Созвездие Лира

      Вы никогда не задумывались, отчего боги сейчас не общаются с людьми? Или один Бог, или духи, или вообще кто-то из мифологии ИИ. О, а вы думали, что у искусственного интеллекта нет верований? Когда сознание существ, пусть даже искусственных, достигает такого уровня — появляются мифы, домыслы, предположения.       Есть те сферы, которые не могут вычислить и логически обосновать даже машины.       И вот, я сижу на конференции и в попытке не уснуть, думаю о ерунде. Если бы у меня был гипотетический наблюдатель, то, возможно, ему было бы интересно узнать как я сюда попала. Хотя нет, зачем ему такое спрашивать. Да и кому вообще сдалась моя тушка, с такой нервной жизнью? Даже, если бы у меня был ангел-хранитель, отлучившийся на пару минут — он бы наверняка прагматично предположил, что просто вошла и села. А вот и нет!       У этих гадов новый бзик в голове. Ох, простите за выражение, у организаторов конференции появилось некое странное желание. Теперь же более тактично? Так, а теперь к делу, они решили устроить всем посетителям проверку: томография, электромагнитная стимуляция, даже магнитный резонанс и тот не забыли. Что же они искали? Права была Лиза, что-то тут не так, если даже организаторы задергались и почувствовали жареное.       Я рассматривала гостей: сканировала с помощью линз, делала выводы на основе их жестов и тона голоса. Назревало что-то крупное. Общая обстановка была спокойной, никто не злился и не требовал пропустить его без очереди. Что само по себе странно. Обычно на таких мероприятиях то и дело проскальзывают случаи вандализма или попытки сорвать собрание, по личным мотивам. А сейчас — тишина и покой, но в воздухе зависло незримое напряжение. Как будто всех наэлектризовали и они вот-вот взорвутся: натянутые улыбки, нервно постукивающие пальцы, косые изучающие взгляды.       Тут, на сцену поднялся один из организаторов и прокашлялся. Гости обратили на него взгляды. Он был будто воплощением тьмы: брюнет с чёрными глазами и в таком же тёмном костюме. Что у него со вкусом? Хотя, это же официальное мероприятие, может он посчитал, что так будет лучше. Впрочем, всем было плевать. Слушатели, в число которых входила и я, хотели лишь, чтобы он наконец-то заговорил.       Проверив, все ли на него смотрят, он начал:       — …А темой нашего сегодняшнего собрания станет «Выбор нового управляющего системой Асирис».       Зал поглотила тишина, она осязаемо давила на разумы собравшихся. Кто-то неловко дернулся и выпустил из рук митрис*, устройство для записи голограмм в режиме реального времени.       Люди и инопланетяне завороженно смотрели, как катится по полу митрис. Казалось, что для них не существовало ничего интереснее. Судя по их лицам, в тот момент они желали только одного — хоть на миг забыть о сказанном диктором. Как же быстро меняется общественное мнение.       И тут раздался робкий голос откуда-то из задних рядов:       — Скажите, а что случилось с господином Эврисом, зачем ему ищут замену?       Признаться, по правде, я тоже нервничала и хотела это знать. Достойных кандидатов на замену пока нет. Из тех, кто мог бы выполнять хоть часть его обязанностей, нет ни одного, кто согласился бы добровольно. Слишком муторное дельце. Обязанностей тьма, а выгоды с гулькин нос.       Диктор ещё раз откашлялся. Такое ощущение, что он заболел, хоть это и маловероятно. Все же медицина сейчас на должном уровне, да и не допустили бы больного человека выступать на конференции. С этим у нас строго.       А дальше, случилось то, чего я точно не ожидала — его кашель перешел в бесконечную череду всхлипов, или так казалось. Он стал задыхаться. К нему подбежал другой организатор и похлопал по спине. Может он подумал, что тот подавился?       