***
Пока светлеющее с каждой минутой небо плескалось в тяжелой глади моря, они сидели у воды и молча доедали оставшийся хлеб. Обессилевшая Арья была еще голоднее, чем Мэтт: она ела быстро, словно еду вот-вот могли отнять, и вгрызалась в невкусную засохшую корку почти с животной с жадностью. Мэтту хотелось расспросить новую знакомую об очень многом. Например, о том, что с ней стряслось, почему та девчонка с ножом гналась за ней по всему городу и кем Арье приходилась леди Крейн, чье имя она вновь и вновь повторяла в бреду. Однако со своими вопросами Мэтт решил повременить. В конце концов, они едва друг друга знали. К тому же, их с Арьей временное перемирие было таким же зыбким, как и узоры, которые девчонка рисовала на воде кончиком пальца ноги. — Знаешь, я хочу уплыть отсюда, — вдруг сказала она, прожевав последний кусочек хлеба и стряхнув с колен крошки. Мэтт ничего не ответил, и Арья добавила: — Домой. В Винтерфелл. Мэтту тоже хотелось домой. В этом месте ему было не по себе — он отчетливо чувствовал нависшую угрозу, но никак не мог понять, откуда взялось это смутное предчувствие. Надвигалась гроза, и что-то подсказывало, что принесет она совсем не гром и уж точно не молнии.Глава 5
10 февраля 2018 г. в 14:57
Оказаться в вонючем подвале в незнакомом городе чужого мира, да еще и с раненой полуживой девчонкой на руках — участь так себе, но, по правде говоря, выбора у Мэтта особо и не было.
Он неуклюже шагнул вперед, и под подошвами ботинок сухо зашуршала солома. Придерживая хрупкое тельце, Мэтт медленно опустился на пол и бережно пристроил голову девочки на свои колени. Ее влажные щеки горели, волосы прилипли к покрытому испариной лбу; она была измождена, но все равно из последних сил упрямо цеплялась за ускользающее сознание, хоть сил с каждой секундой и оставалось все меньше.
Мэттью едва не вздрогнул, когда из ослабевших пальцев девочки выпала запятнанная кровью шпага и тонкий клинок гулко звякнул о камень. Радар безошибочно вещал, что где-то в смрадной темноте подвала все еще лежало безжалостно изрешеченное остывающее тело. Для охотницы Мердок уже не мог сделать ровным счетом ничего, а вот ее жертву все еще мог попытаться спасти. Он быстро оторвал от своей накидки широкую полоску и плотно прижал к сочащейся кровью ране на животе девочки.
Сам Мэтт за всю жизнь получил столько ранений, что и не счесть. Так уж сложилось, что ссадины, синяки, порезы и переломы для Сорвиголовы были самым обычным делом. Его латали столько раз, что изрезанная шрамами кожа кое-где походила на сшитое небрежной швеей лоскутное одеяло. Мэтт побывал во многих передрягах, только вот сейчас богатый жизненный опыт, как назло, не помогал: он по-прежнему не имел абсолютно никакого понятия, что делать с раненой средневековой девочкой. Бежать по улице в поисках врача — идея не из лучших. Хотя бы потому, что слепой парень в костюме Дьявола и с болтающимся на запястье кольцом наручников явно не вызвал бы у горожан доверия. Вероятнее было нарваться на стражу и загреметь за решетку, чем получить помощь от местных жителей. Даже несмотря на столь недолгое пребывание в неведомой стране, здешние нравы Мэтт уяснил очень даже хорошо, но просто так уйти и оставить девочку истекать кровью он не мог.
Говорят, когда спасаешь чью-то жизнь, то становишься за нее ответственным. Пожалуй, это же правило действует, даже если к тебе на руки без сознания падает изувеченный ребенок. И плевать, что этот ребенок пару минут назад буквально искромсал шпагой свою противницу. Девочке, кем бы она ни была, непременно нужно было помочь, и с этой задачей Мердок собирался справиться во что бы то ни стало.
Девчонка стонала в болезненном бреду, ее кожа пышела жаром, а с губ то и дело срывались непонятные слова и напоминающие всхлипы звуки. Мэтт осторожно отогнул край сбившейся повязки и с облегчением выдохнул: швы разошлись, но сами раны кто-то умело обработал, поэтому они не успели загноиться. В своем мире Мэтт точно знал, к кому в таких случаях обратиться за помощью, однако здесь он был сам по себе. К тому же, в средневековых условиях задачка усложнялась вдвое, если не втрое: под рукой ни антибиотиков, ни стерильного бинта, кругом грязь и ни малейшего намека на больницу.
