***
Уже на первой пройденной миле уверенность в том, что в этом месте Барнсу никогда прежде не доводилось бывать, окрепла окончательно. А еще он абсолютно точно осознал, что в такой лютый мороз едва ли долго протянет без теплой одежды или короткого привала у костра. Однако какой-то слепой, пробудившийся после долгой спячки инстинкт продолжал неустанно гнать вперед, и Джеймс не смел ему противиться. Он решил, что будет идти до темноты и лишь с наступлением ночи позволит себе ненадолго остановиться и обдумать, что делать дальше. Вариантов, впрочем, было не так уж и много. За все то время, что он упрямо волочил утопавшие в сугробах ноги неизвестно куда, ему не встретилось ни одного живого существа. Ни птиц, ни зверей, ни людей, ни единого следа их пребывания. Джеймс не до конца понимал, куда вообще движется, и даже хотел последовать советам бойскаутов и забраться на дерево, чтобы оглядеть местность с высоты и проложить маршрут, однако в такую погоду разумнее всего было оставаться ближе к земле. Перспектива сорваться пусть и с небольшой, но все же высоты не улыбалась ни одному из его мысленных попутчиков. Хоть они и не высказывались открыто против этой затеи, но Барнс знал, что ни Солдат, ни Баки, несмотря на всю невероятность сложившейся ситуации, здравый смысл пока еще не растеряли. Баки с самого начала пути как-то странно притих. Путешествие в эту богом забытую лесную глушь разбередило в его памяти старые раны, и он испуганным котенком забился в самый темный уголок сознания. Солдат же чувствовал себя как дома. Он с цепким любопытством рассматривал незнакомую местность, вел привычные подсчеты, следил за ветром и сгущающимися сумерками, думал о том, что можно использовать в качестве оружия в случае встречи с потенциальными врагами. Своей холодной невозмутимостью он вселял в Барнса нечто похожее на спокойствие. Да, он был поразительно спокоен несмотря на то, что магический шар с базы Штрукера каким-то немыслимым образом переместил его невесть куда. Джеймс слишком долго жил на этом свете и повидал слишком много дерьма, чтобы удивляться теперь таким житейским мелочам в этом повернутом на всю голову мире. Буря постепенно стихала, но к тому времени, как ветер в последний раз осыпал одинокого путника ледяным градом, Барнс замерз до такой степени, что почти перестал чувствовать собственные пальцы. Рана под ребром упрямо не желала заживать, ныла и колола тупой тягучей болью, а лодыжка то и дело подворачивалась так, что пару раз он почти свалился лицом прямо в снег. Когда Джеймс уже был опасно близок к тому, чтобы рухнуть под первым попавшимся деревом, ему вдруг почудился слабый огонек колышущегося на ветру костра. Он остановился, негнущимися пальцами убрал нависшие на лицо волосы и пригляделся. В синеватом полумраке надвигавшейся ночи яркая искра света виднелась особенно четко. Впереди, где-то в полумиле от места, куда добрел обессилевший и замерзший Барнс, она рдела подобно путеводной звезде в этой бескрайней снежной пустыне. Солдат предостерегающе хмыкнул — костер наверняка развели люди, и люди эти вряд ли будут рады появлению незваного гостя. Баки встрепенулся. Он был готов к опасности, война научила его всегда держать ухо в остро, но он так продрог и измотался после долгой дороги, что желание поскорее согреться вытеснило все тревоги. Джеймс осторожно двинулся вперед. Солдат напрягся, вместе с ним левая рука машинально сжалась в кулак. Если придется драться, он не раздумывая бросится в бой. Ему даже не нужно было оружие. Он сам — оружие. Барнс приближался, по привычке прячась за деревьями и бросая по сторонам короткие взгляды. Он заметил троих. Две