После Луны

Пором бросает щепотку трилиста в готовящееся варево. Зелье пахнет ровно как и должно, и она всей грудью вдыхает этот освежающий, бодрящий запах. – Разлей по бутылкам, – просит она Лайлу, гася огонь под кастрюлькой. – После чего возьми у Ее Величества список и раздай по нему. И одну бутылку не забудь отдать регенту, если будет упираться – скажи, что я тебе приказала. – Леди Пором… – несмело шепчет Лайла. Пором наощупь отходит и садится на больничную койку. Как ни странно, ей действительно становится легче с каждым днем – магия понемногу, по капле, возвращается в ее тело, а вместе с магией возвращается и желание жить. При мысли о том, в каком вязком болоте она чуть не утонула, Пором ежится и обхватывает плечи руками. Неподалеку стучат молотки. Стройка идет днем и ночью: Пором уже привыкла засыпать под этот мерный стук и под него просыпаться. Замок Барона восстанавливают, заделывая разрушенные крыши и дыры в стенах, и утепляют, в лазарет каждый день приносят хоть одного дурака, наплевавшего на меры безопасности и гарцевавшего по лесам, но ветер больше не воет в пустых коридорах, а на голову не капает дождь. С друзьями Пором видится редко – они все слишком заняты. Да, они тяжело работали и раньше, но только сейчас, пожалуй, по-настоящему ощутили, что их работа приносит пользу. Заслуга ли это надежды, заставившей их поверить, что все их усилия будут ненапрасными – Пором не знает. Она радуется всему, что делают друзья, но и немного скучает по ним тоже. «Ничего, – успокаивает себя она. – Вот переживем зиму…» Что будет дальше, она не загадывает. Отдохнув после приготовления укрепляющего настоя, Пором идет к больным. Сегодня их, на удивление, немного: чем сильнее холодает, тем больше простуд, но Роза как-то умудряется справляться без того, чтобы тащить всех сюда. Пором проверяет, как заживает рана у одного из упавших со стены строителей – касается корки самыми кончиками пальцев. Иногда ей кажется, что за последние месяцы без глаз она научилась смотреть руками, и сейчас она с уверенностью может сказать, что рана затягивается, что новая кожа нарастает, и очень скоро парень встанет на ноги. Она как раз собирается перейти к следующему пациенту, когда дверь с грохотом распахивается и раздается топот ног по камню. – Пором! – кричит кто-то, голос незнакомый, но в замке в последнее время появилось столько новых людей… – Мне нужна Пором! Она поворачивается на голос, протягивает руку. – Это я. Я не вижу, веди, по дороге расскажешь. На запястье смыкаются пальцы. Пором не может сдержать слез. Они, эти слезы, такие горячие, что, кажется, прожигают веки, стекают на щеки – и добавляют к шрамам от Вспышки новые глубокие борозды. Пором утыкается лбом в холодное плечо и рыдает, ощущая, как ей на спину ложится ладонь. – Почему? Почему сейчас, когда только-только появилась надежда? Все молчат. Сочувствующая ладонь на ее спине подрагивает. – Что я скажу Урсуле?! – рыдает Пором, нащупывает лицо неподвижно лежащего на постели человека. Усы, длинный, с горбинкой, нос, лоб… Пором с плачем закрывает глаза Янга и снова прижимается щекой к его плечу. – Почему так произошло?! Она знает ответ, но этот ответ уже ничего, ничегошеньки не меняет. Пором примерно помнит расположение тронного зала – какие лестницы и коридоры туда ведут – и, когда кто-то подает ей руку, раздраженно отталкивает протянутую ладонь. Пором считает шаги, держась за стенку. Это помогает ей не думать, забыть о Янге, забыть о том, сколько еще живых разделят его судьбу. И что, великий дракон, что она скажет Урсуле, королеве без королевства, почти без подданных, а сейчас и без отца?! Пором приходится остановиться, чтобы вытереть шарфом мокрые щеки. Преодолев длинную лестницу, она приваливается к стене спиной, чтобы отдышаться. Она еще не знает, что скажет ему, но ярость и боль клокочут внутри, они ищут выхода, а в смерти Янга так просто винить Каина, что Пором, та самая Пором, что каждый день напоминала себе быть к нему терпимей, что сама ненавидела себя за все несправедливые упреки – сейчас готова растерзать его голыми руками. Дойдя до тронного зала, Пором понимает – он занят, он обсуждает со строителями планы восстановления замка, его