Ruptura (Разрыв)

Он умер давным-давно - так давно, что никто в целом мире не помнил больше о Персивале Грейвзе. Его могила осталась безымянным холмиком, затерянным среди чужих лесов, много веков назад высохли слезы тех немногих, кто мог скорбеть по нему, и сами они стали прахом и сгинули в бурной полноводной реке времени, которая несла его все дальше и дальше. Он видел, как поднимались и исчезали целые народы – маги? Не-маги? – видел вспышки ярких огней на месте городов и яркие белые вспышки в небе, превращавшие эти города в пустыни. Он вдыхал пепел ушедших столетий и бездумно смотрел, как перед глазами проносится сжатая до секунд история целых поколений, а потом все смешалось в разноцветный хаос, и он вовсе перестал узнавать что-либо. Знакомые понятия потеряли смысл, а для новых у него просто не было названий. Переливы невероятных цветов в реке времени стали ярче, отрывки видений о будущем, больше похожие на сон безумца, исчезли, и Персиваль Грейвз наконец вспомнил, кто он. Разрыв, ему нужно найти Разрыв. Пруссия, Растенбург, ратуша, магический схрон, первая секция, двадцатый стеллаж… Его отчаянно размывало, размазывая по временному потоку, он был сразу везде и всегда – и в какой-то момент вдруг понял, что висит в абсолютной непроницаемой пустоте, и разноцветный вихрь спиралью закручивается в глубине черного зрачка Гриндевальда, который точно так же завис напротив. Заклинание старухи затянуло их обоих, накрепко спаяло общей магией, и Грейвз терял себя, падая вместе с Гриндевальдом в текучий временной поток. Память дробилась на короткие отрывочные образы, и он уже не понимал, где его мысли, а где – чужие. Где он? Кто он? Что реально, а что нет, и есть ли в этом непостижимом месте реальность вообще? Калейдоскоп чужих видений обрушился на него – черная туча, закрывшая полнеба, стилизованный факел Статуи свободы, Вулворт-билдинг, сминаемые безжалостной силой железные конструкции небоскребов… он сам без пиджака и галстука, в кабинете Департамента охраны магического правопорядка, небрежно облокотившийся на полированную столешницу. И одновременно где-то очень далеко и слабо, как дуновение ветра, как полузабытый сон – зеленая трава, брошенная в тени живой изгороди книга, тихий смех, чьи-то рыжие волосы и лукавые синие глаза. Вдруг все исчезло и стало нечем дышать. Грейвз вздрогнул – внезапно осознав, что опять чувствует свое тело, - и заморгал. Гриндевальда и бешеного искрящегося потока больше не было. Грейвз стоял посреди улицы в магическом квартале Нью-Йорка, по-зимнему холодный ветер трепал полы его пальто, холодил кожу под изящно скроенным костюмом с безукоризненными стрелками на брюках. Рука автоматически скользнула в рукав – и волшебная палочка удобно и привычно легла в ладонь. Он – Персиваль Грейвз, глава Департамента охраны магического правопорядка МАКУСА. Почему он здесь? Он должен быть… Пруссия, Растенбург, ратуша, магический схрон, первая секция, двадцатый стеллаж. Если ваши мысли будут ясны, а уверенность в своих силах – непоколебима, вы отыщете в прошлом себя и сумеете подчинить свое тело, мысли и магию. Так говорила старуха. Грейвз не чувствовал в себе ни уверенности, ни ясности мыслей - и все же реальность вокруг него была вполне достоверной. Его тело ощущалось… обычно. Дома вокруг, в которых зажигались вечерние огни, выглядели скучно и знакомо – Грейвз бесчисленное число раз проходил мимо них, направляясь домой из Вулворт-билдинг, когда хотел прогуляться или ленился аппарировать. По безлюдному тротуару ветер гонял смятую газету и, в конце концов, швырнул ее прямо под ноги Грейвзу. Он опустил глаза - в надвигавшихся сумерках заголовки «Призрака Нью-Йорка» расплывались, становясь почти неразличимыми, но четкий оттиск даты, тем не менее, был хорошо виден. Тридцатое ноября одна тысяча девятьсот двадцать шестого года. Очередной порыв ветра принес с собой пронизывающую сырость. Грейвз по выработавшейся привычке вскинул руку, чтобы поправить волосы, вечно