***
На следующий день они двинулись на юг, и по дороге Джеймс узнал несколько весьма занятных вещей. Некоторые из этих открытий откровенно его запутали, однако были и те, что смогли кое-что прояснить. Например, он наконец выяснил имена своих невольных попутчиков. Бойкую девчонку с мальчишечьим лицом звали Мира Рид, а паренька, у которого, как оказалось, были парализованы обе ноги, — Бран Старк. Фамилия навеяла Барнсу какие-то смутные образы, но память лишь вредно заворчала и наглухо заперла едва приоткрывшуюся в голове дверцу. Джеймс настаивать не стал. Ему с лихвой хватало всей этой неразберихи с перемещением в Страну Чудес, поэтому на перепалки с собственным сознанием не оставалось ни сил, ни желания. Суровым всадником с кадилом оказался Бенджен Старк, родной дядя Брана. Из коротких обрывочных рассказов Барнс понял, что дядя этот был парень хоть куда, что раньше служил разведчиком в каком-то Ночном Дозоре, но потом пропал без вести за Стеной. Теперь, видимо, нашелся. Солдат был недоволен. Он осуждал безрассудную, совершенно наивную доверчивость, с которой, по его мнению, Джеймс отнесся к своим новым спутникам. Это было правдой лишь отчасти: Барнс, даже несмотря на мнимую расслабленность, бдительность не терял ни на секунду, хоть и сам удивлялся, с какой легкостью он все же решил отправиться в путь с первыми встречными. Однако, если посудить, что же еще ему оставалось делать? Он мог в одиночку продолжать скитаться по заснеженному лесу в неведомых краях, либо примкнуть к этим странникам и попытаться узнать хоть что-нибудь о месте, в которое ему (не) посчастливилось попасть. Джеймс предпочел второе, Баки тоже, и Солдату с таким выбором пришлось смириться. Они шли молча несколько миль — к Стене, как сказал Старк-старший. Зачем им нужно было к Стене и что это, черт возьми, такое, Барнс не спрашивал, хотя точно знал, что ни один из его вопросов, даже самый глупый, без ответа оставлен не будет. С ликбезом он решил повременить и пока просто привыкал. К людям, к обстановке, к мыслям обо всем случившемся. Идти им, судя по всему, предстояло еще очень долго, поэтому утолить свое любопытство Джеймс наверняка еще успеет. Бран неуклюже качался в седле, Бенджен вел за узду коня, а Барнс и Мира следовали за ними. Девчонка, надо сказать, из всех троих оказалась самой разговорчивой. Молчать ей в скором времени изрядно наскучило. Таинственный хмурый чужак вызывал уж очень жгучее любопытство, поэтому она, поглазев на него еще немного, наконец, набралась смелости и спросила: — Что это такое? У тебя за спиной. — Рюкзак, — отозвался Барнс. Мира непонимающе нахмурилась, и Джеймс догадался, что слово это она слышала впервые. — Сумка такая, только с двумя ручками, чтобы носить на спине. Девчонка хмыкнула себе под нос, и взгляд ее снова переместился на диковинный предмет. — А что внутри? — Ничего особенного. Мои вещи и... пара мелочей. «Пара мелочей, которые способны разнести автомобиль или целый дом», — мысленно дополнил Солдат. Джеймс от его комментария сердито отмахнулся. — У тебя одежда странная, — заметила Мира. Теперь она смотрела прямо под ноги, пробиваясь широкими шагами через глубокие, наметенные вчерашней пургой сугробы. — У тебя тоже. Впереди Бенджен коротко усмехнулся. — Откуда ты? — продолжала допытываться девчонка, и Барнс с некоторым удивлением осознал, что эти дотошные расспросы его ничуть не раздражали. Скорее, даже наоборот. Они пробуждали что-то давно забытое и почему-то навевали воспоминания о детстве. — Из Нью-Йорка. — Это где? — В Америке. — Джеймс