Трещина.

***

      Это было похоже на кошмар. Фугаку не мог поверить своим глазам, застыв на пороге.       Он все же застал момент, когда капитан АНБУ Звезды разбирался со своими брюками, держа одной рукой за плечо полностью раздетого Итачи. Ноги будто приросли к полу, и старший Учиха не мог не смотреть на сына: истерзанное тело, растрепанные волосы — как старая, уже полуразвалившаяся вещь.       Фугаку не слышал, как вбежали и точно так же в шоке остановились остальные. Тензо ахнул и прижал ладонь к маске, забыв, что лицо закрыто. Какаши проморгался, надеясь, что у него просто разыгралось воображение. Хьюга, видевший все еще из леса, скорбно опустил голову: у него язык не повернулся заранее предупредить напарников, что здесь случилось. Шисуи, как и Фугаку, не мог поверить своим глазам. Их Итачи, которого и отец, и лучший друг помнили еще совсем маленьким, чьи улыбки и смех когда-то (когда еще можно было их увидеть) казались такими светлыми и наивными… То, что открылось глазам Учих сейчас, в сравнении с короткой вспышкой воспоминаний выглядело, будто кто-то топтал едва раскрывшуюся розу тяжелыми сапогами.       Тем временем, мужчина, державший Итачи, проговорил настолько будничным голосом, словно только что чай пил в кафе:        — Я знал, что ты придешь.       Его слова «разбудили» АНБУ первыми. Шисуи, схватившись за катану и в гневе указывая пальцем на врага, крикнул:        — Ты! Отпусти его!       Капитан, пожав плечами, небрежно швырнул Итачи набок. Подросток упал и больше не двигался, черные волосы разметались, скрывая лицо. Фугаку, едва дыша, наблюдал за этим. Только когда раздался стук тела о пол, и в голове мужчины полностью выстроился вид юноши, в какой-то бессильно-изломанной позе жертвы лежащего на холодном бетоне, ступор резко закончился. Внутри разбилась последняя стеклянная стена самоконтроля, проснулось нечто почти звериное, и шаринган болезненно вспыхнул в глазах.       Капитан Звезды следил за переменами в лице Фугаку, из пораженного превращавшегося в яростное, а затем наклонился к Итачи и прикоснулся к его шее.        — Живой он, не делай лицо скорбящей тигрицы, — саркастично сказал мужчина в отвратительной маске, а затем, откинув с белой кожи длинные пряди, провел рукой по щеке подростка, — Знаешь ли, из твоего сыночка вышла первоклассная тян. Я бы его у тебя даже купил, одного раза с такой-то находкой недостаточно, причем, всему нашему отряду.       Осознание приходило медленно, выжигая разум и сердце. Все эти твари изнасиловали Итачи. Он пережил самое страшное, что только могло случиться. Его родной ребенок, его гордость и радость…        — Куро, — глухо процедил Фугаку, выхватывая особенный кунай и постепенно поднимая голову, испепеляя противника Мангеке в переносном смысле. Пока. — Убери. Свои. Грязные. Руки. От моего. Сына.       От голоса, вида и ауры Учихи стало жутко даже отряду у стены. Какаши как-то видел бушующую Кушину Узумаки — зрелище не для слабонервных, особенно если она немного управляет чакрой своего биджуу. Но Фугаку побил все рекорды. Его чакра расширилась, выйдя за пределы любой осознаваемой нормы, закрутилась по воронке в воздухе. Руки мужчины тряслись от желания искромсать на мелкие кусочки того, кто посмел осквернить тело его ребенка.        — Хьюга, окажи Итачи первую помощь, — велел Учиха, и АНБУ, немного сторонясь капитана полиции, в один миг оказался рядом с подростком. Потребовалось немного времени, чтобы подхватить гения на руки и отпрыгнуть обратно, к двери. Итачи был без сознания, запрокинул голову от рывка, и Фугаку увидел стекающую по его губам ручейками бледную жидкость. Это стало, в буквальном смысле, последней каплей в чаше терпения отца.       