голос звучит устало и напряженно, в нем какая-то нотка неуверенности – и останавливается на пороге. Но тут же вспоминает, как только что закрывала мертвые глаза Янга – и, нащупав проем приоткрытой двери, входит внутрь. – Янг умер, Каин. Голоса смолкают. Пором стоит посреди тронного зала Барона, когда-то богатого и яркого, а сейчас наверняка освещенного лишь парой свечей – как изваяние, и не знает, что говорить дальше. – Выйдите все, – велит Каин, и в его голосе столько усталости, что Пором опять становится больно. Больно и жаль, но она все равно должна сказать то, что пришла сказать. Вокруг нее шаги, шелест бумаг, покашливание, и на секунду Пором теряет ориентацию, не понимая, где находится Каин. Но все уходят, и когда он заговаривает снова, она понимает: слева от трона. Каин никогда не садится на трон, принадлежащий еще живому Сесилу. – Как это случилось? Слова – словно острые камни, слова царапают горло, и поэтому Пором приходится часто прерываться, вздыхать, стараясь не расплакаться снова. – Он… перестал пить зелья. Он и раньше говорил, что обуза для нас всех, для Урсулы, что король Фабула должен был умереть в бою, а не гнить в постели, но раньше мы с Розой отвечали на такие его слова магией, а сейчас… Она понимает, что больше не может говорить, всхлипывает, прогоняя слезы из глаз. – Урсула в походе, – произносит Каин, и его голос тяжело прочитать, но Пором как-то удается. В нем немного вины, немного усталости, немного страха – и очень много понимания. Он понимает Янга, осознает вдруг Пором, и это осознание проходится по ее спине ледяной волной, а все упреки, которые она собиралась на него вывалить, забываются, заслоненные этим новым страшным знанием. – Ты ведь не думал… – начинает она и не заканчивает. В тишине раздаются шаги: Каин подходит к ней – а затем на ее плечо ложится ладонь. – Мы похороним его по фабульским законам, – произносит он. – И пусть оставшиеся в живых монахи почитают свою королеву. Он хочет отпустить ее плечо, но Пором успевает раньше – перехватывает его пальцы, такие горячие, такие огрубевшие от копья раньше и молотка сейчас – и сжимает в своей ладони. – Ответь мне, Каин. Он вздыхает, но руку не высвобождает. Пором снова – в который раз! – сожалеет, что не может видеть его лица. Но прекрасно может представить: сейчас у него между бровями наверняка залегла складка, а еще он закусил губу. Каин часто закусывал губу, когда раздумывал над ответом: она заметила это еще при спуске с Горы Испытаний, тогда, в прошлой жизни. – Я… – наконец произносит он. – Я постоянно думаю, что на моем месте должен быть Сесил. Что у Сесила все получилось бы лучше, что Сесил находил бы… находил бы более удачные решения. Ты знаешь, что меня называют тираном? Что люди в лагере давно уже болтают, что я самодур, дорвавшийся до власти, что считают мои законы слишком строгими, что, не понимая серьезности ситуации, в которой мы находимся, вслух говорят, что повешение – слишком суровое наказание для вора. И я часто думаю, что они правы, что у Сесила не воровали бы одним его словом, одним его именем… Его голос вдруг переламывается, как будто тяжесть сказанного оказывается непосильной. – Но вообще-то, если честно, я думаю, что если бы там, на Луне, вас вел в бой Сесил… Он не договаривает, высвобождает руку и отступает на несколько шагов. Пором кидается вперед, пытаясь удержать – но ее ладонь зачерпывает только пустоту. «Если бы там, на Луне, вас вел в бой Сесил, а не я, мы бы одержали победу». – Это неправда, – беспомощно произносит она. – Правда в том, что, потратив время на сражение с Менадами здесь, в замке, мы опоздали, что приди мы немного раньше – может быть, нам удалось бы отклонить Луну еще сильнее, и удара не произошло бы. Правда в том, что Создатель был слишком силен, а мы слишком слабы. Каин, Палом умер у меня на глазах, и никакой на свете Сесил не спас бы его – вот это правда. А то, что ты сказал сейчас, – это ложь, отрава, которая убивает тебя, – она глубоко вздыхает, а затем так твердо, как только может, заканчивает. – Я простила тебя однажды за то, что ты предал меня, мой город, мою святыню, за которую я сражалась. Но если ты сдашься и отправишься вслед за Янгом – я не