Его Стокгольмский синдром

— Нет ничего красивого в закатах, — философски изрекает Стас, наблюдая в окно за тем, как солнце скрывается за горизонтом. — Нечто лиричное и волшебное в этом видят лишь барышни, начитавшиеся бульварных романов и насмотревшиеся «Титаника». — Ты вот это к чему? — спрашивает Аня, сидящая позади Ярушина на диване. — Призыв к реальности, Ань. Нечего видеть в разукрашенном небе эстетику, если это просто небо. Преподай этот урок дружку своему непутевому под два метра ростом. — Я не понимаю, при чём тут Антон. Стас оборачивается к ней, намереваясь ответить, но отчего-то замирает. Красивая. Действительно, при чём тут вообще Антон? Не сейчас. Он смотрит на неё тем самым своим новым взглядом. Что-то отдалённо похожее на ласку и нежность, но Ярушин столько лет упорно доказывал, что такие чувства у него атрофированы, что верить своим глазам Хилькевич отказывается. — Может, сходим кофе попить? — говорит он. Она не верит в услышанное. Отказывается верить собственным глазам. Это все неправда. — Ты заболел? — подходит к нему — смело — и прикладывает ладонь к его лбу, он перехватывает ее и отводит в сторону, сжимая нежную руку в своей. — В ресторане, например, — добивает он и не выпускает ее ладони. А Хилькевич просто стоит напротив него с задранной вверх головой и хочет, чтобы он, наконец, начал смеяться. У неё сейчас такой воинственно-недоверчивый вид, что Стасу хочется смеяться и хочется уебать себя за то, что он виновник всего этого. А ещё ему очень сильно хочется ее поцеловать. Он отпускает ее ладонь, и она тут же отходит на шаг, испуганно пряча глаза в пол и руку к груди прижимая, словно обжегшись. — Это лишнее, Стас, — отвечает. — Сам ведь понимаешь. — Понимаю, — равнодушно кивает и отворачивается к окну, снова вглядываясь в багряный закат. Аня незамедлительно вылетает из кабинета. А у Стаса всего лишь сердце покрывается очередной коркой льда. Как он допустил, что та единственная, ради которой он готов на все — его боится? Как он довёл ситуацию и свою жизнь до такого? Когда через пару секунд дверь снова открывается, Ярушин всерьёз начинает презирать себя за то, что так быстро обернулся на звук в надежде увидеть знакомый хрупкий силуэт. Но хмурый Матвиенко совсем не похож на его биг лав. На «биг» он вообще не тянет, если удариться в каламбур. — Хочешь немножко яркого эвфемизма, чтобы разбавить наш серый вечер? — говорит Серега, закрывая за собой дверь, и садится на диван, где пару минут назад сидела Аня. Сука, встань оттуда. Ярушин складывает руки на груди и облокачивается на стену, кидая вопросительно-пренебрежительный взгляд на мужчину. — Всё пошло немножечко не по плану, — довольно делится Матвиенко. — В какой момент? — хмыкает Яр, хотя внутри так паршиво, что даже этот оскал на лице выходит болезненно-тяжёлым. — Сначала я думал, что в тот момент, когда ты шины в тачке пацана проколол, — отвечает Серёжа и стучит пальцами по колену. — А сейчас думаю, что в тот момент, как мы вообще за дело Шастуна взяться решили. — Мысли глобальнее: связываться с уголовщиной с самого начала было паршивой затеей, — отвечает Ярушин и смотрит на наручные часы. Просто смотрит, чтобы куда-то спрятать взгляд, увиденное время он забывает в следующую секунду. — На Землю метеорит летит, или с чего вдруг в тебе отголоски совести заговорили? — хмурится Сергей и достаёт из внутреннего кармана пиджака диск. — В общем, зырь сюда, это — решение всех наших проблем с Антоном. Ярушин равнодушно смотрит на диск, который с благоговением крутит на пальце счастливый Матвиенко, предвкушающий реакцию мужчины. — Порнуху, что ли, ему скачал? — Дебил, — досадно цокает Серёжа и поднимается с дивана. — Но почти угадал. Здесь запись с камеры видеонаблюдения. Очень любопытный материальчик вышел, и я знаю, как нам это использовать.