лезущие в глаза, но не закончил движения, осознав, что из его идеально уложенной прически не выбилось ни единой пряди. Он – Персиваль Грейвз, глава Департамента охраны магического правопорядка МАКУСА. Грейвз вытянул вперед руку с зажатой в ней палочкой, мысленно произнеся самое простое заклинание из тех, что помогают ориентироваться в незнакомой местности. Неожиданная резкая боль пронзила всю правую сторону тела, выбила воздух из легких, заставила сложиться пополам. Магия ощущалась неправильно, словно не часть Грейвза, давно привычная и знакомая, а чужая, злая и неуправляемая. Боль была такая, будто через него пропустили заряд электрического тока. Перед глазами все завертелось, мелькнула радужная пелена, и Грейвз испугался, что его сейчас опять выкинет в разноцветную неопределенность безвременья, где он опять потеряется, забудет себя, забудет, зачем он здесь… Оглянешься – оступишься. Что-то чужое было рядом, мешало, не давало окончательно раствориться в реке времени. Разноцветное марево перед глазами кружилось все быстрее. Грейвз пытался ухватиться за что-то, что могло бы противостоять натиску радужных волн, - память, чувства, аврорское упрямство, хоть что-нибудь, - но все это казалось мелким и далеким, любые воспоминания расползались клочьями, как ветхая ткань. Оступишься – заблудишься. Краем сознания он ощутил чужое торжество – почти ликование, которое уже через мгновение сменилось короткой вспышкой изумления – и тошнотворное вращение отступило. Переливчатые волны разошлись в стороны, и Грейвз опять увидел ту же нью-йоркскую улицу, дрожащие огни фонарей, газету, которую ветер гонял по безлюдной мостовой, и одинокую фигуру аврора, с интересом разглядывавшего носки своих блестящих ботинок. Грейвз не сразу понял, что видит себя – того самого Персиваля Грейвза, чьими глазами только что смотрел в темноту ноябрьских сумерек. Он узнал знакомый разворот плеч, наклон головы, даже жест, которым этот Персиваль Грейвз вдруг поднял голову и очертил широкий полукруг волшебной палочкой, знакомой Грейвзу, который наблюдал за ним со стороны, до последней потертости. На конце палочки послушно загорелся неяркий огонек. Персиваль Грейвз, стоявший на улице Нью-Йорка, скривил губы в усмешке, и того Грейвза, что наблюдал за ним со стороны, пронзило насквозь внезапное осознание – со знакомого до мельчайшей морщинки лица на него смотрели разноцветные глаза, один из которых светился белым, а второй затягивал в бездонную черноту. Грейвз-на-мостовой моргнул – и глаза стали обычными, темно-серыми, как вечернее небо над Нью-Йорком. Нет, - подумал Грейвз-смотревший-со-стороны с обреченной тоской, уже зная, что проиграл. Видимо, Гриндевальд, рухнувший вслед за ним, обладал куда более ясными мыслями и непробиваемой уверенностью. …Подчинить себе мысли, тело и магию - как наяву услышал он голос старухи и рванулся вперед в отчаянной попытке вернуться в себя, но не смог пошевелить ни единым пальцем. Он больше не был Персивалем Грейвзом – он был никем, его тело, мысли и магия больше ему не принадлежали. Их забрал Гриндевальд. Разноцветные волны плескались все ближе. Грейвз, неподвижный, словно под Ступефаем, беспомощно смотрел, как его двойник ловко подбросил волшебную палочку, еще раз усмехнулся и, с интересом оглядевшись, зашагал по мостовой прочь. Волны перехлестнулись через Грейвза и скрыли из виду вечерний Нью-Йорк. Сознание заволокло туманом, и он ощутил, что тонет – медленно погружается в разноцветный хаос, который грозит полностью поглотить то немногое, что еще осталось от его личности. Возвращайся! – панически кричал внутренний голос. – Возвращайся, пока можешь, иначе пропадешь! Растворишься в потоке времени, как тебя и предупреждали, и сгинешь без следа! Нет. Грейвзу некуда было возвращаться да и незачем – он пришел сюда, чтобы отыскать заклинание Разрыв, и повернуть обратно без него не мог. Криденсу нужен Разрыв. Криденсу нужен… Нужен… Он уже не помнил. Оглянешься - оступишься, оступишься – заблудишься. Грейвз попытался вспомнить свое имя, но не смог – более того, не был уверен, что оно у него по-прежнему было. Бурлившая река времени была повсюду, текла сквозь него и смешивала в себе лица, голоса и судьбы – его собственные и чужие, и чужих было больше, много больше. Из какофонии звуков рождалось что-то огромное, неохватное, грозившее поглотить то, что от него осталось, и из глубин его памяти, каким-то непостижимым образом незатронутой царившим вокруг хаосом, всплыло чье-то предостережение – не заблудись! Тебя есть, кому позвать по имени. Это твой маяк, держись его! И в окружающем хаосе он вдруг различил тихий голос, вплетавшийся в круговерть красок и в смешение звуков – то самое, чужое, мешавшее ему уйти окончательно и безвозвратно. Этот голос произносил одно и то же, раз за разом, пока Грейвз, наконец, не узнал в этом шепоте знакомые с детства звуки собственного имени. Персиваль. Его имя. Он – Персиваль Грейвз, и ему нужно сделать что-то… что-то очень важное. Окружавшие его переливы красок и звуков изменились, и знакомых видений и голосов вокруг стало больше. Сознание Грейвза странным образом расщепилось. Он по-прежнему плыл по реке времени, тянувшей его за собой, и одновременно оказался вне ее. Вся жизнь развернулась перед ним длинной лентой - прошлого и будущего больше не существовало, осталось только бесконечное «сейчас», и каждое такое «сейчас» Грейвза проживал заново, снова и снова. Ему пять лет. Он гостит в родительском доме своей матери, которая привезла его к бабушке. Стоит жаркий летний день. Персиваль босиком выходит на веранду, осторожно ступая по нагретым солнцем доскам – вчера он уже по невнимательности занозил ногу и не хотел повторения. Высокая мамина фигура в ослепительных солнечных лучах кажется совсем невесомой и тонкой. Мама поливает цветы, и брызги воды, сверкающие на солнце, кажутся Персивалю расплавленным золотом. Мама замечает его и машет рукой, подзывая к себе. Персиваль! Она смеется, и сквозь темную вьющуюся прядь, выпавшую из прически, просвечивает солнечный луч. Ему пятнадцать. Он изо всех сил пытается освоить заклинание патронус и не может. В очередной раз сосредотачиваясь, он закрывает глаза и вызывает в памяти ясный летний день, мамин голос и смех – Персиваль! Иди сюда! Призрачный койот вырывается из палочки, и преподаватель одобрительно кивает головой. Ему двадцать один. Он ловит свое первое проклятие в аврорском патруле. Напарник – тоже молодой аврор - отражает очередное пущенное в них заклинание, прикрывая раненого Грейвза, и оборачивается. Лицо у него перекошено страхом, на лбу блестит испарина, он кричит – Персиваль! Ему тридцать пять. Он назначен на должность директора Департамента охраны магического правопорядка и принимает поздравления от коллег по аврорату и чиновников Конгресса. Вежливо отвечая на очередное пожелание успеха, он украдкой скользит взглядом по залу и неожиданно встречается глазами с Пиквери. В них плещется усталость и скованное напряжение, которое, впрочем, не заметно никому, кроме Грейвза. Мадам Президент замечает его, встряхивает головой, слегка улыбается, салютуя бокалом с шампанским, и одними губами произносит его имя – Персиваль. Это их общий успех. Ему тридцать девять. Он рисует волшебные узоры на коже Криденса, и все вокруг окутывает теплым оранжевым светом. На него доверчиво смотрят темные глаза, в которых дрожит отражение магического огня, в них восхищение, благоговение и что-то еще, что-то огромное и всепоглощающее, и Грейвз захлебывается этой новой для него магией. Впервые его сердце начинает биться в едином ритме с другим, впервые он чувствует тонкую нить, протянувшуюся между ним и другим человеком, и шепот Криденса, который звучит у него в голове, постепенно возвращает его к тому, с чего все началось. Он - Персиваль Грейвз. Он вспоминает. У него не было ни тела, ни магии, ни памяти – но он по-прежнему боролся. Короткие вспышки – как удары – мелькали перед ним среди разноцветной