***
Без эпиграфа.
… Фугаку почти не касался земли. Он нисколько не задерживался на ветке, будто просто водил ногами по воздуху. При этом его бег был ровным и осторожным, как никогда. Капитан ни на секунду не забывал о драгоценной ноше на своих руках. Негромкие всхлипы резали сердце, заставляя морщиться и скалиться от напряжения. «За что?» — вопрос не покидал голову, звуча громче при каждом взгляде на лицо сына, — «Он же всего лишь ребенок… Почему это не мог быть только я?». Путь до Конохи казался бесконечным. Шиноби разогнался до предела, но все равно не мог вытерпеть такой долгой дороги. На его плече покоилась голова Итачи, до самых висков скрытые под тканью волосы чуть выбивались. Даже со светло-кофейным одеялом контраст был слишком ярким. Позже Фугаку будет вспоминать этот путь, как самый долгий и мучительный в своей жизни. Когда тело не может слушаться, а мысли, одна другой страшнее, путаются в комок, невозможно воспринимать что-то нормально. Никто из подчиненных не смел дергать капитана в такую минуту. Иногда они все же поглядывали на бегущего впереди командира, но тот ни разу не обернулся и не проронил ни слова. Обстановка была тяжелой для всех. Сейчас бы не помог даже Гай с его вечным оптимизмом и верой в лучшее, а любые разговоры могли сделать только хуже, поэтому, даже если кто-то решался открыть рот, то тут же его закрывал. Природа будто сама соглашалась с чувствами шиноби: чистое утреннее небо как-то резко стало пасмурным и беспросветно-серым. Не хватало только дождя. Для полноты картины. Добравшись до ворот, Учиха не задержался ни на минуту. За него это сделал АНБУ Хьюга, специально остановившись, чтобы объяснить все пограничникам. К тому моменту капитан полиции уже стрелой летел к больнице. Ему было все равно, есть ли сзади отряд, или ребята решили все же разделиться и отправиться к Хокаге. Самым главным для него было одно: доставить сына в больницу. Живым. Здоровым. Больше ничего не важно. Внезапно рядом с мужчиной появился еще один человек. Шиноби бежали по крышам, и в другой раз Фугаку бы оценил то, что этот незнакомец готов был догнать его даже в таких условиях. Но сейчас капитан обратил на человека хоть какое-то внимание, только когда с его стороны раздался голос, принадлежавший Инаби Учихе: — Фугаку-сама, что произошло? Вы исчезли из деревни, никого не предупредив! Мужчина предпочел проигнорировать и самого подчиненного, и собственное раздражение от его слов. Как будто его нахождение в Конохе или предупреждение об уходе имеет какое-то значение, когда где-то далеко умирает его сын. Инаби хотел настойчивее потребовать ответа, но тут его взгляд переместился на Итачи. Фугаку прижимал к себе сына бережно, но крепко, а сам мальчик был ужасно бледен и испуган даже без сознания. Итачи из гения клана вдруг превратился в… В обычного ребенка своего возраста. И это обескуражило лейтенанта полиции, заставив пораженно замолчать и просто сопровождать начальника из любопытства. «Черт, да что же случилось?!» — гадал Инаби, когда они все уже приближались к больнице, — «Что могло произойти с Итачи? Он же гений…». Фугаку первым спрыгнул с крыши и приземлился прямо перед дверями больницы. Медики, выходившие в этот момент, настолько изумились неожиданным появлением, на минуточку, главы сильнейшего клана и капитана полиции, что машинально придержали двери открытыми. Учиха, ворвавшись в здание, даже расщедрился на «спасибо», отчего медики застыли, держа двери и пропуская уже весь отряд. Отец мчался по коридорам в поисках знакомого врача. Медсестры удивленно оборачивались на него и всех следующих шиноби, но никто не посмел перегородить дорогу. Кроме одного неопытного новичка, тут же оттолкнутого в сторону и только чудом не посланного в гендзюцу. Знакомая фигура, словно по счастливому совпадению, выходила из кабинета в конце коридора. Завидев ее, Фугаку прибавил шагу и, не успел врач обернуться, затормозил прямо перед последним, силясь поймать его взгляд, правда, уже не ради использования шарингана. — О, давно не виделись, — поднял брови медик, узнавая