***

— Ты разъебал мне плазму, — обиженно говорит Антон, а через секунду хмыкает и кидает горстку попкорна в Попова, который сидит на диване рядом и ищет им на ноуте фильм. — Во-первых, прекрати сыпать попкорн, — Арс перехватывает из рук Шастуна парочку зерен и кидает в рот. — Во-вторых, хватит его жрать, на фильм оставь, а в-третьих... ну закажу я тебе новую плазму. Шастун отмахивается от него и кидает целую кучку воздушной кукурузы в свой огромный рот. — Нахер мне эта плазма не нужна, лучше б сигареты подогнал, — в сотый раз скулит Антон, поднимая эту тему, и вытягивает свои длиннющие ноги вперёд, закидывая на журнальный столик. — Пожалуйста, Арс. Это называется запрещённый приём. И судя по тому, как напрягся Попов, а после снисходительно выдохнул — это работало безотказно. — Одну пачку. И растягивай её, как хочешь, больше не будет, — отвечает мужчина и, наконец, включает «Люди Х». Откидывается на спинку дивана, садясь плечом к плечу с Шастом и оставляя ноут на своих коленях. Антон улыбается, как умалишенный, и никак не может сконцентрироваться на картинке и звуке, врубленном на максимум. Взгляд против воли упирается в щеку Попова, которая так близко, в паре сантиметров всего, и Шастун поддаётся соблазну. Раз, всего лишь один-единственный раз... ну или второй. Максимум третий, идите нахуй. Наклоняется и быстро, очень-очень быстро, аки Флэш, касается губами щеки Попова в неловко-неуместном-зачем-ты-это-сделал поцелуе. Попов замирает с попкорном в руках и чуть приоткрытым ртом, медленно оборачивается на Антона, но тот уже все внимание переключил в экран ноутбука (типа). Арсений решает не спрашивать и тоже смотрит фильм, продолжая глупо улыбаться, так же как и совсем недавно Антон. Их пальцы пару раз сталкиваются в миске с попкорном, и это они тоже успешно игнорируют. — МакЭвой в роли Ксавьера — икона просто, — говорит Шастун, Арс в ответ кивает. У него несколько лет уже не было таких уютных вечеров, наполненных запахом жареной кукурузы, парного смеха и дебильных фразочек, комментирующих действия персонажей. Антон — весь такой несуразный. Его хочется заткнуть, чтобы перестал мешать смотреть фильм и одновременно с этим — попросить не замолкать. Говори со мной, радуйся. Разреши наблюдать за тобой настоящим. Шастун своим смехом словно изнутри Арсения яркие гирлянды подключал, которые своим светом и теплом мужчину самого к жизни возвращали. А Антон просто позволил себе очередную непозволительную вещь — забылся на пару часов. Разрешил Попову подойти максимально близко и скрасить Шастуну вечер, и сейчас — глядя, как тот громко хохочет и щёлкает Антона по носу — пацан думает, что, возможно, это было хорошее решение. Возможно, Попов не такая уж и тварь. Ближе к концу фильма Шастун практически весь скатывается с дивана на пол, ногами упираясь в край столика и удобно положив голову на плечо Арсу, и срать Шастуну, что плечо у мужчины давно уже затекло. — Ты бы какую себе способность выбрал? — полусонно спрашивает Антон. И это тридцать седьмой вопрос, который он задаёт с начала фильма. — Не думал над этим, а ты? — Как у Мистик. Круто превращаться в кого хочешь, но только чтобы мое первоначальное состояние было не вот такой синей хренью. Это же ужас просто, ясно, почему девка комплексовала с самого начала. Попов усмехается, а Шастун, наконец, поднимает свою чугунную голову и сладко потягивается, хрустя позвонками и громко зевая. Арсений, наверное, на всю бошку пришибленный, раз залипает, как проклятый, на полоску светлой кожи, выглянувшей из-под задравшейся футболки сзади. Попов тянет руку вперёд, он хочет почувствовать подушечками пальцев эту горячую кожу; снова. А после зарыться пальцами в мальчишечьи волосы и притянуть его к себе, жарко целуя. Арс облизывается от одной лишь яркой картинки, вспыхнувшей в голове, и уже чувствует вкус Антона на языке, но... Дверь громко хлопает, и в комнату влетает Матвиенко, держа впереди себя, словно олимпийский огонь, маленький диск. Позади него, конечно же, идут Стас и Аня, куда без них. Арс останавливает фильм и встаёт с дивана, недоуменно смотря на коллег, а