***
Первое декабря встретило Нью-Йорк снегом. Что удивительно, учитывая, что зима не часто приходит во время, забывая о своем расписании. Не было даже ветра, только снежинки тихо падали на землю, оставляя за собой белый след погребального сарафана. У природы наступил период смерти. Эдди нашёл это удивительно похожим на себя. — Накинь, замёрзнешь, — кто-то натянул ему капюшон на голову, пока он всматривался в небо. Эдди повернулся, встретившись взглядом с Ричи. Утро среды было свободным, и Эдди согласился проводить его до проб в какой-то телевизионный проект. Казалось, можно было найти кучу причин не идти, тем более, что к ним тихо подбиралась экзаменационная неделя. Но рухнуть в собственной комнате и в собственных мыслях было уже невыносимо. Не лучше, чем сокрушаться чувством вины рядом с Ричи. Из двух зол второе можно заглушить звуком улиц и незнакомым ещё пейзажем. — Зимой тут отвратней всего. Эдди прочистил горло, чтобы голос не звучал слишком хрипло и сломлено: — Да, это заметно. Нужно было взять шапку. — Мы можем вернуться. — Нет, ещё опоздаем. Что-то в голове Эдди злостно захохотал, насколько бессмысленно и безжизненно звучал весь этот разговор. Ричи очень внимательно на него посмотрел, а брови сошлись у переносицы, словно он пытался найти ответ на свой вопрос у Эдди на лице. Пришлось взять себя в руки и успокоиться. В любом случае, Ричи сейчас нужны поддержка и внимание, а всё происходящее с Эдди просто собьёт его с настроя, и всё выльется в очередную разрушительную ситуацию. Поэтому Эдди слабо улыбнулся и взял чужую руку в свою. — Не переживай, ты справишься. — Я не… — Я знаю. Но всё равно сказал, чтобы ты знал точно. Что я поддерживаю тебя. Какой бы ни был итог. Ричи всё ещё пристально смотрел на него. Возможно, он хотел спросить совсем другое, спросить про Эдди. Но он не готов сейчас говорить о себе. Этот как вскрыть гнойник, откуда вытечет всё и сразу, сметёт всё то хрупкое, что удалось выстроить за эти дни. Пускай Ричи встанет наконец на ноги, а там… там он справится. — Ты выглядишь уставшим, — всё же сказал Ричи, пока они двигались к метро. — Плохо спишь? Надеюсь, не из-за мыслей обо мне. Если бы он только знал, насколько прав. И совершенно не в том контексте, который предполагал. Но это была шутка, и Эдди посмеялся. — Мечтай. — Это номер один в моём письме Санте. — Ты последний человек, на которого я подумаю, что он всё ещё верит в деда на летающих оленях. — Считай, что я передумал. Ричи говорил на удивление легко. Обычно их разговоры упирались в более глубокие рассуждения и самоистязания, которым подвергал себя Ричи. Но сейчас в его голосе не было той давящей тяжести, от которой можно было задохнуться. Она не исчезла, просто слегка отпустила, чтобы дышать было проще, и поэтому Ричи во всех своих действиях, взглядах и словах был раскованнее. Видимо, помимо злости на прошлое, что-то в Эдди ему и правда помогло ожить. Это радовало — хоть что-то он не испортил. Лёгкий обмен шутками, видимо, заставил Ричи избавиться от мучивших переживаний и вопросов. Он, конечно, волновался, но больше не стал тратить время ни на текст, ни на отработку роли. Он говорил о чём-то отдалённом. Всё ещё недостаточно громко и ярко, как он, наверное мог бы, но речь его была ровна и спокойно. Он то и дело вставлял достаточно злую иронию, похожую на шутки, и Эдди посмеивался. В вагоне метро им встретилась какая-то эксцентричная личность: человек в преклонном возрасте, обмотанный одной туалетной бумагой на голое тело, рассматривал карту подземки и громко комментировал: «Ах, какая раньше была Америка, всё развалили!» Эдди видел на лице Ричи вспыхнувшее желание что-то