маленькие фигуры у дерева и еще одну, крупнее, выше, в длинном черном балахоне. Где-то рядом фыркал конь. Джеймс подобрался еще ближе, с каждым шагом голоса незнакомцев становились все отчетливее, пока, наконец, ему не удалось разобраться обрывки фразы. — ... найдет способ проникнуть в мир людей, и тогда... ты будешь ждать его. Ты будешь готов. Конь всхрапнул и тихо заржал, почуяв чужака. Двое у дерева испуганно обернулись, человек в черном пружинисто поднялся. Брякнула цепь, из полов его плаща показался какой-то предмет, напоминающий церковное кадило. Барнс и не надеялся на теплый прием, но от рослой мрачной фигуры в черном повеяло не просто враждебностью, а какой-то странной неведомой угрозой. Прятаться смысла больше не было, и Джеймс, чуть вскинув руки, словно сдающийся в плен солдат, вышел навстречу своим новым знакомым. Парочка у дерева оказалась закутанными в мохнатые шкуры детьми. Бледный темноволосый мальчишка лежал, широко раскинув ноги, и смотрел на вышедшего из леса путника с причудливой смесью испуга и любопытства на лице. Кудрявая растрепанная девчонка прильнула к нему, но не в страхе, а будто бы защищая, расставив руки и закрыв его спиной. Человек в черном снова звякнул цепью и угрожающе шагнул вперед. Его синюшное лицо, испещренное шрамами и темными следами от язв, было непроницаемо-суровым. — Кто ты? — грозно спросил он. Говор у этого типа был незнакомым, похожим чем-то на британский или даже чуточку на ирландский, который Баки мог без труда отличить от любого другого акцента. Барнс замер, понимая, что ближе подходить не стоит. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но вдруг в голове неприятно зашевелилась беспокойная мысль. Он не имел совершенно никакого понятия, как объяснить этой троице, откуда он вдруг взялся посреди леса и как добрел до их скромного лагеря, но был точно уверен в том, что угрюмый мужик с боевым кадилом обязательно об этом спросит. Возможно, прямо перед тем, как пустить свое устрашающее оружие в ход. — Кто ты? — с растущим нетерпением повторил человек в черном, недвусмысленно сжав в кулаке жалобно скрипнувшую цепь. — Отвечай. И Барнс ответил. Сказал первое, что пришло в голову, пока Солдат методично просчитывал все возможные варианты атаки. — Джеймс. Меня зовут Джеймс. Девчонка недоверчиво нахмурилась. Паренек продолжал безотрывно смотреть, и в глазах его мелькнуло нечто очень похожее на узнавание. Человека в черном ответ, по-видимому, не устроил. Он двинулся вперед, и что-то подсказывало Барнсу, что в мыслях у него были совсем не дружеские объятия. Тело рефлекторно напряглось, принимая боевую стойку, Солдат холодно улыбнулся в предвкушении схватки, однако она так и не состоялась. Потому что мальчишка внезапно выставил перед собой руку и торопливо заговорил. — Постой, дядя Бенджен. — Голос совсем юный, но уже с заметной хрипотцой и все тем же непонятным акцентом, который Джеймс никак не мог распознать. — Я... я его знаю. Я видел его, когда... — Мальчонка осекся, сглотнул, взгляд уплыл куда-то в сторону, но потом вновь вернулся к лицу человека в черном. Паренек свел густые брови и добавил, уверенно и пугающе твердо: — Я его видел. Дядя Бенджен подозрительно сощурился, но все же покорно отступил. Джеймс так и стоял на месте, непонимающе разглядывая густой черный мех его шелестящего на ветру балахона. Он не знал, что имел в виду парнишка, сказав, что видел его. А еще он не знал, почему не мог расслышать биение сердца в груди мрачного бледнолицего воина, и это ему совсем не нравилось. Впрочем, не нравилось Барнсу еще много чего, начиная от чувства полной растерянности и заканчивая собственным промерзшим