Амазонка бросает вызов

Мы все собрались в квартире Намджуна и Чжихё: сами новобрачные, Сынён и Гынсок, Юнги и Джинни, и я, седьмая-нечётная. Сестре сегодня не было дурно, помогла какая-то микстура, которую насоветовал и передал зятю знакомый его, Ёндже, с которым тот советовался по телефону; и Чжихё, довольная фактом прошедшего недомогания, поспешила организовать семейные посиделки, накрыв на стол. Муж рекомендовал ей постельно-домашний режим, от которого жена не собиралась отказываться, ну, а какое ещё развлечение у домохозяйки, если не приём гостей? И вот уже привычные рисовые булочки, пирожки со сладкой начинкой из фасоли, рыбные закуски и свиные рёбрышки с лапшой выставляются перед благодарными посетителями нововыстроенного домашнего очага. Я смотрела на три парочки перед моими глазами, и думала о нас с Чжунэ. Теперь, когда сестра в положении, я не могу ей сообщить об отношениях, она разволнуется, зная, что я связалась с типом, о котором плохо отзывается Намджун, а, соответственно, Намджуну я тоже ничего не скажу. Ну и ладно, нет ничего страшного, что здесь я буду в одиночестве. Зато вечерами мы с Чжунэ предоставлены друг другу. Скрываясь от посторонних глаз, мы свободны и на нас не давит ничьё мнение. Сегодня как раз ожидалось очередное свидание, и я поглядывала на время. - Дети – это прекрасно, - сказал Юнги, как и все мы, обсуждая самую замечательную новость этого года: беременность Чжихё. – Помню, Хосок покачал коляску, ему сказали, что к собственным детям, но примета, похоже, промазала, и угодила в тебя. - Я сам перехватил, - с расправленной грудью ходил теперь Намджун (да и сидел, как сейчас, и всё остальное делал тоже приосанившись), ведя себя так, будто повзрослел лет на десять, набрался опыта, приобрёл какой-то высокий статус, отчего смотрелся наоборот моложе. - Мне что ли тоже покачать… - с иронией покосился Юнги на Джинни. - Я тебе покачаю! – погрозил кулаком Намджун. - Господи, успокойся, - закатила глаза Джинни, обращаясь к брату, - это шутка! Я что, больная рожать в двадцать два года? Я ещё пожить хочу. - Джинни, ты от этого не умрёшь, - усмехнулся Шуга. - Откуда тебе знать? Женщины умирают при родах, - она осеклась и посмотрела на Чжихё, округлившую в ужасе глаза. На сестру вообще всегда производили впечатление любые упоминания чего-то трагичного. - Ну, в наше время очень редко, медицина-то шагнула вперёд… И вообще, я не о том! Я ещё толком жизни не видела. Окончу университет, займусь чем-нибудь, поезжу по миру… - И сколько мы будем ездить? – без восторга от её планов, уточнил Юнги. - Не знаю, лет до тридцати, наверное. Да, тридцать. После них можно думать о потомстве. - Это мне уже под сорок будет? Охренеть, блин, спасибо, - отвернулся к столу молодой человек, пододвинув к себе миску с лапшой и накладывая вторую порцию. - А ты как хотел? Сам же до тридцати вот гуляешь! – упрекнула его Джинни. - Что ж, - подала голос Сынён, не дав разразиться ссоре, – всё равно на очереди следующая я, хоть Чжихё и обскакала старшую сестру… - Когда соберёшься заводить детей, предупреди меня, чтоб я уступил место тому, кто их тоже хочет, - посмотрел на неё Гынсок, потягивая зелёный чай. Он в начале вечера предложил отметить повод Чжихё и Намджуна вином, но Сынён незаметно покачала им головой, напоминая, что Гынсока потом вряд ли остановишь, хотя вслух сказала, что, мол, какое спиртное, Чжихё теперь нельзя, Намджун должен её в этом поддерживать, Чонён спортсменка, поэтому вину на столе не место. - Ты не хочешь детей? – удивилась Сынён. Похоже, они подобное между собой ещё не обсуждали. - У меня уже есть – мои книги, сценарии, фильмы по ним. - Но это же не то… - заметил Намджун. - Кому не то – тот и делает таких, которые то. А меня всё устраивает. - Даже одного не хочешь? – немного огорчилась, как мне показалось, Сынён, хотя раньше я и от неё не слышала бешеного желания стать матерью. - Что такое «даже одного»? Есть разница, один или десять? Всё равно сожрут всё твоё время и перетянут на себя заботы, так что придётся забыть