Антон скучающе-недовольно складывает руки на груди и откидывается на спинку дивана. Он просто до зуда под кожей чувствует начало очередного шоу с последующей нервотрепкой. Шастуну очень хочется вернуть в комнату атмосферу уюта. Чтобы Арс снова сидел рядом с ним и никого больше поблизости. — Чего напрягся, Арс? Все хорошо, — Матвиенко панибратски хлопает напряжённого друга по груди и отодвигает в сторону, садясь на журнальный столик аккурат напротив Шастуна. Наклоняется чуть вперёд, зажимая между пальцами диск, и прожигает пацана взглядом. Не понимая, что в нем такого? Почему из-за вот этого вот недоразумения столько проблем? Шастун смотрит в ответ, в защитно-беззащитном жесте сложив руки на груди. — Доигрался? — с улыбкой говорит Серёжа и продолжает, не моргая, заглядывать в зеленые глаза Антона. Что-то позади него лепечет недовольный Арсений, но на него никто не обращает внимания, лишь Аня тихо осаждает и просит не лезть. — Вот на этом диске записано то, что может весьма подпортить репутацию твоего отца и ваши отношения в семье. Поясняю для недоумков вроде тебя, Шастун, — Матвиенко поднимается с места, нависая над сжавшимся и напуганным парнем. — Если не хочешь, чтобы твой отец узнал, что сынуля его содомит — ты подпишешь нужные нам бумаги. Их видеозапись с Арсением... У Антона в горле пересыхает, а язык и вовсе онемел, раз Антон ещё ни слова в противовес не сказал. Шастун сдерживает себя, прокусывая до крови щеку с внутренней стороны. На этом, кажется, разговор заканчивается, Стас и Аня идут к выходу, Матвиенко тоже, но вдруг. Он останавливается возле Арсения, с лёгкой улыбкой заглядывает другу в злое лицо и говорит в полнейшей тишине: — Молодец, Арс. Я всегда знал, что ты на все готов ради нашего общего дела. Не думал только, что ты готов зайти так далеко. Красавчик! У Антона внутри надсадно ломаются последние крупицы адекватного восприятия настоящего. Он тебя трахал лишь ради выгоды для их дела. О чем ты, блять, думал, придурок? О большой и чистой? Не было никакой адекватности в Антоне и раньше, раз он допустил это все. Загнанный зверёк подпустил к себе человека, тот откормил его, а после на аукцион продал и денежки в свой карман. Блять, Шастун, о чем ты думаешь. Нахуй эти метафоры. Нахуй этого Попова. — Что за бумаги я должен подписать? — рычит Шастун, и Матвиенко вместе со Стасом и Аней останавливается у самой двери, оборачиваясь. Антон смотрит на Арса лишь секунду — одну секунду он позволяет себе посмотреть на этого предателя. У Попова жилы леденеют от такого взгляда Шастуна — тот смотрит, словно в морду бьёт и под асфальт закапывает вручную. — Отказ от прав на фирму, — отвечает Стас после секундной заминки. Антон брови в удивлении вверх приподнимает, а после и сам с дивана поднимается, обходит Попова за метр и подходит к троице, которая с настороженностью следит за каждым движением пацана, у которого дикость и безумие в глазах застыли. — Вы правда такие дебилы или притворяетесь? — щерится Шастун и смотрит почему-то прямиком на Аню. — Как думаете, что больше огорчит моего отца, что у него сын пидр или что сын компанию просрал? И смотрит на Аню. Ты тоже меня предала. Аня стыдливо прячется за спиной Стаса. Сзади к Антону подходит Арсений и успокаивающе кладёт ладонь на плечо, но парень брезгливо скидывает ее, отступая в сторону. — Не трогай меня, блять, — злится он и снова переводит взгляд на ребят. На Арсении даже взглядом задерживаться не хочется. — Слушайте, если вся эта возня с похищением только для того, чтобы я от компании отказался, то вы, блять, такие долбоебы, я хирею просто, — нервный смешок. — Можете сразу грохнуть меня, но ничего я подписывать не буду. Матвиенко делает шаг вперёд. Смешно задирает голову вверх и смотрит на пацана ненавистливо. — Уверен? — Абсолютно. — Хорошо, — Матвиенко страшным оскалом улыбается. — Макаров! — Сука, — «ксебежалостливо» шепчет Шастун, когда в комнату заходит двухметровый бугай, с которым у Антона не лучшие отношения, и быстрым ударом в солнечное сплетение выбивает у Антона весь воздух из лёгких, заставляя в три погибели свернуться и тихо