Пепел к пеплу

Гордыня       — Уходи и не возвращайся более.       Королева Морнхолда сказала свое слово. Посетитель отвечает коротким простым поклоном, а затем становится на колени и целует мысок обнаженной ступни. Альмалексия слегка усмехается: с прикосновением его губ злость проходит. Раздражение от самоуверенных и дерзких речей этого простолюдина сменяется чувством жестокого удовольствия, когда Альмалексия с силой отталкивает его от себя ногой.       Он хмурится, но молчит. Если заговорит, Альмалексия прикажет его повесить — и помилует на самом эшафоте. Запомнит ли он, что не стоит по пустякам тревожить королеву Морнхолда, этот глупец… Неревар Мора?       Забудет, и однажды Альмалексия еще прошепчет ему:       — Умирай… и не возвращайся более. Похоть       Золотые пальцы скользят по щеке. Блестят глаза. Дыхание согревает кожу, пальцы переплетаются с волосами, Альмалексия не хочет и не может больше ждать, только бы касаться, шептать, проводить руками по плечам, оставлять поцелуи на внутренней стороне бедра — там, где они более всего ощутимы.       Неревар отвечает на поцелуй и слегка отстраняется. Альмалексия тянется к нему, не то ласкает, не то прикусывает мочку уха и увлекает за собой к кровати. Ей дурно от мысли, что есть в мире что-то иное, кроме ее желания и холодных рук Неревара: Альмалексия хочет его здесь и сейчас, и вся эта война уходит на задний план. Алчность       Альмалексия закрывает глаза и видит Сердце. Слушает, как оно бьётся. Живое, горячее, пульсирующее, нервное. Протяни руку, коснись: в руке забьется плоть Нирна.       Альмалексия потеряла покой. Сон не идет к ней больше. Нет другого счастья, как вспоминать мерные удары живого трепещущего сердца под ладонью. Кажется, стоит сжать его — и кровью в ее собственных жилах потечет вечная магия, огромная сила, власть, могущество: Альмалексия теряется снова, не может отбросить видение, и желание дикое, навязчивое, нестерпимое охватывает ее всю: теперь она знает, чего хочет больше всего на свете. И жизнь обретает смысл.       Неревар говорит об опасности. Альмалексия его невесомо целует в ответ. Лень       Сандас. Утро. Время течет сквозь пальцы: зыбкое, гибкое. Альмалексия не помнит вчерашнего дня. Тело становится тяжелым, не своим, ничьим. Блаженство забытья. Сладость дремоты. Стоит закрыть глаза — и перед внутренним взглядом снова мелькают всполохи света. Веки становятся горячими, неподъемными, Альмалексия дотрагивается — и отдергивает пальцы.       Нет желания идти. Нет желания драться. Война… была? Война закончилась. В уголках глаз пощипывает, будто там собираются слезы: не от горя, но от яркого света и близости огня.       По каплям возвращаются воспоминания о произошедшем. Вчера были кровь и огонь. И чувство проникновения вглубь сердца неведомых энергий. Вчера Альмалексия предала и убила.       Сегодня… так хорошо. Чревоугодие       Альмалексия никогда не была сторонником умеренности. Жизнь — переплетение крайностей. Горьковатый вкус суджаммы все еще на губах. Сознание помутнено. Альмалексия не помнит, зачем прикасалась к напитку. Быть может, хотелось забыться. Может, позабавиться.       Альмалексии вспоминается смутно, что она исследовала корпрус. До того, как вскричала «Пропади все пропадом!» и отставила чашу с зараженной кровью, темной, густой и сероватой, как будто бы в ней растворились пыль и могильный прах.       Прах к праху, пыль к пыли, пусть все рассыпется пеплом, важно ли, нужно ли, стоит ли?.. Альмалексия по случайности тянется не за кубком с суджаммой, а за отравленной кровью. На губах остается пепел. Гнев       Высокую Капеллу наполняет запах горящего мяса. Стон переходит в неестественный душераздирающий вой, а тот становится визгом, когда еще один огненный шар срывается с рук Альмалексии. Из глазниц вытекают лопнувшие глаза. Данмер, до того стоявший на коленях, падает ничком на пол и не то вскрикивает, не то всхлипывает, закрывая сожженными до черноты руками голову, покрытую почти дочиста выгоревшими рыжеватыми волосами. Альмалексия уже не может остановиться, и кажется ей, это пламя — не от рук ее, а из самой груди.       — Вот тебе еще огня, — говорит она бесстрастно и звонко, — вот еще немного огня! Где? Где похищенный клинок, Истинное Пламя? Зависть       Они не смеют. Сердце Лорхана — только ее.       Альмалексия завладела им с осознанием того, какую тяжесть на себя возлагает. Защитница, утешительница и хранительница, она использовала силу Сердца Лорхана во благо Морровинда, слушала молитвы, даровала покой; власть справедлива, а если так, принадлежит ей по праву. Эта сила уходит из нее по каплям, как сквозь пальцы утекает вода.       Как вернуть…       Клинок пронзает полумертвую плоть и царапает поверхность живого механизма. Альмалексии уже все равно, кто перед ней, божество или смертный: не чувствуя ни ярости, ни удовлетворения, ни боли, ни счастья, она крест-накрест рассекает грудную клетку и наблюдает, как медленно затихает сердце Сота Сила.