прощу тебя. Каин молчит. Пором разворачивается и уходит – таким твердым шагом, каким только можно идти, если ориентируешься лишь по звукам и по памяти. Выйдя из тронного зала, Пором находит лестницу-спуск в бывшую комнату белых магов, а сейчас склад припасов. И там, прислонившись спиной к какому-то мешку, долго плачет – достаточно долго, чтобы в душе осталась лишь спокойная, блаженная пустота. Янга хоронят по фабульским обычаям, и в ту ночь над замком долго-долго звучат традиционные похоронные песни. Пором не очень разбирается в верованиях монахов, но знает: для них встреча посмертия должна пройти с такой же честью, как была прожита жизнь, поэтому фабульский похоронный хор – не плач Мисидии и не тоскливые инструментальные мелодии Барона, этот хор больше похож на боевой марш. И, неожиданно для себя самой, Пором понимает, что отпустить Янга ей с каждой секундой становится все легче и легче. На следующий день, словно ощутив что-то в воздухе, словно вчерашние песни достигли их ушей, возвращается с охоты отряд Урсулы. Пором не идет ее встречать, не хочет знать, кто и как передаст ей страшную весть, – но и так все узнает. Ей рассказывает Лайла. Как Урсулу встретил у ворот сам Каин. Как выслушав его слова, она уронила с плеча тяжелую тушу куэрла, как кивнула, поманила своих монахов рукой и вслед за ним двинулась в тронный зал, где и приняла корону Фабула – очень юная, очень грязная и очень уставшая королева. Корона Фабула осталась в разрушенном замке на другом конце мира. Урсулу короновали наскоро скованным серебряным венцом, и, по словам Лайлы, за всю церемонию она не проронила ни единой слезы. Она не плачет и позже – когда приходит к Пором сама. Просто садится на пол у ее ног и прячет в подоле лицо. Пором кладет руки ей на голову, неловко гладит по сплетенным в косы волосам, по серебряному венцу, по вздрагивающим плечам, но когда Урсула поднимает лицо, и Пором пытается утереть ее щеки – обнаруживает, что те сухие. – Как я буду ими править? – мертвым голосом спрашивает Урсула, и Пором понимает, что она слишком устала, чтобы по-настоящему выплакаться сейчас. – Мне всего семнадцать. Всю жизнь отец держал меня, как цветок, под колпаком. Отец думал, что он вечен, что Фабул в надежных руках – а сейчас остатки Фабула оказались в моих руках, и я понятия не имею, как их в них удержать. Роза отдала трон Каину, чтобы не заставлять править Теодора; кому отдать трон мне?! – Ты не Теодор, – отвечает Пором. – Ты сильная, стойкая, храбрая, ты умеешь быть решительной и жесткой. Даже Янг это понимал, поэтому и начал в конце концов тебя тренировать. Ты уже их королева – разве ты не заметила, что твой обезножевший, отчаявшийся отец оставался правителем Фабула лишь формально, а на самом деле все монахи слушались тебя и держались именно за тебя? Урсула молчит. Обхватывает ее колени, снова утыкается в них лицом. Жаль здесь сейчас нет Луки, думает Пором, она бы наверняка нашла слова поудачнее. Две королевы без королевства точно поняли бы друг друга лучше, чем белый маг любую из них. Но с другой стороны, не потому ли Урсула пришла сейчас именно к ней, что она, Пором – белый маг, целитель? Не потому ли именно у нее ищет утешения? – Что было сегодня, когда ты получила венец? – медленно спрашивает она. Урсула задумывается. Прижимается щекой к ее лежащей на коленях руке. – Они… Радовались. Они скорбят по отцу, у всех траур… Но они приняли меня криками радости, и потом многие хлопали меня по плечам и звали выпить... – Видишь? – мягко спрашивает Пором, ероша ее волосы второй рукой, стараясь этим жестом ободрить, встряхнуть, влить новые силы. – Они приняли тебя. Ты королева. И ты справишься, потому что справлялся твой отец, а в кого-то ведь ты такая удалась? Вот теперь Урсула улыбается – Пором чувствует ее улыбку ладонью. – Спасибо тебе. Ты такая… такая… Так и не найдя слов, тычется в ее ладонь губами. – Спасибо. В ту же ночь Пором снится брат. Палом погиб взрослым, ему было двадцать два, когда тонкая, коленчатая, ярко-голубая молния сорвалась с пальцев чудовища, называющего себя Создателем, и прошила его насквозь. Наверное, поэтому Пором никогда не снится взрослый Палом, в ее снах они всегда дети… На сей раз