Мэттью прислушался к своим чувствам. В уличном воздухе повеяло предвечерней прохладой: видимо, солнце начало заходить, а с моря потянул легкий бриз. Однако гомон не умолкал: люди по-прежнему наводняли улицы шумным скопищем, разве что теперь торговцы начинали неторопливо сворачивать свои пожитки, а покупатели, вечно недовольные ценами, разбредались по домам.
Покидать подвал было опасно, оставаться на месте — еще рискованнее. Мэтт пошевелился, и девочка тихонько всхлипнула. Она была легкой, почти невесомой, будто пушинка, но подняться с ней на руках оказалось для Мердока целым испытанием: он боялся потревожить раны и причинить девочке еще больше боли. Оказавшись, наконец, за пределами подвала, Мэтт задумался: куда же теперь? Он принялся судорожно вспоминать, откуда прибежал, сам не зная, чем это могло помочь, однако долго размышлять ему не пришлось. Мысли сбились, как только с пересохших губ девочки сорвался хриплый шепот.
— Л-леди Крейн… — лепетала она. — К-крейн... Леди Крейн.
Имя было каким-никаким, но направлением, и Мэтт двинулся в путь. Накидка сбилась, почти раскрыв костюм, но Мердок уже не придавал этому значения: желание отнести девчонку в безопасное место начинало притуплять даже былую осторожность. Да и к тому же в здешних местах людское равнодушие, похоже, достигло поистине небывалых высот. Никому до других не было совершенно никакого дела. Если горожане спокойно смотрели на кражи, кровавые погони и убийства, то супергеройским костюмом их вряд ли можно было удивить.
Разузнать дорогу Мердоку удалось не сразу. То ли его язык был непонятен для местных, то ли безжизненно повисшее на руках тело девочки не прибавляло ему солидности, но люди либо шарахались от него, как от огня, либо отмахивались и осыпали иноземной бранью. Спустя несколько немыслимо долгих минут бесплодных поисков и скитаний по улицам Мэтту все же улыбнулась удача: в ответ на очередной вопрос какой-то оборванец опасливо ткнул пальцем в нужном направлении. Следующая попытка оказалась более успешной, и миловидная женщина с корзиной фруктов объяснила Мэтту, как пройти к дому леди Крейн, которая, по словам услужливой незнакомки, была актрисой.
На стук никто не ответил, однако дверь оказалась незапертой. Мэттью толкнул ее и боком протиснулся в проем. Едва стоило переступить порог, как в нос тотчас ударил резкий удушливый смрад, который Мэтт безошибочно узнал с самых первых нот. Мертвое тело и жаркий день — отнюдь не лучшее сочетание, а для обостренного обоняния — тем более. Хозяйка дома обнаружилась на кухне: распростертая на полу, со сломанной шеей и выгнутой под неестественным углом ногой. Рядом с ней в осколках разбитого пузырька темнела лужица какой-то пахучей настойки; в остальном вокруг царил идеальный порядок, за исключением опрокинутого табурета.
Опустив постанывающую девчонку на разобранную постель, Мердок вернулся на кухню и принялся изучать запасы покойной леди Крейн. Подвешенные под самым потолком полки были уставлены разноцветными склянками и флаконами с всевозможными настойками и мазями. Мэттью пришлось открывать каждую их них и по запаху пытаться определить, что пригодилось бы для заживления ран. Разобравшись с лекарствами, он обследовал деревянный комод в хозяйской спальне и обнаружил там чистую простынь, которую решил пустить на бинты. Раны было бы неплохо снова зашить, поэтому Мэтт поискал и иглу с нитками, которые нашлись в комнате, где он оставил девочку.
