Амазонка бросает вызов

      Конфликт в отношениях разразился внезапный, хотя я могла бы его предугадать, тут не надо быть ясновидящей, чтобы предположить произошедшее. Но началось всё незаметно, и я, по правдивому замечанию Джуниора, пребывая в иллюзиях, некоторое время списывала всё на везучесть и ставшую счастливой жизнь. Как редко мы задумываемся, а спроста ли жизнь идёт гладко или, наоборот, коряжисто? Что, если за каждой случайностью есть чей-то умысел? Не каких-то там высших сил, а людей, способных оказывать влияние и толкать чужие судьбы по угодным им рельсам.       Мы писали еженедельный тест классом, я написала ни шатко ни валко, хотя если совсем честно, то из рук вон плохо я его написала, и это с трудом натягивало на шестьдесят баллов. Обычно я все тесты так и писала, едва-едва на шестьдесят два или шестьдесят пять баллов, чтобы совсем уж не получить неудовлетворительного результата. И в этот раз я готовилась к чему-то вроде провала, потому что наставила ответов в тесте буквально наобум. Каково же было моё изумление, когда я увидела у своего имени в таблице число «восемьдесят семь». Думала, мне померещилось, попросила Джису посмотреть, но она, удивившись не меньше, увидела то же самое. Пришлось признать, что ставить наугад ответы иногда полезно. Но когда за тест по другому предмету я тоже получила больше восьмидесяти баллов, меня уже охватили нехорошие подозрения, или, сначала, непонимание. Ладно проставить рандомно цифры ответов, но в математике такое не прокатит. Я подошла к учительнице, попросив показать мой тестовый лист, чтобы перепроверить его, но она, поискав, сказала, что он затерялся, и вообще она занята, и если мне очень нужно, то следует прийти в другой раз… Какой – другой? Когда ящики стола сами откроются и помогут в поиске? Или есть другие обстоятельства, ожидаемое атмосферное давление, определённая влажность, при которых листки с контрольными ищутся, в отличие от неподходящих дней? Сомнения загрызли сильнее, и я сделала то, чего не делала уже год точно. Я полезла смотреть свой электронный дневник, что там у меня выходило за полугодие? Чаще всего я держалась не в самом конце рейтинга учащихся только за счёт спортивных достижений и баллов, набираемых на физкультуре. Каков же был мой шок, когда я увидела себя, взлетевшую чуть ли не на пятьдесят позиций! Что происходит? Открывая результаты тестов с прошлой недели, я убедилась, что и там всё прекрасно, а в одном у меня стоял почти высший, стопроцентный балл. И это по корейскому-то? Ну всё, в подобные сказки я уже не могла поверить, и отправилась на прямой разговор с учительницей. Первым делом я погрешила на Намджуна, не занялся ли он моим будущим? Но потом отсекла эту мысль. Ему сейчас не до этого. Окрылённый грядущим отцовством, он не станет бегать и давать взятки, чтобы я устроилась получше, зять, к тому же, такой же сторонник наград, добытых исключительно собственным трудом, как и я. Мы с ним принципиальные личности, соблюдающие паритет. Он уважал мой выбор тхэквондо и борьбы, настаивая на летней поездке в боевой лагерь, да и Чжихё бы ему не дала вмешиваться в мою судьбу, ведь сестра знала мою своенравную натуру. Поэтому-то я и вычислила виновника достаточно быстро, подкрепив обвинительный приговор невразумительными отговорками преподавательницы, заверявшей, ненатурально и с бездарной актёрской игрой, что знания мои улучшились, и я делаю успехи перед каникулами, наверное, позанимавшись дополнительно и настроившись на победу на экзаменах. «Ведь ты же у нас прирождённая победительница, Чонён, чему здесь дивиться?» - совсем уж ласково, до слащавости, заверила меня женщина, до того никогда не испытывавшая ко мне приязни, не раз делавшая мне замечания о внешнем виде. Кто бы это мог заплатить ей столько, чтобы она стала шёлковой? Ой, даже не знаю – море вариантов!       