капитана. Вид у того был не лучший: раскрасневшийся после бега, с напряженным взглядом и болезненным изломом бровей, Учиха был сам на себя не похож, а увидев, кого он нес на руках, врач чуть не выронил очки, — Господи-боже мой, что случилось? Что с Итачи? Странно было ожидать внятного ответа от человека в таком состоянии, но ирьенин подумал об этом позже. — Танака, — не глядя на знакомого, произнес Фугаку, не зная, как правильно сформулировать проблему, — Помоги ему… Сделай все, что можно. Требовать чего-то еще Танака не осмелился. Он был старым другом капитана полиции и понимал: если Учиха не говорит сразу, в чем дело, значит, надо привлечь самых надежных людей и провести самую серьезную и тайную операцию. Отец передал ему сына, не сразу отняв руки от перемотанного тела, словно отрывая часть от самого себя, и медик, ни секунды не недооценивая такое доверие и не тратя время на разговоры, помчался в тот коридор, откуда только что шел. Танака лишь переглянулся с товарищем напоследок, и он готов был поклясться, что никогда не видел столько отчаяния в чьем-либо взгляде. Как только фигура в белом халате скрылась в коридоре, Фугаку ощутил всю тяжесть того, что случилось. Привалившись спиной к стене, мужчина зажмурился, отчего морщины вокруг его глаз стали глубже и длиннее, добавляя капитану несколько лишних лет. — Итачи… — имя сына слетело с языка, отдавшись острой болью в сердце. Шиноби закрыл ладонью одну половину лица, медленно съехав по стене на корточки. Вся жизнь рушилась перед глазами. Капитан не мог сейчас даже руку поднять, не то что устоять на ногах. Хотелось исчезнуть. Просто раствориться, как соль в стакане, чтобы вообще больше не появляться в этом мире. А еще хотелось проснуться дома, чтобы весь этот день оказался дурным сном. Если бы так и произошло, Фугаку плюнул бы на все свои убеждения и провел целый день с сыновьями. Он бы никогда в жизни больше не подверг ни одного из них опасности. Он бы отгородил детей от всех или хотя бы большинства проблем… Учиха со стоном сжал руками голову. Что толку представлять, что было бы? Он не уберег своего сына. Здесь, сейчас, сегодня. Он позволил случиться самому страшному и даже не мог представить, насколько хуже будут последствия. Наверное, глупо даже надеяться, что Танака выйдет и скажет что-нибудь утешительное. … Хьюга закончил доклад. Рассказ о том, что случилось с Итачи, дался ему тяжело, и АНБУ надеялся, что его отпустят отдохнуть после миссии. Тогда можно будет увидеть сына, которого мужчина раньше не успевал даже в Академию утром отвести, а позже — поговорить о миссиях генинов. Шиноби готов был сейчас беспрерывно слушать сына и объяснять ему любые непонятные вещи, спорить или соглашаться, смеяться вместе или ругаться на что-то. Третий старался выглядеть невозмутимым, но на его лбу пролегла глубокая морщина, а глаза пришлось закрыть, чтобы не выдать себя взглядом. Слышать такое о мальчике, который всегда выделялся своей добротой и отзывчивостью, все равно, что слушать крики людей на войне и понимать, что это ты отправил туда подчиненных. Представить весь ужас, пережитый Итачи, Сарутоби просто не мог. Ему хотелось разбить кулаком окно каждый раз, когда старик думал о случившемся. И больше всего он винил себя. — Ладно, можешь быть свободен, — опустошенно бросил Хокаге, и, когда АНБУ с облегчением исчез, схватился за голову, — Боже… Какой же я идиот… Будь у него такая возможность, Третий бы прямо сейчас на коленях просил прощения у Итачи и Фугаку, но пока он мог только распорядиться, чтобы мальчика перевели в лучшую палату и обеспечили безупречный уход за ним. Это меньшее, чего заслужил Итачи. … Какаши успокаивал Тензо, тихо всхлипывающего и вытиравшего глаза одной рукой. В АНБУ учили не поддаваться эмоциям, но кохай так и оставался добрым и впечатлительным человеком, да и ситуация была такой, что только шиноби Корня мог бы выдержать. — Как так можно?.. — сквозь слезы шептал Тензо, вновь и вновь безуспешно пытаясь остановиться, — Он же всего лишь ребенок! Он не должен был… Какаши только качал головой, держа