Созвездие Лира

О, если бы у теней были голоса, сколько всего интересного можно было бы услышать. Повелитель теней

      Первое что я увидела — зеленые глаза Ника: будто смятая в руке трава, окрашенная нерадивым рабочим в красный, их пронизывали кровавые прожилки. Бедняга, он в первый раз застал меня во время видений. Да уж, зрелище не из приятных.       — Не беспокойся за меня, — прошептала пересохшими губами, — такое случается. — Прокашлялась и встала, оттолкнув его рукой. — Подвинься, ты слишком близко, это раздражает.       Он закрыл глаза и на душе сразу стало как-то спокойнее. Не люблю, когда на меня так пристально смотрят, тем более во время проявления слабости. Хотя, кто же любит? Мазохисты не в счет.       — Наверное, сейчас не лучшее время показывать её тебе, — сказал Ник и попытался спрятать книгу в сумку.       Я перехватила его руку и вырвала из неё фолиант.       — Нет, раз собрался показать, то доводи дело до конца.       На обложке моим кривым размашистым почерком было написано «Книга теней».       — Да ладно, откуда ты откопал эту древность? — в моем голосе послышался искренний интерес.       Когда-то давно, еще во время учебы в Айри, я вела дневник. Тогда я не понимала опасности видений и вообще воспринимала их как обычные сны, что не так и странно, ведь видела их только ночью, а все здоровые люди хоть изредка, но дремают. Я прилежно записывала свои сны: такие объемные и красочные, будто живые, тогда они казались мне чем-то прекрасным. Я хотела поделиться этой красотой со всем миром, сняв по ним фильм или написав книгу. Но, с каждый годом, сны становились все более темными и злобными. Погони, битвы, смерти. Но наиболее пугающим оказалось вовсе не это, а те сны, где я сидела в кабинете и смотрела на странный кристалл. В нем клубилась энергия, то распадаясь, то вновь складываясь в различные узоры. Я не знала ни кто я такая, ни зачем мне этот странный камень. Все что я могла разобрать — это эмоции парня, которым становилась во сне: беспокойство за будущее близких ему существ, отчаяние от безысходности, от осознания, что даже если он отдаст все что имеет — это не исправит положение.       Сотни, тысячи, миллионы, скольких ты сможешь спасти? А как же остальные? Немым укором и вечным напоминанием энергия их темных душ свивается в твоей руке, обращаясь в переливающиеся шарики, размером от мелкой горошины до картошины, в зависимости от силы накопленной боли, злости и обиды. Ты собираешь их воедино, по ниточке влетаешь в паутину, добавляя все новые и новые души в кристалл. Сколько граней у кристалла, скольких душ он еще выдержит, каков его лимит? Даже тебе не ведомо, но пока еще есть силы создавать кристаллы — заблудшие души не потеряны, не съедены, не сломлены, не переделаны в неузнаваемое подобие. Другой дух с удовольствие бы отведал сладкую энергию, сделав её своей; сломал бы их хрупкое сознание, подчинив и подстроив под себя или выкинул бы, как ненужный хлам. Но ты сдерживал себя, хранил их воспоминания и сущности в надежде, что когда-то придумаешь выход.       — Кто-нибудь помогите, я не справлюсь сам, — ты тревожно сжал скатерть, разрывая хрупкую ткань бытия; на лбу появилась испарина, сознание грозилось покинуть тебя; но помочь некому — эта ноша только твоя.       «Горошины» рассыпались по полу, сил собрать не было. Твоя энергия почти исчерпана, но ты насильно вводишь себя в состояние транса и собираешь из окружающего пространства все новые и новые души.       — Только бы успеть. Только бы не сорваться.       Надежда и решимость. Ты не отступишься от выбранного Пути. Тобой пристало бы восхищаться, но отчего мне так жалко тебя, чего так хочется утешить, избавить от ноши, подарив крылья?       Маленький, потерявшийся в собственных мыслях ребенок. Очарованный иллюзией всемогущества, решившийся на неслыханную дерзость — подарить всем смертным, без разбора, вечную жизнь. Наивный и глупый, нахальный щенок.       Воспоминания… Сны… Что же более реально, этот мир или тот, что вижу иным зрением? После каждого такого видения, меня сковывало ментальное напряжение. Я была исчерпала, высушена до состояния рыбы на леске, висящей на балконе, ожидающей съедения. Мои мысли путались и скакали бешеными кроликами. Кто-то боится волков-кошмаров, так называемых лярв и инкубов, что приходят ночами, чтобы откусить кусочек от дремлющего сознания, урвать себе частичку вкусной энергии, а кто-то недолюбливает заживо сваренных кроликов собственных страхов. Жалко же. В первую очередь себя жалко, сколько можно просыпаться в холодном поту, ощущая падение? А не дай ветер, вновь увидеть печальные глаза цвета селадона. Вот уж, врагу не пожелаешь такой участи — томление, ожидание, растерянность и неотступность следующего за тобой образа.       