прокомментировать в ответ, как будто когда-то давно он вполне мог устроить что-то в этом роде, заставляя друзей одновременно краснеть от стыда и задыхаться от смеха. Они бы уводили его за руки, пока он криком бы заканчивал всё, что хотел высказать. Но Ричи промолчал, только послав ему задорную улыбку. Эдди закусил губу, и опустил глаза, сделав вид, что сдерживает смех. Собственная безучастность убивала. Интересно, сколько ему ещё хватит сил притворяться, что он не иссох до дна? Внезапно странный человек перестал казаться таким далёким. Безвольно бродящий по метро, потерявшийся в собственной голове и в воспоминаниях, он больше не принадлежал самому себе, позволил чему-то тяжёлому и темному охватить себя и заковать в кандалы. Он выставлен на смех публике собственным подсознанием, которое его подвело и уничтожило, царствуя теперь над своей гнилой пустотой. Жизнь состояла только из призрачных воспоминаний о прекрасном, которые кидались подсознанием как объедки со стола. Наверное, ему было чудовищно страшно и одиноко. Эдди отвернулся от него, не в силах хоть ещё секунду об этом думать. Ричи сжал его руку, и он надеялся, что не заплачет. Они были где-то в центре Манхэттена, когда вышли из метро. Место было малознакомым, и Эдди понял, как мало он всего успел обследовать за несколько месяцев пребывания в новом городе. Голова была забита совершенно другим. А Ричи, кажется, ориентировался здесь лучше, чем Эдди в собственном Дерри. Снег больше не падал, но появился ветер, поэтому Ричи потянул его быстрее ко входу. Сопротивляться сил не было. Они поднялись в какую-то студию, где не было ничего написано, но уже собралась толпа людей. — Ты подождёшь меня здесь? Эдди утвердительно кивнул. — Удачи, Ричи. Не сомневайся в своём таланте. Ричи улыбнулся ему напоследок и скрылся меж людей. Эдди судорожно вздохнул, пытаясь удержать себя в руках. Люди смотрели на него не отрываясь, и в их глазах скрывшись миллионы мыслей и осуждений, которые они выливали на него. Словно у них было право решать то, что должно быть у Эдди в жизни, каким он должен быть и кого любить. Эдди давно с этим свыкся. Он съёжился под взглядами и повернулся к ним спиной, но в глубине своей прекрасно понимал, что никто сейчас не сможет обсудить его больше, чем он самого себя. И с осознанием собственного отвращения пришло и спокойствие.***
— Я в жизни не читал н-ничего хуже, — прокомментировал вдруг Билл со своей кровати. Эдди оторвался от учебника и повернулся к нему. — Настолько плохо написано? — дружелюбно уточнил он. — Нет, не в этом дело, — Билл пожал плечами. Опять почти не заикается, значит правда задело. — Написано хорошо. Даже отлично, со всеми традициями постмодернизма. Но так… это так ужасно читать. В тексте п-происходит так много всего, он снаружи очень с-силён и полон сильных эмоций, но… Каждую главу з-заканчиваешь с таким опустошением, что хочется выбросить книгу куда подальше и п-плюнуть на эссе по ней. Билл вдруг пронзительно посмотрел ему прямо в глаза. Эдди в ответ свои опустил. Насколько это было сделано специально? — Думаю, любая книга — это отображение какой-то части нашей жизни, — ответил ему Эдди. — И если она написана так, то автору было это нужно. — Д-да, ты прав. Даже больше, чем ты д-думаешь. В комнате опять повисла тишина. Эдди очень старался сосредоточится на тексте, но из головы не вылезали слова Билла. Прошла всего неделя с момента, как он вернулся, но Билл от него так и не отстал. Это не удивительно, учитывая, как хорошо он был знаком со всеми нюансами его поведения. Эдди чувствовал его взгляд и уже начал обдумывать пути отхода, лишь бы скрыться от нависшего над ними разговора. — Эдди, ты