друга за плечо. Он не осуждал подчиненного, ведь каждый раз, когда перед глазами Хатаке возникал Итачи, лежащий на плаще, как сломанная вещь, он сам хотел как-то выпустить свои чувства. Мешало только уважение к Фугаку и Шисуи, которые, сидя ближе к операционной, не проронили ни слезинки, хотя, в отличие от АНБУ, были родными Итачи. Хатаке не видел, какими тяжелыми эмоциями пылали их глаза… Наконец, Танака вышел из операционной. Прошло несколько часов, и все это время он лично осматривал мальчика и руководил первоочередными процедурами. Немного подрагивая, мужчина подошел к Фугаку, вместе с племянником вскочившему на ноги. Капитан полиции знал, что сделали те шиноби, но, даже если это и было сродни сумасшествию, надеялся, что хоть какое-то утешение есть. Танака вздохнул, засунул руки в карманы и, стараясь не встречаться глазами с другом, начал, не скрывая горечи в голосе: — Фугаку, твой сын… Не знаю, в курсе ты или нет, но… — сглотнув, медик потер подбородок, — В общем, его изнасиловали. Как минимум, три раза в задний проход и столько же… Ну, ты понял, куда. И это был не один человек… Учиха едва сдержался, чтобы не проломить одним ударом стену. — Я знаю, — выдавил он из себя, так же, как и Танака, опустив взгляд, — Меня интересует его состояние. Врач оглянулся на двери операционной. Только что он в той палате проводил лечение. Многие медики, ассистировавшие при этом, ужасались и еле-еле выдерживали. Танака лично готов был убить тех, кто сделал это с Итачи. А сейчас нужно было рассказывать это своему другу, родному отцу мальчика. — Многие повреждения мы вылечили, — он решил начать с более-менее утешительного, хотя того было очень мало, — За исключением самых серьезных. Они какое-то время будут доставлять Итачи дискомфорт или даже боль, но сами по себе заживают быстро. Так что за физическое здоровье можешь не волноваться. Фугаку почувствовал легкое облегчение. Он бы не вынес ежедневного наблюдения за тем, как сыну больно или трудно двигаться. — Но есть кое-что, что, скорее всего, будет очень большой проблемой, — голос медика стал мрачнее, и Учиха чуть не взвыл. Что еще могло случиться?! Танака отмалчивался, не решаясь говорить, но красноречивый взгляд шарингана заставил его продолжить, — Как правило, психологические последствия изнасилования делятся на три категории. Первая — это когда люди испытывают гнев по отношению к насильнику и хотят отомстить ему. С ними проще всего, так как такую потребность вполне можно удовлетворить. Такой вид реакции проявляется у людей, обладающих эгоистичным и самовлюбленным характером. Фугаку нахмурился. Определенно, такого с его сыном быть не может. Итачи никогда не обвинял других в своих проблемах. На секунду в голове капитана мелькнула мысль, что лучше бы его сын был эгоистом и нисколько не заботился о других. Тогда ему бы было легче. — Вторая категория, — продолжал Танака, словно догадавшись, что сведений недостаточно, — Это когда человек пытается жить дальше, как будто ничего не случилось. Он не хочет мстить или искать виноватых — просто закрывает для себя произошедшее, как страницу в книге. Это немного более сложный тип, так как невозможно понять, что именно нужно человеку, в какой момент ему лучше помочь, а когда он справится сам. Люди, так переживающие изнасилование — зачастую, спокойные, ко многому равнодушные, как сейчас говорят, пофигисты. Учиха кивнул. Эта часть его заинтересовала больше: Итачи как раз был похож на человека, которому на все плевать, он отгораживался от других людей, даже семьи. Скорее всего, он будет испытывать именно такое состояние. — И третья — это так называемые жертвы, — завершил Танака, заметив удовлетворение друга, — Они винят во всем только себя. Не так был одет, не туда пошел, не с тем заговорил — в общем, они казнят сами себя. С ними сложнее всего: эти люди похожи на тонкий хрусталь. Нужно быть осторожным, чтобы не разбить им сердце слишком двусмысленной фразой. Это тоже вполне естественно, особенно для тех, кто всю жизнь старается спасать других, помогать, отдает всего себя ради