Family Of The Year «Hero»
Новая книга с плотными страницами и броскими картинками пахла свежеотпечатанной бумагой. Глянцевая обложка с изображенными на ней овощами и фруктами манила яркими цветами и будто источала аромат самих продуктов. — Нравится? — Спросила женщина, тепло улыбаясь и присаживаясь на корточки. — Очень, — глаза ребенка блестели от восхищения, — она такая классная, спасибо! Мальчик крепко прижал толстую кулинарную книгу к груди, покружившись с ней. Он чувствовал себя таким счастливым, словно ему подарили весь мир. В то время, как другие дети его возраста радовались новым игрушкам и комиксам, Бэкхен души не чаял в поварской литературе. Его не подпускали близко к духовке, но у плиты он стоял уже с пяти лет, не желая отлипать от готовки и заучивания рецептов даже ночью. Родители работали допоздна, поэтому мальчика оставляли с няней, добрейшей пожилой женщиной с мягкими щеками и глазами-щелочками, которыми та улыбалась как-то по-особенному, заставляя Бэкхена улыбаться в ответ. Няня никогда не давила на него, но и не баловала, чем очень полюбилась супружеской паре. Порой, зачитавшись почти до рассвета, малыш не хотел идти в школу, кривляясь и елозя по постели, изображая из себя заболевшего. Градусник по классике жанра нагревался на батарее, а после ухода родителей можно было спокойно пододвинуть небольшой стульчик к плите и взяться за приготовление завтрака. Няня выучила все его ужимки и прыжки, но не могла не поощрять любовь к готовке, поэтому занималась с мальчиком сама, чтобы тот не пропускал программу и мог спокойно нагнать «прогулянный» материал. Никто не смотрел на Бэкхена как-то особенно, не изучал его взглядом вдоль и поперек, не отмечал в нем деталей и изменений. Только отец, поздно вечером возвращаясь с работы, уставший, заходил в спальню сына и, откинув с него одеяльце, наблюдал, как тот спит. Бэк не знал об этом, сон всегда был крепким, и ничто не могло потревожить его мысли. В десять лет тебе не думается о том, что папа следит за тобой. Лишь однажды, вновь зачитавшись с фонариком в руках, мальчик услышал, как открылась дверь в его комнату. Выключив источник света, он захлопнул книгу и высунул голову из-под одеяла, замечая темную фигуру в проеме. — Не спишь? — Спросил отец, держа в руках блокнот в бежевой обложке. — Хотел дочитать новый рецепт, — честно признался ребенок, не привыкший врать по такому поводу, — я скоро лягу, хорошо? Мне немного осталось. — Конечно, я просто хотел пожелать тебе доброй ночи, — мужчина мягко улыбнулся и, потрепав мальчика по чуть волнистым волосам, покинул комнату. Бэкхен не смог уснуть в ту ночь, потому что «Как бы папа пожелал мне доброй ночи, если в это время я уже сплю?». Ему казалось сквозь ночную тишину, что кто-то скрипит ручкой по страницам того блокнота. Эта мысль осталась с ним на несколько следующих дней, но потом улетучилась, вернув спокойствие.***
В самый солнечный из всех весенних дней в этом году был долгожданный выходной, когда Бэкхен ждал няню, чтобы похвастаться ей новым рецептом. Она всегда приходила до рассвета, но стрелки часов уже уползли за девять часов, а родители почему-то были дома, хотя упоминали несколько раз, что убегут работать. — Милый, няня сегодня не придет, — зашедшая в кухню мать коротко вздохнула, боясь огорчить ребенка. — Почему? — Глаза Бэкхена расширились от удивления. — Ей нездоровится. Не расстраивайся, как только она поправится, сразу покажешь ей свое новое творение. — Но я ведь так ждал ее… — Мальчик слез со стула и опустил голову. Он действительно был расстроен. На следующий день няня снова не пришла. Бэк понимал, что за один день поправиться невозможно, но в душе теплил надежду, что сможет повидаться с любимой бабушкой. Отец уехал по делам, и дома осталась только мама, что не сводила глаз с сына уже вторые сутки. Она не вилась рядом, но будто все время наблюдала из-за угла. — Бэкки, будешь какао? — На губах