украдкой взглянул на приподнятые в недоумении брови Миры и добавил: — Соединенные Штаты. Слышала о таких? Рид замотала головой и вытерла покрасневший от мороза нос рукавом шубы. — Где это? За Закатным морем? В мыслях Баки тихонько прыснул от смеха. Вся эта угадай-игра его искренне забавляла. Они с Мирой будто бы говорили на разных языках и совершенно друг друга не понимали. Джеймс собрался было ответить, что старые добрые Штаты расположены вовсе не за каким-то там сказочным морем, а между двумя очень даже реальными океанами, но его опередил негромкий хрипловатый голос Брана. — В другом мире, — задумчиво произнес мальчик. Конь под ним фыркнул и шумно всхрапнул, будто выражая свое согласие. — Земля, из которой он прибыл, находится в другом мире. Барнс издал приглушенный смешок, с хмурым недоверием глядя на маленького Старка. Чудны́м был этот мальчишка: то молчал, будто воды в рот набрал, то начинал вдруг выдавать глубокомысленные фразы. Его попутчики, по-видимому, уже привыкли, а вот Джеймса малолетний философ порой приводил в откровенное замешательство. Впрочем, в этот раз его внезапному изречению удивился не только Барнс: Мира растерянно моргнула, как-то странно покосившись на Брана, и даже Бенджен чуть замедлил шаг, покачав головой и что-то пробубнив в ворот своей накидки. Сам Бран не шелохнулся. Так и сидел в седле, неловко свесив ноги на одну сторону и уставившись в снежную даль поверх косматой конской головы. — Мир не один, — многозначительно проговорил он, — их много. Есть похожие, есть совершенно разные. Наши с тобой миры, Джеймс Барнс, очень близки. Ты даже не представляешь, насколько. Джеймс сбился с шага, ошарашенно глядя в затылок безучастно затихшему мальчишке. Где-то над головой, в чернеющих в небе вершинах сосен, тоскливо завыл ветер. Барнс отчего-то поежился. Даже остановился ненадолго, но потом сердито мотнул головой и двинулся дальше. Слова Брана насторожили и его самого, и Баки, и Солдата, но дело было даже не в фантастичной тираде о параллельных мирах, а в том, что своей фамилии никому из этой троицы Джеймс совершенно точно не называл.***
Причуд юному Старку было явно не занимать. Стоило Барнсу наивно предположить, что страннее уже не будет, как Бран тут же поражал его очередной выходкой, от которой становилось, прямо говоря, не по себе. Одна из таких пришлась как раз на второй день путешествия, когда после нескольких часов в дороге путники решили устроить привал. Они остановились на крошечном пролеске, удачно сокрытом со всех сторон густым частоколом сосен. Пока Мира ловко расчищала снег под костер, Бенджен бережно снял мальчика с седла и усадил у дерева. Когда Джеймс подсел к ней с охапкой сухих веток, коры и дров, она насупилась и недоверчиво опустила брови. Помощь она приняла неохотно и с сомнением, но, глядя на то, как умело он выкладывал в раскопанной яме поленья, мешать не стала. Понаблюдала со стороны и даже одобрительно поджала губы, когда Барнс меньше чем за минуту соорудил на земле аккуратную бревенчатую пирамидку. — Неплохо, — хмыкнула девчонка. — Где научился? Воспоминание всплыло само собой, так легко и буднично, что Джеймс, отвечая, даже не задумался. — В детстве часто ходил в походы. Перед мысленным взором тут же завихрилась дымная картинка: ажурная зелень деревьев, пара кособоких палаток, сваленные в кучу старые холщовые рюкзаки, какие-то люди вокруг, но вместо лиц — лишь смазанные пятна. На секунду где-то на подкорке слабо всколыхнулось узнавание. Всколыхнулось — и тут же угасло, как присыпанный пеплом уголек. Картинка