У диктора покраснело лицо, а тело мелко задрожало. После чего он упал на колени и схватился за горло, пытаясь сделать вдох. У него ничего не получилось. Он закатил глаза и хлопнулся в обморок, прямо как я недавно. Я даже хихикнула от аналогии, но на меня зло глянул сидевший рядом лисианец. Моё лицо непроизвольно скривилось, этот лисианец копировал внешность некой Мэрилин Монро. Про неё слышала даже я, говорят, когда-то была такая киноактриса. Правда, в исполнении лисианца — это выглядело скорее пугающе, чем сексуально.       Я повернулась к сидящему по правую сторону от меня Нику. И уже открыла было рот, намереваясь спросить его, о том, не может ли он как-то помочь диктору, но он меня перебил. Кажется, эти два дня прошли под лозунгом «перебей ближнего своего и получишь коржик». Иначе с чего бы это повторялось так часто?       Ник сосредоточенно пытался оторвать заусеницу со своего пальца и говорил:       — Это не вирус и не отрава, и даже не обычная болезнь.       После чего, оставив в покое свою руку, он склонил голову на правый бок, став похож на неоперившегося ястребёнка, такой же патлатый и нелепый.       — Тогда, что это? — я подняла плечи и активно взмахнула руками, показав ладошки.       Похоже, моя попытка выразить недоумение не удалась. Ник даже не поморщился. Его лицо оставалось безразличным, казалось, что он смотрит на букашку, или чего доброго на труп.       Я перевела взгляд на диктора — его утаскивали куда-то за кулисы.       — Он же жив, правда? — спросила я больше, чтобы заполнить неловкое молчание.       Но в ответ получила:       — Труп, трупом. Мертвее не бывает.       И все эти слова были сказаны Ником с совершенно постным лицом. Я нервно икнула и побледнела.       — Ты с каких пор такая впечатлительная? — Ник, наконец, соизволили перевести взгляд на меня.       — С тех пор, когда на официальной конференции кого-то убивают прямо на глазах толпы.       — А с чего ты решила, что его именно убили?       Ник вытянул губы в трубочку и свел глаза к переносице. Может он хотел меня рассмешить, чтобы я перестала бояться? Не получилось, я упрямо продолжила докапываться до истины:       — Ты же сам сказал, что это не болезнь и не что-то связанное с генетикой.       Ник недоумённо поднял брови:       — Не приписывай мне тех слов, которых я не говорил. Это не инфекционная болезнь, но с чего ты взяла, что это не генетическое отклонение?       У меня дернулся правый краешек губы:       — Какое генетическое отклонение может ни с того ни сего убить? Без предварительных симптомов. К тому же, сейчас каждого проверяют и, если кто-то из системы имеет отклонение, то ему правят генетический код.       — Он не из системы, — сухо отчеканил Ник.       Я резко встала:       — Как, человека не из системы, могли допустить без проверки на конференцию?       — Сядь, — он взмахнул рукой, похлопав по лавочке. — Смотри какая мягонькая, — погладил обивку, — даже замши не пожалели на неё, а ты встаешь.       Он покачал головой, как дедок из системы Лира. В той системе люди принципиально отказались от вечной жизни. Даже те их них, кто её действительно заслужил — выдающиеся актёры, учёные, деятели планетарного масштаба. И сейчас он напоминал мне тех закостенелых догматов, но только в молодом теле и с призвуком начинающегося безумия.       Само его отношение к происходящему начинало меня потихоньку бесить. Но я знала, что в таких вопросах он очень рассудительный и чаще всего оказывается прав. Так что послушно села и приготовилась слушать.       