Уж что-что, а шить он умел: отцу-боксеру нередко приходилось штопать раны, и порой в одиночку он не справлялся, поэтому Мэтту приходилось помогать. В его детской памяти это отпечаталось особенно ярко: глоток ядреной жижи из воняющей спиртом и жженым сахаром бутылки с претенциозной этикеткой, гласящей, что это виски, — отец говорил, что так руки перестанут дрожать, но он ошибался, и руки у малыша Мэтти дрожали еще сильнее, — испарина на лбу от чрезмерных усердий, пара стежков изогнутой иглой и ободряющее похлопывание по плечу составляли в семье Мердоков неизменный послематчевый ритуал. Потом отец обязательно справлялся об успехах в школе, спрашивал, сделал ли Мэтт уроки, ворчал иногда из-за того, что сын не желает учиться, но всегда находил, за что похвалить, и не требовал от него слишком многого.
Джек Мердок был отличным отцом. Он погиб, когда Мэтту едва исполнилось десять; будучи совсем мальчишкой, он остался один на целом свете, на попечении монашек, а потом — слепого старика Стика, которым, в общем-то, не было до него совершенно никакого дела.
Он всегда восхищался отцом: пускай боксером тот был и никудышным, но зато умел держать удар и не сдаваться, даже когда против него ополчался весь мир. В глазах сына Джек Мердок всегда оставался настоящим героем — тем, на кого стоит равняться, и тем, чью память Мэтт поклялся чтить до самой своей смерти. Он часто задавался вопросом, как бы все обернулось, если бы в тот роковой день он не сказал отцу не сдаваться, если бы не вдохновил его своей пылкой детской речью нарушить сделку и выиграть проклятый бой. Чувство вины за гибель отца преследовало Мэтта долгие годы и, пожалуй, именно поэтому он так отчаянно стремился защищать и спасать.
Мердок тяжело вздохнул. Предаваться воспоминаниям о детстве было не к месту и не ко времени. Прошлое осталось в прошлом, а настоящее было здесь и сейчас, дышало в лицо душным смрадом, звенело в ушах гомоном чужого города, билось в руках с каждым ударом маленького сердца.
Девчонка не очнулась ни когда Мэтт зашивал раны, ни когда делал перевязку — лишь шипела от боли и бормотала в бессвязном горячечном бреду. Большинство слов Мердок разобрать не мог, но одну повторяющуюся из раза в раз фразу все же отчетливо уловил.
— Девочка — Арья Старк из Винтерфелла, — звучало подобно заклинанию, так надрывно и пронзительно, будто девочка твердила эти слова вновь и вновь потому, что отчаянно боялась их забыть.
Чье это имя, Мэтт не знал. Догадывался, что принадлежало оно его новой знакомой, однако не был полностью в этом уверен.
Закончив с перевязкой, Мердок промокнул влажной тряпкой горячий лоб девочки и, оставив ее отдыхать, прошел на кухню. В вечерней прохладе запах гниения постепенно рассеивался, однако был по-прежнему стойким: от него зудело в носу и сводило живот. Мэтт опустился на колено рядом с телом мертвой актрисы и скорбно поджал губы, устремив незрячий взор на ее широко распахнутые глаза. Он не знал, за что эта женщина поплатилась собственной жизнью, но был совершенно точно убежден в том, что такой ужасной безвестной кончины она не заслуживала. Помочь ей было уже нечем — всех спасти и вправду нельзя, и Мэтту оставалось лишь с горечью это признать, однако оказать хоть какое-то уважение усопшей он все же мог. Труп начинал коченеть — понадобилось усилие, чтобы опустить безжизненные веки. Мердок аккуратно переложил изломанное тело актрисы на скамью и, прикрыв дверь на кухню, вернулся в соседнюю спальню. Мечущаяся в бреду девчонка, наконец, успокоилась. Обойдя комнату, Мэтт присел на край ее постели; несколько минут он вслушивался в звуки вечернего города и мерное дыхание спящей девочки, а потом и сам не заметил, как задремал.
Когда он проснулся посреди ночи, ему очень захотелось, чтобы все события прошедшего дня оказались обыкновенным сном. Чтобы адская машина Дума, вонючий средневековый городишко, прилипчивые торговцы, тележки с курами, гнилые апельсины и два трупа за полчаса остались лишь в недолговечной памяти о путанных сумбурных сновидениях, а потом, словно по щелчку пальцев, враз испарились. Однако, судя по запаху и нестерпимой духоте, все это ему вовсе не приснилось. Мэтт встрепенулся и машинально опустил ладонь на постель — уже остывшую, все еще влажную от испарины и совершенно точно пустую. Мердок сцепил зубы и почти со стоном выдохнул, когда понял, что девчонки в доме уже не было.