пошла мелкой рябью, вздрогнула, затрепетала и, наконец, растворилась под звонкий голос Миры: — Поход — это что-то вроде охоты? Пока Джеймс странствовал по чертогам своей памяти, девчонка выудила из-за пазухи кремень и короткий охотничий нож. Теперь она сидела, склонившись над растопкой, и чиркала острым краем о лезвие, пытаясь высечь искру. С покрасневшим от холода носом и высунутым от усердия кончиком языка даже за таким серьезным занятием она выглядела по-детски забавно и неумолимо напоминала Баки кого-то из далекого прошлого. — Поход? — переспросил он. — Да, что-то вроде охоты. Только без охоты. — Ерунда какая-то, — фыркнула Мира. — Зачем же тогда уходить в лес, если нельзя подстрелить какую-нибудь дичь на обед? Баки тихо усмехнулся. Девчонка ему понравилась — за внешностью невзрачного подростка прятался веселый нрав и ребяческая, почти наивная непосредственность, которая вызывала в Джеймсе безотчетное желание защищать и заботиться. Странное желание. Какое-то чуждое, но в то же время до боли правильное, будто бы вросшее в самое нутро, да так глубоко, что даже ГИДРЕ не под силу оказалось его выжечь. Всю свою недолгую жизнь Баки Барнс о ком-то заботился. Подсознательно, сам того не понимая, он стремился снова делать это и сейчас, даже когда от него прежнего почти ничего не осталось. После очередного удара кремня с кончика лезвия сорвалась ярко-рыжая искра, и из вороха хвои и веток тонко заструился дымок. Мира осторожно раздувала огонек, и вскоре тот игриво взвился над основанием костра, с веселым треском пожирая сухую растопку. Когда пламя разгорелось, Бенджен прогрел остатки кроличьего мяса и разделил их поровну на троих. Сам он есть не стал — на вопросительный взгляд Джеймса отвернулся, ничего не ответив, и уселся в стороне чуть поодаль от стоявшего на привязи коня. Баки это показалось очень подозрительным. Он встрепенулся, заговорщически зашептал, но поделиться всеми встревожившими его наблюдениями не успел — после того, что произошло минутой позже, Бенджен совершенно перестал интересовать как Джеймса, так и всех его мысленных спутников. Бран так и сидел у дерева, безмолвный и неподвижный. Бесполезные ноги вытянуты на снегу, остывшая еда осталась нетронутой; сам он отрешенно глядел в даль сквозь бледные заснеженные деревья, но потом его глаза вдруг закатились, подернулись пеленой и стали прозрачно-белыми. Джеймс так и застыл с поднесенной ко рту кроличьей лапкой. Что за чертовщина? Барнс моргнул, крепко зажмурился, но ничего не изменилось — слепые молочные глаза мальчика были обращены к небу, будто в мольбе, а лицо лишилось всякого выражения. Однако самым странным было даже не это, а то, что никого, кроме Джеймса, внезапная перемена в Бране, похоже, ничуть не смутила. Мира, расправившись с обедом, с удовольствием облизывала пальцы, а Бенджен и вовсе стоял к ним спиной, скармливая коню промерзший овес из привязанного к седлу мешка. — С твоим другом... все в порядке? — неуверенно спросил Барнс. Мира проследила за его взглядом. По ее лицу скользнула мрачная тень, а в глазах на короткий миг появилось что-то похожее на сожаление и глубоко затаенную грусть. Она посмотрела на Брана, потом уставилась себе под ноги и долго молчала, будто решая, говорить чужаку правду или оставить его в неведении. — Бран — трехглазый ворон, — наконец, ответила Мира. — Он видит прошлое, будущее и настоящее, мысли людей и весь мир. Джеймс недоверчиво хмыкнул и покачал головой. Сначала его уверяют в том, что он прибыл в другой мир, а теперь, пожалуйста, — сказки про