Ruptura (Разрыв)

Грейвз аппарировал на угол 82 улицы и 3 авеню недалеко от дома. Смысла скрывать свое присутствие на Манхэттене он не видел, но появляться непосредственно в квартире было чревато неожиданностями, а он предпочитал заранее знать о грядущих неприятностях. Поэтому путь до квартиры он, не спеша, проделал пешком – отчасти из осторожности, отчасти, чтобы развеять накатившую после аппарации слабость и головокружение. Беспалочковая магия давалась ему неплохо, но отнимала слишком много сил. Защитные чары, наложенные на квартиру, оказались нетронутыми. Все было в точности так, как он оставил утром – но это странным образом только усиливало тревогу. Это значило, что Пиквери не стала его разыскивать. Возможно, она все-таки не знала об обскуре. Возможно, как раз наоборот – именно поэтому и выжидала. Возможно, было еще что-то, о чем он даже не догадывался. Грейвз, не зажигая свет, прошел на кухню, мимоходом махнув рукой на камин, в котором тут же заплясало пламя. Нужно было связаться с Пиквери – что бы ни произошло, выразить свою обеспокоенность сорванной встречей необходимо. Потом не мешало бы поесть, а лучше совместить эти два дела, пригласив Пиквери поужинать. При этой мысли Грейвз поморщился. Больше всего ему хотелось принять ванну, смыть с себя запахи подземелий МАКУСА и не-маговского Бруклина, а потом упасть в кровать и проспать до утра. Сны ему, слава Мерлину, давно не снились, или же он забывал их сразу по пробуждении. Но было кое-что похуже снов. Чернота – безликая и пустая – наполняла его ночи, и иногда Грейвзу казалось, что он так и утонет в ней, как тонул его разум в пугающем беспамятстве. Неуверенность в себе самом пугала больше Авады из-за угла, и Грейвз гнал ее прочь. Днем ему это более-менее удавалось. Вечера и ночи приносили с собой горечь сомнений, которые Грейвз топил в виски. Но сегодня он и на это не имел права. Криденс Бэрбоун. Грейвз не соврал ему, когда утверждал, что попытается спасти любую жизнь, если сможет. Но вот только сможет ли он? Не получится ли так, что его действия лишь продлят агонию обреченного? Криденс – изломанный, напуганный, придавленный осознанием разрушительной силы в себе самом… и все же странным образом надеющийся. На что? На Голдштейн, магов, Грейвза? На то, что если сто раз повторить «ты не виноват», груз вины действительно уйдет? Криденс, которого Грейвз оставил среди ничего не подозревающих не-магов, одного - запутавшегося, ни в чем не уверенного. Ему достаточно резкого слова, презрительного взгляда, окрика – и обскур вырвется. Он уже убивал – убьет еще. На чьей совести будут эти смерти? Грейвз тяжело облокотился на столешницу и зарылся пальцами в волосы. Тишину темной кухни вдруг нарушил резкий скрежет и стук. Грейвз вздрогнул и поднял голову. За окном маячила нахохлившаяся черная тень, которая нетерпеливо переступила лапами по карнизу и раздраженно клюнула стекло. Немигающие желтые глаза осуждающе уставились на Грейвза. Он узнал ее сразу же: некрупная ушастая сова с пушистыми кисточками на ушах - не из совятни МАКУСА, - принадлежала лично Пиквери. Как только створка рамы распахнулась, сова с недовольным уханьем влетела внутрь, уселась на любезно подставленный локоть Грейвза и захлопала крыльями. Она была явно не в восторге от долгого ожидания и к тому же голодна. Сколько она просидела на карнизе, ожидая нужного ей адресата? Грейвз машинально пригладил встопорщенные перья, предложил недовольной птице галету и аккуратно размотал привязанный к лапе клочок пергамента. Пиквери даже не стала запечатывать письмо, написанное торопливо и небрежно. «Все отменяется. Новые обстоятельства по делу Г. Срочное заседание. Скорее всего, тебя вызовут в МАКУСА. Прошу, не игнорируй вызов. С.