о своём призвании, - спокойно объяснял свою точку зрения Гынсок, хотя из-за вечно невыспавшегося или потрёпанного бурной жизнью лица он казался недовольным. Сначала я так и думала, что он постоянно сердится, но потом поняла, что это такая манера разговаривать. – Нет, я не собираюсь размениваться на пищащих чадушек. Как будто без одного моего потомства человечество погибнет! Да сдалась ему моя личинка. Пусть их делает тот, кто больше ничего не может. А я могу делать вклад в искусство. Кто из вас ещё способен получить литературную премию или получить награду за сценарий? – Он окинул нас ждущим взглядом, как будто не знал, что среди нас из его сферы деятельности никого нет. Соответственно, руку никто и не поднял. – Вот видите! Вы можете делать детей, - указал он на Юнги с Джинни, - вы можете, - ткнул на Намджуна с Чжихё, - и ты можешь, - посмотрел он на Сынён, - и ты, - дошёл он до меня. – А книги здесь пложу только я. Вот этим и хочу заниматься впредь, - подытожил он, вернувшись к чаю. Мы все замолчали, немного опущенные словами Гынсока. Выходило так, что мы все ничего больше не умеем. И сразу же во мне взыграло что-то, не противоречие, нет, а сродненность моих умозаключений с установками Гынсока. Я тоже хотела вот так же прямо и уверенно заявлять, что хочу, а чего не хочу, пусть это даже идёт в разрез с общепринятыми нормами. Я тоже не хочу ещё очень долго заводить детей, хотя бы потому, что как и Гынсок, я считаю себя способной и на что-то другое тоже. Я вижу для себя всё определеннее призвание, связанное с борьбой, и не буду отказываться от него. Сынён очнулась от задумчивости первой, разбавив тишину: - А я, кстати, стараниями Гынсока получила роль, - она положила благодарную ладонь ему на плечо. - Неужели? – хлопнула в ладоши Чжихё. – Главную? - Нет, второстепенную, но она будет самой крупной в моей истории. Съёмки начнутся на следующей неделе. Главных героев будут играть ого-го какие звёзды! И я встречусь с ними на съёмочной площадке. Да, милый? – влюбленно заглянула она в глаза Гынсоку. Тот дёрнул носом, тряхнув пальцами: - Посредственные однодневки. Через год-два придут другие, снимутся в таком же успешном проекте, который сделал имена нынешних звёзд, и подвинут конкурентов. А кто создаёт успешные проекты? - Ты, милый, - расплылась Сынён от удовольствия. Ей всегда нравилось ощущать, что она встречается с кем-то значимым, с кем-то, о ком кто-то может мечтать, из-за кого могут завидовать. С кем-то, чьи деньги или мозги восхищают людей. Я наоборот чувствовала себя неуютно с такими парнями, как с Чжунэ поначалу. У него целое состояние, а я дворовая девочка, и мне совсем не весело быть никем по сравнению с заметной личностью. - Ну, не только я, - не то поскромничал, не то действительно не брал на себя слишком много Гынсок. – Есть ряд талантливых создателей, людей с идеями, которые сделают из говна конфету. Я не люблю работать с бездарностями. Знаешь, почему меня не любят в сообществе кинематографистов? Да и в литературном тоже. Потому что я никому не лижу задницу, Сынён. – Гынсок развернулся ко всем, вновь зажегшись очередной речью, которую хотел донести как можно большим слушателям. – Я никому не говорю, да, ты крут или одарён, если вижу, что работа – дрянь, я не боюсь обидеть, я говорю правду. А они там все, в своих союзах, группах и комиссиях, обществах специалистов и собраниях, лицемерно заискивают друг перед другом, набирают голоса не своим гением, а солидарностью, кумовством, мол, я похвалю твоё, а ты моё похвали. Так там всё и строится! Во всех этих объединениях нет и одного процента людей с гениальной жилой, таланту не нужна толпа единомышленников для работы, талант всегда в стороне, один, бьётся над искусством и вымучивает его, а не бегает за советами, не подстраивается под вкусы подхалимов. Ох, как же они меня там все ненавидят, - улыбнулся с кривизной Гынсок. Он как-то неподражаемо и неповторимо это делал, с коварством злоумышленника и отеческой иронией Создателя. Ему доставляло удовольствие бесить неких людей, о