т-точно в порядке? Не успел. Эдди тяжело вздохнул, изображая раздражение. — Да, Билл. Как вчера и позавчера, когда ты меня спрашивал. — Я бы не с-спрашивал, если бы у меня не было повода, — вспылил Билл. — Ты можешь одурачить кого угодно, но я же в-вижу, как ты пугаешься всего подряд. В том числе и Тозиера. — Я просто поругался с мамой, — ляпнул он первое, что пришло в голову. — Ты же знаешь, как это сказывается. — З-знаю. Ты ей рассказал? Ну, про… — Нет. Она бы совсем сошла с ума. А так всё по классике: и лекарства не принимаю, и звоню мало, и поступил не туда. Билл грустно засмеялся, понимающе кивая. — Не стоило тебе в-вообще туда ехать. Эдди поджал губы и сдержал рвавшийся наружу мучительный стон. — Возможно. Нужно было. Больше, чем когда либо. Но не Биллу было об этом знать. Точно не сейчас.***
В этот день снег за окном растаял. Эдди медленно шагал в сторону комнаты Ричи, игнорируя собственное волнение. Это был первый раз, когда они останутся наедине в закрытом пространстве с тех самых пор, как Ричи сбежал в дом Уилла. Он то и дело заламывал пальцы, стараясь не думать о том, что его там ждёт. «Приходи ко мне, у меня новости» Ричи Сообщение всё ещё висело открытым, оттягивая телефоном карман. В принципе я гадать о новостях было не нужно — либо Ричи взяли на роль, либо нет. Эдди даже ставил на положительный исход этого события. Однако, что могло быть дальше пугало его больше. Он не знал, что ему делать с накопившейся внутри терзающей болью, отбивающей ритм в его голове. Грудь схватило грязной рукой пустоты и тянуло вниз с таким усердием, что кожа слезала с тела. Хотелось выпрыгнуть отсюда, чтобы ничего из этого не чувствовать, но у него не было никакого доступного способа это сделать. Но он ничего не мог. Поэтому шаг за шагом приближался к до боли знакомой двери. Не сделав и двух стуков, он тут же откинулся от двери, которая резко открылась. Ричи сиял. Нет, на его лице не было улыбки, а глаза не стали хоть немного теплее обычного. Но во всём его теле выражался странный восторг, который сметал всё на своём пути. — Заходи. В комнате было на удивление чище, чем обычно. Стопки книг были выставлены более аккуратно, никаких лишних вещей не валялось. Было даже в какой-то степени приятно, что возможно всё здесь было сделано именно для него. Наверно, в любой другой момент прошлого он мог бы этим полноценно насладиться. Сейчас же он мог только сдавленно выдать: — К чему такая чистота? Ричи ухмыльнулся, явно сдерживая громкий смешок. Как же он расцветал… Несмотря на зимние холода и общее природное уныние, он пробивался стеблями сквозь снег, как будто наконец смог опереться. Найти то, от чего можно оттолкнуться для первых шагов к солнцу. Эдди это только больше толкало вглубь. Как будто иллюзорные мир и спокойствие не закончатся в мгновение ока, стоит ему действительно, по настоящему всё рассказать и открыться. — Есть повод, — брови Ричи еле заметно метнулись вверх. — Тебе дали роль, да? И тогда Ричи активно закивал головой, подлетел к Эдди и втянул в поцелуй. Он ощущался как долгожданный, счастливый и полноценный. Так, как они должны были ощущаться с самого начала, без разрыва и смятения, без усталости и пустоты. Ричи вливал в него столько безумного огня, что на миг захотелось сдаться и поддаться. Больше не сомневаться, забить на мать и на то, что он о себе подумал. Он мог бы быть самым счастливым человеком на земле. Но он обманул в доверии. Обманул в умении всегда помогать. Обманул в том, что отпустил ситуацию и живёт дальше. Он скрыл всё, что понял. И стыдливо продолжал скрывать, день за днём отдаляя момент истины. Он отвечал на поцелуй так же пылко, упиваясь