Я позвонила Чжунэ и, не терпящим возражений тоном, попросила как можно скорее приволочить свою задницу под мою горячую руку. В гневе я чуть не заговорилась и не применила прилагательное «горячая» по отношению к его заднице, но вовремя совладала с речью. Хотя в уме продолжали болтаться неприкаянно неуместные сейчас словообразования, намекающие на вечную правоту старика Зигмунда*, будь он неладен. Не об этом ли говорил Джуниор, упомянув обман? Чёрт, а я сразу об изменах подумала! Вот же он – обман в самом своём неприкрытом виде! Чжунэ попытался вмешаться в мою жизнь, разруливая её своими деньгами? Джуниор, конечно, хорошо меня зная, правильно обозначил подобное своеобразным предательством. Ну, уж этого я не потерплю. И когда Чжунэ приехал, то нарвался на грандиозный скандал. - Ты не имеешь права вмешиваться в подобные дела! – кричала я, через раз сдерживаясь, чтобы не ударять его по груди. В распахнутом белом пиджаке, под которым болталась свободно белоснежная футболка с глубоким вырезом, оголившим ключицы, Чжунэ выглядел соблазнительно, что заводило и выводило меня пуще прежнего. Как его, заразу такую, материть и посылать, когда хочется раздеть и зажать на месте? Он не стал отпираться и признал, что попытался повысить мои баллы для лучших показателей и больших возможностей при выборе вуза. - Я хотел, как лучше, Чонён… - Я хочу сама всего добиться! Сама, понимаешь? – скалилась я, шипела сквозь сомкнутые зубы, пихала его уже не по делу в плечи, как нарываются на драку агрессивные парни. Но Чжунэ только опускал глаза и хмурил брови. - Ты и добьёшься сама, но что плохого в том, чтобы принимать чью-то помощь? В этом нет ничего унизительного. - Ошибаешься! Возможно, тебе так не кажется, потому что ты родился на всём готовом, и всегда потребляешь только то, что тебе даётся! – А теперь, в пылу ссоры, задела я его. Чжунэ вспыхнул, оскорблённый. - Ты будешь винить меня за то, что я из обеспеченной семьи?! – закричал он. Мы стояли в подъезде, к счастью, мимо никто не ходил, разве что могли услышать шум через стены. Но я совсем не думала сейчас о том, что кто-то мог услышать наши разборки. - Я всего лишь прошу заткнуть свои царские замашки себе в жопу! - Только после того, как ты в свою засунешь охуительного размера гордыню и никчёмную независимость! - Ах, никчёмную?! – прищурилась я. – Тебе кажется смешным, что я не подстраиваюсь под ваше мужское племя? - Мне кажется смешным, что ты корчишь из себя самостоятельную и крутую только потому, что умеешь махать кулаками! А деньги зарабатывать ты умеешь? Так какого чёрта ты заявляешь о своей независимости?! - Ах ты… ты мне ставишь в вину, что я, школьница, не зарабатываю?! – сжала я кулаки. - Это ты ставишь себя так, будто ты и это должна сама делать! А я наоборот тебе говорю, что есть моменты, которые ты на себя никак повесить не можешь, а потому не проще ли доверить их кому-то! - Но с учёбой-то я в состоянии справиться! - Каким боком? Я видел твои отметки, гордячка ты тупоголовая! - Ты обзываться будешь, чучело набитое?! Не смей! Врежу! - А тебе меня можно обзывать, значит, да?! - Да! Это же не я лезу в твою жизнь, чтобы устроить её так, как мне хочется! Чмошник! – рявкнула я. Чжунэ пришпандорил меня к стенке и впился поцелуем, заткнув. Я рьяно отозвалась, обняв его под летним лёгким пиджаком, и ощутив мышцы его спины сквозь тонкий хлопок футболки. Я вышла к нему в домашних шортах, поэтому, когда он подхватил меня под бёдра, его ладони легли на голую кожу. Мы одновременно простонали, и я невольно зацепилась за него ногами, оторванными от пола, которые завела за его бёдра. Мне хотелось сорвать пиджак с его плеч, но я только вцепилась в него, всё ещё злясь, неистовствуя. Губы Чжунэ сползли по подбородку к моей шее, он перехватил меня удобнее, подняв на себе выше, чтобы перед его лицом оказался вырез моей майки. Меня трясло от всех чувств сразу: возбуждения, ярости, желания и обиды. И только послышавшиеся на лестнице шаги оторвали нас друг от друга, вынудив парня поставить меня на плитку подъездной площадки. Сверху спускалась соседка. Наспех поправив одежду, задохнувшаяся и раскрасневшаяся, я улыбнулась ей: - Добрый день! - Здравствуйте, - кланяясь, как вышколенный