все по-другому. Палом сидит на берегу реки, и, даже не подходя, Пором знает – это не Мисидия, в Мисидии никогда не росли такие растения с яркими, свешивающимися к земле гроздьями цветов – розовыми, фиолетовыми, алыми, багровыми. В их родном городе никогда не стоял такой одуряющий запах трав, да и сама трава не была такой зеленой – чистой, без примеси, без голубоватого оттенка, свойственного мисидианским растениям. Старейшина когда-то говорил, что это из-за магии и кристалла Воды… Может быть, это Троя? Но так или иначе, Палом сидит в этой траве, опираясь на руки, запрокинув голову и заглядывая в небо, собранные в косу каштановые волосы спускаются вдоль спины до самой земли, а на плече его, на синей ткани кафтана, ползет красно-оранжевый жучок. Пором молча подходит и садится рядом, опускаясь коленями на мягкую траву. Заглядывает в лицо брата – тот жмурится от падающих на лицо солнечных лучей, но голову не опускает, а Пором рассматривает его, с каким-то новым удивлением замечая в лице Палома свои собственные черты. У брата такая же линия подбородка, тот же короткий нос, изгиб губ, и Пором знает, что когда он опустит голову и посмотрит прямо на нее – у него будут те же синие глаза, которые она видела в зеркале, пока могла еще видеть. У них бывали разные отношения. У них бывали периоды, когда обоим казалось, что они ненавидят друг друга, когда Пором готова была убить брата за безголовость, а он ее – за занудство и упрямство. У них бывали ссоры, когда они обещали разъехаться в разные края мира – только с тем, чтобы никогда больше не видеть друг друга… Они ни разу не выполнили этих обещаний. Наверное, каждый из них все время помнил, что они близнецы, что они были неразлучны еще в материнской утробе – и все время искал во втором свою половинку. Иногда раздражающую, но кто сказал, что часть себя не может раздражать? И как раз, когда Пором думает об этом всем, Палом поворачивает голову к ней. Улыбается своей обычной задорной, хулиганской улыбкой, улыбкой «я-сейчас-вам-всем-покажу-кто-тут-Мудрец». Протягивает руку и кладет ей на грудь – пониже ямки между ключицами, туда, где явственно ощущается биение пульса. Его ладонь теплая. Нагретая солнцем, думает Пором целую секунду, пока не осознает, что это магия. Он вливает в нее магию, он, самый сильный черный маг Мисидии, сейчас использует на своей сестре Лечение – уж она-то ни за что не спутает собственное заклинание с чем-то еще! – Как ты?.. – изумленно спрашивает она, ощущая, как с каждой секундой дышать становится немного легче, как за спиной словно разворачиваются крылья, как исцеляется не тело – сама душа. Как в ней опять загорается надежда – та самая, угасшая было со смертью Янга. Палом хочет отнять руку, но Пором ловит его пальцы – как несколькими днями раньше поймала пальцы Каина. Прижимает ладонь к губам и ощущает, как вторая рука Палома ложится на ее волосы. – Ты осталась одна за нас двоих – там, – тихо произносит брат, и его голос серьезнее, чем она когда-либо у него слышала. – А я один за двоих – здесь. И если я могу помочь тебе, я помогу. – Где – здесь? – спрашивает Пором с надеждой, но когда она поднимает взгляд, то видит, как он качает головой. – Я сам не знаю. Пором обнимает его, утыкается носом в жесткую ткань кафтана. У Палома неожиданно широкие плечи, он обхватывает ее руками и сопит ей в макушку. При жизни, кажется, они никогда так не обнимались. – Будь сильной за нас обоих, – наконец, просит ее Палом и отпускает. А затем криво, иронично улыбается: – А я, так и быть, попробую смириться с тем, что у будущего поколения нашего рода будут светлые волосы. И прежде чем Пором успевает осмыслить последнюю фразу, прежде, чем успевает задать еще какой-то вопрос – за стеной ее комнатушки играет труба, означая подъем для рабочих, и Пором рывком, в один момент просыпается. Целая секунда уходит у нее на то, чтобы понять – она все еще держит в руке воображаемую руку брата. Исцеление Палома действует: Пором носится, словно наложив на себя Ускорение, и успевает делать десяток дел. Лайла и Фер, новенькая девочка, взятая вместо Нары, не маг, но очень аккуратная, старательная и небрезгливая – обладающая лучшими качествами для работы в