которых он подумал – это не вызывало сомнений. – Я был самым молодым лауреатом десять лет назад, и они не хотели меня принимать, не хотели давать наград, они не могли и помыслить, что я, не поручкавшись с ними всеми, не заверив их в своём почтении к их работам, могу чего-то стоить, не оценённый ими! Плевал я на кучку этих зазнаек, меня выбрали люди. Мой роман побил по популярности все их книги вместе взятые, и обо мне – на минуточку – написал «Нью-Йоркер», а это даже в Америке первосортный понт для писателя. - Согласен с тобой насчёт подхалимов, объединяющихся в организации, - кивнул Намджун. Он был лет на пять моложе Гынсока, и испытывал к тому уважение, это было заметно. Намджун с удовольствием с ним вступал в диалог при встрече, и не скрывал, что слушает собеседника с огромным интересом. – В бизнесе такая же катавасия. - Да это везде так, - махнул рукой Гынсок. – Люди должны общаться друг с другом, потому что приятны друг другу, потому что находят в ком-то что-то достойное, человеческое, близкое, а как на деле? Всё решает выгода, необходимость, польза. Проклятая толпа… дураки быстро находят общий язык, потому что путь до мозга короткий – одна прямая извилина, стекаются в народные массы и потом орут о правоте большинства… И вы что-то затираете мне о детях? Я знаю, в каком дерьме мы живём. Добровольно окунать в него творение своего… - Гынсок ухмыльнулся, замешкавшись над заменой неприличного приличным, - своей жизнедеятельности? Смешно. И пошло. - Да, я понимаю тебя, - кивал дальше Намджун, - но, что поделать, у всех своя судьба. - И мало у кого она беззаботна и легка. - Ты сам всего добился? Без протежирования? - Какое протежирование? – посмеялся Гынсок, откинувшись на спинку. – Я сирота, меня дед воспитал. – Сынён взяла его руку в свою, с пониманием опустив взгляд. Меня одолевало беспокойство, что на словах о выгоде и пользе Гынсок разоблачит что-то в сестре, ведь она именно на основе его связей и влияния заводила с ним роман, но он не имел в виду её. – Я бегал голодранцем в библиотеку, меня били за любовь к книгам, дразня короедом, студентом я сидел на воде и хлебе, чтобы купить полное собрание работ Шопенгауэра. А моя первая любовь послала меня нецензурным образом, потому что я пригласил её на свидание и повёл в музей, а не кафе. – Гынсок указал головой на Сынён. – Эта тоже искусством любоваться не хочет. - Я хочу! – возмутилась сестра. – Но не так долго, как ты это делаешь… - На картину нужно смотреть, пока её не поймёшь. - Не у всякой картины есть смысл, - сказал Юнги. - Ну да, как говорили римляне, какатум нон эст пиктум, что значит, нагажено – не нарисовано. Краткая суть современной культуры во всех её видах: наложить кучу побольше и позаметнее, и чем она зловоннее, тем больше привлекает внимание, мешая спокойно жить окружающим. Замечали, что искусство в наш век захватывает не содержанием, не глубоким проникновением в душу, а раздражаемостью? Эти навязчивые ритмы, эпатирующие сцены в фильмах, щекочущие нервы смех, насилие… Я не знаю ни одного человека, который бы сказал «боже, как бесит этот Шопен, напеваю его уже неделю, и никак не отвяжется». Так что, Юнги, - перешёл, наконец, к ответу ему Гынсок, - чтобы признать что-то бессмысленным, в это тоже нужно вдуматься. Иногда бывает и так, что потребитель тратит больше сил, чем создатель. Но это минус создателю, а не потребителю. - Вот полностью согласен, абсолютно! – подхватил Намджун. - Я пойду, вытащу вторую порцию пирожков, - поднялась Чжихё, теряя интерес к беседе, и ушла на кухню. Я поспешила за ней, а за мною Джинни. Мы прикрыли дверь за собой, и перевели дыхание. - Что ж он нудный-то такой, - пожаловалась сестра Намджуна. – У меня голова от него раскалывается! - Да нет, он дельные вещи говорит, - взяв прихватки, подошла к духовке Чжихё, - только я в этом ничего не смыслю. - Чувак отпадный, - смеясь, села я на стул, - но для одной лекции в неделю. Как его Сынён ежедневно терпит? - Любовь зла, - пожала плечами Джинни. – Меня Юнги иногда шутками выводит, я серьёзно