Florent Mothe «J’attends encore»
Мужчина, что сидел напротив, готов был взорваться буквально в любую секунду, но сдерживался из последних сил, видя пристальный взгляд ребенка, болтавшего ногами в новых сандалиях. Женщина, что сновала туда-сюда добрых десять минут вместе с молоденькой особой с ярким платком на шее, что-то ей объясняя, всплескивала руками и часто вздыхала. Мальчик не понимал, почему оба взрослых ведут себя так, но смотрел то на одного, то на другого, то глазами цеплялся за шарф красного цвета. Магазин пустовал, хотя время катилось к вечеру, когда обычно люди, возвращавшиеся с работы, предпочитали забежать за покупками прежде, чем окунуться в домашние дела. За весь тот час, что они торчали здесь, дверь не открылась ни разу, и ни один покупатель не бросил взгляд на заманчивые витрины. Прочистив горло, мужчина поднялся с места, попросив мальчика посидеть пару минут, и направился к двум леди, почти шепотом что-то им сообщая. Чанель крутил головой в разные стороны и чувствовал, как очки начинаю съезжать с его носа, так, что теперь половина окружения виделась четко, а половина расплывалась пестрым пятном. Разговор взрослых ничуть не интересовал его, потому что главной целью были классные сандалии, сидевшие на нем как влитые. Почти уложившись в пару минут, мужчина вернулся к ребенку и, протянув тому свою грубую ладонь, широко улыбнулся. Это значило, что обувь можно будет забрать домой. Больше никаких дырявых кроссовок, шлепающих отрывающейся подошвой по асфальту. Всю дорогу домой Чанель таращился на собственные ноги, держа за руки родителей, хранивших напряженное молчание до самого конца пути. Квартира пустовала, хотя сестра должна была вернуться со школы. Наверняка осталась у подружек на всю ночь, отговорившись подготовкой к контрольным. Мальчика все еще не отпускали к друзьям с ночевкой, загоняя домой, как только Солнце готово было опуститься за горизонт. Конечно, он был младше, но тоже хотел читать взрослые журналы, спрятавшись под одеялом, и уминать сырные снэки, пока живот не заболит. За ужином не появилась не только сестричка, но и мама. Отец подлил немного мясного бульона к лапше и присел на стул напротив сына, прямо как в магазине, только теперь их лица были почти на одном уровне из-за более высокого стула, на котором ерзал Чанель. Из комнаты за стеной донесся глухой звук, словно что-то упало, после чего мать выбежала в коридор и, встав в проеме, разделявшем его с кухней, почти вскрикнула: — Это все из-за тебя! Почему ты такой? Никогда меня не слушаешь, и что в итоге? Мы на дне, с которого никто не поднимался! Мужчина сжал ложку в руке так сильно, что костяшки побелели, а Чанель перестал жевать, удивленный такой интонацией матери. Она продолжала кричать, не двигаясь с места, пока отец не развернулся к ней лицом. Вены на его лбу и висках вздулись, он замахнулся и бросил ложку в сторону женщины, но промахнулся, специально или случайно, попадая в косяк двери. Пискнув, мать подпрыгнула и скрылась в комнате, плотно закрыв дверь. Пак выронил палочки, не сводя глаз с разъяренного отца, что снова опустился на место, выдыхая, словно бык. Сначала все было тихо, но через некоторое время из-за двери снова послышались крики и даже визги, возмущения на повышенных тонах и плач. Мама наверняка что-то разбила или опрокинула, судя по звукам, а папа буравил стену, разделявшую их, взглядом. Это продолжалось несколько минут, за которые Чанель ни разу не коснулся еды, а потом мимо его головы пролетела тарелка с лапшичным супом, брошенная отцом, звонко встречаясь со стеной и разлетаясь крупными осколками в разные стороны. Мальчик закрылся руками, свалившись со стула, и, собрав все силы, метнулся к себе в комнату, прячась за