трехглазых ворон и ясновидение. «А еще мы в волшебном лесу», — напомнил Баки, и Джеймс едва сдержался, чтобы не усмехнуться. — Будущее, говоришь, видит? Фраза вышла слишком уж едкой, и девочка в ответ оскорбленно вздернула подбородок. — Не веришь мне, чужестранец? Зачем же тогда спрашиваешь, если не хочешь знать правду? — Мира смотрела с вызовом, ее зеленые глаза грозно сверкали в дрожащем свете костра, и Джеймс снова подумал о том, что характер у этой девчонки боевой и за словом в карман она точно не полезет. — Дело не в этом. — Он попытался придать лицу дружелюбное выражение. По всей видимости, получилось неважно, потому что Мира в ответ сердито сощурилась. — Просто я не верю в магию. — Как же ты тогда здесь очутился, а? Разве не с помощью магии? В памяти снова что-то шевельнулось: когда-то очень давно он уже спорил с какой-то темноволосой девчонкой, такой же шустрой и бойкой на язык, как Мира. На одно слово она могла выдать десяток и каким-то образом всегда склоняла его на свою сторону, даже когда была неправа. Барнсу казалось, что он слышит эхо ее голоса у себя в голове, но вспомнить лицо или хотя бы имя все равно не мог. Память была той еще шутницей: любила подразнить, обнадежить, раззадорив воспоминанием, а потом жестоко обмануть. Джеймс тихо вздохнул. Что ж, ему не впервой. Поймав на себе испытующий взгляд, он догадался, что девочка все еще ждала от него ответа. Разговаривать с людьми по-прежнему было непривычно, но Джеймс решил себя пересилить. В конце концов, эта троица практически спасла его от голодной ледяной смерти, и общение было меньшим, чем он мог их отблагодарить. — В моем мире есть полно вещей, объяснить которые я не могу, но это не значит, что все они — магические. — Вот видишь, — ухмыльнулась Мира, — ты уже и сам говоришь, что миры у нас разные. Еще вчера ты был там, а сейчас — тут. Что же это, по твоему, не магия? «Упрямая девчонка», — с улыбкой подумал Джеймс. Он посмотрел на Брана, но быстро отвел взгляд: белые остекленевшие глаза отчего-то наводили на него жуть и навевали на размышления о том, каким же образом мальчишке удалось узнать его фамилию. «Мы могли говорить во сне», — подсказал Солдат. Джеймс мысленно кивнул. В этом был смысл: за последний год он часто просыпался, бормоча в бреду, как заведенный, собственное имя и номер армейского жетона. Да, наверняка мальчонка просто услышал его болтовню ночью. Тайна раскрыта, никакой магии. И попал он, Джеймс, в этот мир тоже не по волшебству. ГИДРА еще в сороковых проводила опережавшие век эксперименты, создавая оружие, способное заставить человека бесследно исчезнуть. Сейчас, спустя столько лет, их научная мощь возросла, и они вполне могли научиться открывать двери в другие измерения. Всего лишь наука — и никакой магии. Джеймс понял, что произнес это вслух, хоть и шепотом, когда Мира дернула бровями и недовольно шмыгнула носом. Слова ее, конечно же, не убедили, но зато завязавшаяся беседа привлекла Бенджена: он незаметно пристроился у костра и с интересом прислушался, сделав вид, что поправляет горящие поленья. — Наука, — девчонка скривила губы, будто слово было кислым на вкус. — Что же ты такого сделал в своем мире, что твоя наука забросила тебя на тысячи лиг от Стены? Барнс повел плечами. — Я попал сюда, потому что оказался не в том месте не в то время, вот и все. — Или наоборот, — заговорил вдруг Бенджен. — Ты оказался именно там, где и должен был. Джеймс настороженно нахмурился. Лес вокруг зашумел, порывисто и тревожно, и ему на миг почудилось, будто в деревьях кто-то шепчет. — Он