П.» И внизу приписка, словно бы сделанная в последний момент: «Будь осторожен». Грейвз перечитал послание дважды, потом испепелил его Инсендио. «Будь осторожен» в данном случае означало «Не делай глупостей». Значит, неофициальные подозрения вскоре плавно трансформируются в официальные – учитывая, что Пиквери ограничилась одной совой и не пыталась связаться с ним позже, она отказалась от идеи подпольной легилименции. Или не планировала ее с самого начала? Что такого сказал Гриндевальд, что теперь весь МАКУСА во главе с Президентом и Конфедерацией покорно пляшут под его дудку? Грейвз стиснул голову руками, чувствуя, как по спине ползет липкий страх, а внутри нарастает тошнотворное чувство нереальности. Голова вновь закружилась. Легилименция была последним шансом Пиквери узнать, что же произошло с Грейвзом в ту злосчастную неделю, когда в МАКУСА хозяйничал Гриндевальд. Призрачным, ненадежным – но шансом. И если она отказалась от него – значит… либо Гриндевальд признался во всем и обелил имя Грейвза (о чем Пиквери написала бы открыто), либо… это уже не важно. В МАКУСА узнали что-то из его прошлого, из той проклятой недели, которую он не помнил. Грейвз зажмурился до цветных пятен под веками, вызывая в памяти лицо Гриндевальда, каким он видел его на колдографиях, и попытался отыскать в себе намек на узнавание, легчайшее сомнение в том, что они могли встречаться лично. Ничего. Грейвз готов был подтвердить под веритасерумом, что никогда не видел Гриндевальда, кроме как на страницах газет. И все же… Проклятая память! Из открытого окна тянуло холодом. Сова на подоконнике переступала лапами и по-прежнему смотрела на Грейвза немигающим взглядом. Нужно было ответить Пиквери максимально коротко и информативно. Доверять личные вопросы и сомнения записке было опасно. Грейвз призвал пергамент и перо, пару секунд сосредоточенно разглядывал пустой лист, потом решительно написал: «Я всегда осторожен. П.Г.» и привязал послание к совиной лапке. Птица тут же вспорхнула с подоконника, напоследок недовольно ухнув, и исчезла во тьме вечернего Нью-Йорка. По-прежнему не зажигая свет, Грейвз прошел в гостиную, долго смотрел на танцующее пламя в камине, раздумывая, не разблокировать ли его, и все-таки решил оставить как есть. Аврорские директивы найдут его в любом случае. В ванной он пустил в раковину холодную воду и принялся быстро раздеваться до нижнего белья. Грязные вещи полетели в корзину, пальто он очистил заклинанием и щелчком отправил в гардеробную. Пальцы правой руки занемели, пришлось несколько раз встряхнуть кистью, прежде чем вышло верное заклинание. Грейвз раздраженно сунул ладонь под струю ледяной воды – палочка нужна была ему как воздух. Глубоко вдохнув, он резко опустил голову под кран. Вода била в затылок, холод растекался до самой шеи, и это приносило некоторое облегчение. Выпрямившись, он уперся взглядом в собственное отражение и долго разглядывал серые щеки, тени, залегшие под глазами, морщины, высвеченные безжалостной лампой, и капли воды, медленно стекавшие с потемневших волос на лицо. Никогда, глядя в зеркало, Персиваль Грейвз не сомневался в себе. Никогда – до последнего времени. Вернувшись в спальню, он быстро оделся – ничего вызывающе дорогого, никакого цветного шелка и серебряных цепочек. Практичная серая шерсть, свитер под пиджак, фетровая шляпа, призванная защитить влажные волосы от зимнего ветра. Грейвзу предстояла прогулка у реки, а тамошние улицы продувались насквозь. Он любил ходить пешком, особенно когда на душе была смута. Холодный воздух и размеренный шаг помогали сосредоточиться, упорядочить мысли, а зачастую и найти верное решение. Было еще не поздно, по улицам Верхнего Ист-Сайда прохаживались мужчины в цилиндрах и женщины в мехах. Тут и там раздавался смех, по улицам, прямым как стрелы, сновали авто, гудели