мальчик, сказал Чжунэ. С перевёрнутым лацканом пиджака, задранной на боку футболкой, блестящими иступленно зрачками. - Здравствуйте, здравствуйте, - толком и не глядя на нас, поздоровалась тётушка и исчезла. Я, тяжело дыша, пихнула Чжунэ в плечо снова: - Не подходи ко мне больше, понял? - Очень-то надо! Стерва неблагодарная… - За что благодарить? Я ни о чём не просила! Не смей так больше поступать, ты меня понял? Никогда ничего не мути за моей спиной! – Чжунэ, раздувая ноздри и качнувшись на пятках, сказал: - Ты же видишь, ты же знаешь, что я делал это не со зла… Чонён, что бы я ни сделал… - Он замешкался, провёл ладонью по лицу, покосившись в сторону и не сразу вернув ко мне взор. – Что бы тебе ни показалось досадным и обидным – я делаю это ради тебя, ради нас! У меня есть определённые возможности, почему не воспользоваться ими? - Потому что! Нет и всё! - А если всё-таки?.. - Не прощу! Это было первое и последнее предупреждение, Чжунэ! Первое и последнее! - Может, договоримся? – искушающе улыбнувшись, опять стал приближаться он, переводя атмосферу с раздраженной на интимную. А в интимной с трудом думалось, не то что ругалось! - Я же попросила – не приближайся, - тише напомнила я. - Чонён… - Я выставила руку, не дав нашим грудям сомкнуться. - Я воплощение гнева, я зла, я в бешенстве, я могу неуправляемо кусаться. - Я заинтригован, я возбуждён, я заинтересован и готов предоставить для укусов плацдарм. – Он подставил шею. - Урод ты моральный, Ку Чжунэ, - нервно хохотнула я, ненавидя его за то, что не могу его ненавидеть, хотя очень хотелось. Бьющаяся на шее жилка так и манила оставить засос в том месте. - Но внешне вроде удался, как считаешь? – с насмешкой поглядел он на меня. - Засранец… уноси отсюда ноги, пока я твою удавшуюся внешность синяками не подпортила. - Я уйду… но вернусь, - согласился он, отступая. - Видеть тебя не хочу! - Я предварительно позвоню. - Я слышать тебя не хочу! Пока не поумнеешь и не образумишься. Пока не поймёшь меня, наконец! – Дёрнув меня за руку на себя, Чжунэ снова меня поцеловал, продолжительно и страстно, чему не помешали даже мои лицемерные попытки отбиваться, но когда я была выпущена, я всё равно изрекла: - Засранец!       Смеясь, он сбежал по лестнице вниз. Отдышавшись, я некоторое время топталась на месте, не в силах понять, простила его или нет? Я не терпела посягательств на свою свободу, особенно свободу выбора, свободу воли. Я не терпела покровительства и патронажа. Но если бы мне дали власть и возможности, разве я не стала бы ими пользоваться? Разве я бы не попыталась вырвать Чжунэ из того преступно-делового круга, к которому он прибился? И ещё неизвестно, понравилось бы это ему. Наверное, выяснив всё вот так бурно и ясно, я должна была простить его на первый раз, храня надежду, что второго раза не будет. Расхлябанная пронзающими поцелуями и касаниями, взвинченная продолжительным воздержанием при постоянном возбудителе возле себя, я вошла обратно в квартиру, где Сынён листала в ноутбуке сайт магазина модной одежды.       Гынсок ей тогда не позвонил на следующий день, она поехала к нему сама, надеясь сделать приятный сюрприз, но вышло обратное. Она отвлекла его от творческого процесса, «спугнула музу», как начал жаловаться он, испортила настрой. Сынён сказала, что он едва не плакал от сбитых мыслей, и даже топал ногами, после чего достал бутылку вина и ушёл в запой, обвинив сестру в чёрствости и непонимании. Она ретировалась, ощущая себя не то падшей Магдалиной, не то демоном Мара, пытавшимся отвлечь Просветляющегося от Просветления. И при этом Сынён не накинулась с бранью на Гынсока, как прежде делала со всеми своими любовниками. - Он просто большой ребёнок, Чонён, - говорила она тем вечером, сидя со мной на кухне, - у него было на самом деле трудное детство, и он до сих пор его не пережил в себе, не избавился от травм, что получил когда-то. Знаешь, он при этом удивительно добрый и ничуть не жадный. Мы как-то шли по торговому центру, и он увидел девочку лет шести-семи стоявшую