Я начала молиться перед сном, чтоб не увидеть этого вновь. Первое время этот нехитрый прием мне помогал — видеть сны перестала — осознанный приказ своей душе оказался сильнее чем проблески неясной правды. Но, как собака не может постоянно спать, желая играть, так и собственный дух не может вечно томиться взаперти.       Сны возвращались. Сначала понемногу — минуту или две — теплыми волнами омывая сознание, так, чтоб не испугать. Потом по полчаса, с вкраплениями неясной тревоги. Далее, они длились уже несколько часов. События снов становились все более ясными. Всегда думала, что ясность — это хорошо, кто бы знал… Когда видения по кусочку съели половину моей ночи — я вспомнила, кто же тот парень с волосами цвета молока.       Но, большая часть тех снов, к сегодняшнему дню напрочь забыта. Мало кто из людей помнит все сны, разве что только самые яркие картины или то, что много раз повторялось перед самым пробуждением. Так что, мне безумно интересно перечитать записи в дневнике хоть разочек. Может найду что полезное и усмирю духа?       Ведь если этого не сделать, боюсь, случится то же, что и сто лет назад — я по неясным причинам попаду в больницу в состоянии комы. И сколько бы не пытались врачи найти хоть какие-то травмы или симптомы заболевания — тщетно. Люди пока еще не научились видеть энергетические контуры организма и сущностей из иного мира.       Хотя диагноз они в итоге таки написали — переутомление. А как не написать? Система требует, чтобы в медицинской карточке была отметка — вот они и выдумывают, что могут.       Хмм… И это не смотря на то, что в тот момент я отдыхала на море, потягивая молочный коктейль с клубничкой нанизанной на верх хрустального стаканчика, развалившись на шезлонге в одних трусах. А что такого? Собственная огражденная дача с выходом к морю позволяла ходить даже в неглиже. Кто же знал, что неуёмному духу именно в тот момент приспичит вспомнить про какие-то моря духовного сознания. В попытках понять, что же это такое и с чем его едят, мой мозг и перегорел, пожелав, без моей на то воли, отключиться на неопределенное количество времени.       А они, несмотря на обстоятельства, все же написали, что это было переутомление. Ага, как же, так я и поверила. Хотя, если попытка представить непредставимое может считаться нужным симптомом, то я снимаю перед ними шляпу — несмотря на то, что они не могут видеть духов, причину они все же нашли.       На моих губах показалась едкая усмешка — где бы мне найти духовного целителя, что вправит мозги и вернет душе покой.       Дух, вечно стоящий за моим правым плечем шепчет:       — Спроси у самой себя, — его глаза блестят, как осколок стекла в лапах хитрой сороки, — может и вспомнишь каково это исцелять и быть исцелённым.       Я отмахнулась от него и снова перевела взгляд на дневник, а то Ник уже начинал подозревать неладное — слишком уж долго сидела и смотрела в никуда. Еще бы слюну изо рта для пущей убедительности пустила.       «Представителя ранга А захомутали санитары и увезли в психушку» — шикарный заголовок для газеты. Только такого события в моей жизни для полного комплекта и не хватало.       Кстати, о событиях из жизни, я же тогда записывала в дневник не только сны, но и свои мысли про происходящее вокруг моей скромной персоны. И как у меня только хватало времени на такую дребедень? Детский эгоцентризм, позволяющий считать, что ты в центре мира, а все остальные должны думать о тебе и заботиться, угождая — во всей красе.       Я перевернула первую страницу «Книги теней» и вчиталась в позабытые строки.       