кроватью. Он слышал, как запертая дверь сорвалась с петель и как два мощных голоса встретились, переплетаясь, заставляя зажать уши и зажмурить глаза. Пак не отсчитывал минуты, желая только, чтобы все поскорее закончилось, но догадывался, что о нем наверняка забыли. Как бы не так: когда голоса утихли, в небольшую детскую проник поток света, сопровождаемый тяжелыми шагами по устланному ковром полу. — Не бойся, — отец возвышался над мальчиком, пытаясь улыбнуться, — я не хотел пугать тебя, прости. Пойдем, закончим с ужином. Чанель протянул ручонку, чтобы ухватиться ей за предложенную мужчиной, хотя все еще было страшно. Есть и правда не хотелось, но еще больше не хотелось злить родителей, поэтому мальчик послушно опустошил посуду, следя при этом за тем, как отец вытирал с пола вылившийся из улетевшей тарелки бульон и что-то бормотал сам себе.***
Ни через день, ни через месяц папа, который ушел, не появился дома, а мама не прекращала суетиться, выкидывая все его вещи и яростно вычищая квартиру. Сестра молчала по этому поводу, а вот у Чанеля был ворох вопросов и стаканчик слез, которые он наплакал ночами, проведенными в углу, где прятался после случившегося скандала. Возможно, стоило бы успокоить мать, но известных действенных методов у девятилетнего ребенка вряд ли отыщешь, поэтому оставалось только глазеть и хлопать ртом. Его никто не трогал, не следил за ним и его посещением школы, и, вроде бы, ребенок об этом может только мечтать, но для Пака все повернулось обратной стороной: он хотел, чтобы к нему испытывали хоть какой-то интерес родные люди. Каждый раз, когда мать выкрикивала его имя или подзывала к себе, мальчик проверял, действительно ли обращались к нему. Школьные друзья, каким-то образом узнав о разводе родителей Чанеля, толком даже не понимая, что такое развод, выпытав пустую информацию об этом процессе у старших, налетели на ребенка с вопросами разного характера, облепили его со всех сторон и не собирались слезать до тех пор, пока не считали ответ мальчика удовлетворяющим их интерес. Так продолжалось некоторое время, казалось, длившееся вечность, а потом толпа рассосалась, не оставив после себя и пары человек. Пак вздохнул с некоторым облегчением, после сам себя спросив, когда это он успел начать пугаться сверстников с их дурацкими вопросиками? Оставаясь в темноте собственной комнаты, в абсолютно пустой квартире, мальчик вторил тиканью часов, висящих за стенкой в коридоре, не размышляя ни о чем, только радуясь, что весь шум укатился прочь вместе с Солнцем, оставив тишину, разбавленную сопящим дыханием забитого носа и мерным «тик-так». До самого конца короткой ночи.***
Учитель был весьма терпелив, в который раз ожидая ответа на вопрос и встречая одинаковое молчание. Мужчина, подобравшись к маленькой парте, немного склонился над ней, чтобы лучше видеть опущенные бегающие глазки напротив. Ладошки, сжимавшие края стула, сильно вспотели и готовы были соскользнуть в любую секунду, но мальчик не двигался ни на миллиметр, замерев с прямой спиной и закушенной губой. Вопрос был обращен к нему, ни к кому другому. Чанель знал ответ, но не знал, как достать его и выложить на поверхность. Он просто не хотел. — Чанелли, может, ты ответишь мне? — Учитель осторожно коснулся худенького плечика, вызвав резкий скачок в сторону. — Да он не знает, вот и молчит! — Завопил парнишка, сидевший на три парты впереди. — Чанель, все в порядке, м? — Мужчина не прекращал спрашивать. Пак чувствовал на себе прожигающие взгляды одноклассников, что обернулись в одну сторону и тихонько хихикали, прикрываясь тетрадками. Сглотнув скопившуюся слюну, мальчик хотел было что-то сказать, но язык словно прилип к нёбу, не желая повиноваться своему хозяину, а звуки