клаксоны, на перекрестках с лотков торговали нью-йоркской прессой. Грейвз жадно впитывал привычную атмосферу Манхэттена, скользил глазами по напечатанным заголовкам, по не-магам, которые чинно прогуливались вдоль ярко освещенных богатых особняков, словно сошедших с рождественской открытки. Предчувствие опасности обостряло его ощущения до предела, несмотря на усталость. Грейвз несколько раз проверил, нет ли слежки или следящих чар – перед мысленным взором развернулась карта Манхэттена, где красной пульсирующей точкой светился Вулворт-билдинг. Если идти строго прямо вдоль залива, он попадет в Гарлем с его многочисленными полулегальными барами, где певцы и певицы с шоколадной кожей и томными голосами завлекали ритмами джаза, а хозяева заведений соблазняли коктейлями на любой вкус и кошелек. Не самый плохой способ закончить этот удивительно мерзкий день. Грейвз прошел еще полквартала, развернулся и направился обратно. В эту ночь огни Гарлема мерцали не для него. На его мысленной карте Нью-Йорка был еще один адрес, тревожно горевший красным огоньком, затерянный среди приземистых домов Бруклина. Грейвз самонадеянно сказал Пиквери, что всегда осторожен – а он и в самом деле предпочитал взвешенный риск и не любил авантюры, - и вот теперь своими действиями готовился опровергнуть свои же слова. В Бруклин он аппарировал – на этот раз на окраину Проспект-парка, где в этот час было относительно безлюдно. Постоял немного, прижимаясь пылающим лбом к обледенелому стволу ближайшего дерева. Фонари над парковыми дорожками горели через один, и тени от голых веток ложились на землю причудливыми дергающимися узорами. Ветер тут был заметно холоднее, от озера тянуло сыростью, несмотря на сковавший его лед. Грейвз еще раз проверил окрестности, чутко прислушиваясь к еле различимому шепоту магии, пронизывавшей воздух, к знакомому слабому покалыванию в пальцах. Слежки за ним не было – по крайней мере, он не мог ее обнаружить. Что бы ни узнали сегодня в МАКУСА, неопровержимыми уликами против него эти факты не стали. Немедленное обвинение Грейвза в вероятном пособничестве Гриндевальду невыгодно Пиквери… пока невыгодно. Вероятно, она еще надеется убедить Конфедерацию, что от перевода Гриндевальда в Азкабан выиграет только один Гриндевальд. Есть ли у нее сторонники? А значит есть ли шансы, что предъявлять обвинение международному террористу будут прежде всего за преступления, совершенные им в Америке? Если да, то у Грейвза появляется шанс избежать запуска бюрократической судебной системы МАКУСА… только в том случае, если он в самом деле ни в чем не замешан. Если за черным провалом в памяти не стоит нечто, еще более черное и ужасное. Если Гриндевальд и дальше будет молчать, почему выбрал в качестве объекта для трансфигурации Грейвза, который так удачно исчез на неделю… Слишком много «если». Слишком много сомнений. Грейвз вспомнил, с какой уверенностью Голдштейн говорила, что знает наверняка – не Персиваль Грейвз отправил ее на смерть в Комнату исполнения приговоров. В себе он подобной уверенности не ощущал. Черная пустота беспамятства съедала не только воспоминания, но и личность аврора Грейвза, размывая границы его «я», превращая однозначное «никогда» в сомнительное «может быть». Наверное, что-то подобное испытывал и Криденс, когда приходил в себя после трагических событий в подземке Сити-центра. Каково это – знать, что в тебе таится сила, которая вырывается на волю и крушит все вокруг? Каково это – знать, что ты причина смертей, увечий и разрушений, совершенных не тобой, без твоего согласия, и все же намеренно, твоей подавленной магической сущностью? Бесконтрольной, неосознаваемой, жестокой – и все же частью тебя? С этими мыслями Грейвз дошел до Бедфорд-авеню и свернул к черному ходу знакомого