до костей телом. Костер игриво затрещал. Пламя испустило одинокую искру, которую ветер тут же подхватил и унес прочь. Солдат услужливо подсказал, что в рюкзаке все еще покоилась пара килограмм взрывчатки, но Баки его рассерженно одернул. Барнс не собирался убивать детей и даже их неприветливого стража, хотя бы потому, что эти трое были единственными людьми в непроходимой дремучей глуши, что встретились у него на пути, и он совсем не хотел вновь блуждать по лесу в полном одиночестве. Только сейчас он понял, что дрожит. Трясется от холода так, что аж зубы стучат, и все еще стоит, по-идиотски подняв руки ладонями вперед. Мужчина в черном заметил это и кивнул на костер. — Садись. Тебе нужно согреться. Девчонка бросила настороженный взгляд на замершего в нерешительности Джеймса. — Все в порядке, — спокойно и почти с улыбкой сказал ей мальчик. — Он на нашей стороне. Про какую такую сторону твердил этот малец, Барнсу было откровенно наплевать. Эта кучка разодетых в лохмотья ребят с диковинными именами его тоже перестала волновать, как только он подобрался к костру и, стянув перчатку с дрожащей правой руки, почти сунул ее в пышущий жаром огонь. Он сидел на скрюченном сыром полене в обнимку с рюкзаком, подмяв под себя ноги и ежась от медленно разливавшегося по телу тепла, наверно, целую вечность, и за все это время никто из компании не проронил ни слова. Мертвенно-бледный дядя Бенджен не сводил с него испытующего взгляда. Он разместился чуть поодаль, привалившись к заиндевевшему стволу ели, и свежевал тушку кролика. Девчонка больше не косилась исподлобья, а с любопытством смотрела на одежду и скромные пожитки Барнса так, будто видела все это впервые. Джеймсу хотелось пить. Нет, не так, ему хотелось выпить. Завернуться в одну из этих дурацких звериных шкур и залпом отхлебнуть добрую половину бутылки какого-нибудь хорошего скотча. А еще неплохо было бы узнать, какого черта здесь вообще происходит, однако это желание казалось таким же несбыточным, как и первые два. Если это ад, то какой-то он уж больно странный, а если не ад — то тогда, черт возьми, все еще страннее. В какую же глухую далекую страну его забросило, что люди здесь до сих пор скакали на конях, одевались в шкурные шубы и размахивали кадилами? — Ты не отсюда. Мальчишка заговорил так внезапно, что Барнс едва не вздрогнул. Он поднял глаза и хмуро сдвинул брови, однако в ответ на его тяжелый взгляд паренек даже не моргнул. Он сидел неподвижно, полулежа устроившись на снегу, и изучал Джеймса с робким пытливым интересом, в который серой тенью то и дело прокрадывалась полная беспросветная отрешенность. На вид ему было не больше пятнадцати, но в глазах читалась совсем не детская серьезность и что-то такое, от чего Барнсу становилось не по себе. То были не глаза ребенка и даже не глаза взрослого — в них таилась вековая мудрость, горькая обреченность, пугающий покой и мерклый блеск какой-то черной пустоты. — Не отсюда. — Джеймс покачал головой и подвинулся ближе к костру. — Как ты сюда попал? Барнс невольно усмехнулся, и Бенджен метнул на него суровый взгляд. — Я и сам не знаю, если честно. — Он помолчал, уставившись на догорающую щепку, а потом добавил: — Я даже не знаю, где я. — Ты в Вестеросе, — ответил парнишка. — За Стеной, в Зачарованном Лесу. Охренеть, подумал Джеймс, я попал в гребаную сказку. Солдат презрительно фыркнул, Баки оживленно завозился. Причудливые названия ему явно понравились, хоть он по-прежнему не понимал, что все это значило. Не понимал и сам Барнс, но свои размышления решил оставить при себе. За Стеной так за Стеной. По крайней мере он был жив, и за ним впервые за весь прошедший