замерли в самой груди. Он не знал, куда деть взгляд, бегая им по всему помещению классной комнаты в поисках хоть какого-то спасения, пока не остановился на собственных светло-бежевых штанах, что стремительно темнели под расползающимся пятном влаги. За одним удивленным вздохом последовала еще дюжина таких же, а учитель опустился рядом на корточки, заглядывая в покрасневшие глаза. Чанель почти открыл рот, желая выкрикнуть оправдание, что это не его вина. — Наш лопоухий в штанишки напрудил! Фу-у-у! Пронеслось дружное «фу-у-у», заставляя Пака зажмуриться и ослабить хватку на стуле. Он почувствовал, как сильные руки мужчины подхватили его, чтобы вынести из класса под вопли одноклассников. Мальчик безвольной куклой висел на руках, просто ожидая, станет ли еще хуже. Днем позже в школу Чан приехал вместе с мамой, что кружила вокруг сына со вчерашнего вечера, стараясь не оставлять ребенка без присмотра. В кабинете директора запах сигарет перебивался цветочным освежителем воздуха, из окна был виден стадион и несколько высоток. Свет свободно проникал в помещение, заставляя щурить глаза. — Госпожа Пак, я надеюсь, Вы знаете, зачем мы здесь, — опустив все прелюдии, начал директор, умостившись в кресле и сложив руки в замок на столе, — Ваш сын перестал справляться с программой. Он прекрасно разбирается с письменными заданиями, но стоит задать ему вопрос… — Я все понимаю, — перебила женщина, сжимая ладонь сына, — но, поймите, Чанни пережил развод родителей, оттого и замкнулся в себе. Прошу Вас, не переводите его, если потребуется, мы найдем репетиторов. — Дело не в этом, совсем не в этом, — мужчина покачал головой, посмотрев на мальчика, — я вынужден затронуть тему вашей семьи, какой бы личной она ни была. Насколько мне известно, с момента развода прошло приличное количество времени, и Чанель не проявлял себя молчаливым или замкнутым. Только в последние пару месяцев учителя начали замечать его отстраненность и закрытость, словно он нашел сокровище и пытается укрыть его ото всех. Сердечко Пака стучало так громко, что, казалось, будто его и правда уличили в краже или сокрытии чего-то ценного. Он поймал себя на мысли, что даже не поздоровался с директором, а тот ему и слова не сказал по поводу вежливости. Так же, как и мать. — Возможно, Вам стоит уделять больше времени собственному ребенку, госпожа Пак. Он хоть и мальчик, но так же, как и сестра, нуждается в Вас и Вашей искренней заботе. Поймите меня правильно, я не считаю, что Вы — плохой воспитатель, и развод — действительно ужасное событие как для Вас, так и для детей. Но именно Вы в этой ситуации сильнее, только Вы можете показать собственным примером, как стоит поступать детям. — Я прекрасно знаю, что должна делать, а что нет, — рука матери сжалась сильнее, — у вас нет веских причин, чтобы переводить моего сына. Все его тесты написаны прекрасно, а устная часть вызывает у многих детей ступор. — Что ж, не смею не согласиться, — мужчина поднялся с места, — но далеко не многие дети мочатся перед всем классом от непроизвольно вызванного страха. Глаза Чанеля вновь расширились, прямо как днем ранее. Позорная картинка появилась в голове, не давая смахнуть себя, проедая. Худшее наваждение. Мальчик обратил взор к матери, готовой броситься на защиту в любую секунду. Но он теперь сам держал ее ладонь, понимая, что дядя директор абсолютно прав.***