женщины заиграла улыбка. Какао мальчику позволяли крайне редко, потому что сахар в его крови подвергался скачкам. Но сегодня, видимо, был какой-то особенный день, поэтому ребенок активно закивал и понесся на кухню, чем вызвал смех матери. Они вдвоем уселись за стол с двумя большими кружками горячего напитка, от которого в воздух поднимался пар. Мальчик вытащил из стеклянной вазочки печенье и макнул его в чашку, чтобы то размокло, а затем отправил в рот и приятно сморщил носик. Бэкхен не помнил, о чем они с матерью разговаривали, пока наслаждались какао, но после опустошенной кружки внутри стало так приятно, что сразу же захотелось спать. Глаза начали закрываться, а голова — склоняться ко столу. Раньше такого эффекта не было, а теперь хотелось прилечь на кроватку и послушать истории, которые так умело рассказывала мама. И его действительно повели в спальню, действительно уложили на кровать. Но вместо историй и сказок мальчик услышал шуршание чужой одежды, а затем — похлопывания ледяных ладоней по своим щекам. Это заставило Бэкхена распахнуть глаза, а заодно и рот, потому что мать сидела на краю его кровати обнаженная, с распущенными короткими волосами и смотрела на него таким взглядом, какого мальчик прежде не видел. Он хотел закрыть лицо руками и спросить маму, почему она голая, но его тонюсенькие запястья были перехвачены и ловко сжаты над головой. Бэкхен как-то совсем отдаленно ощущал, что с него стягивают домашние штаны, а затем вздергивают футболку до ладоней, чтобы завязать ее не тугим, но ощутимым узлом. Мать ничего не говорила, только слепо водила руками по теплой коже сына, касаясь буквально везде, смущая и пугая до чертиков. Мальчик понятия не имел, как реагировать, ведь все это было так неприятно, что хотелось закричать и сбежать как можно дальше. Его глаза наполнились слезами, что начали стекать по висками и забираться в уши. Бэкхен извивался, пытаясь уйти от настойчивых прикосновений, но ничего не выходило, женщина держала его бока, прижимая к кровати. Он хныкал и брыкался, ровно до тех пор, пока не получил пощечину, а потом и еще одну. Смесь псевдо-ласк и боли сгустилась в один гигантский комок и зажала все внутренности одним махом. Мальчик сам не заметил, как простынь под двумя телами пропиталась мокрым желтым пятном, заставляя мать резво перекатиться на другую сторону широкой кровати, увлекая ребенка за собой. — Все хорошо, Бэкки, я не причиню тебе вреда, — как сквозь толщу воды слышал Бэк, захлебываясь слезами. Он тут же открыл глаза и резко подскочил, увидев рядом отца. Тот смотрел на него с нескрываемым удивлением. — Кошмар приснился? — Ответа от ребенка не последовало. — Ты вчера так рано уснул. Давай, через сорок минут едем в школу. Бэкхен осмотрел себя и постель: на нем все еще были футболка и штаны, простынь не пестрила мокрым пятном. Значит, все это только сон? Мальчик никак не мог понять, спит ли он до сих пор или это проделки какао, которое заставило его кровь меняться, посылая ему кошмары? Он осторожно опустил ноги с кровати и вышел из комнаты, надеясь, что уже окончательно проснулся.***
Няня больше не приходила к ним в дом. Никто не говорил Бэкхену, почему, хотя он на протяжении нескольких недель смотрел в окно и спрашивал о ее приходе. Ответов не было. Поэтому теперь приходилось ходить в школу постоянно, без систематических «прогулов», а практику в готовке оставлять на вечер. Мама смотрела на сына так же тепло, как и раньше, хотя кошмар не хотел оставлять мальчика, гигантским облаком накрывая снова и снова. Ему не было страшно, но что-то неприятно шуршало внутри, цеплялось маленькими крючочками, раздражая. Женщина наконец-то разрешила Бэкхену использовать духовку и гигантский нож для разделки мяса, когда ему стукнуло четырнадцать. Это был новый уровень, которого так ждал мальчик. Мать с удовольствием показывала ему, как правильно обрабатывать тушку, как мариновать и сколько