последней доступной тенью счастья. И она была такая сокрушительная, что он не остановил скатившиеся слёзы. Ведь в глубине души ему было уже слишком пусто и безразлично. Он раньше всех смирился с тем, что любые призраки рассеиваются. Ричи вдруг оторвался от поцелуя и с нескрываемой паникой посмотрел ему прямо в глаза. Он обхватил его щеки, стирая большими пальцами слезинки. — Эдди?! — никогда ещё в нём не звучало столько надлома. — Что с тобой? Эдди покачал головой и посмотрел Ричи прямо в глаза. — Ничего. Просто я счастлив. И это была очередная непростительная ложь. Ричи долго не отпускал его и бесконечно всматривался в его лицо, но Эдди улыбнулся ему и сжал руки на своем лице. — Лучше расскажи мне, как всё произошло. Ричи несколько секунд колебался, но всё же позволил себе окунуться в накрывшее его самодовольство. Он потянул Эдди за собой на кровать, аккуратно усадил за собой и начал говорить. В одной футболке и с растрёпанные и волосами он до щемящей нежности был свободен и лёгок. Эдди бесстыдно им любовался, позволяя себе отвечать на незначительные касания, трогать волосы и иногда отвечать на лёгкие поцелуи. И ничего не позволял в то же время. Отходил слишком быстро, чтобы не отвлечься. Потому что чужая близость была настоящим дурманом, кружила ему голову, до невыносимости завораживала. Как бы ни хотелось в ней раствориться, позволить себе этого было нельзя. Если поддаться, то утонет не только Эдди — он утащит и Ричи за собой. Этого свободного Ричи, который только только выпрямился и нашей свои крылья, как птенец. Он бы хотел остаться незамеченным, но Ричи подмечал каждое его незначительное бегство. Тянулся снова, и снова оказывался отстранённым. Они кружились в танце безмолвного притяжения и отторжения, запутавшись в том, что и кому в действительности нужно. В конце концов, когда за окном уже темнело, Ричи притянул его в крепкие объятия, из которых было невозможно сбежать, и притянул за собой на подушку. Он убаюкивал своим дыханием, и Эдди дал ему сегодня выиграть. Ричи расслабился и погрузился в довольный сон. Эдди знал, что это очередная иллюзия.***
Репетиции занимали всё время Ричи, и Эдди не мог сказать, что не был слегка этому рад. Он мог быть предоставлен самому себе и не волноваться о том, какую выходку он учинит на этот раз, оставшись с ним наедине. В их компании давно общепринятым стал факт того, что между ними всё наладилось и успокоилось. Но не видели, что это гниющее с сердцевины яблоко, которое всё ещё оставалось красивым и сверкающим снаружи. Но это были моменты общего счастья, когда не нужно было думать ещё и о других. Стэн выглядел достаточно довольным: как сытый кот расхаживал по коридорам колледжа, приводя некоторых студентов в ужас (репутация у него в итоге была достаточно странной и загадочной). Беверли и вовсе расцвела. Она заполняла собой любое помещение, где появлялась. И в свободное время любила вытащить Эдди на прогулку. — По-моему, у тебя для этих вещей есть Билл, — пожаловался ей Эдди. Они вновь выбрались на улицу, гуляя по нелицеприятным улочкам Бруклина, изучая его уголки. Беверли засмеялась и слегка стукнула его по руке. — Билл занят проектом, ты и без меня знаешь. — У меня тоже не гора свободного времени, знаешь. — Не нуди, Эдди. Мы через столько прошли, что теперь можем считаться родственниками. А кого ещё забирать на непринуждённые прогулки, кроме как не любимого братика? Эдди закатил глаза. — Тем более, — ее глаза хитро сузились, — ты бы это время проводил с Ричи, не будь он занят репетициями. Эдди задумчиво кивнул ей в ответ. — У вас же сейчас всё хорошо? Пришлось слегка сжать губы, лишь бы не выдать взволнованного вздоха. — Да, всё спокойно. — Ты выглядишь слегка напряжённым для того, у кого всё спокойно. Тяжёлого вздоха всё же было не избежать. — Я просто отвык от спокойствия за эти месяцы. Я снова привыкну, вот увидишь. — Ты прав, конечно! И я тебя понимаю: до сих пор, бывает, накатывает что-то страшное, внутри такая паника… Но это проходит, тем более, когда ты так поддерживаешь его. — Конечно, Бев. Ещё одна ложь. Ещё один человек, перед которым он будет в итоге виноват, когда всё рухнет.***
