Сказитель Ярослав

      Ничего не ответил ей сказитель, лишь горько улыбнулся. Да видит девица: волосы его долгие, до земли достающие, короче стали. Глаза в неверии протёрла, пригляделась: до пояса длиною теперь власы его.       И продолжает бард петь, так, будто и не случилось ничего. Но в словах его более нет рифмы. Отдельные строки спонтанно меняются на куплеты — кажется, что он утрачивает свой талант, становится косноязычным и немного нелепым.       — Даже если мои мечты разобьются на кровавые осколки, я буду танцевать.       Под водой движения кажутся тягучими и неуместными, но Ярослав упрямо продолжает попытки.       — Позволь мне танцевать, тягуче сладко разминая тело. В безликих масках узнавая прохожих, с детским любопытством вглядываясь в их глаза. Мне вновь и вновь кажется, что я знаю этих людей. А чтобы перестало казаться, я смотрю вновь.       Он множество раз повторяет это слово вновь. Русалки снова начинают нервничать, пытаясь добраться до него. А солнечной завесы то и нет более. Они касаются его острыми когтями — он болезненно вздрагивает. Сказитель отходит от них, но продолжает танцевать, махая рукой, как бы приглашая их присоединиться.

— И в сладком танце замирало тело, Так искренне, немного неумело. Нога на новый па пошла — Призвание в музыке душа нашла.

      Он продолжает то ли шептать, то ли петь, покачиваясь в воде, позволяя потоку нести себя.       — Я позволю войти вам в моё сердце. Я позволю войти вам в мою душу.       Русалки, как завороженные, танцуют вместе с ним.       — Во мне не только свет, во мне и тьма.       Когда он исполняет последнюю строку, серебро его волос обращается в угольно-чёрную копну.       — Я иногда впадаю в ярость.       Его нежное тело видоизменяется: больше нет того красивого юноши — перед речной владычицей Лин предстаёт седой старик.       — О солнечный свет, пробившийся сквозь тучи. Солнечный свет, взгляд мой не мучай!       Прогорланив последние слова, он, бездыханный, свалился на дно. Лин вскрикнула и подплыла к нему — нет, дышит. Показалось.       — Что же я надела, что натворила? Неужели своими руками создание певчее погубила? Я же всего-то и хотела, что пару найти, судьбинушку свою вместе с его сплести.       — Не дано сказителям пару иметь, — послышался далёкий раскатистый голос.       — Кто обращается ко мне? Кто взывает? — встрепенулась Лин, оглянувшись да не заметив никого.       Раздался смех: гулкий, всеобъемлющий, а с небес, пронзая толщи вод, спикировал дракон.       Разошлись воды, и перед русалками предстало чудо: золотая чешуя, вертикальные зрачки, крылья огромные, что, казалось, полмира собой затмевали да свет видеть не давали, и хвост, гибкий да хлёсткий.       — Небесный Повелитель! — вскричала Лин да голову склонила пред бессмертным.       — Я пришёл забрать своего сына.       Лапа с когтями острыми приблизилась к Ярославу.       — Не губи! — возопила водная царица.       Дракон покосил глазом да оскалился.       — Не я гублю его, но воды глубокие. Не выживет он без неба высокого. Не для того, чтобы вред причинить, спустился я к Земле, горы оставив, но спасти его, обратно на небо доставив.       И забрал сказителя, в небо ринулся, разрывая воды телом могучим.       — Как же земной может быть его сыном? — спросила Лин саму себя.       — Может, не такой он и земной, как мне казалось. Верно, откуда-то же красота да вечная молодость досталась! Видно, от отца, — сказала да сама слов своих испугалась.       — Лишь бы мне потом от Неба кары не досталось!