лазарете, – еле успевают за ней, хотя у них на двоих четыре глаза, а у Пором – ни одного. Пором готовит зелья впрок, на несколько недель вперед. Пором проверяет всех больных в лазарете лично и зашивает и перевязывает новоприбывших. Пором мажет обожженную руку заскочившей в спешке Ридии и выслушивает ее ругательства: – Да когда я найду того инженера, который эту руку-бомбу делал, я же ему башку его дурную отверну! С огненным заклинанием такой ерунды точно не случилось бы, я тебе говорю! – Как эйдолоны? – спрашивает Пором, улучив секунду, и Ридия долго думает, прежде чем ответить. – Сил теперь больше. Намного больше: как минимум на Ифрита и Сильфов нам должно хватить. Я, конечно, не спешу пока заключать никаких конкретных договоренностей… Пором старается не радоваться раньше времени, но рот сам собой разъезжается в улыбке от таких новостей. К завтрашнему утру приходит новость еще лучше: вечером вернулся посланный к Кайпо отряд Зангецу и принес зачарованное оружие и доспехи – все, что удалось найти. Пором новости опять доносит Лайла – сама она слишком занята сложным в приготовлении зельем-противоядием и не может отойти от него ни на миг. – С ними пришли и люди, – говорит Лайла, нарезая травы и подавая в определенном порядке. Пором считает каждую щепотку, но краем уха все же слушает. – Вокруг Кайпо были землетрясения, разверзлись пески и вся вода оазиса ушла под землю. Из всего города выжило человек пятьдесят – и Зангецу привел их сюда. – А оружие? – Что нашли под обломками – то принесли. Неизвестно, осталась ли еще в нем магия: говорят, регент всю ночь сидел над ним, пытаясь понять, можно ли вытащить из него хоть что-то. – Лучше бы спал, честное слово, – ворчит Пором, помешивая зелье. – Никуда это оружие не денется, а он не железный. Они с Каином не виделись с того самого разговора в день смерти Янга, но Пором не стремится найти его. Ей хочется этого, хочется уже второй день – особенно после тех слов, сказанных во сне ее братом. Пором не знает, действительно навещал ее Палом или это ее собственные мысли и чувства облекли ее сны в такую форму, но это неважно. Пором хочет поговорить с ним уже второй день, но она все не находит времени – новой силы, подаренной братом, хватает на все, на что не хватало раньше, и хочется так много успеть, так много сделать – до тех пор, пока надежда опять не покинет ее. Каин решает за нее. Она засиживается с одним тяжелым больным, покусанным двуглавой змеей – проклятый катаклизм все спутал и для монстров, и теперь возле Барона водятся твари, которых никогда раньше здесь не было. Проверяет температуру, не позволяет мужчине впасть в забытье, все время рассказывая о чем-то. Когда лоб его наконец становится холодным, а бред сменяется просто спокойным сном, дверь открывается, и Пором слышит голос Фер: – Скоро полночь, госпожа Пором… Идите спать, я сегодня ночью дежурю. Пором не спорит. Она привычно заматывает лицо шарфом и, касаясь правой рукой стены, движется к себе – в свою комнатку, до которой три коридора, два поворота и лестница. Она знает на этом пути каждую выемку стены, каждую неровность пола, каждое движение ветра из когда-то выбитого, а теперь полуоткрытого окна. На этом пути ее никогда не встречают никакие препятствия… В коридоре, в двух шагах от своей комнаты Пором спотыкается и чуть было не падает, но успевает восстановить равновесие. – Прости, – голос глухой настолько, что его почти невозможно узнать, но Пором узнает. Она падает на колени, ударившись о каменный пол, слепо шарит руками, пока наконец не находит его плечи, нащупывает руки, затем ладони – холодные, как у мертвеца. По всему получается, что Каин сидел тут, на полу, уже долго, и сидел бы, наверное, еще – если бы Пором, возвращаясь, не споткнулась о него… Никогда прежде Пором не жалела так сильно, что у нее нет глаз. Сейчас его лицо много ей сказало бы, но она может рассмотреть его только ладонями – и быстро касается пальцами губ, носа, гладит щеки, скулы, ощущая все его шрамы. Каин никак не реагирует на ее прикосновения, он словно вовсе не ощущает ее – и ей становится еще страшнее. – Что?.. – беспомощно произносит она, не зная, что делать. – Я не могу больше, – мертвым голосом произносит