Этот сон преследует меня уже вторую неделю. Я стою над обрывом и держу в руке кристалл похожий на сапфир, пульсирующий в такт моему сердцу, будто часть живого существа. В него собраны тьма тем падших духовных сущностей. И я не собираюсь уничтожить его и навсегда забыть про их существование. Я хочу создать новую сущность равную мне по силе. Никогда ранее еще не рождалось духа равного мне. Я так устал ждать. Сначала одиночество не тяготило меня, а было чем-то удобным, как старая разношенная обувь, или интересным, как игрушка, нечаянно попавшая в руки взрослого — для тех, кто не наигрался в детстве, игрушки их потомков иногда то единственное, что дает возможность расслабиться и вновь почувствовать себя ребенком. Но потом, с каждый прожитым тысячелетием, дышать становилось тяжелее. Я просыпался и не мог найти причины, чтобы встать с ложа свитого из человеческих воспоминаний и идти выполнять обязанности. Их эмоции были ярче моих. Они заглушали моё чувство долга и реальности. Для кого или для чего мне вновь подниматься с колен? Если я навсегда останусь один, то не легче ли умереть? Не легче, я люблю жизнь. Пожалуй никто не любит её так сильно, как тот, кто ходит по краю за руку со смертью. О нет, я не боюсь смерти, но и не зову её к себе в дом.       И тогда я решился. Если дух, к которому смогу прикоснуться, не спалив заживо своей энергией и полным присутствием не рождается, тогда создам его сам! Раньше, все замеченные мной темные потоки энергии — негатива — незамедлительно уничтожались. Теперь же, я решился на кощунство. Любая, даже крохотная частичка падших существ, бережно мной собиралась и вплеталась в узор. С каждый днём узор разрастался, обретая новые краски. Сверхсложная патина выстраивалась в гармоничные узоры, резонируя, отвечая на прикосновения, становясь все проще и в то же время элегантнее. Это было самое красивое и трудоемкое творение из всех когда-либо созданных. Но и самое ужасное — потоки энергии искажали течение времени, пожирали всякое неосторожно приблизившееся к ним существо. Я спрятал кристалл в самом отдаленном уголке мироздания, запутав ориентиры, поставив множество барьеров, добавляя по новому каждый день. Никто не должен узнать, коснуться или попасть под сферу влияния, иначе случится непоправимое. То творение было до жути опасно, ведь я пытался искусственно оживить душу, равную по объему энергии Высшему духу, творцу вселенной, но с негативной составляющей вместо позитивной.       Так по-собственнически тепло я еще не относился ни к одному из ныне живущих: нежно окутывая потоками энергии, смиренно и кропотливо добавляя все новые и новые части. Меня раздражало ожидание, но оно же и было тягуче сладким, как патока. О, мы были как плюс и минус на магнитах, и меня несоизмеримо влекло к этому разноименному заряду. Такой до боли непохожий, но прекрасный — еще не дух, но уже душа способная подчинять других духов.       Я видел, как с каждый днем, не имевшее собственного сознания существо потихоньку обретало разум, становилось личностью. Но, если бы об этом прознали другие духи, они заклеймили бы меня предателем, или того хуже, подумали, что создаю оружие. Хотя, не удивительно, энергии, что держал в своих руках, хватило бы, чтобы уничтожить пол мироздания. Но всё чего я действительно хотел — обрести счастье, свой маленький уютный уголок. Место, куда мог бы вернуться, назвав домом. Любимую, которую хотелось бы сжать в объятиях. Детей, что играли бы рядом со мной, познавая мир. Но… не каждое желание может исполниться. Если бы я знал, к чему приведет этот мой безрассудный поступок, то отказался бы еще на стадии зарождения идеи. Но, время не обратить вспять, что сделано, то сделано. Или, все же…       Почему не обратить? Я же ясно чувствовала, что он мог управлять временем. Ах точно, у духов был запрет на подобные действия. Странно, если случается что-то ужасное, то почему бы не нарушить собственные принципы ради будущего всего мира? Но, прочь досужие размышления, мне хочется узнать, что же случилось с ним дальше. Я уткнулась взглядом в дневник, но строки обрывались, а со следующей страницы шли рассуждения уже не про сон, а вполне реальную жизнь во время обучения в Айри.       Это мой первый день обучения в Айри. Я надеюсь, что встречу хороших наставников и обрету верных друзей. Хотя, с моей удачей, скорее наживу дюжину другую врагов.       