у витрины. Она заглядывалась на дорогие игрушки. Он попросил её показать, что именно она хочет? Девочка потыкала пальчиком на несколько коробок, он вошёл в бутик, оплатил это всё и вручил ошарашенной матери, подоспевшей к тому моменту. И такой вот он во всём… Его бывшая стащила у него именные золотые часы, которые ему подарил один из мэтров кино, несколько тысяч долларов и фирменную ручку с жемчугом, от Микимото – чисто писательский фетиш! – и что бы ты думала? Он даже о пропаже не заявил, уплыло, так уплыло. Когда-нибудь он разорится или сопьётся. Или и то, и другое вместе. - Он сам тебе это всё рассказал? - Нет, его домработница. - У него и такое имеется? - Не думаешь же ты, что он сам способен помыть пол или приготовить себе что-то? Впрочем, присматривать за ним плохо получается и у этой так называемой экономки. - И ты хочешь быть сиделкой этому… странному человеку? – полюбопытствовала я. - Нет, но пока у меня нет других вариантов, правда? Я себя люблю больше, чтобы тратить жизнь на чужие капризы и заскоки. Но сейчас Гынсок добыл мне роль, разрешил пользоваться своей кредиткой. Было бы совсем некрасиво взять и уйти. К тому же, в промежутках между запоями – творческими и алкогольными, он очень приятный мужчина. А в сексе… - Я заткнула уши, захохотав: - Избавь от подробностей! - Хорошо, расскажу, как повзрослеешь. - Сынён, а если он потом, когда ты его бросишь, будет отыгрываться и ставить палки в колёса, мешая карьере? - Чонён, ты слышала, что я рассказала о его бывшей? Он вообще не злопамятный. Думаю, если я уйду от него в процессе написания очередного романа – он и не заметит.        И вот, уже взбодрившаяся и не думающая навещать любовника снова, пока он сам не позовёт, сестра искала себе маленькие радости – новые платья, чтобы расплатиться дарованной кредиткой. Она оторвала взгляд от экрана и посмотрела на меня. - Так-так, кого-то настиг ураган страстей? – опытно определила она за секунду. Я машинально пригладила волосы, присаживаясь около неё. - Он меня сейчас так выбесил! – Сынён была одной из немногих, кто знал о моих отношениях. О Ку Чжунэ лично ей не было известно ничего, поэтому она не осуждала, не отговаривала, не пыталась его «разоблачить», как остальные. Как и я ещё недавно. Она считала бойфренда-миллионера позитивным явлением, поэтому не стала бы копаться в чём-либо, что могло бы испортить впечатление от его финансового состояния. - Приставаниями? - Нет. Он пытался решать за меня… лезть в мою жизнь и устраивать её, как ему нравится. - Ну, дорогая, это законное право мужчины, если ты его женщина. - Я не его женщина! – сразу отбрыкалась я от не устроившей меня формулировки. Что я, вещь какая-то, чтобы быть чьей-то? Но под лукавым взором сестры пришлось задуматься и немного изменить вывод: - То есть да, мы встречаемся, и я его девушка, но моя жизнь – это моя жизнь. - Ты не хочешь с ним совместного будущего? Жизнь – это же будущее, а не прошлое, верно? Прошлое скорее мертвечина, оно похоронено вчерашним днём, а завтрашний, значит, ты дарить этому Чжунэ не хочешь? - Хочу, но… я не вижу пока этого, не вижу, как мы будем дальше вместе? Возможно, именно из-за таких вот его поступков, когда он лезет, куда не просят. - Милая моя, а что, по-твоему, такое серьёзные отношения, брак? Это ежеминутное оголение своей жизни, своего быта перед вторым человеком, и там не существует таких дыр, куда залазят по приглашению, там всё на виду и общее. - Ужас… это вот и называют бытом, который убивает, да? – Я стала понимать Сынён, приезжавшую домой, чтобы походить в косметической маске, привести в порядок маникюр. Нам, девушкам, всё-таки необходим свой уголок для неких потребностей. Что за потребности у меня, ведь я не модница и не завсегдатай салонов красоты? Занятия борьбой? Гулянки с друзьями? Как я выяснила, гулянки с друзьями-ребятами всё же некрасивое перед второй половиной дело. Неужели проблема во мне и стоит поменяться? - Об убийстве бытом чувств говорят эгоистичные и избалованные люди, вроде меня, - засмеялась