: — Ох, молодец, запамятовала. Ты же нам свою лиру на сохранение оставлял. Вот я и принесла её. Сказителю те слова показались странными: знал он, что брал лиру с собой в путешествие по тем лесам. Так откуда же ей тут взяться? Посмотрел певчий — нет, теперь уж безгласый — на лиру. И понял: не его та лира. Чёрная она была, как ночное небо, а его лира была сделана из некрашеного дерева и кости. Но руки не слушались — как к последнему спасению, потянулись к той лире чуждой. Старушка вложила инструмент в его дрожащие длани. Душа защемила от сладкой муки и предвкушения. Он закрыл глаза и коснулся струн. Лира не нуждалась в настройке: звук был идеален. Казалось, что её создали боги: так тепло и невесомо брались аккорды. Мир дрогнул, как и там, на небе, в мире снов, в мысли Ярослава стали пробиваться чуждые думы существ иного плана бытия. Но в этот раз они лились беспрепятственно — не было боли, раздражения, чувства переполненности. Бабушка всплеснула руками и запричитала: — Ой, что ж деется, сказитель? Схожу с ума или взаправду вижу: очи твои горят огнём. А сказитель всё играл, и не было мига важнее этого. Он глянул на небо; был бы голос, сказал бы: «Даже если руки отнимутся, любить буду мир этот и жизнь в нём».Чёрные ресницы и глаза цвета волн, скольких вы ещё зачаруете?
Услыхав мелодию ту, лесные духи вышли из леса, не побоявшись, и начали танцевать, а кто-то — и петь. Так скоро, вместо одного утраченного голоса Ярослава, раздался целый сонм: неземные, воздушные, тягучие или быстрые, как ветер, они вторили изначально безмолвной песне на все лады, наполняя её естество. И, казалось, само время вторит ему: — Слушай, танцуй, пой! В этот миг — я с тобой.