В его душе тотчас столкнулись два противоречивых порыва: ринуться на поиски или бросить ее на произвол судьбы. На девицу в беде беглянка точно не походила, да и Мэтт на прекрасного принца не особенно тянул, однако он все же считал своим негласным долгом хотя бы убедиться в том, что раненой девочке больше не угрожает опасность. Мысль о том, чтобы пустить все на самотек и оставить единственного знакомого ему в этом мире человека, Мэтт отринул сразу же.
Однако, прежде чем отправляться на поиски, Мердоку предстояло решить кое-какую проблему. Разгуливать по улицам в бронированном красно-черном костюме даже под покровом ночи было далеко не самой лучшей идеей. Днем у Мэтта не было выбора, но сейчас наконец появился шанс найти подходящую одежду — к тому же, в тесном костюме было до безобразия жарко. На счастье, в доме покойной актрисы среди прочего хлама завалялись кое-какие мужские вещи. Свой костюм Мердок положил в найденную в одном из сундуков холщовую сумку, туда же бросил несколько флакончиков из запаса леди Крейн и позаимствованный с кухни ломоть хлеба — за все то время, что он пробыл в неведомом мире, поесть ему так и не удалось.
Мэтт перебросил сумку через плечо и, постояв немного на пороге, вышел за дверь. Скоро займется рассвет, и почившую леди Крейн обязательно найдут. Мэтт был в этом уверен, также как и в том, что в дом актрисы он больше никогда не вернется.
Начать поиски Мердок решил с того подвала, где состоялась их с девочкой встреча. Не то чтобы он и впрямь надеялся найти ее там, но все же чутье подсказывало, что след нужно взять именно оттуда.
Город казался непривычно тихим, а в остывшем, все еще разившем помоями воздухе даже чувствовалась едва уловимая ночная свежесть. С моря веяло прохладой; она вместе с ветром юрко прокралась под полотняную рубаху, и Мэтт невольно поежился. Здешний климат, как и многое другое в этой неизведанной средневековой стране, не переставал его удивлять. Впрочем, надо было признать, что зябкий ночной ветерок был намного лучше нестерпимой жары от палящего солнца. Да и вообще, если посудить, теперь картинка вырисовывалась не такой уж и мрачной, какой могла показаться еще несколько часов назад. Подставив лицо прибрежному бризу, Мердок вынул из сумки хлебный ломоть и отломил горбушку. Хлеб был черствым и сухим, но Мэтт порадовался и этому; покончив с трапезой, он вытряхнул застрявший в сандалии камушек и продолжил путь.
Город был безлюдным и пустынным — по дороге Мэттью не встретил ни одной живой души, кроме грязного пропойцы, что лежал в куче лохмотьев прямо на мостовой, жалобно хрипел и вздрагивал в своих хмельных снах. Мердок осторожно прошел мимо, обойдя пьянчугу стороной, хотя тот вряд ли бы проснулся, даже если бы рядом с ним проскакал конный полк.
Как Мэтт и ожидал, в подвале беглянки не оказалось. Лишь залитая кровью солома и хладный труп, над которым уже вились полчища ошалелых мух. Мэтт на миг задумался над тем, сколько еще телу охотницы предстояло пролежать в зловонной подвальной гробнице, прежде чем его обнаружат. Судя по дневной жаре, недолго — уже с восходом солнца трупный смрад станет таким сильным, что его легко будет учуять даже сквозь помои.
Тошнотворная вонь становилась нестерпимой — к тому времени, как Мердок обошел подвал, его желудок уже начал отзываться тревожными спазмами. Мэтт собирался было уходить, но у самых ворот вдруг замер от внезапно пришедшей в голову догадки. Он прислушался; затаив дыхание, повел головой из стороны в сторону, словно ощупывая незримым взглядом каждый дюйм пространства. В подвале что-то изменилось, и дело было вовсе не в гниющем трупе и копошащихся вокруг насекомых. Чего-то не хватало. Мердоку понадобилось несколько секунд, чтобы понять, чего именно. Тонкой шпаги, что выпала из обессилевших рук девчонки, здесь больше не было. Мэтт не чувствовал запаха стали, радар не улавливал на полу никаких предметов, и это могло значить лишь одно — кто-то пришел в подвал и забрал оружие. Догадаться, кто именно, было не так уж и сложно.