дома, не желая вновь встречаться с Дженсоном. Нэнси, отворившая дверь на стук, изумленно вытаращила глаза, но «мистер Ллойд» прижал палец к губам, приобнял ее за талию и шепнул на ушко несколько слов, из которых девушка разобрала только «важно», «секретно» и «ты можешь помочь». Конечно, Нэнси согласилась - она сделает все, что попросит мистер Ллойд, и не будет болтать. Возможно, и в самом деле не будет, хотя Грейвзу это было не так уж важно. Дженсон все равно узнает о его появлении, но пара долларовых банкнот, как обычно, усмирят его любопытство. Дверь в комнату с цифрой 13 на некрашеной деревянной табличке была заперта. Грейвз осторожно постучал. Изнутри долго не доносилось ни звука, потом тихий голос неуверенно произнес: - Да? - Это Персиваль Грейвз, Криденс. Не бойся, я один. Дверь открылась. Лицо Криденса выражало смесь совершенно противоположных эмоций: беспокойства и облегчения. - Что-то случилось? – спросил он, наконец-то не пряча глаза, а наоборот жадно всматриваясь в Грейвза. - Пока нет. Прости, не хотел тебя пугать. Можно войти? - Да, конечно. Простите, - на всякий случай извинился Криденс и посторонился, пропуская Грейвза внутрь. На столе горела лампа, освещая комнату уютным оранжевым светом. Стало намного теплее по сравнению с прошлым визитом Грейвза, из дверцы, ведущей в крохотную умывальную, шел влажный пар. Сам Криденс, судя по всему, недавно принял ванну и готовился отойти ко сну – его мокрые волосы забавно топорщились на макушке, а кровать, застеленная чистым бельем, была уже разобрана. Нэнси и здесь не подвела – на Криденсе был чей-то поношенный халат, в который он судорожно кутался, изо всех сил натягивая рукава пониже. Халат был ему явно короток, из-под него нелепо торчали голые босые ноги. - Простите, - еще тише повторил Криденс, заметив изучающий взгляд Грейвза. Свежевыбритые щеки его окрасил слабый румянец. – Девушка, которую вы прислали, забрала мою одежду, обещала постирать ее и зашить. Взамен принесла это, - он неловко дернул плечом. - А больше у меня ничего нет. - Ничего, - Грейвз махнул рукой и прошел к столу, на ходу снимая шляпу и пальто. Опустился на стул и прикрыл глаза. Нужно было что-то говорить, объяснять… но сил хватило только на короткое бесполезное «ничего». Грейвз чувствовал, что Криденс так и стоит около двери, босой и растрепанный, явно не зная как себя вести и что говорить. В его жизнь вламывались во второй раз за день – многовато для человека, которого недавно едва не убили, и обскура, разбуженного предательством Гриндевальда. Возможно, Грейвз совершал ошибку – в очередной раз. - Возьми одеяло, - не открывая глаз, Грейвз кивком указал в сторону кровати. – Не мерзни. Последовала пауза, потом скрипнули половицы, зашуршала ткань. Грейвз поднял голову – Криденс стоял теперь возле кровати, закутавшись в одеяло, один конец которого свисал до самого пола. Выражение глаз у него было загнанное, с лица исчез слабый румянец. Во всей его позе читалась только привычная испуганная покорность. - Мерлин, что я говорю, - пробормотал Грейвз, резко вставая на ноги. Криденс дернулся в сторону, низко опустив голову. – Прости. Это был не приказ, ты не обязан… Я просто не хотел, чтобы ты замерз или чувствовал себя неловко. Проговаривая эти слова, Грейвз ощущал себя идиотом. Рядом с Криденсом его аврорский опыт не помогал, а скорее мешал, и все шло наперекосяк. Криденс, не поднимая головы, дернул плечом. - Случилось что-то плохое, я знаю. Вы… - тут он судорожно вздохнул и закончил совсем тихо, - вы пришли меня арестовать, да? Отвести в вашу магическую тюрьму? Грейвз с силой сжал пальцами переносицу. Все было не просто плохо, а очень плохо. - Нет. Я говорил тебе утром, скажу и сейчас – у меня нет намерений выдавать тебя аврорам. Скорее, мне самому грозит «магическая тюрьма», как ты выразился, и это совсем не связано с тобой. Почти. Об этом Грейвз предпочел умолчать, чтобы не пугать Криденса еще больше. Вот только вышло наоборот – Криденс вдруг вскинул голову, и в его глазах Грейвз с удивлением увидел промелькнувшее отчаяние. - Почему? Грейвз вздохнул. - Давай присядем. Я объясню. Криденс переступил босыми ногами и осторожно пристроился на краешке кровати. Грейвз подтащил к ней стул, внимательно проследив, чтобы поставить его не слишком близко к закутанному в одеяло Криденсу, и достал из кармана пальто сложенную газету «Призрак Нью-Йорка». Криденс во все глаза уставился на движущиеся колдографии. С передовицы на них обоих смотрел Гриндевальд, презрительно кривя губы. Почему-то именно эту его ухмылку журналисты особенно любили печатать под броскими заголовками. На колдографиях поменьше Гриндевальд был разным – усталым, нахмуренным, с закованными за спиной руками, в окружении авроров. Про Грейвза по-прежнему не было ни слова, только пространные рассуждения о Конгрессе, Статуте, опасности, которой подвергалось магическое сообщество, и осторожные намеки на возможную поддержку Гриндевальда со стороны влиятельных магов Америки. - Возможно, я ошибся, - сказал Грейвз, не отрывая взгляда от помятой страницы газеты. - Я думал, утром в подземельях мы столкнулись не случайно, что это была ловушка для меня или тебя, или для нас обоих. Думал, МАКУСА… или по крайней мере его Президент знает, что ты жив. - Это он? – спросил вдруг невпопад Криденс. – Гриндевальд? - Да. Сравниваешь? – Грейвз тут же мысленно выругался. – Извини, я не для этого хотел показать тебе колдографию. Ты должен знать его настоящее лицо, если вдруг я… неважно. Так что смотри внимательно. Криденс некрасиво сжался, закусил губу, но все же тихо ответил: - Нет… Он совсем не похож на вас. Сейчас, я имею в виду. А тогда… я сначала подумал, что вы – это он, хотя мисс Тина говорила, что его схватили. Он может принять вид любого? - Если хорошо знает того, в кого превращается. Общий вид, лицо можно трансфигурировать даже по колдографии – для мага уровня Гриндевальда это не проблема. Но мелкие детали - манеру держаться, походку, мимику, образ действий так сходу не узнать, а Пиквери… Президент МАКУСА, с которой я близко общался много лет, говорила, что Гриндевальд в моем образе был неотличим от меня самого. Криденс слушал очень внимательно. Даже чуть приподнял голову, обжег Грейвза быстрым взглядом из-под челки. Газета в его руках чуть подрагивала, и он очень старался не касаться колдографий. - Мисс Тина сказала, что все это время ко мне приходил он, а не вы, - срывающимся голосом выговорил он. – Что это он хотел отыскать ребенка… обскура. Что он тогда сказал мне… что все это ложь. Он обманывал всех, выдавая себя за вас, и меня тоже, когда говорил, что поможет. Казалось, Криденс отчаянно пытался убедить в этом самого себя. Грейвз медленно кивнул – ему опять почему-то вспомнилась уверенность Голдштейн в том, что не он вынес ей смертный приговор. - Но, в отличие от мисс Голдштейн, у многих есть сомнения. Не столько в том, что на моем месте неделю хозяйничал Гриндевальд, а в том, что я непричастен к его… действиям. Криденс вздрогнул, облизал пересохшие губы. - Но вы же непричастны, правда? Он все-таки поднял взгляд, полный страха, сомнений и какой-то всепоглощающей отчаянной надежды, от которой у Грейвза пресеклось дыхание. Больше всего на свете ему хотелось успокаивающе сжать плечо Криденса, прикосновением убедить, что нечего бояться и не в чем сомневаться, но он не мог позволить себе лгать и недоговаривать. Только не сейчас. - Насколько я знаю, нет, - медленно произнес Грейвз, не отпуская взгляд Криденса, ловя изменчивые эмоции в его черной глубине. – Но я не помню наверняка. Я