хочу поговорить, а у него из всех карманов анекдоты, пока орать не начинаю – прикалываться не перестанет. Но сейчас я поняла, что есть типы и похлеще. - Меня расстраивало раньше, что у Намджуна всё постоянно ломается, - поддержала Чжихё, - он так стал стыдиться своей неповоротливости, что даже забавно, и больше я не расстраиваюсь. Тем более, он сам всё и чинит потом, - улыбнулась сестра, исправившись: - То есть, чинить он не умеет, просто новое покупает… - Тебе повезло, что ты не росла в одном доме с этим Джаггернаутом, - поделилась Джинни, - находить кукол со «случайно» отломанными руками и оторванными ногами было печально. А прекрасный детский сервиз, разбитый в тот же день, в какой мне его и подарили!.. Мы вернулись с добавкой к сладостям. Тема уже сменилась на политику. Сынён приуныла, а Намджун, Шуга и Гынсок яро критиковали международные отношения. Но стоило им сделать паузу, как Гынсок резко поднялся, убирая телефон со стола в карман и готовясь уходить. - Что такое? – удивилась Сынён. - Хочу писать. Текст в голове пошёл. Извините, покидаю вас, - махнул он сразу всем, и двинулся к дверям. - Подожди, я тоже… - встала сестра. Он повернулся, нахмурившись. - Нет, мне надо работать. Я позвоню завтра. В считанные секунды он испарился, оставив нас опешившими немного. Сынён поджала губы, пытаясь проглотить уже знакомое ей поведение Гынсока. - Фига себе творческий, - поглядел в уже опустевшую прихожую Юнги. – Дерзкий, как пуля резкий. - Молодец, мужик! – балдел от знакомого и возможного будущего родственника Намджун. – Сказал – сделал, время зря не теряет, прям хоп, бац кулаком по столу, и только и видели! - Чего ж хорошего в таком поведении? – вздохнула Чжихё. Намджун, стряхнув с себя блаженство, и не будучи способным на такие же эмоциональные всплески, подсобрался на стуле и взял ладошку жены в свою руку. - Ничего, заюшка, я просто… ну, крепкий характер у него такой, со стержнем. Слышала? Жизнь у него трудная была. Сам всего добился. Заслуживает уважения. - Это да, - согласилась Чжихё. - Гынсока сложно понять, - попыталась оправдать его скорее для себя, чем для других Сынён, - но он действительно нестандартная личность, и очень достойная. Таких мало. Я посмотрела на время и, радостная, что не первая разрушаю посиделки, тоже поднялась. - Вообще, и мне пора. Я, наверное, пойду. - Я закроюсь, - поднялся Намджун, не дав это сделать Чжихё, закричавшей вслед, чтобы я набрала себе еды и не уходила с пустыми руками. Её подмывало начать укладывать мне ужин, обед и завтрак, как раньше. – Сиди-сиди, не бегай. Я сам. Мы с зятем, всучившим мне стряпню Чжихё, оказались в прихожей. Сынён покричала мне, что приедет позже, а пока посидит ещё здесь. Я думала, что Намджун просто вызвался запереть замок, но нет. Он шёпотом остановил меня: - Чонён, у тебя же каникулы скоро, да? - Да, две недельки осталось доучиться. - Тебе Чимин говорил о том, что ты могла бы тренироваться с ним и весь август? - Да, он звал с собой в поездку. В школы боевых искусств. - И что ты ему ответила? - Что подумаю. - Подумала? – нетерпеливо посмотрел на меня Намджун. Чего это он? - Ну… я хотела сначала, но потом и другие планы появились. Так что вряд ли. - Не придумывай! Чего это вряд ли? Ты не представляешь, в какое классное место он тебя может свозить! Очень крутой… подготовительный лагерь. Кемпинг, молодёжь, борьба, парни – всё как ты любишь. – Я засмеялась. - Да, очень заманчиво, но нет, наверное, Намджун. Я уже по-другому вижу свой август. - Подумай ещё раз, Чонён, - придержал меня за локоть зять. – Туда трудно попасть, а мы можем устроить. Это элитное заведение, если ты хочешь научиться настоящему искусству, которое не какатум, как сказал Гынсок, а самое что ни на есть мастерство боя, то не упускай этот шанс. А другие планы они что? Их в любой момент осуществить можно. - Да как сказать… - Намджун остановил меня взглядом, который как будто бы знал нечто большее, чем сообщал молодой мужчина. Он прищурился осуждающе, или мне мерещилось? - Нам с Чжихё было бы