он. – Пором, я больше не могу. И, вдруг лихорадочным движением обхватив ее за плечи, прячет лицо у нее на груди, и по всему его телу проходит длинная, мучительная судорога. – А я чувствовала, что этим закончится, – мрачно говорит Роза, и Пором нечего ей ответить. В сущности, они обе чувствовали, и сейчас Пором корит себя: она ведь осознала, поняла что-то еще в тот, последний разговор. Когда Каин говорил так, словно не единожды представлял себя на месте Янга, но тогда она решила, что смогла достучаться до него, – и вот… Каин спит на ее кровати в ее комнате. Все, что Пором смогла сделать здесь и сейчас – влить в него успокаивающий настой и уложить спать. Что делать дальше, она представляет слабо. – Он слишком много на себя взвалил, слишком мало спал, и это чувство вины… – поколебавшись, Пором рассказывает Розе о том разговоре. – Он не говорил мне, – отвечает та, когда Пором замолкает. – Он и мне не особо хотел рассказывать, – признается Пором, и теперь молчат обе. Пором ощущает дуновение уже по-настоящему холодного ветра и вспоминает: рядом окно. – Слушай, – после долгого, долгого раздумья произносит Роза. – Если бы к тебе в лазарет пришел обессилевший, измученный человек – что бы ты сделала? – Отдых, – отвечает Пором, и, даже не видя, знает – Роза кивает. – На восстановлении замка сейчас все более-менее неплохо, все идет своим чередом. Я распущу слухи, что Каин лично отправился… ну, пусть будет за песчаной жемчужиной. В конце концов, если она спасает от пустынной лихорадки, смертельной болезни, почему она не может помочь… – Роза вдруг осекается, а когда продолжает, Пором понимает, что на самом деле она хотела сказать что-то другое. – Или что он на разведку пошел, например. В общем, навру чего-нибудь. А ты дай ему отдохнуть. Наверняка у тебя полно отличных снадобий на такой случай. Она кладет руку Пором на плечо. – Не волнуйся: я уверена, он придет в себя. Любой надломится, если взвалить на него столько, сколько взвалили на Каина. А кто взвалил, как не мы, хочет спросить Пором, но не спрашивает. Это начнет новый спор, а ей сейчас просто хочется вернуться и проверить, как он там. Поэтому она просто пожимает руку Розы и возвращается обратно – к нему. Этой ночью ей не снится брат, а жаль: Пором не отказалась бы от его помощи и сейчас. Она просыпается от того, что болит шея. Ее кровать слишком узкая для двоих, поэтому Пором уснула, свернувшись калачиком в кресле, и сейчас все тело задеревенело, и Пором приходится долго разминать затекшие руки и ноги, чтобы хотя бы устоять на ногах. Справившись с этим, она пересаживается на край кровати и касается ладонью груди Каина. Он дышит глубоко и спокойно – все еще спит, и Пором не собирается его будить: он должен отоспаться за все те ночи, когда искал способы всех спасти. Осторожно, чтобы не разбудить, она самыми кончиками пальцев нащупывает его лицо, касается губ, шрама на подбородке, мелкой россыпи отметин на левой скуле, ресниц. Хочется лечь рядом, уткнуться лицом в его плечо и тоже заснуть – хотя бы один-единственный раз заснуть в его объятиях, – но ждет работа, и Пором, оставив на столе завтрак и торопливо нацарапанную записку (хотя пишет она, по признанию Лайлы, теперь хуже, чем чокобо лапой, она все же может это делать – если четко нащупывает края листа), отправляется в лазарет. С Каина, конечно, станется, проснувшись, опять отправиться на подвиги, но ей все-таки хочется верить в его благоразумие. Какие-то остатки его ведь сохранились, раз уж он пришел за помощью, ощутив, как ломается изнутри? Пором не позволяет себе долго об этом размышлять: ее ждут пациенты. И – совершенно неожиданно – Нара с уже начавшим округляться животом. – Госпожа Пором, я подумала, вы лучше всех… Пором уводит ее в свой закуток и там ощупывает живот, пальцами проверяя то, что раньше смотрела магией и глазами – опыта у нее достаточно. Сперва испуганно притихшая, Нара начинает болтать, когда понимает, что Пором на нее не злится, вываливая все новости лагеря сразу: – Вообще, много беременных сейчас, Ее Величество бранится, конечно, спрашивает, чем младенцев кормить, но против природы не пойдешь ведь, вон монстры тоже плодятся… «Монстры могут сожрать нас и друг