не знаю, где был и что делал в ту неделю, когда Гриндевальд занимал мое место. Криденс непонимающе затряс головой, разрывая зрительный контакт, вновь пряча лицо. Грейвз почувствовал себя так, словно только что его ударил. - Это… опять какая-то магия? - неразборчиво пробормотал Криденс. - Может быть. Никто не знает. Криденс, - Грейвз подался вперед, подавляя желание все-таки взять его за плечи, заглянуть в глаза. – Я не стану тебе лгать. И говорю это не для того, чтобы испугать. Если я изначально ошибся, то утренние события в подземелье связаны со мной, не с тобой. Понимаешь? Возможно, что МАКУСА не знает о тебе. Это хорошая новость. Криденс вновь помотал головой, то ли отрицая, что новость действительно хорошая, то ли просто не понимая, о чем говорит Грейвз. - В таком случае для тебя все может сложиться удачно. Не-маговских денег тебе хватит надолго, на окраинах Нью-Йорка довольно легко затеряться даже волшебнику, не говоря уже о не-маге. Я уже говорил, что лучше, конечно, уехать из города, и повторю еще раз. Подготовка потребует времени и затрат, и я бы не советовал слишком затягивать с отъездом, но все равно твои шансы повышаются в разы. Если тебе удастся сдерживать обскура достаточно долго… - Зачем вы мне все это говорите? – перебил его Криденс. Он внимательно разглядывал узоры на одеяле и чуть заметно покачивался из стороны в сторону. Грейвз подавил раздраженный вздох. - Вполне возможно, что это мой последний визит сюда. Если в МАКУСА официально предъявят мне обвинение, то возьмут под стражу, как Гриндевальда. Более того – в таком случае дознаватели скорее всего применят легилименцию, чтобы выявить скрытые воспоминания. Знаешь, что это такое? – Криденс отрицательно покачал головой. – Проникновение в разум. Хотя область воспоминаний в таких случаях всегда четко ограничена определенным периодом, всегда есть опасность, что легилимент случайно - или неслучайно - увидит что-то, не предназначенное для его глаз. Например, тебя или этот дом. Что бы ты ни думал обо мне, я не хочу стать причиной твоей смерти. - Я… никогда так не думал и не думаю, мистер Грейвз… - пробормотал Криденс и плотнее закутался в одеяло. - Зря, - жестко ответил Грейвз. Он устал от этого разговора. Криденс словно не слышал его и не хотел понимать. – Как я уже говорил, мне не доверяет Конгресс магов во главе с мадам Президент. Мерлин, да я сам себе не доверяю! Криденс застыл, напряженный как струна. Грейвз, подумав, что окончательно напугал и сбил его с толку, со вздохом начал подниматься со стула – и вдруг ощутил, как на запястье сомкнулись ледяные пальцы. Грейвз замер. Лица Криденса он не видел – тот по-прежнему отворачивался, низко опустив голову, но цеплялся за Грейвза с отчаянием утопающего, хватавшегося за соломинку. - Криденс?.. – тихо спросил Грейвз, когда молчание затянулось. - Я понимаю… Я сам не могу… не могу больше себе доверять, - Криденс выталкивал из себя каждое слово, словно говорить ему было физически больно. – Только не после того, как я стал… Вы говорите – бежать. Мне некуда идти. У меня был дом, были сестры – неродные, но все же… И ма, - тут его голос сорвался. - Я все разрушил. У меня больше ничего нет, и меня тоже нет. Я теперь не знаю, кто я. Не знаю, что буду делать, если… если опять превращусь в чудовище. Не могу больше. Не могу. В его голосе звенели слезы. Грейвз растерянно молчал. Голдштейн бы на его месте сказала, что Криденс не виноват, что он не чудовище, что обскур – результат несовершенства системы выявления юных магов и жестокого обращения Мэри Лу, что Криденс сильный и обязательно справится, что у него есть надежда на полноценную жизнь в удивительном мире магов… Грейвз понимал Криденса слишком хорошо, и потому молчал, позволяя цепляться за себя в последней надежде на