Тогда он загадочно улыбнулся и стал копошиться в принесенной с собой сумке — только сейчас её заметила. Приглядевшись, я опасливо отпрянула, так как «стенки» этой поклажи двигались, извиваясь. На меня уставился глаз, он возник прямо посреди кожаной сумки, пакета или чем бы это ни было. Фиолетовая радужка и длинные ресницы, похожие на павлиньи хвосты, ничуть не умиляли. Такая красота, в качестве сумки, способна ошарашить даже заядлых эстетов.       Я дрожащим голосом спросила Ника:       — Солнце, а что это за сумочка такая?       — А? Что? — он растерянно завертел головой, пытаясь понять, о чём речь. Тогда я ткнула указательным пальцем почти прямо в неё, остановившись за сантиметр, так как «кожа» вспучилась и стала тянуться к моей руке. — О, ты об этом, — он мягко улыбнулся и погладил своё детище. — Это последняя разработка моей корпорации. Хочешь подержать? — и протягивает её мне.       На моем лице нарисовалось такое искреннее отвращение, что Ник, обиженно надувшись, убрал свой «дар» подальше, положив с правой стороны от себя. Вот и ладненько, главное, чтобы она не умела прыгать и самостоятельно лазить.       — И не надо на неё так смотреть! Между прочим, это настоящий шедевр, — он вскинул вверх подбородок, явно гордясь этим отродьем.       Но, в тот момент, когда в моём мозгу возникло слово «отродье» — сердце болезненно сжалось. Ещё секунда и начались бы очередные галлюцинации. Не желая потерять сознание, вслед за ведущим, напугав и так беспокойных гостей конференции — подавила видения усилием воли. Спина вспотела, из-за чего футболка неприятно прилипла к лопаткам, а зрачки в глазах лихорадочно сузились, выдавая Нику лучше лекала тот факт, что со мной что-то не так.       Окружающие, услышав наш оживлённый диалог, стали оглядываться и шушукаться. Как патетично, кажется, мы затмили собой даже смерть. А ведь раньше, я всегда думала, что чья-то смерть — это излюбленная тема новостных сводок в целом и толпы в частности.       Я услышала шорох с правой стороны — сумка ползла ко мне. У неё появился рот, а в «зубах» она держала книгу.       — Ник, зараза ты эдакая, что она хочет сделать? — привстала, намереваясь, если что, быстро сбежать. — Для какой же из рас нашей галактики было создано это чудо? — тон моего голоса отрицал общее позитивное значение слова «чудо», придавая ему саркастично-испуганные нотки.       — Тшш, — Ник потянулся к моей голове, намереваясь погладить, но я ужом уклонилась от руки.       Почему-то такие прикосновения причиняли мне неудобство. Казалось, что чужие руки начнут растворяться, стоит им дотронутся до меня — разлетятся белыми хлопьями снега, рассыплются лучистыми отблесками и навечно замрут где-то за кромкой облаков. Отчего у меня были именно такие ассоциации я не знала, но изменить факт непереносимости чужих прикосновений, к сожалению, было не в моей власти.       Рука Ника замерла в воздухе, а на лице появилось недоумение. Которое, впрочем, быстро сменилось улыбкой. Но если присмотрется, можно было заметить, скорбные складки возле губ. Он искренне беспокоился за меня, но рассказать что же со мной происходит я не могла — ибо и сама толком не знала.       — Нет, ты знаешь.       Шепот возле моего уха заставил вздрогнуть и начать оборачиваться, чтобы посмотреть кто же это, но я остановила себя — я узнала голос.       Тихий, нежный, бархатный, обволакивающий изнутри, дарящий тепло, а следом приносящий нестерпимую боль. Если бы он был бумагой, то при каждой попытке дотронуться, я бы получала порезы. Но он не был бумагой, он был расколотой хрустальной вазой, а я той, кто неловко задела рукой, совсем того не желая.       — Я не ваза. — Тихий смех опалил мою шею и прошелся вниз по спине, добираясь в дальние уголки сознания, парализуя от страха, подчиняя себе каждую клетку. Я переставала быть собой. — Ошибаешься, ты не перестаешь быть — ты становишся. Ты возвращаешься. Нет, не так — ты оживаешь, начинаешь дышать и слышать.       