Дожить до зимы

Я уже на третьем курсе Универа. Два года издевательств. Что ж… Самое худшее ещё впереди. После трёх семестров, в мой дом переехал Чонгук. Уебок, который превратил мою жизнь в универе в каждодневную гонку на выживание. И не просто в дом переехал, а блять в соседнюю квартиру. Помимо Универа, я его ещё и дома вижу. Да я предков своих так часто не вижу! Если бы не Хосок, Чонгук даже и не узнал бы, что мы соседи. Как можно быть таким долбоёбом? Ведь Хосоку абсолютно наплевать на наши совсем не дружеские отношения с его братом. С начала первого курса мы и вовсе практически перестали общаться. А виной всему Чон Чонгук. День с самого утра дерьмо. Физ-ра первой парой — это просто «лучшее» начало дня. Когда уже можно сдохнуть где-нибудь на стадионе? Физ-ра для меня — это, в принципе, худшее, что может случиться в универе. Ведь тебе никогда не дадут спокойно переодеться в раздевалке, бегать и играть в баскетбол со всеми, ведь ты мелкий пидор, а Чон Чонгук атлет, Аполлон и просто Бог во плоти. Ну так его именуют, во всяком случае. На сегодняшней паре, сначала в раздевалке, я услышал отменную порцию издевательств, во время пробежки, удостоился подножки с последующим позорным падением и в конце пары за игрой в баскетбол словил отличную подачу от самого Чон Чонгука в своё же лицо. И наконец, я дома, захожу в подъезд, ещё чуть-чуть и я буду в безопасности, ещё чуть-чуть, остался один пролёт, восемь ступеней, семь, шесть, пять, я уже достаю ключи, ищу нужный, уже у двери, подношу ключи… — Прости меня за мою грязную подачу, - нет-нет-нет. Я же почти был дома, мне осталось только ключи провернуть. Почему? Почему, сука, так всегда? Я что, больше всех грешу? Надо быстрее открывать дверь, быстрее. — Я с тобой, если что, разговариваю. Не пытайся изображать статую, — этот голос, как же я его ненавижу. Стальной, бесчувственный, самодовольный. Что ему, блять, надо, какого, сука, он извиняется? Нет, мне не послышалось это, он извинился или это новый изощрённый способ поиздеваться над мной? Главное — молчи Юнги, просто молчи, откуси себе свой блядский язык, но молчи. — Неужели ты переживаешь за меня, уже успел влюбиться? — сука, Мин Юнги ты конченый. Я всё так же стою спиной к своему ненавистному соседу с ключами в руках, полная тишина. Если прислушаться, можно услышать не только своё бьющееся, будто в ушах сердце, но и какие-то звуки из квартир снизу и сверху. Я слышу тысячу и один звук, но его я не слышу, я его ощущаю. Ощущаю его взгляд, его дыхание и всё так же стою, не двигаясь и только слушаю всё, потому что пошевелиться страшно. От него страшно, я как жалкая мышь в клетке хищника. Слышу шаги. Может он просто повернулся к своей двери? Или он уходит и идёт к лестнице? Всё что угодно, но только, пожалуйста, не подходи ко мне. — Даже если бы я влюбился в мужика, то ты точно был бы последним в списке, со своей тощей задницей, детка, — это все, я слышу за своей спиной и у меня всё внутри переворачивается. — То есть, ты уже представлял, как будешь с мужиком ебаться?  — почему я не могу промолчать, почему нельзя было просто открыть дверь и зайти молча домой? Да потому что ты конченый долбаеб Юнги, поздравляю!