Тихо рыкнув от переполняющего его гнева, капитан полиции сорвался и побежал прямо на Куро. Атака прошла безуспешно: тварь отразила удар точно таким же кунаем. Различия были лишь в цветах: у шиноби Листа рукоять сверкала белизной, у шиноби Леса — практически теряла форму от черноты.        — Шисуи, Какаши, Тензо! — крикнул Фугаку, отскочив назад, — Не вмешивайтесь, лучше разберитесь с его союзниками!       Отряд послушался. На каждого из ниндзя Конохи пришлось по два противника и даже меньше — шестой член патруля Звезды сражался с главой клана Учиха.       Ребята бились на высшем уровне. Как лучшие шиноби своей деревни, они не только не позволяли подчиненным Куро помочь своему капитану, но причиняли немало проблем даже без попыток уйти от боя.        — Ублюдки! — выплюнул Шисуи, без труда справлявшийся с двумя противниками одновременно, причем, дерясь только на тайдзюцу: из-за того, что все находились под землей, использовать сильные ниндзюцу не получалось, ведь тогда мог случиться обвал, — Как можно было так с ним поступить? Он же совсем ребенок!       Шиноби Звезды не отвечали. Испытывали ли они вину за то, с каким животным безрассудством накинулись на пленного? Неизвестно. В любом случае, даже самый черствый человек не смог бы ответить на вопрос Шисуи.       Какаши ощущал такую злобу и обиду только в день смерти отца и Обито. Он не мог нормально дышать, наносил удары на поражение один за другим. Жестоко. С Итачи обошлись слишком жестоко. И Хатаке никому этого не простит.       Тензо не представлял, насколько черны должны быть души тех, у кого поднялась рука на Итачи. После того, как сокомандники сидели в одной лавке с данго, и этот молодой гений с таким восторгом ел по-настоящему вкусные сладости; после того, как они тренировались вместе, учась противостоять техникам соперника, а потом в бою прикрывали спины друг друга… Как можно представить, чтобы этого доброго и смышленого мальчишку использовали худшим из возможных образов?       Молчание конвойных выводило Шисуи из себя. Он бился все с большей отдачей, лишая противников шанса не то что сбежать, но хотя бы просто выжить. Глаза нещадно жгло: от злости Мангеке только усиливался, и вскоре на одежду и руку одного из АНБУ Звезды стрельнуло черное пламя, а из глаза Шисуи, тяжело задышавшего, потекла кровь. Вопль сгорающего человека раздвоился, и юноша понял, что попал сразу в двоих. Что ж, он уже ничего не мог сделать. И не хотел.       Освободившись от своих двоих, младший Учиха присоединился к Какаши, и пока догорали тела уже смолкших шиноби, трое оставшихся из последних сил отбивались от разозленных ниндзя Конохи, не чувствующих усталости. Раздался звук молнии вперемешку с голосами птиц, а затем — хруст плоти и костей. Шисуи без проблем догадался, что Хатаке окончательно освободился от своего противника, и в тот же момент катана мастера кендзюцу и шарингана пронзила того, с кем перешел чуть ли не на рукопашный бой Тензо. Поняв, что смысла тянуть больше нет, Учиха избавился от последнего АНБУ, практически, одним ударом.       Отряд был перебит, но, даже освободившись, ребята не могли присоединиться к Фугаку. Чтобы не мешаться, они пробрались к Хьюге и замерли. Капитан АНБУ Листа, член главной ветви одного из самых дисциплинированных кланов, исцеляя трясущимися руками то, что мог, плакал. Слезы катились по его щекам. Мужчина не мог их сдержать — он видел, как Итачи насиловали, и сейчас внутренние повреждения, которые показало медицинское сканирование и бьякуган, доконали АНБУ. Искренняя жалость к этому ребенку переполнила его сердце. Хьюга, как никогда, винил себя за то, что не успел.        — У меня… Тоже есть сын, — дрожащим голосом попытался он оправдаться, когда подошли остальные, — Он примерно… Такого же возраста…       Никто не пристыдил АНБУ. Каждому в отряде хотелось точно так же упасть на колени и расплакаться. Они все были виноваты. Не уберегли, не успели.       А за спинами отряда разворачивалась поразительная схватка. Фугаку не был силен в сюрикендзюцу, но в ближнем бою справлялся со своим оружием мастерски. По большей части, все его даже не очень натренированные приемы отточились на подсознательном уровне, когда проснулись по-настоящему сильные эмоции.        — Забавно, что ты не стал звать к себе помощников, — шутливый тон Куро раздражал Учиху, заставляя бить в полную силу.        — Я не ты, — ответил Фугаку, пытаясь успеть задеть противника клинком сквозь вовремя подставляемые блоки, — и не собираюсь подвергать их опасности без шанса на победу! С тобой может справиться только этот кунай, через любые другие ниндзюцу и физические атаки ты поглощаешь чакру, используя свой!       «Точно!» — услышавший этот отрывок Шисуи на автомате понял, о чем говорят шиноби, — «Это же легендарные клинки Инь и Янь, принадлежавшие Рикудо-саннину! Их не могли найти много лет и из-за этого решили, что это выдумка. Получается, у Фугаку-сана был один…».        — Ты все еще не забыл меня, — наигранно удивился Куро, оборачиваясь вокруг своей оси в долю секунды и за счет амплитуды усилив атаку, заставив Фугаку приложить много усилий, чтобы удержать клинок.       Насмешки капитана Звезды растлевали ненависть Учихи, хотя тот и понимал, что его всего лишь провоцируют.        — Никто из нас не забыл тебя, — процедил отец Итачи, встречаясь глазами с двумя вырезами в маске хохочущего урода, — Ни я, ни Микото, ни кто-либо еще в клане Учиха. …       Фугаку было тридцать лет, когда они впервые встретились. Эта война уничтожала многих, между шиноби установилось твердое правило: хочешь, чтобы жил ты и твоя семья — убей противника. Жестоко, для новичков — непереносимое испытание. Глава клана Учиха не имел права уйти от исполнения долга, хотя философия войны ужасала даже его закаленное сердце.       Они с Микото уже поженились, воспитывали сына. Этот единственный луч света озарял жизнь капитана полиции, спасая от тьмы битв и жестокости мира, не давая погубить в себе человека.       В тот день супругам пришлось сражаться вместе. Микото даже после родов осталась сильной, в отличие от многих куноичи, и не проигрывала. Как ласточка, металась она по полю боя, прекрасная и неукротимая. После той битвы Фугаку было еще непривычнее видеть жену дома, без формы шиноби, мягкой и нежной.       Куро Каге* появился внезапно и без предупреждения. На отряд Учих напали шиноби Звезды, однако силы противников были рассчитаны плохо, и клан из Конохи, столкнувшийся с кланом Куро, почти в первые пять минут разбил большую часть их вооруженных сил. В бою никто не смотрел, кого именно отправляет на тот свет: здесь действовали не те законы, что в мирное время, и мало кого волновало, остался ли кто-то, кто ждет дома, у человека, который прямо сейчас лежал на земле и уже не встанет. Только потом каждый сам для себя решит, прощать ли страну-агрессора, начавшую эту войну.       Особенно среди клана Каге выделялся один уже немолодой человек: высокий, немного напоминающий Орочимару по цвету кожи и волос. Его движения были характерны для АНБУ, но все Учихи заметили одну пугающую особенность: в отличие от обычных АНБУ, среди которых лишь немногие гордились своей профессией, этот будто упивался самим процессом убийства. Его глаза, не скрытые маской, были полны безумного и нечеловеческого желания пролить кровь любого, он не стремился никого защищать — он нападал и забирал жизни, не спасая даже своих.       