заскулить от острой боли. — Антон! — Арсений делает шаг вперёд к парню, чувствуя, как сердце от удара и заставшей гримасы боли на лице Шаста падает куда-то вниз. — Макар, отпусти его сейчас же! Макаров игнорирует мужчину, сворачивает руки Антона у того за спиной и каменной глыбой несётся к выходу вместе с пацаном, игнорируя крики Шастуна и приказы Попова. Аня плачет, отвернувшись к стене, ее успокаивающе гладит по голове Стас, а сам прожигает взглядом Арсения, который бежит за протеже своим, но Ярушин вовремя перехватывает его у выхода и прямым ударом в челюсть заставляет остановиться. — Приди, блять, в себя, Попов! Хватит уже развлекаться! — орет Ярушин, выходя из себя. Матвиенко остаётся единственным спокойным в комнате. Его спокойствию позавидовали бы даже буддисты, а жёсткости и ледяной расчётливости в карих глазах — даже самые знаменитые убийцы. Попов дотрагивается кончиками пальцев до горящей кожи лица и выпрямляется, кидаясь вперёд, хватая Ярушина за пиджак и опрокидывая на пол, падая сверху и занося руку для удара, но ладонь перехватывает Матвиенко, уставший играть роль зрителя. Сергей заламывает кулак друга вбок, спихивая со Стаса мужчину, и волочит его по полу в сторону, пока Ярушин поднимается на ноги. — Так правильно, Арсений, слышишь? Он не захотел по-хорошему. Попов поднимается на ноги и смотрит на стоящих рядом Стаса и Сергея. Спелись, блять. Их «святая троица», их команда раскололась, словно та ваза, которую когда-то разбил Шастун. Такое не склеить и не отреставрировать. Арсений ищет глазами Аню, но девушка уже выбежала из комнаты, наверное, поправлять испорченный макияж и вновь предаваться жалостью к себе любимой. Арсения начинает тошнить. — Где Антон? Куда его повели? — Ты нас совсем не слушаешь? — примирительно улыбается Матвиенко. — Ты не увидишься с ним, пока он не подпишет то, что нам нужно. — Ты уже достаточно сделал. Дальше мы сами, — добавляет Ярушин, и они с Матвиенко выходят из комнаты. Из комнаты, которая уже успела впитать в себя энергетику Шастуна. На диване осталась валяться миска с недоеденным попкорном и открытый ноутбук с недосмотренным до конца фильмом. На кровати — книжка, которую Шастун взял почитать в библиотеке. На тумбочке — один из браслетов; застёжка сломалась, Антон хотел попозже починить. В комнате не хватало Антона. Арсений знал, что когда-то это все придётся закончить. Что «когда-то» — это даже не месяцы и не недели. Это всего лишь дни. Крохотные, быстрые, которые яркими вспышками пробежали перед глазами. Дни, которые были наполнены разговорами о ненависти, зиме и сарказме. Звонким смехом, матерными вставками и зелёными глазами. Влажными поцелуями, горячей кожей и хриплыми стонами. Арсений знал, что когда-то — совсем скоро — это закончится. Но он все равно не успел подготовиться к этому. Кожаный браслет с металлическими вставками Антона тяжелит руку, а вместе с тем приносит ощущение нещадно упущенной возможности. Попов до мурашек и самосожженной горечи чувствует, как потерял Антона, который так и не успел принадлежать ему.

***

— Аня! — Арс залетает в комнату девушки без стука. Не по-джентельменски грубо хватает ее за хрупкие плечи и заглядывает в заплаканные глаза с потекшей тушью. — Куда они увезли Антона? Хилькевич хлюпает носом, пытается вырваться и спрятаться от этого прямого взгляда, но Арсений не даёт ей ни единой возможности увернуться. — Я не знаю, — Попов трясёт ее за плечи. — Я правда не знаю! Они не сказали мне. Арс давно перестал верить людям на слово, но если глаза — зеркало души, то душа у Ани обезображена и разбита до максимума. Она изувечена всеми событиями и говорит правду, потому что сил на ложь и даже на привычную маску из улыбки — не осталось. Попов освобождает ее из своей стальной хватки, разжимая пальцы, и спешит к выходу. — Что ты собрался делать? — кричит она вдогонку. Арсений останавливается у выхода лишь на мгновение, задумываясь. Взгляд Ани он чувствует спиной, он дырявит ему бошку насквозь. Это немое, заставшее в воздухе: осмелишься ли ты помочь тому, кому помочь нельзя? Тому, кто тебя ненавидит? — Спасти его.