пустоты. Вспышка – нью-йоркские улицы, Вулворт-билдинг, усталое лицо Пиквери. Еще одна вспышка – темный кабинет Отдела регистрации палочек, испуганные глаза Тины Голдштейн, рыжая челка незнакомого – и все же знакомого – волшебника рядом с ней. Вспышка - и явное неудовольствие того, кто занял его место. Гриндевальд тоже чувствовал эту борьбу, хоть и не осознавал ее причины. Древняя магия позволила ему заполучить чужое тело, но начисто лишила памяти о том, что именно с ним произошло. Он не помнил, как оказался на месте Персиваля Грейвза - время ревниво оберегало тайны неслучившегося будущего. Грейвз смутно видел вспышки из чужих снов – Гриндевальду снился обскур, разрушенный Нью-Йорк, сам Грейвз и Криденс, скрытый темнотой подворотни, а еще серый пепел и огромные не-маговские машины, давившие тяжелыми гусеницами хрупкие кости человеческих скелетов. Грейвз боролся за себя, и с каждым приливом разноцветных волн, которые доносили до него чей-то голос, шептавший его имя, чувствовал себя сильнее. Вспышек становилось больше, а провалов сознания - меньше. Я – Персиваль Грейвз, твердил он себе постоянно, как только выныривал из очередного беспамятства, мне нужно попасть в Растенбург и отыскать формулу заклинания Разрыв. Я – Персиваль Грейвз, мне нужно… Растенбург… Разрыв… обскур… Криденс… Огонь, огонь, огонь! – хихикал Экриздис, наставляя на Грейвза грязный палец с обломанным ногтем. – Помните, мистер Грейвз. Всегда огонь и Разрыв! Он видел огонь. Выжженная земля, черные обугленные деревья и дементоры, неслышными тенями скользившие между ними. Грейвз смотрел на уничтоженный пожаром остов дома, торчавший из земли, и откуда-то знал, что это – хутор Агне, хотя перепаханная колесами бесплодная земля совсем не походила на его лесистые окрестности. Мистер Грейвз! Персиваль! Белыми бельмами глаз на него с яростью смотрел Криденс – а за ним все тонуло в кроваво-красном огненном мареве. Обещайте мне! Вы же понимаете, почему я должен - правда, мистер Грейвз? От его крика закладывало уши. Грейвз не хотел смотреть туда, в кровавый мрак, где в муках умирала магия сотен и тысяч волшебников, где висела в воздухе вздернутая обскуром Агне, и продолжался смертельный танец дементоров. Я знаю, вы видите сны, - говорил Гриндевальд в обличье Грейвза, печально глядя на него разными глазами и скорбно качая головой. - Их многие видят, даже те, кто никогда не владел пророческим даром. Уничтоженный мир, мир магглов… Я ошибся. Обскура никому не удастся контролировать. - Я - Персиваль Грейвз, - без голоса выдохнул Грейвз, отвечая всем сразу. Звук не шел, но он упрямо продолжал, сосредотачиваясь и не давая сбить себя с толку. Красное марево подернулось рябью и заволновалось. Нет Гриндевальда, нет обскура и дементоров, есть только его цель и далекий голос, служивший ему маяком. - Мне нужно попасть в Растенбург и отыскать формулу заклинания Разрыв… Его захлестнула очередная разноцветная волна, но на этот раз беспамятство не пришло. Из огненных всполохов и мелькающих лиц соткалась знакомая площадь – серая в свете бессолнечного зимнего дня, маленькая и грязная, казавшаяся меньше, чем Грейвз ее помнил. Он чувствовал себя почти живым, хотя и понимал, что это невозможно, что у его тела по-прежнему другой хозяин… но все же впервые за долгое время в голове прояснилось, и он четко видел окружающее, а не смазанные хаотичные видения. Ратуша возвышалась прямо перед ним, ее башня упиралась в низкие тучи, а в застекленных маленьких окнах светились огни. Грейвз, не думая, сделал шаг к ней - и едва успел отшатнуться от едущей прямо на него повозки. Лошадь прошла мимо бодрой рысью, обдав Грейвза горячим дыханием, а возница на козлах обернулся и прокричал что-то резкое и наверняка обидное. И все же для Грейвза эти слова явились по меньшей мере откровением. Его видели, слышали, он мог двигаться, дышать, говорить - он почти забыл, каково это. Грейвз медленно опустился на корточки и прижал ладонь к мокрым камням