спокойнее, если бы ты согласилась. Ты же знаешь, ей теперь нельзя переживать, как раньше, а ей дай только повод. – Вот оно, моё больное и слабое место. Сёстры. И Чжихё, ждущая племянника или племянницу. Как я уеду с Чжунэ, не сообщив об этом? А сообщу – так дам повод нервничать. Я мотнула головой. - Хорошо, Намджун, я подумаю ещё, и отвечу тебе позже. Отпущенная, я вышла из их квартиры и направилась домой. На крыльце меня ждал сюрприз, от которого меня пробил фонтан чувств, радостных и ликующих, но вместе с тем тело пронзилось приближением чего-то тягостного. Там стоял Чжинён, понурый и сутулящийся, с руками, убранными в карманы брюк. Взгляд потерянный, страдающий, но напустивший на себя улыбку при моём появлении. - Джуниор… - поднялась я к нему по ступенькам. – Привет. - Я никак не мог дождаться тебя… - Почему не позвонил? - Была причина… Хочу сказать кое-что, от чего ты могла бы бросить трубку. – Мне это не понравилось. Я так и знала, что ни к чему доброму внезапное возвращение печального Чжинёна не приведёт. - Если это снова предложение встречаться, или просьба оставить Чжунэ… - Чонён, он обманывает тебя, - прервал меня Джуниор, приступивший сразу к главному, видимо, из того, что хотел сказать, и я облегчила ему вступление, сама озвучив тему, которая должна подняться. Что он сказал? Обманывает? - С чего ты взял? – хмыкнула я недоверчиво. - Я… знаю это, Чонён. И ты в глубине души тоже знаешь, что Чжунэ – обманщик и бездушная сволочь. - Все люди меняются… - Нет, не все! Но ты изменилась, я вижу, и меня это печалит. Именно ты изменилась, Чонён, а не он. – Мне сделалось так неприятно и обидно, что невольно подумалось, не попал ли Чжинён в десяточку? - Я не менялась, я просто узнала его лучше. - И что же, теперь ты не против его дружбы с Югёмом? Теперь ты думаешь, что они отличная компания? – Я вспомнила об истинных причинах, связывающих моего парня и моего друга. Чжунэ действительно втягивал того во что-то… видимо, во что-то такое, о чём рассказал мне Чимин. Но я же перетянула внимание Чжунэ на себя, с Югёмом он уже недели две не виделся, а меня ему никуда не затянуть, да он и не пытается. - Нет, не думаю, но я способна повлиять на развитие их так называемой дружбы, чтобы она не принесла горьких плодов. – Чжинён цокнул языком, помотав головой: - Ты утонула в иллюзиях, которые создал вокруг тебя этот подлец. Ты думаешь, что способна влиять на него? Чонён, ты не видишь даже происходящего вранья! - Да в чём оно заключается?! – Джуниор открыл рот, закрыл его. Хлопнул губами в обрывающемся начале слов, как рыба. Его руки всполохами поднялись и слетели вниз. - Нет, я не могу. Не могу сделать тебе больно, я не могу сказать тебе, Чонён! Просто брось его, я прошу тебя поверить мне и бросить Чжунэ, неужели ты считаешь, что я лгу тебе и придумываю что-то? Я так не считала и не могла помыслить даже такого, чтобы Джуниор стал мне врать. Даже ради того, чтобы разлучить нас с Чжунэ, чтобы получить самому шанс встречаться со мной. Да и не только мне не стал бы он лгать, а вообще, ложь и Джуниор лежали на разных плоскостях. Но его самого могли ввести в заблуждение, почему нет? Откуда он может знать что-то о Чжунэ? Только от третьих лиц, потому что сам с ним не общается, а я общаюсь со своим молодым человеком ежедневно. Я могу позвонить ему в любое время дня и ночи и спросить, где он и что делает. - Если тебе кто-то что-то о нём наговорил… - Поверь, человек, который о нём рассказал – достоверный источник. - Югём? Ты всё-таки рассказал всё Югёму? - Ничего я ему не говорил. И нет, это не Югём. Чонён… - Джуниор, - остановила я его. – Я всё понимаю, я выгляжу плохо, не отвечая за свои слова, сказанные буквально месяц назад, непостоянство убеждений – не та черта характера, которой можно гордиться, и мне за это стыдно, серьёзно. Но я узнала Чжунэ, я с ним достаточно пообщалась, чтобы сделать собственные выводы и не основываться больше, как раньше, на слухах и информации от третьих лиц. Я не забегаю вперёд, и не обеляю Чжунэ, но в нём масса положительных