Эдди проигнорировал сообщение Ричи поздним вечером. Он вполне мог сослаться на огромную нагрузку середины декабря и ужасную усталость, но отложил это на завтра, притворившись спящим. На следующий день он отказался идти вместе на единственный в неделе обед, который Ричи мог провести в кампусе. У Эдди больше не было сил выносить ни усталость, ни пустоту, ни отвращение к себе, ни голос матери в голове и по телефону (она теперь стала звонить гораздо чаще). В нём с чудовищной прогрессией росло отвращение от любого контакта и любого следующего за ним притворства. Он стал избегать всего на свете. Прикрываться учебой было удобно, но пока она висела грузом на чужих плечах, для него это был выход к спасению. Он знал, что Ричи это замечает больше, чем другие. Он чувствовал это в сообщениях, в редких встречах и в словах. В нём было больше огня, чем когда либо, но он искрил обидой и непониманием. Потому что Эдди отвечал, что он в порядке. А потом избегал встреч. Но как заставить себя объясниться? Как выставить себя напоказ именно ему, сделаться в его глазах мелким, жалким, недоступным маменькиным сынком? Если даже он испытывал к себе подобное отвращение, то каково же будет оно у Ричи? А оно его просто сметёт, уничтожает, даже если будет незначительным. Даже если это просто пробежаться тенью в его глазах, и он, не в силах больше смотреть на Эдди, отвернётся. Нет ничего хуже этой кары, а потому лучше ее избежать. Ричи заслуживает доверия, он его жаждет. Эдди дарит лишь обман за обманом. И когда Ричи подходит к нему в коридоре, тянет за собой, умоляя: — Пойдем со мной. Эдди выдергивает руку и как пришибленный, исподлобья говорит ему: — Извини. То самое слово, которое он обещал не говорить по пустякам. И Ричи хмурится, почти скулит, но отступает, освобождая дорогу. Они оба понимали в этот момент, что один шаг друг от друга, и хрупкость их мира разобьётся на осколки. Энтропия захватит власть, не позволяя осколкам собраться назад. Никогда. И Эдди делает шаг навстречу пустоте.***
Последний экзамен проходит совсем с натяжкой, но Эдди удается справиться. Вечно хмурый профессор даже подхватил его за объемный ответ и отпустил с обещанием достойной оценки. Студенты не слишком сильно беспокоились о своих результатах, приветствуя последний экзаменационный день. Дальше только рождественские празднества и свобода. Эдди их радости не разделял. Конец экзаменов означал конец какой либо посторонней поддержки. Тем более, Беверли активно зазывала его на рождественскую вечеринку, а найти достаточно убедительной причины отказаться так и не вышло. Общая картина декабря превратилась в смазанные отрывки частичек жизни, которые кое как разбавляли общий фон бесконечной пустоты. В памяти начали появляться провалы, Эдди даже не особо помнил, что именно отвечал на предыдущем экзамене. Раньше жизнь казалась единым полотном, связанным и полноценным. Сейчас оно состояло из дырок, и только он был виноват в доведении до такого состояния. В комнате было к большому счастью пусто. Билл сегодня защищал проект, как и Бен предоставлял первоначальный макет комиссии. Значит, несколько часов можно потратить хотя бы на моральную