мостовой. Руке стало холодно – он мог чувствовать. Проводив взглядом удалявшуюся повозку, он поднялся и, пошатываясь, двинулся к ратуше. У него не было ни тела, ни магии, ни памяти - и все же он без труда распахнул магически сокрытую от не-магов дверь, поднялся по узкой винтовой лестнице и оказался перед пожилой ведьмой, подозрительно разглядывавшей его сквозь толстые стекла очков. Миссис Аурберг, архивариус - всплыло у Грейвза в памяти, но эта мысль казалась далекой и чужой. В его ушах звучал шепот, накатывавший волнами – то слабее, то сильнее, - и Грейвзу казалось, что это единственное, что держит его в реальности и не дает упасть обратно во временной поток. Ведьма что-то спросила его по-немецки, и он, не задумываясь, ответил фразой, которую мысленно твердил тысячи раз. - Пруссия, Растенбург, ратуша, магический схрон, первая секция, двадцатый стеллаж. На секунду он испугался, что опять не будет голоса – но слова прозвучали с вполне узнаваемыми интонациями. Ведьма недоуменно подняла брови и принялась засыпать его вопросами, которых Грейвз не понимал. - Нет, - он тяжело оперся на стену. Собственное тело казалось зыбким как у призрака, и он мельком удивился, что не проваливается сквозь древнюю кирпичную кладку, - нет времени. Мне нужно… сейчас, - и замотал головой в ответ на новый поток незнакомых слов. – Не понимаю. Архивариус неодобрительно поджала губы, но замолчала. Еще раз смерив Грейвза настороженным взглядом, она коротко кивнула и достала из нижнего ящика большой ключ. Перед глазами опять замелькали узкие коридоры, переходы и лестницы – сознание Грейвза плыло, он яростно кусал губы, чтобы не отключаться, но не чувствовал боли. Настойчивый шепот, который вел его вперед, становился все громче. Старая тяжелая дверь, которую архивариус открыла с усилием… Бесконечные ряды полок, доверху заполненных какими-то манускриптами и артефактами… Где здесь первая секция, двадцатый стеллаж? Грейвз знал, что времени у него оставалось все меньше. Не глядя на архивариуса, которая пыталась ему что-то втолковать, он вошел в помещение архива и решительно закрыл за собой дверь. Ему было все равно, что будет делать ведьма – главное, чтобы не пыталась его остановить. Персиваль! Он шел между стеллажей, не зная, правильно ли выбрал направление, и слышал только голос, звавший его по имени. Ему нужно держаться, он почти у цели, он почти нашел его… Разрыв. Огонь и Разрыв. Мистер Грейвз, нет! Где-то далеко, на другом континенте кто-то другой в его теле видел перед собой Порпентину Голдштейн со скованными запястьями в руках исполнителей приговоров. Она смотрела на него с неверящим изумлением и плакала. Персиваль! Пожалуйста! Двадцатый стеллаж… Прямо перед Грейвзом оказалась нарисованная черной краской цифра «20». Пергаменты, аккуратной стопкой сложенные под ней, пестрели рукописными рунами. - Ruptura, Разрыв… - бормотал Грейвз, расшвыривая листы в поисках знакомого слова. Персиваль! Вернись! Пожалуйста! Голос уже не шептал, а пронзительно кричал. Грейвз зажал бы уши, если бы верил, что это поможет. - Нет, еще нет, нет, не сейчас, - лихорадочно повторял он. С таким же успехом он мог умолять время остановиться. Ruptura. Он наткнулся на него совершенно случайно, уже готовясь отбросить пергамент в сторону – заклинание Разрыва ютилось где-то сбоку, как впопыхах дописанная сноска. Грейвз замер, пробегая глазами латинские буквы, складывавшиеся в незнакомые ему слова – даже не латынь, а какая-то дикая смесь языков. Он не был уверен, что сможет прочесть его правильно. Персиваль! Разноцветная волна обрушилась на него и едва не утащила за собой. Каким-то чудом удержавшись, Грейвз что было сил вцепился в пергамент и торопливо заговорил, стараясь, чтобы голос звучал четко и громко. Он читал древнее заклинание, и ему казалось, что произнесенные слова оживают, соскальзывают с пергамента и встают у него за спиной черными изломанными тенями. Говорить было сложно, горло царапало и жгло изнутри, и в какой-то