— Может, попробуешь бейсбол? — Там биты, мам. — Уверен, что не хочешь вернуться в баскетбол? — Тебе напомнить о сломанной руке? Женщина улыбнулась, погладив сына по голове. Все попытки отправить юношу в секцию с групповыми занятиями заканчивались обычно переломами или морем жалоб. За последние семь лет Чанель сменил четыре школы и перепробовал чуть ли не все возможные виды спорта, ни на чем так и не остановившись. Несмотря на небольшие проблемы со зрением, его здоровью ничто не угрожало, он был отлично сложен и вытянулся быстрее сверстников, но все так же боялся больших скоплений людей и собственной речи. Мать после разговора с директором дождалась окончания учебного года, чтобы перевести Пака в другое учебное заведение, немного дальше от центра, с преобладающим количеством мальчишек. Но это не помогало ни капли: ребята давили на новенького и доводили его в большинстве случаев до немой истерики и мокрых штанов. Снова и снова женщине приходилось утешать сына и просить перестать винить себя в каждой неконтролируемой выходке организма. Она понимала, что не должна была оставлять ребенка одного ни в коем случае, но после развода так зациклилась на работе, что упустила момент, когда мальчик в корне изменил свое поведение, став еще более чувствительным. — Милый, ты уверен, что хочешь именно в школу милиции? — Устало вздохнув, в десятый за последние пару дней раз спросила женщина, хватаясь за плечи сына. — Мы же договаривались, — брови юноши сошлись на переносице. Никому не было известно, что двигало ребенком, когда он, закончив шестой класс, вбежал в комнату и закричал: хочу быть полицейским! И мать, и сестра решили, что это просто очередное спонтанное желание мальчишки, но ни спустя год, ни спустя три Чанель не передумал. Для себя он знал, что если сам не переборет собственные страхи, так и останется изгоем на всю жизнь. Ему хотелось разыскать отца и показаться, повертеться перед носом, похвастаться своими успехами, многое рассказать. Расспрашивая всех вокруг, Пак не находил ответов на свои вопросы касательно исчезнувшего папы, соответственно, должен был начать поиск самостоятельно. Страхи и отец — две простейшие причины, что были непреодолимой стеной для зажавшегося в себе подростка с глупыми мечтами и желанием обзавестись хотя бы парочкой настоящих друзей, которые не будут смеяться над его проблемами и примут вот таким: неуклюжим, молчаливым и замкнутым. — Мам, я как зефирный цветочек, знаешь? — Хихикал Чанель, сидя напротив матери в кофейне и опуская в чашку горячего шоколада зефир, выполненный в виде закрытого бутона. — Такой неприметный, но, если меня опустить в горячее и сладкое, я тут же раскроюсь, показав серединку, — юноша наблюдал, как тонкая сахарная нитка, погрузившись в горячую субстанцию, растаяла, позволив лиловым лепестками разложиться, открывая вид на маленькую желтую карамельку в центре. — Точно, — женщина кивнула, — самый зефирный цветочек.***
Вновь оказавшись поваленным на синий мат, Пак, даже не поднявшись толком и уже стоя на коленях, начал кланяться, извиняясь. Он не перемолвился с противником ни словом, отчего тот хотел завалить парня все сильнее, поражаясь его молчаливости. Все, что позволял себе Чанель, — короткие вскрики в особо сильных захватах и кивки головой, не более. Школа милиции не дала ему новых друзей и не забрала насмешки, разве что, сделала их несколько более взрослыми. Но зато дала множество навыков в борьбе, хорошо развитое дыхание и прекрасную координацию. Пак был вполне доволен и не жаловался, хотя иногда и сбегал домой, чтобы сжаться клубком на коленях матери, которая принимала сына в любое время суток, в любом положении и состоянии. — Проблемы со зрением? — Высокий молодой человек, подошедший к мату, ткнул длинной тростью в оголенные ноги юноши. Тот не ответил, изучая взглядом незнакомца: он не замечал, что за ним наблюдали двое в течение длительного времени. Чуть склонив голову, мужчина повторил свой вопрос, решив, что его не услышали. Противник Чанеля хотел что-то сказать, но был заткнут одним взмахом руки второго парня в черном