Сказитель Ярослав

      В подводном царстве…       Смотрят на певчего русалки да скалятся злобно. Подплыть желают поближе, да что-то им всё мешает: свет, спустившийся с самого неба, пронизывает толщу воды и стаёт заслоном у них на пути.       Беснуются, бьют хвостами речные твари, ищут, как бы дотянуться да разорвать гостя не прошенного. Но вот из-за угла грота того, мрачного да не людского, выплывает русалка иная: косы до пола, лицо, будто у девушки невиданной красы.       Узнал Ярослав, ахнул: дочь селянки то была.       — Что, сказочник, не ожидал меня здесь увидеть?       — Ожидал, да думал, что пленница ты, а не жительница глубин исконная.       Закручинился Ярослав, очи пожухли: были угольки, вдохновением сиявшие, стали пеплом, безысходностью пугавшим.       — Неужто зря матушка спасать тебя посылала?       — А ты не впутывай сюда мою ненаглядную кормилицу. Хоть и не родная она мне, но выкормила и с детства заботилась, опекой согревала, тепло душевное давала.       — Так что же ты здесь делаешь, девица? Али заманили тебя они сюда речами своими сладкими?       Засмеялась краса да хвостом зелёным хлопнула, только ракушки да ил со дна поднялся, обзор закрыв. Потом подплыла к Ярославу, будто и не было той преграды, солнечной, незримой.       — Ведьма я. Знаешь, смертный, когда люди видят непохожего на них, то они проклятиями сыплют, камнями кидают. Вот и с моей настоящей матушкой беда такая приключилась. Знахаркой она была умелой, зелья да отвары людям делала, чтобы лечить их болячки да хвори всякие. А потом кто-то слух недобрый пустил про неё.       Сказывает она историю, а Ярослав думает: уж не про Неяду ли она говорит?       — Моя мать на то время меня во чреве своём носила. Сбежала она с того села, пока поздно не стало, да разродилась у вод быстротечных.       Понял сказитель: нет, иная история перед его очами сейчас предстанет, извечного круга перерождений привет принесёт. А водная царица продолжила свой рассказ:       — Только роды тяжёлыми выдались — не вынесла она муки, скончалась родимая. Но перед смертью заклинала она к правителю вод, чтобы принял сие дитя несчастное под крыло своё. И откликнулся правитель и сказал матушке: «Не печалься, девица, сделаю я её одной из своих дочерей, нимфой водной, прекрасной, как море, быстрой, как горный поток. Будет она расти здоровой да крепкой, и силу я ей дам небывалую: заклинать воды да желаниям своим форму придавать. Извечные океаны по велению своему будет менять, как вздумается ей. Спи спокойно, смертная, закрой глаза!»       И заснула матушка, в вечность дух отпустив да тело водам оставив. А я с тех пор росла спокойно, средь русалок играючи, песни пела, воды заклинала, как и было сказано, горя не знала. Но вот беда то: человеком я быть перестала! Год земной, что день для меня стал, а потом и вовсе минутой казаться начал. Медленно я росла: века прошли, а я всё дитятком была малым, красивым, да уж больно одичалым. И вот однажды пришла на берег тот женщина старая да стала у вод просить: «Дайте мне дитя! Бесплодна я — родить не могу. Сколько всякого испробовала: и к ведунам ходила, и к знахаркам просилась, да все разводили руками. И только волхв, причитания мои услышав, сказал, что коли приду я к реке, то получу желаемое».       И услышала я её — и вышла из воды, ноги себе из ила создав: хотелось мне познать счастья человеческого, семьёй зовущегося. Обрадовалась она мне, как родной кровиночке, на руки подхватила и унесла. Селянам же сказала, что я дочурка родственницы её дальней, трагически почившей в юных летах. Не знала она, что близка к правде была, как бывают хохмы да басни правдивей легенд иных.       И жила я так среди людей да счастлива была, но наступил тот момент, когда я поняла, что время снова стало течь для меня, как для смертной — росла я и быстро из ребёнка становилась девицей, что в шутку Лин называли. Волосы у меня цвета льна потому что были, да веснушки забавные по лицу раскинулись гроздями, подобно винограду.       Но в один день я увидела тебя: вечно юного и прекрасного, ты шёл по дороге, не смотря под ноги. Напевал себе песни под нос да кружился в танце, будто для тебя не было мира вокруг да люди цветами казались. Я влюбилась да попыталась подойти к тебе, познакомиться хотела, словом небрежно перемолвиться с тобою. Но ты не заметил меня! Прошёл, будто не было меня там, даже не оглянувшись.       И тогда вспомнила я, что раньше водами да потоками быстрыми повелевала. Пришла к своим сёстрам речным, попросила их помочь мне заманить тебя. А когда не удалось мне это, то обратилась к батюшке, коим водного повелителя называла. Он выслушал да слово молвил веское своё, что, дескать, поможет да привлечёт, так чтобы и сопротивляться не смог.       Отшатнулся Ярослав, услышав слова те, запричитал:       — Что же ты наделала, глупая! Теперь мне век из воды не выбраться, куковать тут придётся, солнца белого не видеть. А знаешь ли ты, что без света дневного дух мой свободный гибнуть будет? Что с каждым днём, проведённым под толщами вод, тело мерно угасать станет. День пройдёт — волос короче станет, два — кожа посереет, три — губы алые посинеют, а на четвёртый день труп мой хладный застанешь.       Ахнула краса, но хитро улыбнувшись, молвила:       — Знаю я про тебя такое, чего и сам не знаешь. Я попросила царя вод, чтобы он дал тебе право жить здесь: дышать водой, как воздухом; видеть глазами рыбьими; слышать, как дельфины, разумея мир по-иному.       — Не поможет мне это, девица, — пригорюнился, сел на дно речное и стал петь, чтобы уразуметь, правду ли она говорила.       И правда, дышал водой, как воздухом, а звук из груди прямо вырывался, дрожью по волнам проходился да эхом отдавался, многократно усиливаясь, отдаваясь от стен грота подводного. Что есть желание, чтоб времени не стало? Желаешь ли уткнуться ты в начало, Чтоб нового там не было вовек, Когда не создан иже человек?

Да нет, хочу, чтоб продолженье книги Я сразу же читал без ожиданья, И на уроки жизни без интриги Я приходил всегда без опозданья.

      И присмирели русалки: успокоились, притаились по углам, заслушались.       А девица-нимфа и говорит:       — Хорошо поёшь. Отчего бы тебе не петь нам так вечно?