***

Понимаешь всю никчёмность жизни, когда ты наконец смог лечь пораньше спать, но не проспал и четырёх часов, как проснулся от холода. Замёрз, как собака, а все потому, что кто-то забыл закрыть окно. Нужно поставить чай и хоть как-то согреться. В последнее время живу только на чае. Как это называется, «осенняя депрессия»? У меня она похоже всю жизнь. Есть в ночи что-то успокаивающее, даже лёгкий свист чайника не мешает этому ночному уюту. Наконец спокойствие, с одной стороны страшно, потому что так не бывает, вот так просто хо-ро-шо. Не бывает. Точно не в моей жизни. И очередное этому доказательство громкий бабий стон из соседней квартиры. Нет. Нет. Не сейчас. Что ты за сука такая, Чонгук? На часах только четыре утра доходит. Опять стон, ещё и ещё один. У меня мутнеет в глазах. Опять подходит тошнота к горлу, только вот беда, блевать мне нечем, кроме чая и собственных органов. Похоже Чонгук только этого и добивается, ждёт когда я уже сдохну. Но мне же не трудно это сделать, это так просто, взять и оборвать свою жизнь. Только вот, почему я этого до сих пор не сделал? Наверное, осталась последняя тлеющая надежда, что это когда-нибудь кончится или мне просто страшно, скорее всего второе. Эта девка не замолкает, а я сижу на холодном полу возле стола и смотрю в стену, ту самую злосчастную стену, за которой Чон Чонгук опять трахает очередную шаболду. Нет, все-таки меня сегодня вывернет. Истерика подступает совсем незаметно, хочется заорать и реветь в голос. Но всё, что я делаю, это сижу на кухне с вывернутым желудком, мокрыми щеками и трясущимися руками. Понятие не имею, сколько я так просидел, но начало светать, значит уже часов семь утра. Не знаю, когда за стеной наконец стало тихо, я словно выпал из пространства. Если пойти покурить в подъезд, то скорее всего никого не встречу, ведь нашему плейбою надо восстанавливать силы после жаркой ночи. Сука, опять тошнит, каждый раз меня тошнит только от одного осознания, что в соседней квартире живёт объект неисчерпаемой ненависти и практически каждый день трахает новую суку. Голова трещит дико, тошнота не уходит вторые сутки. Может быть, я чувствовал себя лучше, если поспал хотя бы, но похоже посплю только на том свете. Есть в этом что-то романтичное, сидеть на ступеньке подъезда возле двери и курить дешевые сигареты. Вот только, это нихуя не романтично. Сколько ещё продержится мой организм в таком темпе? Думаю не долго. От вечного самокопания меня отвлёк слишком громкий для данного времени суток щелчок замка. Жаль, что я так и не смог докурить. Очень жаль. — Если решил сдохнуть от никотиновой зависимости, то будь добр, убивайся не в общем подъезде, — Чонгук говорит все это совершено спокойно, как доброе утро. Только вот незадача, это самое паршивое утро за последнюю неделю. — Тебя это вообще хоть как-то ебет? Если так неймется, то иди сунь своё ебучее мнение в пизду своей шалавы, — не смотря на то, что меня до сих пор потряхивает после ночной истерики, а горло саднит, я говорю довольно уверено. Это прогресс. У Чонгука лицо перекосило, на секунду буквально. Как будто он уже представил, как прижигает мой язык дотлевающим фильтром. — Не ревнуй. Кто же виноват, что тебе никто не даёт, — эта злость, а в словах его яд. Хуево только, что мне настолько плохо, что у меня просто нет сил встать и вернуться в квартиру. Опять убежать, опять спрятаться. — Ты что, солнце, плакала? — Чонгук даже нагибается и лучшее приглядывается к моему лицу. Вот ты сука последняя, конечно. Надеюсь, в аду сгоришь заживо. — Да пошёл ты!  — со злостью отшвыриваю окурок и пытаюсь встать, получается хуево. А Чон лишь издевательски скалится. — Я бы тебе помог встать, вот только запачкаться не хочется, — на лице Чонгука полная палитра презрения и даже какой-то жалости. С хуй знает какой попытки, карабкаясь чуть ли не на четвереньках, держась за стену и перила, я все-таки встаю на ноги и опираюсь о стену. — Вижу, тебе доставляет огромное удовольствие смотреть, как я тут карабкаюсь и ползаю, — самоирония и сарказм — моё все. — Ты даже не представляешь насколько, — я опять лишь зло сжимаю челюсть и закусываю щеку, что бы в очередной раз не спиздануть какую-то ересь, которая вот ни разу не подействует на этого долбаеба. Могу ещё и словить хорошего пинка или ещё чего-нибудь, ведь на Чонгука не действует правило «лежачего не бьют», потому что он будет добивать.