момент Грейвз понял, что ярко-оранжевые всполохи, танцевавшие на периферии зрения, - не оптический обман. С каждым произнесенным словом огонь, охвативший его полукругом, взлетал выше, гудел громче и подбирался ближе. От него слезились глаза, Грейвз боялся ошибиться в прочтении и старался не моргать, даже когда пот вперемешку со слезами потек по щекам, а жар близкого пламени стал невыносимым. Все вокруг горело. Вспыхнул пергамент в руках Грейвза, обуглился и почернел по краям. Наверное, должно было быть больно – но Грейвз не чувствовал боли. Весь его мир сузился до листка пергамента, пожираемого огнем, до непрочитанных еще слов, которых оставалось все меньше и меньше. Голос, кричавший его имя, смешивался с ревом пламени, Грейвз почти не слышал себя… и продолжал читать. Всегда огонь и Разрыв. Он сгорал вместе с ратушей в Растенбурге и одновременно видел, как Персиваль Грейвз в далеком Нью-Йорке быстрым шагом целеустремленно шагал по ночным улицам и вдруг споткнулся на ровном месте. Из темноты подворотни выступила неясная фигура и подняла руку с зажатой в ней палочкой, но Персиваль Грейвз не спешил тянуться за своей. Потому что против него стоял Гриндевальд, и два Гриндевальда – настоящий и носивший чужую личину – смотрели друг на друга бесконечно долгую секунду, а потом настоящий Гриндевальд, будто очнувшись, послал в фальшивого Персиваля Грейвза заклятье. Грейвз сгорал, договаривая последние слова заклинания обожженными губами, и чувствовал, как далеко в Нью-Йорке магия Гриндевальда ударила его в грудь, выбивая из реальности Растенбурга, погружая в черноту и отсекая от всех временных потоков. Заклинание старухи теряло силу. Заклинание Разрыва было прочитано до конца. Ратуша посреди маленького прусского города полыхала, словно объятая Адским пламенем. Через несколько часов Персиваль Грейвз очнется в Нью-Йорке в одежде с чужого плеча, без палочки и без памяти о том, что происходило с ним в последнюю неделю. Геллерта Гриндевальда, трансфигурировавшего себя в Персиваля Грейвза, разоблачит Ревелио Ньюта Скамандера – он будет твердить об обскуре и наотрез откажется говорить о том, как произошла подмена. За много миль и месяцев от них Персиваль Грейвз откроет глаза, все еще слыша отголоски ревущего огня и незнакомых слов древнего темного заклинания. *** Первое, что он ощутил – боль в каждой затекшей мышце, и удивился. Боль казалась чем-то полузабытым и странным, ведь прошло… сколько? Дни? Месяцы? Все закончилось? Или… Грейвз попытался приподнять голову и не смог. На мгновение его охватила паника – нет, только не снова, - но ощущения были совсем другими, непохожими на те, что раздирали его в потоке времени, когда Гриндевальд занял его тело. Он чувствовал себя слабым, больным и разбитым – но вполне живым и настоящим. Словно все те силы, что крутили и швыряли его из будущего в прошлое и обратно, наконец оставили его в покое и отступили. Покой и тишина – вот что ощущал Грейвз впервые за долгое-долгое время. Глаза по-прежнему пекло, как будто пожар в ратуше отгорел всего несколько минут назад. Грейвз прислушался к блаженной тишине внутри своей головы и вокруг – и услышал слабый шорох, а потом голос, который узнал тут же. Тот самый голос, который звал его по имени из потока времени и не давал окончательно утонуть, когда Грейвз уже и не надеялся вернуться. Голос Криденса, звучавший со страхом, надеждой и непривычной настойчивостью: - Персиваль? Грейвз с усилием приоткрыл глаза. Вокруг стоял полумрак, но его тут и там пронизывали тонкие лучи света. Над головой склонившегося над ним Криденса они образовывали светящуюся корону, и Грейвзу на какой-то страшный миг показалось, что огонь вернулся. Он дернулся всем телом – перед закрытыми веками встали черные строчки заклинания и пламя, бежавшее по пергаменту. Огонь и Разрыв. На его щеки опустились теплые ладони. Это тоже было непривычно – чувствовать другого человека, словно с тех пор, когда это происходило в последний раз, прошли годы