Да уж, как вспомню так вздрогну, уже в первый же день все мои радужные мечты были разбиты. А как же иначе? Я была обладателем черного лекала, но по странному стечению обстоятельств попала в группу к элите: Лилит с лекалом уровня В — вторым от наивысшего золотого, Динаний с третим уровнем лекала, именуемым С, Ник с таким же фиолетовым лекалом, как и у Лилит, и я, как белая ворона со своим черным F лекалом шестого уровня — худшим из всех возможных. Кстати, как ни странно, Ник всегда завидовал Дину, потому что хотел, чтобы его лекало тоже было зелёным, под цвет его любимой эльфийской одежды, сшитой для него на заказ лучшими портными города Арилла и специально разработанной профессиональным модельером нанятым его семьей. Или лучше сказать кланом, так как профессия хирурга, без исключения, передавалась у них из поколения в поколение. Многие ученицы заглядывались тогда на него — статный, обеспеченный, с хорошими перспективами на будущее и легким флером загадочности, он мог привлечь любую, но, кроме Толкиена, смотрел только в медицинские книги или экспериментировал с образцами ДНК. Уже тогда его будущая профессия давала о себе знать. Или это все же влияние членов семьи? Он никогда не задирал меня как другие, но и не помогал. Холодный, отстраненный, с головой уткнувшийся в свой маленький мирок он так сильно отличался от себя сегодняшнего, что встреть его теперь, те выросшие ученицы не поверили бы своим глазам: элегантность превратилась в расхлябанность и вечную забывчивость, отчужденность в настырность и неуёмный энтузиазм, а изящество стиля стало похоже скорее на прилипчивый мотив попсовой песенки. У него явно не оставалось ни возможности ни желания, чтобы сменить устаревший гардероб — работа пожирала время и силы даже более крепких людей, чем мечтательный Ник.       Хоть система Асирис и предполагала обучение в группе по четыре человека, но её выбор, павший на нас, стал мне ясен только сейчас, спустя сотни лет. Теперь мы с Лилит и Дином работает в одной, хоть и не совсем дружной команде, а Ник и вовсе стал моим другом. Тогда же было иначе, я всеми силами пыталась выяснить причину подобной, как считала — ошибки в расчетах.       Первый документ попавший мне в руки гласил: «Чем меньше людей — тем эффективнее». Но на индивидуальное обучение мусианцы переходить не спешили, хоть технологии и количество людей подобное позволяли. Работа в команде тоже была важной составляющей процесса обучения, которую нельзя было выкинуть за ненадобностью. А Роды живущие на Мусии очень дорожили хорошим обучением и всесторонним развитием своих детей.       Чихнула и почесала нос, стоит поискать мотивы духа на следующих страницах дневника, здесь-то явно не найду ничего полезного. Третья страница встретила меня каляками-маляками. Я раздраженно цокнула языком, а вот заскучавший от безделия Эрик сунул любопытный нос поближе, лишь чтобы увидеть рисунок осьминога сжимающего в крепких объятиях парня и девушку или что-то отдаленно их напоминающее. Да уж, рисование не моя стихия, мне явно не удается соблюдать принцип золотого сечения — непропорциональные люди были даже больше похожи на чудовищ, чем миленький розовый осьминог, раскрашенный маркером.       Сейчас мне не до воспоминаний из детства, мне бы докопаться до правды. Что-то меня беспокоит. Все эти видения про некоего духа никак не сходятся воедино, то он благороден и способен на самопожертвование, то абсолютно эгоистичен, как если бы ему было плевать на всё и вся. У него что, две души вместо одной?       — Хорошая догадка, у меня и правда две души. — Дух рассмеялся и шаловливо накрутил мой локон на свой палец, а потом болезненно дернул, вплотную придвинув моё ухо к своему лицу. — И та и другая — я, хоть когда-то мы были близнецами с абсолютно разными характерами. У сестренки — взбалмошный и игривый, у меня — расчетливый и спокойный. Но, одного не совсем прекрасного дня мы вынуждены были выбирать кто из нас умрет, а кто останется жить. — Дух положил голову мне на макушку. Какой тяжелый… — И вот, мы решили умереть вместе, ведь единственное в чем сходились наши мнения было то, что без друг друга жизнь нам не нужна. — Он сполз с головы на моё плечо, стало немного легче. — Только вот смерть эта была не аннигиляцией, а становлением чем-то новым, совершенно другим существом: сильнее, лучше, но и хаотичнее. — Он что-то сладко замычал закатив глаза, кусая мой локон.       Какой дрянью его в детстве кормили, что он жрет волосы? Я попыталась оттолкнуть его от себя, но руки прошли сквозь, только изрядно его повеселив. Садюга. Кажется, мои страдания доставляют ему истинное удовольствие.       