Сынён. – Посмотри на Чжихё с Намджуном, мне кажется, что они способны прийти в эротический экстаз вытирая вместе пыль, или выбирая в магазине горшок под фикус. Любовь, Чонён, не убьёшь ничем, вообще ничем! - А изменой? - И изменой не убьёшь, - уверенно отрезала она. - Но разве любящий по-настоящему сможет изменить? - Ох, Чонён, у тебя такие детские вопросы, всё в таких наивных масштабах! Ни один человек, и уж тем более мужчина, не состоит из одной эмоции, одного чувства, одной мысли. Ты думаешь, что любящий человек превращается в соцветие, у которого в голове заевшая пластинка «люблю её, люблю её, люблю её». У тебя что, мысли в течение дня, недели и года не меняются, чтобы ты ждала этого же от мужчин? – Я пристыжено вжала голову в плечи. Именно об этом сказал мне Чжинён. Я слишком меняюсь. – Они ходят, дышат, смотрят и видят, они могут уйти из дома разочарованными в невкусном завтраке, или недовольными самими собой за что-то, и будут невольно водить своим хоботом в поиске утешения, и даже произнесённая про себя фраза «я же люблю свою единственную» не спасёт и не защитит от грехопадения, потому что… ну, потому что мир таков, и мы все со слабостями и недостатками. У тебя есть две ноги, и ты умеешь ровно ходить, но не скажешь же ты, что ни разу не подворачивала ногу на ровном месте? Идёшь-идёшь, и оступаешься – было же? Со всеми было! Это не означает того, что разучился ходить, не означает того, что ногу надо ампутировать или дорога стала неровной. Чаще всего и подвихнёшь лодыжку на знакомой, сотни раз пройденной дороге. Почему так происходит? Да пёс его знает, Чонён, но происходит же.       Я была согласна с её выводами, но всё равно хотелось верить, что существуют парни-соцветия, у которых никогда не выйдет из головы то, что они любят уже одну, и с другой не пойдут. Но будут ли такие парни интересны? Я вспомнила Джуниора. Нет, с ним было о чём поговорить, он развитой студент, с увлечениями и знаниями, но, может, именно эта не прекращающая бежать строка о любви ко мне в его глазах меня отталкивала? И вообще, зачем я думаю о нём, когда речь о Чжунэ, моём парне? - Стало быть, ты советуешь мне наслаждаться вмешательством в мои дела? – уточнила я у Сынён. - Что бы я ни советовала, у тебя не получится наслаждаться тем, наслаждение от чего ты не испытываешь. Это как ждать реакцию на щекотку, почёсывая бока человеку, который щекотки не боится. Но я бы, конечно, была рада, если бы за меня кто-нибудь всё решал. Это кризис зрелого возраста, когда уже задалбываешься суетиться и искать себе место в жизни, нести ответственность за что-то. Хочется просто довериться кому-то и болтать ножками.       С точки зрения денег, Чжунэ был идеальным вариантом, чтобы сесть ему на шею и болтать ножками, но я не могла доверить ему себя и свою жизнь, и всё тут, я даже в большей степени хотела сама влиять на его решения и образ жизни. Что опять играло роль, моя эмансипированная чертовщина в характере, или убеждение в слабости и бестолковости Чжунэ, которого легко направить по гнилой дорожке? Он виделся мне тем, которого нужно воспитать немного прежде, чем отпускать в вольное плавание, хоть он и был меня старше на шесть с лишним лет. Но разницы в возрасте я никогда рядом с ним не чувствовала, и это тоже о чём-то, да говорило.       Два дня я отказывалась от свиданий, чтобы доказать, как сильно рассержена. Чжунэ по телефону то упрашивал, то ворчал, то ругался. Я, в общем-то, вела себя примерно так же, закрываясь в ванной и включая воду, чтобы Сынён не слышала деталей ссоры. Не люблю, когда кто-то в курсе моего личного.        В школе я вообще перестала заниматься, назло подкупленным учителям и тому, кто их подкупил. Я не слушала уроков, ничего не записывала, возилась в телефоне или думала о своём – о Чжунэ и наших отношениях. Не сильно отвлекла и тренировка с Чимином, хотя я шла на неё с опаской, не станет ли и он, как Намджун, наседать на меня с поездкой в лагерь, и по школам боевых искусств, или куда они меня там приглашали? Но Чимин и словом не обмолвился об этом, не напомнил, не поторопил, так что я даже растерялась, в силе ещё предложение или нет? Сама чуть об этом не спросила, но потом опомнилась, если я не собираюсь ехать, то зачем спрашивать? На том мы с ним и простились до следующей недели.       