подготовку к вечеру и к завтрашней вечеринке. Где наверняка будут все, включая… Как же не хотелось думать. Эдди закрыл глаза, прячась от мыслей о Ричи подальше в подсознание. Стук в дверь ему не позволил. Эдди мучительно застонал, но заставил себя оторвать голову от подушки. Пришлось заставить себя хотя бы сесть. — Войдите. Это был Ричи. Эдди тут же болезненно сжался, и как бы не старался не отводить взгляд, всё же опустил его на собственные ладони. Зря он не притворялся спящим ещё хотя бы на пару минут. Ричи выглядел не выспавшимся, но в остальном достаточно уравновешенным и стойким. В его поведении не был виден надлом, который мог быть вызван предательскими поступками. Он был серьёзен, но в своей серьезности силен, почти зол и глубоко расстроен. Эдди растерялся. Он мог хотя бы как-то справиться с тем, что представляло из себя отчаяние Ричи в прошлом, но эта версия была чудовищна сильна. Нашедший свою устойчивость, он больше её не отпускал. — Нам нужно поговорить. Он ее подходил, стоя у двери. В нём мелькнуло сомнение, желание выйти за дверь и остановить всё, что он хотел бы сказать и сделать в этот момент. Но Эдди видел и понимал, что какое либо решение в его голове было совершенно точно окончательным. — Думаю, да, — Эдди повернулся к окну. Противные капли зимнего дождя били по стеклу, оставляя из видимости только размытое пятно реальности. В это они и превратились в итоге — в размытое пятно, только напоминающее возможное будущее. — Видимо, ты обиделся на меня, — Ричи, казалось, еле вытянул из себя эти слова. Эдди так и не посмотрел на него, не в силах унять собственную дрожь. — Нет, — честно ответил он. — Тогда что? Я думал, что понимаю, но теперь не понимаю совершенно. — Ничего, Ричи. — И снова это. Что за отстранённость? Что за игры в догонялки? Эдди не знал, что ему на это ответить. — В тебе нет хотя бы капли того, что было раньше. До того, как… Может быть я я ранил тебя настолько сильно? Скажи мне. Но Эдди отрицательно покачал головой. Он был загнан в ловушку, и сейчас было бы лучше всего наконец всё сказать и признаться. Но стыд и вина очередной водочной окатили его, взорвавшись внутри ядерной бомбой, отчего оставалось только распадаться и распадаться… Ричи мучительно выдохнул и закрыл глаза ладонями. Наверно, он дрожал так же сильно, как и Эдди, сказать было точно нельзя. Больше не было никакой глубинной связи, больше не было ничего, и всплывающее отчаяние топили остатки разрушенных мостов. Эдди сам был тому виной. Ричи всё ещё молчал, чтобы дать Эдди что-то исправить. Сказать то, что сломит все сомнения. И он промолчал. — Видимо, ты просто больше не испытываешь того, что было раньше. И это было создано моими собственными руками. Нет, конечно нет. Всё это звучало как полный абсурд, как самая настоящая глупость, потому что реальность ей не соответствовала. И Эдди почти запротестовал. Но Ричи не дал ему это сделать. — В тебе больше нет ничего, что наполняло меня. А потому и я не способен что-то давать в ответ. Я больше не хочу обманываться и быть в неведении — жизнь научила меня теперь смотреть в корень. И Эдди сдался. Потому что всё это была правда. Пришел момент, когда Ричи понял, что не было и не будет в нем никакого света. Никогда. — Лучше закончить это. Не знаю насколько. Может, навсегда. Я не могу так мучиться. Не могу. Слова носились по комнате, отталкиваясь от стен, звенели и заявляли тем самым землю под ногами содрогнуться. Ричи вышел за дверь, оставляя за собой только пустое место и навсегда ускользнувшую возможность всё исправить. Эдди не мог спасать его дальше, и был оставлен. Он отвернулся к окну. Дождь закончился. Осталась лишь пустота.