специй добавлять, чтобы не испортить вкус, а только подчеркнуть его. Перейдя от выпечки и гарниров к мясным блюдам, Бэк почувствовал себя так воодушевленно, что пообещал сразу после школы пойти в кулинарную академию, чтобы стать шеф-поваром. Родители всячески поддерживали сына, но и словно сдавливали его. Мальчик не мог объяснить этого чувства, но рядом со взрослыми ему было не комфортно, будто они обгладывали его косточки глазами, спрашивали о разных вещах, но крутились вокруг одной темы, спали в соседней комнате, но заползали голосами в его кровать. Бэкхену продолжали сниться кошмары, где теперь уже не только мать, но и отец издеваются над его телом, заставляя кричать и плакать, мочить простыни и просыпаться с дрожащими руками. Каждый раз его сны становились все реалистичней, вздохи родителей — все громче, а прикосновения — все ощутимее. Он чувствовал себя слабым: его тело потихоньку набирало вес, а заниматься спортом не было желания. Бэк понимал, что совсем не может постоять за себя, хотя уже достаточно взрослый. Его ровесники встречались с девчонками, а он только и делал, что зависал у плиты, оттачивая навыки и готовясь к экзаменам. Время после ухода няни растекалось мутной лужей, что побулькивала и облизывала ноги, не позволяя бежать, останавливая. Бэкхен очень хотел поскорее выбраться из дома, из этой клетки, прутья которой становились все толще с каждым годом. — Милый, думаю, нам стоит попробовать лечебное голодание, — с приторной сладостью произнесла мать, оглядывая пухлое лицо сына и подразумевая под «нам» явное «тебе». У юноши просто не было сил отказываться, поэтому он добровольно согласился, позволяя еще больше изгаляться над собственным организмом. Сначала голодовки длились по два-три дня, в которые Бэкхен не чувствовал особого дискомфорта, он даже стал спать спокойнее. Но потом их продолжительность возросла до недели, под конец которой не было желания сползать с кровати и делать что-либо. Вес уходил и не возвращался, но мышцы словно тоже покидали его тело, что очень беспокоило. Он ничего не говорил родителям, продолжавшим приходить к нему в ночных кошмарах. Возможно, это был обычный страх. Возможно, нечто большее. — Я больше не боюсь, не боюсь, — сидя у окна в своей комнате, повторял юноша, ожидая очередного прихода, — я их не боюсь. Он твердо решил для себя, что должен расправиться с кошмарами раз и навсегда, потому что никогда не сможет смотреть родителям в глаза. Это ведь неправильно, так не должно быть. Бэкхен хотел нормальных отношений с его близкими людьми, хотел перестать отталкиваться от сновидений, мешавших ему уже так долго. Дверь в его комнату открылась, на пороге, как и обычно, появилась мать в одном только халате. Женщина натянула свою самую милую улыбку и приблизилась к сыну, по пути развязав пояс, отчего полы халата распахнулись, открывая знакомое тело. — Бэкки, пойдем, — пропела она, за руку подтягивая юношу к постели. Бэкхен поплелся за ней и был опрокинут на мягкий матрас, а затем прижат чужим весом. Вот только раньше он был малышом, который никогда в глаза не видел голых тел, не знал, как себя вести, не понимал своих реакций, а теперь его кожа чутко отзывалась на прикосновения теплых ладоней и губ, покрываясь мурашками. Это была самая ненавистная реакция, которую Бен остановить не мог, чем вызывал смех женщины. Та покачивалась на бедрах сына, откинув голову и испуская тяжелые вздохи. Руки Бэкхена безвольно покоились вдоль туловища, аутофагия давала о себе знать. Но он все еще помнил, что должен расправиться с кошмаром, поэтому как только ладони матери потянулись к его бедрам, чтобы коснуться места ниже пупка, юноша пихнул ее в грудь, заставляя свалиться на пол, и поднялся с кровати, отбегая к двери. Он не видел ничего, но слышал крики женщины, которая звала отца. Бэкхен бежал к кухне, цепляясь за ковер босыми ступнями, бежал, ощущая чужое приближение. Цеплял ручки шкафчиков, напрочь