Ну, а очередной звонок от Чжунэ был решительным и твёрдым: - Пятница, блин! – безосновательно сообщил он с недовольством. - И что? - Я всегда гуляю по пятницам, этот день для того и создан! Мне что, дома сидеть из-за того, что ты дуешься? Не буду. Я поеду в клуб! - Скатертью дорога, - процедила я, хотя сердце сжалось. Эти клубы, полные пьяных девиц и соблазнов, и выпивка, вливающаяся в и без того податливого Чжунэ, который без секса уже с начала лета. - И ты поедешь! – рубанул Чжунэ. - С чего это? - Я сказал. - Опять за меня решаешь? - Я уже взял билеты, выступает хип-хоп дуэт, это не просто тупое сидение на диванах, как ты это клеймишь. Послушаем музыку, потанцуем. Не скажи, что откажешься? – С ответом я уже не спешила. На выступления и концерты я любила ходить; раньше с Югёмом и Джуниором, если были деньги, мы посещали кучу андеграундских вечеринок с представлениями. Наш товарищ Ильхун увлекался рэпом и имел знакомства с некоторыми музыкантами, иногда он доставал на всех пригласительные. Давно такого не было. И хип-хоп я любила. - Ну… ладно. Хорошо. Наконец, ты затащил меня всё-таки в какой-то клуб. - Даже не настаивал, - бахвалясь и расслабляясь, хмыкнул он. - Эй, я ещё передумать могу! - Не можешь. Заеду через час, - и он поспешил положить трубку, чтобы я не отменила своё согласие.       Незадолго до его звонка за Сынён приехал Гынсок, с цветами, всё как полагается, и они уехали ужинать в ресторан, откуда, сомневаться не приходилось, сестра сюда уже не вернётся до завтра, а то и дольше. Итак, я предоставлена сама себе. Я могу гулять допоздна, я могу заявиться домой, когда захочу. Какое искушение! До каникул всего-то неделя, разве решит она что-то, если дождаться конца учебного полугодия? Несколько дней – это не месяц и не год, они ничего не дадут. Завтра выходной, никуда не вставать. Позволю ли я себе?.. Или Чжунэ?..        Я выдвинула ящик с нижним бельём, вспоминая фильм «Дневник Бриджит Джонс», где главная героиня надела ужасно срамные трусы, чтобы не отдаться мужчине, но это не спасло, и она всё равно отдалась. Таких парашютов, как у неё, у меня не было, всё стандартно, хлопковые однотипные трусишки одинаковой формы, одни бледно-голубые, другие бледно-розовые, третьи бледно-жёлтенькие. Были с изображением баскетбольного мяча на всю задницу, и даже в цветущих азалиях на белом фоне. И только кружевной комплект, подаренный мне самой старшей сестрой в ноябре, на восемнадцатилетие, я не надевала ни разу. Я не любила такие вещи, они казались мне чужими, а для ежедневного ношения – неудобными. Показывать это было некому, а моим вкусам кружево не отвечало. А теперь мне есть кому показать, но… но не рано ли? Может, всё-таки сделать, как Бриджит Джонс? Я же не она, у меня сила воли имеется, и неказистое бельишко лишь поддержит принцип. Достав свои рядовые труселя в неприметный салатовый горошек, я отправилась в душ.        Попадание в клуб напомнило мальчишник Намджуна. Мы прошли не через главный вход, а отдельный, куда не вела очередь. Дорожка была отгорожена красным канатом на золотистых столбцах, охранник пускал скорее по лицам, чем по предъявлению каких-либо пропусков, но когда мы оказались внутри, то билеты всё же понадобились, чтобы найти вип-кабинку на балконе второго этажа. Из неё более-менее было видно сцену, а заодно разрешалось спускаться вниз, на танцпол; в ней сидело трое – компания Чжунэ. С Чжинхваном меня когда-то уже знакомили, тоже бывший баскетболист СНУ, хоть и невысокого роста. Он встречался (по очереди, а не одновременно, конечно) с двумя известными баскетболистками, из команд КЕБ Хана-Банк и Вури Уиби**, обеим доставал разве что до носа. Высоту любил, что ли? Или альпинизм? Одна из тех девушек была легионером – игравшей по контракту американкой, здоровенной, как башня, но Чжинхвану, видимо, оттого было ещё любопытнее. Сейчас он был свободен и, судя по всему, находился в поиске, для чего и пришёл в клуб, попивая виски со льдом. С Юнхёном меня, скорее всего, тоже знакомили, но его я не очень помнила, поэтому представилась заново. Он пришёл со своей девушкой, Борой, с которой встречался, как сказал Чжунэ, уже почти два года.       