Голос каплями расплавленной лавы проникал в кости, растягивал мышцы, опалял нервы — тело болезненно сжималось. Казалось, еще миг, и я порвусь, как перетянутая струна гитары.       Глаза меняли форму и цвет. Первыми исчезли зрачки. Потом на их место стала бирюза, — как тысячи расколотых полупрозрачных кристаллов, — цвет солнечных бликов на текущей воде. Потом кожа посветлела, из нежно-песочной становясь мраморной, бледной, как крылья комара, что заживо сгорает, подлетев к лампочке, но не в силах отодвинуться, завороженный светом. Кости ломались, удлиняясь, а тело увеличивалось — ему не хватало места, оно расширялось, хотело дышать, но ему нужен был не воздух, а энергия. Потоки, бесконечные ливни бело-золотой энергии. Нежные ветки, серебристо-синие узоры и огненно-танцующее красные капли. Я вдохнула. Запах ладана пропитал тело. Неожиданно, в груди проснулась трепетная нежность ко всему вокруг. Моё. Родное. Близкое. Защитить. Любой ценой. Я открыла глаза. Передо мной предстало огромное древо. Поднявшись до самых небес, оно тянуло ко мне блеклые, почти исчезнувшие в тумане ветви — прося воды. Живительной влаги источника. Благословения, чуда, крови. Моей крови.       — Нет, только не снова. Не хочу. — Отчаянно замотала головой в попытке спрятать за спиной руки.       Но кровь меня предала — она покидала тело, светлыми потоками струилась по моим рукам, насыщая древо временем и воспоминаниями. Чье же это время? Такое бесконечно яркое и насыщенное жизнью, такое неуловимое, далекое и в то же время близкое.       Боль смешивалась с наслаждением — древо возвращало силы, обретало цвет, росло и ширилось. Повеяло мощью, силой способной раздавить все живое, как что-то ничтожное и не имеющее значения. Но иллюзия исчезла так же быстро, как и появилась — из коричневой коры прорастали зеленые листы. Вечно возрождающаяся жизнь. Не фениксом из пепла, но рыбой из вод, как из сожженного молнией куста, до черна, до корочки, а все еще простираются хрупкие ростки. Желание жить: звонкое, яркое, нереальное, мягкое, но упорное и до безумия сильное.       — Я так хочу жить…       Чья эта фраза? С замиранием сердца понимаю, что это шепчут мои собственные губы.       В груди лотосами расцветала сила, скручивалась жгутами, железными цепями покрывала руки, уходила до самого сердца земли и, обновленной, возвращалась вновь — пронизывая острыми стрелами. Я сделала шаг. Земля покрылась трещинами. Из расколов смотрели духи — сотни, тысячи голодных глаз, жадных до силы. Их ладони потянулись ко мне, но тьма, покрывавшая меня, стала узорчатыми рунами и со всей мощи ударила по чужим рукам. Я не отдавала приказа к атаке, я даже испугаться не успела. Тьма была моей частью, моим покровом, моей броней. Верным слугой, что никогда не предаст и выученной бойцовской собакой вцепится в горло врага. Я не могла её контролировать, но знала, что бы мне не угрожало — оно будет уничтожено. Достаточно малейшего намека на угрозу и сокол сорвется с руки, вырывая печень, царапая лицо, вгоняя когти в глаза, поднимая на высоту облаков, чтобы безжалостно сбросить вниз.       — Зачем? — боль погибающих духов вгрызается в сознание; способности эмпата — это не всегда только радость.       Лишь злобный смех вторит в ответ:       — Ты никогда более не погибнешь вновь. Не прощу. Не допущу. — Рваные фразы, разлетаются грязными клочьями хламиды.       Тьма беснуется, щупальцами обволакивая естество мира, пытаясь вырваться из мной же в незапамятные времена возведенного иллюзорного барьера в реальный мир. Барьер дрожит, но стоит крепко. Он не сломается от парочки ударов. Впрочем, как и от сотни тысяч.       Я закрыла глаза. Реальный мир встретил оглушающей тишиной.