Учихи дали яростный и сильный отпор. Сам Фугаку своими руками зарубил нескольких, в том числе, около десяти девушек и юношей. Он жалел о своем поступке, но понимал, что иначе поступить не мог. После такого трудно не стать пацифистом.       Микото пришлось не легче. На нее нападали многие, и, как опытная куноичи, она тоже многих убила. Женщина особенно жалела тех, кто помоложе. Тут были даже генины, и только долг перед своей семьей не давал руке Микото дрогнуть, когда она бросала кунаи, и те наносили противникам смертельные раны.       Когда число членов Каге Ичизоку стало катастрофически маленьким, капитан их отряда приказал отступать. Именно в этот момент появился Куро, сразу набросившийся на Фугаку с каким-то животным отчаянием. Тогда Учиха впервые понял, для чего нужен странный кунай, переданный ему по наследству от отца: шаринган показал, что точно такой же, но другого цвета, клинок шиноби Звезды поглотил чакру всех, кого этот человек атаковал.       Куро не попадал в гендзюцу. Он спокойно смотрел даже в Мангеке Шаринган, что означало, что любые ниндзюцу и иллюзии на ниндзя Суты бесполезны. Но в его глазах горела злоба и гнев, боль раненого зверя и желание уничтожить весь мир.       Когда отдали приказ об отступлении, Куро очень неохотно прервал бой. С тяжелым взглядом, обращенным на несколько тел своих союзников, мужчина прошипел в лицо Фугаку, прежде чем исчезнуть с остальными:        — Однажды я заберу то, что ты любишь больше всего. Я убью всю твою семью. И я найду тебя, Учиха Фугаку. Не смей прятаться.        Когда этот голос еще не один год звучал в голове капитана полиции, мужчина уверял себя, что это просто паранойя, остаточные впечатления войны. Когда сердце не смогло больше быть спокойным, он отправил на поле боя сына, заставляя себя думать больше о том, что так у клана появится сильный наследник, чем о том, что оставлять Итачи дома теперь безрассудно, и лучше присматривать за ним во время битвы, быть «на подхвате» каждую секунду. Теперь дома оставалась Микото, которая, услышав о почти непобедимом шиноби и его жажде мести, которую она сама видела в глазах Куро во время боя, практически сразу доверила своего сына мужу. Когда от Куро исходила темная, жестокая и ужасающая чакра, когда он убивал Учих одним взмахом клинка, спокойно переступая через их тела, и ровно до появления всего двух-трех определенных новых трупов на стороне клана Каге в нем чувствовалась несвойственная человеку жажда убивать — тогда и Микото, и всем, кто это видел, было жутко. Когда со своего особого куная этот монстр слизывал кровь врага, с садистской улыбкой сжимая резную рукоять (кого-то при виде этой сцены даже вырвало) — Микото вместе со всеми ощутила страх этого демона.       И когда его гнев грозился обратиться против Итачи, Микото была готова стать куполом защиты, только бы уберечь сына от расправы, которую, при всей страсти к крови и смерти у Куро, было жутко даже представить. …        — Ты сумасшедший! — выпалил Фугаку, нападая и вновь отдаляясь от просвистевшего над его головой лезвия. Никто не использовал ниндзюцу: Учиха знал, что, пусть Куро и не владеет своей чакрой даже на уровне простых техник, он способен поглощать чужую при любом контакте. Спасал только кунай Рикудо, и в этом бою опыт в тайдзюцу — единственное, что могло стать орудием победы одного из них. Увы, в отличие от своих соотечественников, Куро справлялся куда лучше.        — Ты прав, я сошел с ума, — уклонившись, с усмешкой ответил капитан Звезды, — Я спятил в тот момент, когда ты убил мою жену и сыновей. Ты заметил? Я не накинулся на тебя, как десять лет назад, зато ты сам это сделал. Теперь ты понимаешь, что я тогда чувствовал?       