и столетия. Чувствовать не жар, не ледяной холод обскура – простое обычное человеческое тепло. - Нет, Персиваль, нет, очнись! Давай, посмотри на меня. Посмотри, пожалуйста! – в отчаянии бормотал Криденс. Его пальцы беспокойно гладили Грейвза по щекам. – Я знаю, ты меня узнал. Ведь узнал? - Разрыв, - с трудом выговорил Грейвз. – Обскур… Вернее, ему показалось, что выговорил - судя по тому, что пальцы Криденса замерли, а сам он наклонился ниже и неуверенно переспросил: - Что? Не молчи, пожалуйста, только не молчи! Говори со мной, ну же, открой глаза! Второй раз поднять веки оказалось даже сложнее, чем в первый. Грейвз щурился изо всех сил – на этот раз свет лег на лицо Криденса по-другому, подчеркнув острые скулы, запавшие щеки, черные от щетины, и воспаленные красные глаза. Несколько секунд они смотрели друг на друга – губы Криденса вдруг искривились так, словно он собирался заплакать, но вместо этого в конце концов сложились в дрожащую улыбку. - Ты… Не закрывай глаза, хорошо? Подожди, я сейчас… Сейчас. И закричал куда-то через голову Грейвза. - Ньют! Быстрее! Он очнулся! Что-то громыхнуло, послышались торопливые шаги, какая-то возня, и справа от Грейвза возникло лицо Ньюта. - Очнулся? Отлично, я же говорил, что он сможет... Персиваль, привет, - он улыбнулся и деловито откупорил фиал с зельем. – Вот, держи-ка. И ловко влил зелье в рот Грейвзу. Грейвз машинальное проглотил его и закашлялся, возмущенно покосившись на Ньюта. Криденс, шепча что-то успокаивающее, приподнял его голову повыше и, кажется, уложил к себе на колени. - Что произошло? – спросил Грейвз, когда смог выровнять дыхание. Зелье помогло – по крайней мере, голос вернулся. – Как я?.. Сколько прошло времени? - Сегодня десятый день после того, как я нашел тебя у озера, - ответил Ньют. Вид у него был взволнованный и одновременно довольный донельзя. – Ты заставил нас поволноваться. - А обскур? - Все хорошо, - на этот раз ему ответил Криденс. Он смотрел на Грейвза сверху вниз так, словно не мог насмотреться, и его губы по-прежнему дрожали. – У тебя получилось. Его больше нет. – Тут его голос сорвался, и он судорожно вздохнул, не в силах сдержать истеричный смешок. Грейвз ощутил этот вздох всем телом. – Больше нет. - Ты помнишь, что произошло? – спросил Ньют, вдруг посерьезнев. – Ну, пока ты был… не здесь. Криденс вздрогнул. Грейвз, оглушенный словами Криденса, смог только утвердительно кивнуть. - Обскура больше нет? – глупо переспросил он, не в силах поверить в услышанное, и боясь, что за этой фразой последует сакраментальное «но». – Совсем? Криденс закивал. Его губы сами собой разъезжались в широкую улыбку, которую он зачем-то пытался подавить – словно тоже никак не мог поверить в окончательное исчезновение обскура и боялся своей чрезмерной радостью накликать беду. А, может, дело было совсем в другом – мысли Грейвза разбегались, он не мог сосредоточиться ни на чем, кроме одного: обскура нет. Экриздис не соврал, Разрыв помог. Все эти месяцы, Азкабан, дементоры, Гриндевальд и темные заклинания - все было не напрасно. Глаза опять защипало, и Грейвз торопливо опустил веки, делая вид, что это вызвано общей слабостью, не внезапным острым облегчением, накрывшим его с головой. - Ты в порядке? – спросил он. Криденс опять закивал головой. Кажется, говорить сейчас ему было так же сложно, как и Грейвзу. - Я звал тебя, - неожиданно сказал он, глядя на Грейвза со странным выражением в глазах. Грейвз по привычке вгляделся в них, с тревогой ища след белой мути, и только потом вспомнил, что этого делать больше не нужно. Облегчение, затопившее его при этом, было сродни эйфории, даже закружилась голова. – Бабушка Агне сказала… ты заблудишься, если не звать тебя по имени. Я звал… сколько мог. - Я слышал, - благодарно ответил Грейвз. Ньют, про которого он благополучно забыл, вдруг зашуршал соломой и пробормотал что-то про зелья. - Она сварила их для тебя, - пояснил он Грейвзу. – Пойду принесу. Он исчез, а мгновением позже