качеств, и мы влюблены друг в друга. Мы встречаемся. Если тебе кто-то сказал, что он встречается ещё с кем-то – это наглая клевета. Днём он в своём офисе, и это проверить проще простого, вечером он со мной, а по ночам мы иногда болтаем часами по телефону. Для того чтобы изменять мне, этому человеку нужно отказаться от еды и сна, иначе я не знаю, где ещё на это возьмётся время? - Чонён, я не хочу пророчествовать тут недоброе, я желаю тебе только счастья… - Чжинён потёр веки, устав, да и не умея спорить. – Но я знаю, что ты любишь быть хозяйкой своей судьбы, я знаю, что ты не выносишь предательства и подлости, ты слишком честная и хорошая сама, чтобы терпеть рядом с собой моральную грязь. Поэтому я и прошу тебя, пока события не приняли удручающего развития, разберись с этим сама и поступи по совести, по той совести, которая была в тебе ещё месяц назад, когда ты твёрдо знала, что нам всем: тебе, мне, Югёму – не место в мире этих богатеньких отморозков, топчущих людей. Джуниор сказал всё это очень убеждённо, к тому же, я всегда полагалась на него, и никогда не видела его пустословящим. Моё сердце отзывалось на его убеждения, и в ту же минуту оно болело за Чжунэ. - Ты уверен, что всё примет печальный оборот? – уточнила я. - Да. И в твоих силах это предотвратить. – Ужаленная сомнениями и удрученная отсутствием их же в друге, я кивнула головой, стараясь не коситься на часы на запястье. Скоро за мной заедет Чжунэ, мне нужно причесаться, почистить зубы, надеть свежую футболку. - Хорошо, я поговорю с ним, Джуниор, обещаю. Если ты говоришь, что есть причины называть его обманщиком… - Очень весомые причины. - Я поговорю, - повторила я и попрощалась с ним, взбегая скорее по лестнице домой. Могла ли я выбросить из головы заявления товарища? Никоим образом. Но безропотно поддаться их искреннему звучанию тоже не получалось. Я пыталась проанализировать всё, что знала о Чжунэ, каждое его слово, каждый взгляд, каждое опоздание на пять, десять, пятнадцать минут. Ничего подозрительного не находилось. Я не замечала следов помады, внезапных звонков, которые при мне бы не стали принимать, непредсказуемых смен планов, Чжунэ максимально смело гулял со мной везде, где можно, и только я ставила рамки, загоняя нас на те территории, где не встречусь с Намджуном, его друзьями или своими. Опрыскав себя дезодорантом, выйдя из ванной, я натянула футболку, и увидела в мобильном эсэмэску. «Я подъехал» - сообщал Чжунэ. Я не из тех людей, которые шпионят или долго скрывают что-либо, мне проще выяснить глаза в глаза, что я и собиралась сделать. Ресторан в Чжамшиль-донге был приятно тих, чтобы разговаривать по душам. За окном темнело, небо приобретало яркость цвета индиго. Я не была голодна – после посиделок у Чжихё было трудно уйти хоть чуть-чуть не наевшимся – поэтому лишь составляла компанию ужину Чжунэ, попивая сок. -… я думал они никогда не перестанут болтать! – делился Чжунэ затянувшимся рабочим днём, облизнув губы и вытерев их белоснежной салфеткой. Если бы он этого не сделал, то их влажный от еды блеск заставил бы меня подняться и нарушить приличия. Хотя нет, воспоминание о Чимине меня бы остановило. Я невольно оглядела все столики в зале. Нет ли подозрительного типа в шляпе, читающего газету? Так выглядят сыщики в фильмах. А в жизни? Как они умудряются быть незамеченными? – Отец их так вежливо слушал, ещё и поддерживал разговор, а мне хотелось встать и выйти, наплевав на заключенные договоренности, которые бы наверняка разорвали, выкинь я подобное. - Но ты не выкинул? – улыбнулась я. Чжунэ удивлено на меня посмотрел. - Конечно, нет, ты что? Отец бы меня потом убил! Ну, не в прямом смысле. Но я представить не могу, что бы он сказал. Его взгляд дорогого стоит. Да и как бы я потом вёл дела с другими компаньонами? Эксцентричные выходки в наших кругах быстро становятся известными и подкашивают престиж лица, семьи, компании. – Я кивнула, хотя до конца не понимала, вернее, не ощущала всего этого, о чём говорил Чжунэ. Для меня свобода самовыражения и заявление