чудо – они ведь маги, они могут невозможное… Вот только чуда не произойдет, и даже магам подвластно далеко не все. - Я знаю, вы хотите помочь, - произнес Криденс. – И очень благодарен вам и мисс Тине. Но я знаю, что проклят, и так будет, пока внутри сидит эта… нечисть. - Это не нечисть, - машинально возразил Грейвз. – Криденс, послушай… - Нет, пожалуйста, не говорите ничего, - Криденс замотал головой. – Так будет только хуже. Мисс Тина тоже… она хочет помочь, но иногда получается совсем наоборот. Он замолчал, а Грейвз наконец сделал то, что давно хотел – осторожно положил ладонь на плечо Криденса и легонько сжал в безмолвном жесте сочувствия и ободрения. Криденс глубоко вздохнул, словно решившись на что-то, и прошептал: - Мне страшно, мистер Грейвз. Прозвучало это так, словно он признавался в тяжком преступлении. Грейвз согласно кивнул. - Я знаю. Мне тоже. Какая ирония, теперь они оба цеплялись друг за друга. Два изгоя магического мира – потенциально опасный маг, не контролирующий свою разрушительную магию, и бывший аврор с провалами в памяти, чье призвание заключалось в том, чтобы не допускать потенциально опасных ситуаций в магическом Нью-Йорке. - Криденс, посмотри на меня. Пожалуйста, - твердо попросил Грейвз. Криденс с видимым усилием поднял голову. Он по-прежнему избегал прямого зрительного контакта, предпочитая смотреть куда угодно, только не в глаза Грейвзу. - Умереть ты всегда успеешь. А пока ты жив – нужно использовать все шансы, какие есть. Вряд ли Криденса эти слова в чем-то убедили, но промолчать и тем самым признать его правоту было еще хуже. Криденс заслуживал большего, но у Грейвза были только эти невыразительные истасканные фразы и понимающее молчание. А еще он смертельно устал – сказывалась предыдущая бессонная ночь и необходимость прибегать к беспалочковой магии. - Ладно, нам обоим нужно отдохнуть, - сказал Грейвз, напоследок еще раз сжал плечо Криденса и поднялся на ноги, мягко высвобождая из его хватки свое запястье. – Постарайся уснуть. Он отошел к окну, возле которого стоял стол с лампой, и облокотился на подоконник, спиной чувствуя настойчивый взгляд Криденса. В комнате даже кресла не было, и если Грейвз хотел остаться здесь на ночь, спать ему пришлось бы все на том же колченогом стуле. - А вы? – наконец неуверенно спросил Криденс. - За меня не переживай, мне доводилось ночевать в гораздо худших условиях, - с усмешкой успокоил его Грейвз, по-прежнему бездумно глядя в окно. Лампу он после некоторых колебаний все-таки потушил. – Спи. Криденс повиновался – то ли в самом деле не возражал против присутствия Грейвза, то ли опять сказывалась вбитая в него привычка беспрекословно слушаться. Грейвз слишком устал, чтобы это выяснять, и был рад, что Криденс не стал задавать вопросы. Ответов у него не было, кроме того, что при мысли об аппарации и пустых холодных комнатах своей квартиры на Манхэттене на него накатывало глухое отчаяние и тревога. Стоило бы спуститься в кухню, попросить у Нэнси поздний ужин, но не хотелось лишний раз тревожить Криденса. К тому же слушать болтовню словоохотливой девушки он сейчас был не в состоянии, да и аппетит совершенно отсутствовал. Грейвз устало опустил голову на руки, сложив их крест-накрест на полированной столешнице. Он знал, что завтра будет болеть спина и шея, но его это не волновало. Хотелось провалиться в благословенный сон и оставить наконец этот бесконечный день позади. Скрипнули пружины старой кровати. Грейвз в полудреме почувствовал на себе взгляд Криденса и даже не удивился этому. - Спасибо, - шепнули в темноте. Грейвз мог бы спросить в ответ «За что?», мог бы объяснить, что делает это исключительно в своих собственных интересах и в целях безопасности, но сказал лишь негромкое: - Спи. И уже через минуту спал сам.