Фугаку не мог уложить все это у себя в голове. Образы безумного убийцы и любящего семьянина — неужели это две крайности одного и того же характера? В какой-то момент Учиха готов был сожалеть, но здравый смысл вовремя вступил.        — Тогда была война, — ответил капитан полиции, нанося все более точные и частые удары, как и Шисуи, не давая врагу применить что-то, кроме защиты, — Твоя семья точно так же стремилась уничтожить мою. Шиноби убивали друг друга, чтобы выжить, и единственные, кто в ответе за такой расклад, которому мы все поддались — это люди, начавшие войну.       Он не видел лица Куро, но готов был уверенно сказать, что того перекосило от злобы. Самого Фугаку охватывал не меньший гнев.        — Но сейчас мирное время! — воскликнул Учиха, уже плохо контролируя свои эмоции, — С тех пор прошло десять лет, изменилось абсолютно все! Я понимаю, если бы твоя злость распространялась на тех Учих, которые участвовали в том бою… Я понимаю, если бы ты мстил лично мне, потому что это я убил твою семью, — капитан едва успел перевести дыхание. Ему не удавалось договорить без заминок, — Но чем перед тобой провинился мой сын?! Он тогда даже не сражался, едва-едва печати научился складывать! Что тебе от него было нужно?!       Высказав это, Учиха взглянул на противника так, словно дальнейшее за него могли передать только глаза. Все вопросы, все непонимание — шаринган, действительно, открывал сердце шиноби.        — Ты ведь знаешь, что такое быть отцом, — ответил Куро с дьявольским спокойствием, — Несмотря на все свои ошибки прошлого, ты мечтаешь защитить своего сына от всего на свете. Я тоже мечтал защитить свою семью, но ты не пощадил никого! Ты говоришь, что убил их, потому что спасал свою жизнь и жизнь своей жены… Так вот для меня жизнь моей жены и моих детей играет точно такую же роль.**       Учиха не знал, какое именно чувство преобладает в нем больше. Шок от совершенной беспринципности капитана Звезды лишь на минуту появился на лице Фугаку, а затем все та же ярость и жажда возмездия наполнили каждую клетку его тела.        — Ты просто сумасшедший монстр… — проговорил шиноби Конохи, и его чувства сами призвали тело драться уже на новом уровне мастерства. Быстрее, точнее, сильнее, так, как движется ветер, как мечется огонь по сухим веткам. Учиха были кланом с чакрой Огня, и глава этого клана, как никто другой, продемонстрировал, что не зря владеет именно этой стихией.       Каге обладал неплохими знаниями тайдзюцу, но этого было мало. Уже через несколько минут он потерял контроль над боем, начал обороняться суматошно и не поспевая за Учихой. В какой-то момент Фугаку оказался за спиной противника и, не дав времени применить технику подмены, одним ударом, занявшим долю секунды, всадил клинок в спину врага. Длины лезвия хватило, чтобы, ударив под определенным углом, пронзить сердце шиноби.       Куро даже не понял, как именно все произошло. Он начал оседать на землю, а Фугаку вынул кунай из раны — так противник истек бы кровью за считанные минуты.        — Твоя регенерация очень быстрая, — ледяным, острым голосом констатировал Учиха, смотря сверху вниз на капитана Звезды. Маска упала, и весь отряд Конохи смог увидеть корчащееся от боли лицо человека, сочетавшее в себе признаки тяжелой жизни и пустой души. Морщинистое, хотя Куро едва перевалило за сорок, жестокость таится в каждой мышце, — Но это лишь даст тебе не сразу умереть. Ваши медики ничего не успеют сделать, ты ведь сам знаешь, что рана от куная Рикудо отталкивает чакру ирьенина. Надеюсь, на том свете ты сполна получишь за то, что сделал с моим сыном.       