о том, что я считаю для себя правильным, были очень важны. Я бы не стала терпеть неприятных людей, не стала общаться с теми, кто мне скучен, не позволила бы тратить своё время на ерунду. Но что бы я потеряла? Ничего. Я веду себя, как хочу, потому что отвечаю только за себя, и на кону не стоят ни деньги, ни квартиры, ни деловой имидж. А у Чжунэ вся жизнь регламентировалась сводом правил этикета, принятого в высшем обществе. Могла ли я обвинить его в трусости или слабохарактерности? Это было бы несправедливо. Он вырос в других условиях, его воспитывали иначе, чем меня, и на нём, действительно, больше ответственности. - Чжунэ, я хочу спросить у тебя кое-что, - сказала я, почувствовав дрожь в своём голосе. Нет, так не пойдёт. Я собралась с силами, пока он выжидающе смотрел на меня, прожёвывая сочный кусок телятины. Господи, ну как может обманывать мужчина, который, проголодавшись и желая налететь на еду, заезжает всё равно сначала за мной, везёт в красивый (а не ближайший) ресторан, и только там заказывает ужин. Зная кое-что о парнях, я могла предположить, что без серьёзных чувств ни один из них на такое не способен. Или это новый, изощренный вид коварства? – Чжунэ, скажи прямо: ты мне изменяешь? Он едва не поперхнулся, закашлявшись и, в мучительном выборе – выплюнуть всё и выглядеть некрасиво, или под страхом смерти, давясь, всё же проглотить, он выбрал второе, до слёз в глазах пропихнув по горлу не прожёванный кусок. Я извинилась, что так резко спросила подобное. Запив всё водой, Чжунэ поинтересовался: - А с чего вдруг такой вопрос? - Просто ответь. Прямо, глядя мне в глаза. – Он и не отводил свои от моих, с того мгновения, как окончательно прокашлялся. Слегка опустив брови, чем сделал взгляд глубже, Чжунэ низко произнёс: - Нет, не изменяю. - Клянёшься? - Клянусь. Могу кровью подписать, если нужно, - игриво заиграла на его лице усмешка, и я улыбнулась. - Как же ты обходишься всё это время без секса? - Живу мечтой о первом дне твоих каникул. - Я не поеду с тобой в Сингапур, - сказала я, убедившись, что он ничего в рот не клал. Чжунэ испугано прилип к спинке стула, словно я ударила его через стол. - То есть… как это? - Хочу куда-нибудь в другое место. В другое место же можно? – Он расслабился, мотнув головой, как бы говоря «ну ты шутница!». Поправив галстук, Чжунэ кивнул. - Куда скажешь. Хочешь в Европу? - Можно и в Европу. В Рим. Столько о нём слышала! Великий город, вечный. - Афины древнее, можно и в Грецию съездить. - Нет, правда, - не смогла успокоиться я. Почему-то не удовлетворил меня полученный ответ. – Есть что-нибудь такое, что ты от меня держишь в секрете? – Чжунэ опустил глаза в тарелку, продолжая ужин, и обращаясь как будто бы к нему: - У всех есть что-то такое, о чём они не рассказывают. Разве у тебя нет подобного? - Возможно, если это тебя никак не касается, то я тебе и не говорю. - У каждого собственное мнение насчёт того, что его касается, а что нет, - угрюмее уточнил он, - никогда не знаешь, обидятся ли на тебя за то, что промолчал, или скажут спасибо за то, что не стал говорить. - Может, поэтому лучше говорить всё? - Ну, начинай, покажи пример, - раздражился Чжунэ. Я не могла понять, задела за живое, или это его обычная защитная реакция на нравоучения? Он взбрыкивал, как необъезженный конь, по делу и без, и гадать было бесполезно. - Вот так сразу в голову ничего и не приходит, - не стала усугублять его портящееся настроение я переведением стрелок обратно. - Ты подумай, я пока доем, - спокойнее, но не без ехидства, бросил Чжунэ, замолчав и насупившись. Ну всё, капризный мальчик проснулся. - Чужие секреты, конечно, в правдивость не включаются, каждый должен уметь хранить те тайны, которые его попросили хранить… - попыталась рассуждать я, но поняла, что собеседник окончательно выключился из этой темы, и не хочет развивать её. Настолько серьёзен тот преступный мир, к которому он имел отношение, что и упоминать какую-то там правду не хотелось? Или о чём он думал? В верности он мне поклялся, что ещё мне было нужно? Я