Я была среди них самой младшей, и чувствовала себя не совсем в своей тарелке, поэтому, вопреки своим же пристрастиям и привычкам, была инициатором походов на танцпол, куда утягивала за собой Чжунэ. Мне проще было подрыгаться под музыку, чем искать общие темы с малознакомыми людьми. Чжунэ то и дело пытался поцеловать меня во время танцев, но я уворачивалась, как могла, не в силах забыть о словах Чимина. Такая толпа народа вокруг, откуда мне знать, нет ли среди них его? Или ещё кого-нибудь из друзей Намджуна?        Начавшееся выступление прижало всех к сцене. Там появились заявленные исполнители, молодёжь начала бурно отрываться, и мы с Чжунэ, замешанные в это всё, тоже поддались волне, подхватили эмоции публики, запрыгали и даже подпевали кое-чему из звучавшего со сцены. Ажиотаж поднялся лихой; духота, грохот и толкотня – ничего не пугало и не смущало. Я чувствовала спиной грудь Чжунэ, не дававшую никому меня пихать и стеснять, я могла в любой момент откинуть голову и положить её ему на плечо. В небольшом перерыве мы выпили в баре по коктейлю, он что-то с ромом, я мартини с соком, который давно думала попробовать. Я не собиралась напиваться, но один коктейль очень вписывался в настроение вечера. Жарче было некуда, но теперь жар пошёл и изнутри, кожа увлажнилась от пота, но здесь все были такие, промокшие, подвыпившие, довольные и громкие. Ничем не хуже зрителей на соревнованиях, тот же кураж, азарт, ожидания какого-то апогея, только если при наблюдении за игрой всё зависит от игроков, то в таких местах кульминация зависела от каждого. Кто как хотел, тот так и направлял свою ночь. Меня пока что направляли крепкие руки Чжунэ, и я была не против. Ощущать их на своей талии, ощущать прикосновение его губ к затылку, закрывать глаза и сквозь сотни запахов улавливать аромат его одного, близкий, соблазнительный и привораживающий.        После выступления я выпила ещё один мартини, холодный и утоляющий жажду. От него тело потянуло на приключения, хотелось размазаться по Чжунэ. Я вполне ещё соображала, но накопившиеся желания давали о себе знать. В одном из закоулков клуба мы начали целоваться, и прерваться не могли очень долго. Ладони Чжунэ стискивали мои бока, бёдра, прижимали к себе, вжимали в себя, как показывают в горячих латинских клипах, постоянно преподносящих картины страсти в полутёмной, сине-зелёной комнате, в которой ярко выделяются бронзовые, красноватые обнаженные тела. Я тоже ощущала себя какой-то раскалено-красной, нагой, несмотря на то, что была в штанах и футболке. Едва вырвавшись от поцелуя, я взяла запястье Чжунэ и развернула на нём к себе циферблат часов. Перевалило за два часа! - Сестра дома? – пытаясь вернуть здравомыслие, спросил Чжунэ. Я должна была немедленно солгать и сказать, что да, она дома, и мне уже срочно, не откладывая стоит нестись к себе. Но я не смогла обмануть: - Нет, я сегодня одна ночую. – Нет, я не хотела обманывать. Я хотела, чтобы Чжунэ узнал, что мне сегодня всё можно. Он глубоко вдохнул и задержал дыхание, будто впитывая в себя ту ответственность, которая последует за решением, каким оно будет? Он сомневается? Или боится, что с моей стороны опять начнутся отговорки? Чжунэ хрипато, тихо выдохнул мне в лицо: - Поедешь ко мне? – По позвоночнику прошёл разряд. Я сглотнула ком в горле. Говорят, что иногда у девушек ноги раздвигаются сами – в эту минуту у меня было именно такое состояние. Я хотела обхватить ими Чжунэ и впихнуть в себя. Судя по его глазам, он желал того же самого. - Поехали, - сказала я, вспомнив по пути к выходу об отринутом кружевном белье и засмеявшись, но не объяснив причину смеха вслух.