Нематериальная сволочь нарисовала на моем рукаве пару кривых светящихся рун. Они быстро тухли, впитываясь в мою одежду, становясь ничем. Но я все еще ощущала их присутствие. Каждая короткая черточка включала в себя множество значений и смыслов, но все вместе они воспринимались мной как некие обрубки, отрывистые фразы, брошенные собаке вместо желанной кости. Грызть нечего, слова не утолят голод, но собака преданная человеку все же доверчиво слушает его слова, мечтая о еде.       Первые руны были написаны уверенно и красиво, будто выводившая их рука думала лишь о изяществе линий не заботясь о потраченном времени. Зеленая надпись гласила: «Рождение, рассчитанное заранее, но в будущем. Обучение: эффективное, но опороченное взглядами».       Потом надпись будто покрылась льдом. Буквы выходили очень сухими, будто писавший был полностью лишен эмоций: «Братоубийцы. Атака. Раны. Близость небытия. Отчаяние. Решимость. Выбор. Слияние».       Последняя руна никак не могла определиться с цветом и формой, постоянно их меняя. Когда она наконец застыла, став похожей на кристалл, начали появляться следующие руны. От них веяло скукой и нежеланием: «Рост. Вызов в империю духов. Обязанности».       Потом ровная надпись обрывалась и начинались хаотические скачки в почерке, будто писавший был пьян или безумен: «Желание найти подобие. Эксперимент. Неудача. Упорство. Скрытие следов эксперимента. Множественные попытки. Близость успеха. Опасность. Игнорирование предвестников. Смерть. Потеря воспоминаний».       Следующие надписи были блеклыми и прерывистыми, будто писавший не имел силы в руках, чтоб сделать ровный штрих. Рун становится все больше, но по энергетической наполняемости они стали значительно ниже, чем те, что были до этого: «Новое рождение. Круг сансары кажущийся бесконечным, но подконтрольный духу в краткие минуты озарений: воспоминаний о истинной сути, пробившихся сквозь время».       С каждой следующей руной сила нажатия росла, из еле видимых клякс они превращались в обычные фразы «Сбор информации. Аккумуляция энергии. Кукла открывает глаза», но лишь, чтобы через две руны снова пойти в пляс, надпись дрожала и двоилась, будто желая исчезнуть или измениться, но не в силах это сделать, стала обретать плоть: «Искаженное понятие о преданности. Жертва других духов. По делам твоим да будет тебе. Цепи невмешательства».       Потом все предыдущие надписи как бы исчезли, перетекая в новую, последнюю стадию:       «Возрождение» — руна была похожа на набухший бутон, что вот-вот раскроется. «Планы» — полупрозрачная мерно светящаяся паутинка. «Встреча» — радостный росчерк золотистого цвета. «Ложь» — белая спокойная линия. «Будущее» — неясная руна такого ядовито-бирюзового или зеленовато-синего, под стать морю, цвета циана, перетекающая в более мягкий тёмный мурен вечерних волн и снова светлеющая, будто готовясь встречать рассвет. Так она и вертелась, показываясь то одним, то другим боком, пока не стала ограненным алмазом, таким безобразно-разным словом «Эволюция».       — Как же я люблю хаос. Но и порядок тоже ничего, хоть и не хватает в нем некой перчинки. — Пошло хихикнув, он обнял меня за талию. — Я разный, но я един в своих обличьях и проявлениях.       Его похожее на статую тело начало плавиться и постоянно видоизменяться, принимая то карикатурно-гротескные, то более удобные человеческому взгляду формы. Когда его волосы стали черными, я вскинулась встревоженной пичугой и не пойми от чего задрожала.       — Ой, прости. Чем ближе существо было к тебе в прошлом, тем болезненнее тебе будет вспоминать и видеть их лица теперь.       Меня наконец-то отпустили и отошли на пару метров, сев на голову ближайшего человека. Бедный мусианец нахмурился и потёр виски. У него явно не по-детски заболела голова, но вот причины своих страданий в отличие от меня он не видел.       — И, это все что ты хочешь мне сказать? — я вопросительно приподняла бровь, неудовлетворенная его туманными намеками.       — Это все, что я могу сказать, — и исчез, будто его тут и не было.       Я мысленно сплюнула через плечо и перевернула четвертую страницу дневника. Может хоть тут будет больше конкретики, а то от духа явно не дождешься помощи. Только еще больше запутает. Духи они такие: бесполые, бестелесные, бесформенные, принимающие обличье лишь на потеху толпе и чужим взглядам. Но, похоже, что в этот раз потешаться будут именно надо мной. Я в который раз тяжко вздохнула и принялась читать. Вот только с каждой прочитанной фразой, моё лицо все больше вытягивалось, становясь похоже на картину Мунка «Крик». Кажется, этот дух еще более ненормален чем я думала.