друга, в этом принципиальная разница», – думает Пором, но вслух этого не говорит, прижимаясь к животу Нары ухом. Несмотря на запрет магии, некоторые ее аспекты попросту не поддаются контролю – так, сейчас Пором слышит сердцебиение еще не родившегося ребенка даже без специальной трубки. Дар белых магов, хранителей жизни. Заслушавшись ударами крошечного еще сердечка, Пором пропускает часть болтовни, но слово «регент» заставляет ее вздрогнуть. – А? Что ты сказала? – Говорю, – Нара понижает голос, – что среди людей считают, что регент не отдаст власть принцу. Судачат, он и короля Сесила давно убил, потому что кто его спящим последний раз видел? А сейчас и с принцем Теодором какая-то неприятность на охоте случится… – Что за чушь! – вырывается у Пором, и она выпрямляется. – Никогда в жизни Каин… – Но я ведь только повторяю, о чем люди болтают, – виновато бормочет Нара. – Он ведь предатель, госпожа Пором. Король Сесил его простил, да народная память все помнит. А сейчас он все ужесточает и ужесточает законы, и рано или поздно окажется, что перевешаны все, кто хотел бы, чтобы принц Теодор… – Это бред! – кричит Пором. Она еще многое может крикнуть – о том, что если бы Каину так нужен был этот трон, он не сидел бы вчера опустошенный у двери в ее комнату, не корчился потом в ее объятиях, повторяя только, что больше не вынесет. Она почти рассказывает об этом, но в последний момент умудряется прикусить язык. Медленно считает про себя до десяти, вспоминая, как в ее сне Палом применял на нее Лечение. – Это чушь и бред, – повторяет спокойнее. – Поверь, я… его знаю. Он на троне только потому, что Теодору не по силам править. Как только тот наберется достаточно ума и мужества, Каин уступит. Все его ошибки в прошлом. «Как та, когда он предал Мисидию», – шепчет в уши предательский голосок, но Пором вырывает его и топчет с корнем – как личинку ядовитого гада. – Не говори ему, – просит Роза, выслушав ее. – Скажи, – настойчиво допытывается Пором. – Ты эти разговоры слышала или нет? Роза стискивает ее пальцы. Пором представляет, как она морщится. – Конечно, слышала! Я в лагере почти все время, я все слышу. Люди думают, что Теодор – это молодой Сесил, и не понимают, насколько они разные, насколько Теодору не хватает того стержня, что был у Сесила, той способности вести за собой. Люди не понимают, и поэтому считают, что он должен сидеть на троне, но это пустая болтовня, Пором. Когда Каин спасет нас всех от смерти, его причислят к лику божеств, увидишь. – А может… – медленно произносит Пором: ей самой страшна та мысль, что пришла только что, и именно поэтому она не может утаить ее. – Послушай, Роза… Может, те, кто так говорят – кто говорит громче всех, я имею в виду, – как раз прекрасно понимают, что Теодор – не молодой Сесил? Роза молчит, и ее пальцы, сжимающие ладонь Пором, словно деревенеют. – Я попытаюсь выяснить, – говорит она, и это прозвучало бы твердо, если бы на последнем слове голос ее не дрогнул. – Зангецу как раз нечем заняться… Он с радостью узнает это для меня. Но тогда и ты кое-что для меня сделай. – Я слушаю. – Приведи Каина в порядок как можно скорее. Если все действительно так – он будет нам нужен. Пором кивает. Нащупывает плечо Розы, с силой сжимает – так, чтобы та почувствовала ее поддержку. – Непременно. – И еще, Пором… – Роза медлит, как будто колеблется. – Я должна попросить тебя еще кое о чем. Возможно, после этой просьбы ты меня возненавидишь. Пором вздергивает брови, но вовремя понимает, что под шарфом не видно ее гримасы, и вопросительно хмыкает. – Будь осторожна. Ты понимаешь, о чем я. Пором хочет сказать, что не понимает, что «будь осторожна» – слишком расплывчатое предупреждение для нынешнего времени, но, уже открыв рот, вдруг соображает, и горячая – кажется, горячее Вспышки, – кровь приливает к ее щекам. – Если в нынешней ситуации у Каина появится ребенок на стороне, это все усложнит, – объясняет Роза, хотя теперь уже могла бы этого и не делать. – Мы с ним должны быть заодно, иначе меня могут поднять на стяг, как сейчас пытаются поднять Теодора. – Я девственница, – признается Пором и высвобождает руку. Роза молчит, и, кажется, это удивленное молчание. – У меня с ним