Девочка была здесь. Была совсем недавно, судя по тому, что дом леди Крейн они с Мэттом покинули с разницей в не больше чем четверть часа. Уйти далеко беглянка не могла, и у Мердока еще был шанс ее нагнать.
Он вмиг взобрался вверх по лестнице и торопливо направился к заливу. В правильности выбранного направления Мэтт уверился уже через пару мгновений — где-то вдалеке послышался звук знакомого сердцебиения. Теперь сердце девочки не металось в страхе, отбивая тревожную дробь; ритм стал ровным, размеренным, почти спокойным.
Обрадованный небывалой удачей, Мердок ускорил шаг. Он, конечно же, не терял надежды найти девочку, однако не думал, что их встреча произойдет так скоро. Петляя по грязным закоулкам, Мэтт и заметить не успел, как из преследуемой девочка вдруг вновь превратилась в преследователя. Он потерял ее сердцебиение буквально на долю секунды, и уже в следующий миг оказался прижатым к стене с приставленным к шее острием укороченной рапиры.
— Почему ты следишь за мной?
Девичий голосок звучал жестко и сурово. Стальные нотки и умело сжатый в руке клинок совсем не увязывались с образом хрупкого ребенка, который сложился в сознании Мэтта за прошедшую ночь. Сейчас перед ним была уже не жертва, не обессилевшая от ран, мечущаяся в бреду девчонка, а воин. Свирепый, безжалостный воин, живое воплощение решимости и опасности — тот, чья рука не дрогнула, занося клинок над головой врага.
Мэтт замер и сглотнул. Кадык дернулся, задев острие рапиры, и по шее побежала струйка крови. Шпага была чертовски острой, а девочка — чертовски быстрой, и недооценивать ее было бы последней ошибкой, что Мердок совершил бы в своей жизни.
— Я хочу тебе помочь, — ответил он.
Девочка рассмеялась. Ее смех звучал наигранно, в нем явственно слышалась затаенная боль.
— Я похожа на того, кому нужна твоя помощь? — Девочка чуть опустила клинок, но напряженная поза и гордо вздернутый подбородок явно говорили о том, что в случае необходимости она обязательно пустит оружие в ход. — Посмотри на меня! Похожа?
— Я не могу этого увидеть, но все остальные мои чувства кричат, что так оно и есть.
Мэтт медленно поднес руку к шее и вытер кровь. Рана защипала; на вороте рубахи уже подсыхали багровые капли. Мердок чувствовал на себе внимательный взгляд девочки и гадал, как скоро она заметит его незрячие глаза. Не дожидаясь ответа, он продолжил:
— Вчера ты без сил свалилась мне на руки, потом почти всю ночь металась в бреду, а сейчас едва держишься на ногах, поэтому — да, я думаю, что тебе, как никому другому, нужна моя помощь.
— Вовсе и не нужна, — зло бросила девчонка. Ее сердце отчаянно затрепетало, точно как у ребенка, лгущего родителям об оценках.
— Мои чувства еще ни разу меня не подвели, — многозначительно сказал Мердок.
Лицо девчонки внезапно побелело; она пошатнулась, схватившись рукой за раненый бок. Мэтт машинально подался вперед и подхватил ее под локоть. Сперва девочка попыталась одернуть руку и предостерегающе сжала в кулаке рукоять рапиры, но потом, будто уверившись в том, что незнакомец не собирался причинять ей вред, позволила себя поддержать. В тот момент они оба подумали об одном и том же: она действительно нуждается в помощи.
— Меня зовут Мэттью Мердок, — представился Мэтт. Он выставил руку в приветственном жесте и сам не заметил, как его губы дрогнули в робкой улыбке.
Девочка молчала. Недоверчиво оглядывала странного незнакомца с ног до головы, словно оценивая, и по-прежнему крепко держалась за рукоять шпаги. Какое-то время Мэтт ощущал ее тяжелый испытующий взгляд и витающее в воздухе напряжение, но потом девчонка, наконец, сдалась. Пристроила клинок за поясом штанов и крепко, совсем не по-девичьи пожала протянутую руку.
— Я Арья Старк из Винтерфелла, — представилась девочка. Свое имя она произнесла с явным удовольствием, будто ей нравился вкус, который оно оставляет на языке.