остальных. С ними нужно работать предельно аккуратно, показывать, что они не обуза, что их любят, как бы ни сложились обстоятельства. Лучшая обстановка для этого — семейная. Фугаку глубоко задумался. Итачи вполне подходил и под последнее описание. Самоотверженный шиноби, рискнувший честью ради деревни — разве не так выглядело то, что он сделал? Но представить себе юношу, переживавшего так, как сказал медик, помешало сердце шиноби: его сын не мог сломаться от того, что случилось. Итачи был сильным, он бы не стал винить себя в том, в чем виноват не был. — Есть еще одна сложность, — добавил Танака, вздохнув, — Третий тип людей иногда ведет себя так же, как и второй. Они боятся причинить боль своим близким, выдав свою реальную реакцию на случившееся, и изображают, будто им все равно и не нужно беспокоиться. Различить, кто притворяется, а кто — нет, сложно, если человек всю жизнь притворяется по ситуации. Шисуи мрачно смотрел в пол. Как и Фугаку, он не мог решить, что именно могло случиться. Как человека, Итачи почти никто не знал до конца. Что он мог сделать, как перенес бы все это — для всех оставалось абсолютно туманным и скрытым от понимания. — Честно говоря, у нас очень плохие психологи, — пожал плечами Танака, — Так что лучше пусть он поправляется, и тогда ты забирай его домой. Только семья сможет лучше всего увидеть, что именно с ним происходит. Это был абсурд. Люди с профессиональным образованием, подготовленные и выученные, против шиноби, ничего не смыслящих в психологии, но, якобы, знавших Итачи до самого мелкого жеста. Тут впору истерично рассмеяться, свести все в шутку, если бы Фугаку мог так поступить. У него не осталось доверия к кому-либо, кроме своего клана и друга, и сил на хоть какой-то юмор. Танака, неловко похлопав товарища по плечу, под предлогом проверки отчетов вышел из коридора, очень торопясь и едва не сбив замершего с приоткрытым ртом Инаби. Тот все слышал, до единого слова, и от шока мог из всех мыслей распознать только одну: Фугаку наверняка сделан с неслабым проуентом железа, если смог выдержать этот разговор. Даже АНБУ всего пару минут назад успокоился. Глава клана Учиха стоял, как изваяние. Кулаки сжались до посинения, ноги стали внезапно слабыми, будто вовсе не его, и капитан бы сел на пол повторно, если бы в этот момент из операционной не вышли три медика, везущие каталку и капельницу. Фугаку не смог смотреть на лицо сына, все такое же бледное и усталое, на его разметавшиеся черные волосы, которые хотелось причесать и аккуратно завязать, чтобы Итачи вновь выглядел прежним, собранным и точным. Вместо отца каталку проводили взгляды Шисуи, Инаби и АНБУ. Какаши под маской одними губами сказал: — Держись. Мы обязательно навестим тебя. Лейтенанты полиции взглянули на своего командира. Он никогда не позволял себе сломаться под тяжестью ситуации, но сейчас что-то неровное появилось в вечно прямой и твердой спине. Шисуи осторожно поднял руку, готовясь позвать капитана. Нужно было что-то сделать, чтобы не стоять здесь и не пропитываться этим чувством страха и беспомощности. Но, прежде чем пальцы подчиненного коснулись плеча мужчины, Фугаку сам резко развернулся, заставив обоих Учих вжаться в стену, и зашагал жестким маршем на выход. В воздухе витал вопрос следившей за капитаном четверки: неужели он не останется и не станет ждать, когда очнется его родной сын? Фугаку почувствовал этот вопрос, слишком явный и четкий, и, не оборачиваясь, негромко пояснил: — Инаби, Шисуи, останьтесь здесь и вызовите меня, когда он очнется. Я сообщу обо всем Микото. Она должна знать. — В-вас понял, — выдавил первый Учиха, сглотнув и впервые в жизни почувствовав робость. Второй же ничего не ответил, только помрачнел и скрестил руки на груди. Он уже представлял, каким будет этот разговор. Инаби провожал капитана абсолютно отрешенным взглядом. Для него с ног на голову становилось все вокруг, постепенно, как пазл. Он видел Итачи, когда того отвозили после операции, и до сих пор не мог поверить ни своим глазам, ни своим ушам. Полное понимание еще только предстояло. …