год никто не гнался. Куда бы та светящаяся чертовщина его ни отправила, здесь ГИДРА своего солдатика точно искать не станет. Стив, тот маленький щуплый мальчишка из прошлой жизни, частенько повторял, что во всем нужно искать положительные стороны. Вот Джеймс и нашел один большой и жирный плюс. Никакой ГИДРЫ. Никаких хвостов. Никаких погонь. Только лес, снег, черный фыркающий конь да эта непонятная троица в маскарадных костюмах и с чудны́ми акцентами. Барнс вдруг ощутил распирающее грудь чувство непривычной легкости и свободы и даже едва не улыбнулся, но потом кое-что вспомнил. Кое-что, от чего ему почему-то стало тоскливо. В этой неведомой стране за какой-то там Стеной в Заколдованном Лесу не было не только ГИДРЫ, но и Стива.Глава 4
24 ноября 2017 г. в 14:36
Барнсу снился поезд. Рычание механизмов, безжалостный стук колес. Оглушительный грохот железного разъяренного чудовища, несущегося смертоносной стрелой сквозь белое снежное марево. Барнсу снилось, как он падает. Стремительно летит навстречу вечной зиме, летит, исходя исступленным криком, и отчаянно к кому-то тянется, хоть и знает, что его уже никто не спасет.
Сперва ему и впрямь показалось, будто он так и лежит на дне заснеженного горного ущелья в самых недрах австрийских Альп. Колючий снежный вихрь нещадно сек застывшее лицо, и Джеймс слепо моргал, глядя невидящими глазами в мутное сумеречно-серое небо. Ему чудилось, что он умер, потому что вся эта холодная пустыня вокруг уж очень походила на ад. Таким он и должен быть для Солдата — вечное забвение нескончаемой зимы, лютый, продирающий до нутра холод и бесконечное падение в объятия ледяной бездны.
Барнс слабо пошевелил руками, словно проверяя, на месте ли они. Как ни странно, обе оказались в полном порядке. Живая прошлась замерзшими пальцами по рассыпчатому снегу, а левая отозвалась недовольным шелестом бионических пластин.
Джеймс снова моргнул, когда ветер хлестко бросил ему в лицо горсть мерзлых снежинок. Он был жив. Совершенно точно жив, сомнений в этом не оставалось. Он лежал посреди сугроба, в спину холодным комом упирался рюкзак, а вокруг бушевала какая-то совсем уж не весенняя и далеко не соковийская вьюга.
Барнс поднялся, отряхнулся от припорошившего куртку снега и огляделся. Он очутился в лесу. В чаще глухого дремучего леса, причем в самый разгар бушевавшей метели. Это не Соковия. Совсем не Соковия, даже близко не Соковия, и, чтобы это понять, совсем не нужно быть первоклассным детективом.
Джеймс расправил плечи, свесил на руку рюкзак и проверил его содержимое. Все осталось на месте: два бруска взрывчатки, растрепавшийся старый блокнот с ручкой и черные кожаные перчатки. Барнс вынул перчатки, застегнул молнию и снова огляделся. Деревья окружали его плотным кольцом, из-за метели видимость была практически нулевой, но даже несмотря на снежную бурю становилось ясно, что лес был необъятно-огромным и простирался во все стороны на многие мили. Джеймс вздохнул и прищурился. Морозный воздух обжигал ноздри. Ветер злыми жалящими уколами осыпал лицо, трепал волосы и пробирался во все складки на одежде. Все это навеяло Барнсу воспоминания о Сибири, но он отчего-то был твердо уверен в том, что неведомая сила забросила его совсем не на крайний север России. Хотя, возможно, он ошибался, потому что такую свирепую вьюгу сложно встретить где-либо еще.
Надвигались тяжелые зимние сумерки. Барнс прислушался, но за голодными стенаниями ветра различить что-то даже его обостренному слуху было не под силу. Он поправил на плече рюкзак, натянул на голову капюшон толстовки и, закутавшись в куртку, побрел к маячившему вдалеке слабому проблеску лесной поляны.