раздался стук, словно Ньют спрыгнул с порядочной высоты. Это и напоминание о старухе заставило Грейвза приподнять голову с колен Криденса и оглядеться по сторонам. - Где мы? Наверное, этот вопрос следовало задать сразу же. - В чулане, - виновато ответил Криденс. – Ты лежи, все хорошо. Если замерзнешь, тут есть еще одеяла. Грейвз удивленно взглянул вверх – солнечный свет просачивался сквозь неплотно пригнанные потолочные балки и деревянную обшивку крыши. Той самой крыши, которую они помогали делать. Тут только он осознал, что воздух пах свежей древесиной и прелой соломой. Они с Криденсом лежали прямо в копне сена на лоскутном пестром одеяле – одеяле, которое когда-то давно им одолжила Агне для обустройства на печке. - Бабушка Агне не пустила тебя в дом. Сказала – ты ходишь между миром призраков и миром проклятых, поэтому тебе нельзя под крышу человеческого жилья. Еще сказала – ты не умрешь, ты упрямый, - тут Криденс наклонился ближе, блестя глазами, и очень осторожно провел пальцами по переносице Грейвза, очерчивая залегшую там морщинку. – Еще какой упрямый… Сказала – звать тебя по имени, тогда ты услышишь и вернешься обратно. Я звал. Ты иногда мерцал…становился совсем холодный и прозрачный, как кусок льда, - с болью выговорил он. Грейвз затаил дыхание. – Обскура уже не было… давно, я очнулся в лесу, а его уж не было, понимаешь? А ты лежал тут много дней, и я боялся, что однажды ты просто исчезнешь прямо у меня на руках, а я… ничего не смогу сделать. Грейвз молчал, не зная, что сказать. Извиняться было глупо – он ни о чем не жалел, - а рассказывать о пережитом сейчас у него просто не хватило бы сил. Он вслепую потянулся и непослушными, негнущимися пальцами ухватил Криденса за запястье. - Но теперь все в порядке. Все хорошо, правда? – примирительно сказал он, но Криденс смотрел по-прежнему так, словно Грейвз мог исчезнуть в любой момент и без всякого предупреждения. – И ты наконец научился называть меня по имени. Во взгляде Криденса промелькнуло недоумение, а потом, в полной мере оценив шутку, он не сдержался и фыркнул, пряча глаза. Грейвз улыбнулся. Криденс устроил его поудобнее, обняв поперек груди той рукой, запястье которой все еще сжимали пальцы Грейвза. - Как Агне? - Она жива, - быстро ответил Криденс. – Она была в лесу… когда я очнулся. Мы говорили… кажется. Я не очень помню, ведь тогда обскур только исчез, и я… был немного не в себе. - А после этого ты видел Гриндевальда? – Грейвз очень не хотел задавать этот вопрос, но ему нужно было знать. Он не видел лица Криденса – для этого ему теперь нужно было сильно запрокинуть голову, - но по затянувшейся паузе понял, что не зря беспокоился. - Нет, - наконец ответил Криденс. – Не видел. Хлопнула дверь, и по деревянному полу застучали каблуки Ньюта. Мгновением позже его голова показалась над краем скирды. Звякнули склянки, Ньют ловко выстроил перед Грейвзом целую батарею зелий, и вдруг проницательно нахмурился, ощутив повисшую в воздухе недосказанность. - Что? - Ничего. Как в старые добрые времена, - проворчал Грейвз, вспоминая, с чего началось их знакомство с младшим Скамандером, и послушно выпил все. Несмотря на боль и слабость, ему было удивительно хорошо. Даже беспокойство о Гриндевальде оказалось неспособно перебить это ощущение. Все закончилось. Обскура больше нет, а, значит, Криденс свободен. Об остальном можно подумать позже. После зелий Ньюта почти сразу стало клонить в сон – Грейвз не сопротивлялся. - Персиваль? – тут же раздался полный тревоги голос, едва только он закрыл глаза. – Что с тобой? Ты же не собираешься опять?.. - Нет, я просто устал, - Грейвз слабо улыбнулся и чуть сжал пальцы на запястье Криденса. - Тогда поспи, - Криденс заерзал и добавил с неожиданной неуверенностью. – Тебе удобно? Или мне… я могу просто рядом посидеть или… - Нет, останься, - Грейвз неудержимо проваливался в сон, и слова выходили нечеткими. – Не уходи. И уже совсем на грани сна и яви Грейвз расслышал тихое: - Не уйду. Спи.