Кровь, текущая изо рта, мешала Куро ответить. Его взгляд тускнел, рука, судорожно прижимавшаяся к груди, слабела и едва цеплялась за одежду. Смерть уже дышала в затылок чудовища, а оно все не могло поверить, что получило плату за свою ошибку…       Возможно, Каге еще не умер, когда Фугаку обернулся на ребят, собравшихся вокруг Итачи. Выпустив злость и гнев, мужчина освободил место для чувства вины, грызшего сердце острыми зубами. Его сын, его родной сын лежал сейчас там, а у капитана не хватало смелости даже подойти.       Какаши, Шисуи и Тензо смотрели на мужчину с сочувствием. Итачи для них значил что-то вроде младшего брата. Такой же хрупкий, пока мало знающий, по сравнению с ними. Если бы мальчик не стал таким интровертом, делая исключение только для двоюродного брата, с которым общался с детства, возможно, между сокомандниками сложились бы более теплые, доверительные отношения. Видеть сейчас, что сделали с ребенком, было невыносимо.       Уже успокоившийся Хьюга убрал руки и снова надел маску.        — Я оказал первую помощь, — сипло объяснил он капитану, убирая в карман вынутые с трудом и огромной осторожностью иглы (благо, залечить пальцы получилось быстро, и подросток уже не должен был чувствовать боль под ногтями), — Но его все еще нужно доставить в больницу.       Услышав слова медика, Фугаку, стиснув зубы, пересилив себя, развернулся и твердым шагом подошел к команде. АНБУ инстинктивно отодвинулись, предоставив Учихе самому решать, что делать.       Мужчина несколько минут оглядывал тело сына, со все новыми ударами совести подмечая ушибы и царапины, неплохо ослабленные Хьюгой. Оттенок страдания застыл на лице юноши, словно глубоко внутри себя, несмотря на обморок, он еще чувствовал все, что с ним происходило. Итачи выглядел сломанным настолько, что никакая сила уже не способна была его починить.       Фугаку отогнал эту мысль. Он не мог думать о таком, не мог даже предположить, что случилось что-то непоправимое. Мужчина решил действовать немедленно, чтобы создать хотя бы иллюзию того, что все еще можно изменить.       Достав из подсумка и развернув свиток, Учиха сложил печать и призвал несколько предметов первой необходимости. Взяв из них теплый и большой плащ, без драпирования служивший одеялом, и запечатав остальное, мужчина присел возле сына. Аккуратно, будто касаясь тонкого стекла, Фугаку накрыл подростка плащом, подложил ткань под тело, едва приподнимая Итачи над землей, чтобы случайно не задеть сломанные ребра, и, только удостоверившись, что юноша плотно укутан, и бинты, которыми его для фиксации перевязал Хьюга, не размотаются, отец взял ребенка на руки. Тринадцать лет назад мужчина так же держал крохотный сверток, весело смеявшийся рядом с родителями. Фугаку не мог и попытаться сравнить того Итачи и этого, очень похожего, такого же беззащитного, испуганного и маленького. Сын ведь даже вырос несильно.       Прижав подростка к себе, одними губами шепча, что скоро все будет хорошо, что теперь Итачи в безопасности, а вскоре оставив и эти бесполезные уверения, которых подросток не слышал, и уже только стараясь отгородить своими руками от всего, что так его искалечило, Учиха первым покинул комнату. Каждый шаг давался тяжело. Мерное дыхание гения могло натолкнуть на мысль, что он просто спал. Фугаку бы отдал все, чтобы это было так. Чтобы вообще все происходящее оказалось только кошмаром. Мрачно и с горечью он смотрел перед собой, летя по веткам в сторону Конохи. Отряд, как и когда все шли в Суту, двигался на пределе своей скорости, вот только теперь каждый чувствовал себя так, словно только что потерял нечто очень важное.       Путь до Конохи обещал занять не больше времени, чем из нее. Теперь все торопились отнести Итачи туда, где его непременно должны вылечить. Где еще могут исправить ошибку. …