допила сок в ожидании, когда Чжунэ снова заговорит, но он только подозвал официантку и попросил кофе. Интерес его приковался к линии горизонта за окном, резко жёлтым лучам солнца, ниткой просочившимся под синевой вечера. – Чжунэ, - позвала я. Он повернулся. – У меня сегодня сестра ночует дома, поэтому я не могу вернуться очень поздно, но если её не будет… покажешь мне свою квартиру? - Хочешь посмотреть, не живу ли я с кем? – прозорливо хмыкнул он. Да, в этом моя задумка тоже была, но, кроме того, мне тоже всё труднее было ждать своих каникул. Я хотела быть с Чжунэ как можно дольше, как можно ближе. Мне хотелось испытать себя, смогу ли я удержаться, оставшись с ним наедине в спальне? К себе домой я упрямо не пускала его. Это был наш, девичий мир, к тому же, бедный и скромный, в котором эдакому принцу всё, наверняка, покажется ужасным, дешёвым и безвкусным. – Поехали сейчас, посмотришь. - Сейчас? – ошпарилась я предложением, на которое сама напросилась. - Да, после кофе. А то в другой раз подумаешь, что я успел предупредить любовниц и вывести их через чёрный ход. Я живу один, Чонён, и мне нечего скрывать. И мы поехали из ресторана в его квартиру, что было похоже на экскурсию. Апартаменты у него были роскошные, с высокими потолками, безукоризненной чистотой, наводимой, само собой, приглашёнными горничными, а не владельцем. Спальня Чжунэ, в которую я заглянула с порога, не решившись переступить его, была размером со всю нашу квартиру, и вдоль стены длилась, как Великая Китайская стена, кровать. - Сколько у неё ширина? – не удержалась я от вопроса. - Около трёх метров, вроде. Точно не помню, - стоя у меня за плечом, ответил Чжунэ. - Ты что, катаешься во сне что ли? – засмеялась я. - Когда один – нет, - наклонившись, шепнул он мне сзади на ухо. Я развернулась к нему лицом, покрасневшая. - Да тут бои можно устраивать… - Без правил? – улыбнулся он. - Лучше с ними. - Ты как в той мелодраме для недотраханных бабёнок, может, ещё контракт с пунктами позволенного и непозволенного заключим? - Ты про «Пятьдесят оттенков» что ли? - Ага. - Я не смотрела его полностью, так, отрывки видела, когда Сынён смотрела. - Мне повезло меньше, меня на это дерьмо затащили в кинотеатр. Хотя музыка качала. - С девушкой ходил, значит? - С тёлкой, - поморщился Чжунэ. - Нельзя же так грубо о тех, кого поимел, - возмутилась я. - Нет, это был реально тот случай, когда слово описывает верно: огромные дойки, лицо коровы, потому что она не выпускала изо рта жвачки и смотрела грустно-пустыми глазами, и цокающие копыта, которые она на кой-то чёрт подбила металлическими набойками. Говорю тебе – это была стопроцентная тёлка. - И зачем ты с такой пошёл на свидание? - Боже, мне было семнадцать лет! И как-то… без разницы было. Друг гулять пришёл с девушкой своей, эта взялась откуда-то… даже не помню, чья она была знакомая. Мы с ней и пошли на следующий вечер кинцо посмотреть. Потом мы переспали, и я её больше не видел. - Супер! – с сарказмом бросила я, двинувшись заглянуть в ванную. Зубная щётка там была одна, парфюмерия – исключительно мужская. Никаких следов женского присутствия. Что ж, подозрения почти исчерпаны. Я вернулась в коридор. – А во сколько ты первый раз переспал с девушкой? - В пятнадцать. - Охренеть, - тише отозвалась я. - Для парней это нормально, мы раньше набираемся опыта. - Значит, та тёлка была тебя постарше, да? - Возможно, я не спрашивал, сколько ей лет. В подростковом возрасте девчонки быстрее вызревают, иные в четырнадцать на все двадцать тянут, кто их разберёт, если в документы не заглядывать? Я согласно кивнула. - Ладно, спасибо за показ экспозиции, но мне пора домой. – Чжунэ подошёл ко мне и, прижав к стенке, без предупреждения поцеловал, выбрав тот вид поцелуя, который я называла «наповал». Ноги после него мягчали, перед глазами шли радужные круги. - Надеюсь, при следующем посещении ты останешься здесь до утра, - сказал он, беря меня за руку и выводя из квартиры, чтобы отвезти, как порядочную, до наступления ночи под надзор старшей сестры.