костюме, стоявшего поодаль. Подойдя ближе, он шепнул на ухо мужчине с тростью и снова отошел. — Вот оно как, — протянул мужчина, — ладно, можешь не отвечать. Тогда просто слушай. Если бы не твои глаза и, кхм, молчаливость, давно бы практиковался и готовился к выпуску. Есть одно местечко, где пригодились бы такие, как ты. Шустрые и тихие. Возьмешься? Чанель продолжал хлопать глазами, стоя враскорячку на коленях и не понимая, что вообще происходит. Откуда этот неизвестный знал о его зрении, из-за которого приходилось тренироваться дольше? Откуда знал о проблемах с речью? Откуда он вообще его знал? Язык не позволял возразить или спросить, присохнув намертво. За что ему предложили взяться? Это какая-то банда? — Так что? Дело выгодное, попробуешь себя, — снова подал голос мужчина, одновременно давая знак пальцами, чтобы юноша в костюме подошел к нему. Выплюнув пару фраз на, как понял Чанель, чистом китайском, мужчина поднялся и отошел в сторону, даже не смотря на то, как «парень-костюм», ловко подхватив Чана, завернул тому руки за спину и подтолкнул к выходу из зала, оставив противника по борьбе удивленно наблюдать и открывать-закрывать рот. — Йа! Пусти! — Вскрикнул вдруг Пак, обалдев от самого себя. — Ого, а голосок приятный, — подметил мужчина, вышагивая рядом, — не верещи, для твоего блага стараемся. Зная себя, Чанель понимал, что не выдавит ни звука больше, поэтому послушно склонил голову, усаживаемый в маленькую машинку с проблесковыми маячками на крыше, и всю дорогу до центрального полицейского участка молчал, потирая вывернутые ранее руки. — В багажнике твоя форма, — незнакомец, сложив длинную трость одним хлопком с двух сторон, убрал ту в карман легкого пальто, — засекать не буду, но у тебя ровно минута, чтобы переодеться, когда зайдем в фойе. Не трать мое время, будь добр. Чанель ранее практиковался здесь, поэтому изучил участок, тот был для него знаком. Вытащенная «костюмом» сумка с одеждой была брошена в руки юноши, и тот ловко поймал ее, прижимая к груди, надеясь, что в нем не полное полицейское обмундирование, которое за минуту и не натянешь. К счастью, содержимое открылось брюками, темной рубашкой и парой классических ботинок, отполированных до блеска. Полицейский участок кишил сотрудниками, что сновали от одного кабинета к другому с планшетами и документами в руках. Пак глазел по сторонам, поправляя вылезающую из-за пояса рубашку, пока поднимался по лестнице вслед за мужчиной и его помощником. Развернувшись для лучшего обзора широкого холла, юноша случайно наткнулся на чью-то фигуру, спускавшуюся по той же лестнице. — Хей, повнимательнее, — мягким голосом попросил молодой человек, отставляя руку со стаканчиком кофе в сторону и оглядывая свой жилет в поисках возможных пятен. Чанель поклонился, невольно пялясь на незнакомца, что был одного с ним роста, стоя на ступеньку выше. Его форма отличалась от основной, той, что носили сотрудники на первом этаже. Возможно, он был стажером. — Шевелись, чего застыл там? — Мужчина уже успел подняться на второй этаж, пока Чан провожал взглядом юношу. — Крис! Вот так встреча, не ждал тебя сегодня, — низенький полицейский, выкатившийся из какого-то кабинета, радостно поприветствовал мужчину, хватая того за руку и пожимая. — Как и обещал, привел тебе новичка, — этот самый Крис не опустил головы, хотя полицейский был ему по локоть, — он неразговорчив, но трудится как пчелка. — Только отпустил Кима на перерыв, — мужчинка покачал головой из стороны в сторону, — придется позвать. Пройдемте, подождем его у меня. — Так, значит, вы всерьез взялись набирать новичков? — Голос Криса был на удивление спокойным. — Твой прибыл вторым. Хотели поставить к каждому по капитану, чтобы освоились, но