прав, — оживленно подхватила Мира. — Как еще ты это объяснишь? Из всех земель в Семи Королевствах ты очутился здесь. Не посреди океана, не в Королевской Гавани, не в дотракийской пустыне и не в Дорне, а здесь, за Стеной, в царстве вечной зимы, и из всех мест в Зачарованном Лесу пришел именно туда, где были мы. Ты назовешь это совпадением? Барнс не понял и половины из того, что она сказала, но на ум почему-то пришли слова, оброненные странным мальчишкой при встрече: «Я его видел. Он на нашей стороне». Что бы это могло значить? О какой стороне шла речь? Неужели Бран и правда мог предвидеть его появление? — Совпадение, — проговорил Джеймс, отгоняя навязчивые мысли. — Так бывает. Не у всего, что случается, есть смысл. «Философ», — проворчал Баки. Джеймс почти улыбнулся. — Я бы с тобой поспорил, — покачал головой Бенджен, — да вот только моя болтовня вряд ли тебя убедит. «Это уж точно», — хотел сказать Барнс, но его прервал глухой шершавый голос, который, казалось, доносился из самых глубин леса. — Я знаю, почему ты здесь. Глаза Брана — снова живые, хоть и по-прежнему пугающе пустые, — смотрели прямо на него, внимательно, безотрывно, словно гипнотизируя. — Ты сбежал. От прошлого, от самого себя и от тех, кому ты дорог. Он говорил мягко, медленно, почти ласково, но от его голоса веяло чем-то зловещим. Джеймс напряженно молчал, и внутри у него неприятно шевелилось холодное подозрение. — Почему ты бежишь? — монотонно вопрошал Бран. — От человека, которого называл когда-то лучшим другом. Чем больше он говорил, тем сильнее Барнсу хотелось заставить его замолчать. — Ты обещал, — продолжал Бран, — тогда, на войне, ты обещал, что отправишься за ним прямиком в акулью пасть. Ты готов был отдать жизнь за того малыша, которому не хватало ума убежать от драки. Ты клялся, что будешь с ним до самого конца. Скажи, Джеймс Барнс, я прав? В воздухе повисла густая тишина. Казалось, даже ветер стих, и смолкли трещащие в костре дрова. Джеймс не шевелился. Смотрел на Брана потрясенно, в оцепенении, чувствуя, как вдоль позвоночника скользкой змеей ползет озноб. Мальчишка говорил о вещах, знать которые никак не мог, и смотрел так, будто видел Джеймса насквозь. Будто ему и впрямь была известна каждая мысль. Будто он и впрямь умел заглядывать в чужие души. — Да, — холодно отрезал Барнс. От звука его голоса Мира едва заметно вздрогнула. — Да, ты прав. В тот день они больше не разговаривали. Ночью Джеймсу снился Стив. Он дрался с Зимним Солдатом на хеликерриере, просил его остановиться в надежде достучаться до запертого где-то внутри Баки Барнса. Но Солдат не слушал. Он выполнял приказ и был намерен уничтожить свою цель любой ценой. Джеймс видел глазами Солдата, бил его кулаками и чувствовал его телом, но в то же время будто парил в воздухе и смотрел на все со стороны. В живой руке Солдата сверкнула микросхема — та самая, что была так нужна капитану. Нужна, чтобы спасти мир и вырвать его из цепких когтей ГИДРЫ раз и навсегда. Нужна настолько, что он готов был за нее умереть. «Отпусти», — хрипел он Солдату, вывернув его плечо до хруста в костях. «Отпусти», — взмолился он, отчаянно сжимая его шею в сгибе локтя, и Джеймс почувствовал, что ему стало трудно дышать. Не Солдату, ему. Сон постепенно таял, но ощущение удушья так и не проходило. Джеймс потянулся к горлу. Попытался глотнуть воздуха, но не получилось. Он почти успел проснуться, когда понял, что вокруг его шеи что-то обвилось. Что-то жесткое, холодное, но живое. Живое, сдавившее мертвой хваткой и явно намеренное его убить.