забыв, куда сунул любимую игрушку. — Бэкхен, отойди оттуда, живо! — Как гром среди ясного неба, раздался голос отца, влетевшего следом в кухню. Но юноша продолжал рыться, искать, пока металл не блеснул в глазах, вызывая улыбку. Вытащив нож, который затачивал несколько дней назад, тот самый, он повернулся к двум темным силуэтам, выбрасывая руку вперед, словно фехтовальщик. Родители буркнули что-то друг другу, Бэк разобрал только «слабый», «не вспомнит», «привязать», а после двинулись на него с двух сторон. Внутри щелкнуло, заставляя взгляд юноши загореться неистовой яростью, которую он не мог***
— Шевелись ты! — Чужой голос отдавался где-то в позвоночнике. — Попробовал бы сам тащить, раз такой умный! — Кусок ты идиота, сам виноват, нас чуть не спалили. — Да заткнитесь вы оба, Бога ради, — третий голос резко замолк. Три пары глаз устремились к черному входу, у двери которого, скрючившись, лежал парень, чья драная одежда стала насквозь мокрая от дождя. Не было понятно, дышит ли он, поэтому один из троих, осторожно подступив, приложил два пальца к сонной артерии. — Пульс есть, но он такой ледяной. — Хен, у меня плечо отвалится, давай зайдем уже, — пожаловался первый. Подхватив бездыханное тощее тельце, юноша открыл дверь, впустив в помещение холодный воздух. Вокруг началась какая-то суета: кто-то бегал за водой, кто-то пытался привести в чувство мокрого незнакомца, но все собрались в одной точке, глядя на приоткрывшего глаза юнца. Бэкхен пытался моргнуть, чтобы вернуть четкость зрению и понять хотя бы то, сколько человек его окружает. — Парень, ты как тут оказался? — Этот голос был знакомым, но Бэк все равно не понимал, кому тот принадлежит. — Может, в больницу его? — Сначала разберитесь с тем мужиком, копы не дремлют, — Минсок, бросив грозный взгляд на Чонина, сложил руки на груди, — посадить бы тебя под домашний арест. — Но я не виноват! — Запротестовал юноша, но был прервал ударом под дых. — Спасибо, Кенсу. А теперь решите, что будете делать с ним, пока вонять не начал. Бэкхен, слушая странную беседу, повернул голову, когда нормально рассмотрел четверых, его окруживших. — Я Исин, — шепнул тот самый, что предложил отвезти его в больницу, — помнишь, как тебя зовут? — Я… Бэкхен. Бён Бэкхен, — отозвался парень, прочистив горло. Его онемевшие от холода конечности наливались теплом, нагоняя приятную негу и какое-то спокойствие. — Замечательно, может, тогда Бэкхен нам и скажет, что с этим упырком делать? — Возмутился смуглый незнакомец. Бэку потребовалось время, чтобы оценить положение и ситуацию: он находился в баре, среди непонятных молодых людей примерно его возраста, которые, путая своими престранными беседами, решали, что сделать с трупом мужчины, валявшимся у барной стойки. Ничего из этого не вызывало у юноши страха, напротив, ему даже стало интересно. — А вы, простите, кто? — Вдруг спросил он, приняв сидячее положение. — Минсок, — молодой человек в черной рубашке протянул ему руку, — владелец бара. А это мои… помощники? Чонин и Кенсу. Кажется, Исин успел представиться. Ты сам-то кем будешь? Из дома выгнали? — Можно и так сказать, — усмехнулся Бэк, вспомнив дом, в котором не появлялся последние полтора года. — А если просто сбросить его в Хан? — Чонин окинул взглядом бездыханное тело. — Да ты туда пол Сеула уже запихнул, меняй локацию, — лицо Кенсу не выражало вообще ничего. — Я… если такое возможно… — Бэкхен замялся, — мог бы, ну, приготовить его. Пока он не покрылся трупными пятнами и не начал вонять. Парни во все глаза уставились на него, не решаясь задать вопрос или возразить. — Не пропадать же поварским навыкам, — горький смешок. — Ладненько… — Протянул Минсок, похлопав парня по плечу, — думаю, нас ждет чья-то очень увлекательная история, да, Бэкхен? — Я убил своих родителей полтора года назад. Конец истории. — Добро пожаловать в семью, — Исин снисходительно улыбнулся, невзирая на всю ситуацию.