город будто с ума сошел, только и выбегаем на задания. Этот Чондэ, конечно, добросовестный, но на своей волне определенно. Сам изъявил желание, теперь с бытовушками разбирается. — У меня просьба, — мужчина прикрыл дверь кабинета прямо перед носом не успевшего зайти Пака, — мне необходимо, чтобы эти двое нашли общий язык. Чем бы там ни занимались. — Крис, они будут работать в разных сферах… — Знаю, знаю, но это действительно необходимость. Сам прекрасно понимаешь, обоим не место в полиции, даже не близко. Их проблемы разные, но это в любом случае проблемы, решать которые никто из нас не станет. С меня не убудет. — Придется делить кабинет, — полицейский задорно улыбнулся и донес свою улыбку, похлопав Криса по плечу, — а теперь давай-ка запустим цыпленка.***
— Убирайте за собой сами! — Бэкхен упер руки в бока, кивая в сторону захламленного бутылками и посудой стола. — Не ори, все будет. Парни почти засыпали, откинувшись кто где, насколько позволяло небольшое помещение съемной квартиры. Оказалось, что большое количество людей неумолимо сокращает пространство и уменьшает возможность сделать лишний шаг. Чанель мял в руках рубашку, чуть ли не дрожа от напряженности в мышцах. Алкоголь на него не действовал, а вот толпа — очень даже. Это был первый раз, когда ребята позвали его выпить после некоего «успешно завершенного дела», о котором он побоялся спросить. Чондэ сослался на усталость и не приехал, а Крис не брал трубку последние несколько часов, поэтому Пак чувствовал себя не в своей тарелке, хотя хорошо знал всех присутствующих. — Если хочешь, можешь спать у меня, — Бэк вывел парня из ступора, проходя мимо, — я все равно займусь разбором хлама. — Я не… — Чан слышал собственный голос, но теперь не знал, стоит ли вообще что-то говорить. — Ну? — Не могу… в чужой постели… — Почему это? Она чистая и удобная, — Бэкхен подошел ближе, склоняясь к столу и кидая несколько салфеток на разлившееся пятно пива из упавшей бутылки. — У меня… проблема есть, — выдавливая чуть ли не по слогам, шептал парень, переминаясь с ноги на ногу, опустив голову. — Энурез? Чанель округлил глаза, уставившись в лицо парня, выглядевшего взволнованным. Сквозь очки была видна каждая родинка и неровность кожи, но рассматривать их вблизи казалось чем-то странным и непривычным. Последний раз Чан смотрела так на мать, изучая все морщинки, что скопились на лбу и в уголках губ, поднимая уложенные крашенные волосы и рассматривая проступающую седину. — Откуда… — Все нормально, у меня было такое раньше, — Бэкхен отмахнулся, жестом приглашая в спальню, — если нет источника волнения, нет и неприятных ситуаций. Просто не думай о том, что это не твой дом. Чанель не знал, нужно ли делать то, что он делает, осторожно обходя развалившегося на полу Чонина, но проследовал за Бэкхеном. Как только они оказались в крохотной спальне с одноместной кроватью, дверь резко захлопнулась, а Бен, смерив двумя шагами полтора метра, настиг юношу и отвесил ему мощную пощечину, тут же повторяясь на другой щеке, отчего очки слетели с носа и шлепнулись на кровать. — Послушай меня, — глаза парня сверкали каким-то жгучим блеском, — если ты не прекратишь бояться нас, мы вытурим тебя нахрен. Все эти придурки — твоя нынешняя семья, которая задницу порвет, но не оставит твою тушку прогнивать. И плевать нам на мокрые штаны и завернутый в морской узел язык, — шепот походил на шипение, но не пугал, — Пак Чанель, здесь твой дом. Мы приняли тебя, и ты, будь добр, прими нас. Бэкхен выдохнул после пламенной речи, делая шаг назад и смахивая челку со лба. Реакция не заставила долго ждать, потому что Чан, выйдя из ступора, растянул губы в улыбке и, подняв многострадальные очки, выдал: — Я буду стараться, обещаю.