ничего не было… и, если честно, я не уверена, что будет. Наши отношения в таком подвешенном состоянии… Но если вдруг – не сомневайся, я буду так осторожна, как только смогу. Роза молчит, и только когда Пором поворачивается и, касаясь стены, уходит к себе, тихо произносит ей в спину: – По-моему, вы оба дураки. Не обижайся. Пором фыркает, но не отвечает. Каин не спит: Пором понимает это, как только входит в комнату. Его тихое дыхание на секунду сбивается, когда она прикрывает дверь, это не похоже на спокойствие спящего. – Прости, – это первое, что он говорит. Пором нащупывает кресло, в котором провела эту ночь. Садится на краешек. Она не знает, сидит Каин или лежит на кровати, но в комнате пахнет горящей свечой – значит, по крайней мере, он не находится в полной темноте. Уже обнадеживающе, если вспомнить, в каком состоянии она его вчера нашла. – Ничего страшного, – она улыбается, а потом вспоминает, что под шарфом не видно улыбки, и старается добавить ее хотя бы в голос. – Тебе легче? – Легче, – отвечает он, и по голосу Пором понимает – ему и правда лучше. Это уже куда больше похоже на обычный голос Каина, чем на хриплый, прерывающийся, болезненный шепот. – Я спал сегодня… Я не знаю, сколько, но когда я проснулся, уже смеркалось. Кажется, я сто лет уже так долго и спокойно не спал. – Мы с Розой решили, что тебе надо отдохнуть. Поживешь пока здесь, попрячешься от обязанностей – пока к тебе не вернутся силы… – Да, я прочел в твоей записке, – Каин тяжело вздыхает. – Вообще еще вчера я назвал бы вас сумасшедшими, потому что как можно не понимать, что я должен работать так же, как все. Но вчера, когда мне притащили доклад об очередной банде мародеров, а Бад со стройки принес новость, что камня не хватает, и надо расчищать путь к каменоломне, а Лука с отрядом еще не вернулись с прошлого похода… Я понял, что больше не могу, что пойду сейчас и рухну с западной башни вниз головой. А вместо этого пришел к тебе. Прости. Пором встает, делает два шага и садится на кровать. И тут же понимает, что Каин тоже сидит, подобрав под себя одну ногу и обняв колено другой. Она понятия не имеет, откуда знает его точную позу, но уверена – она именно такая. Может, она видела, как он сидел так раньше, на Горе Испытаний или на Луне? Каин меняет позу – кровать поскрипывает и матрас меняет положение – и обнимает ее за плечи. Это очень целомудренное, очень невинное прикосновение, прикосновение друга, благодарного за помощь, и Пором почему-то вспоминается Роза, обозвавшая их дураками. – Прости, я, получается, тебя из собственной кровати выжил… Где ты ночевала-то? – В кресле, – Пором пожимает плечами. Руки на ее плечах сжимаются крепче; это еще больше похоже на обычного Каина, и Пором становится словно теплее – хотя с наступлением холодов ее комнатка прогревается все хуже и хуже. – Ну нет, это совсем никуда не годится. Если уж должен кто-то из нас спать в кресле, то это буду я – я ведь тут захватчик. «Дураки», – снова произносит Роза у нее в голове, и сердце Пором будто обваливается вниз, оставляя на своем месте странное предчувствие. И, ведомая этим предчувствием, Пором сбрасывает его руки, встает, делает еще два шага в другую сторону – к сундучку – открывает крышку и начинает перебирать свои пожитки. Все ее платья и комбинезоны, все легкие, невесомые ткани сгорели вместе с Мисидией. Все, что хранится в этом сундучке, она подобрала уже здесь – платья, рубахи, кофты, штаны из плотной, теплой ткани, практичные, не требующие ежедневной стирки. Но сейчас Пором нужны не они. Перекладывая вещи с места на место, она наконец находит то, что искала – плотную, жесткую ленту. Иногда Пором собирает этой лентой волосы: только такая ткань может их удержать. Сейчас она поворачивается к Каину, держа ее в ладони. – Какого она цвета? – спрашивает, потому что раньше ей как-то не приходило в голову задаваться этим вопросом. И сейчас она загадывает: если лента окажется черной… – Синяя, – голос у Каина удивленный. – Сойдет. Пором пинком ноги закрывает сундучок, делает два шага к кровати обратно и протягивает ленту ему. – Завяжи себе глаза. Только по-честному, чтобы ничего не видеть. Он ничего не понимает, но ленту с ее ладони берет – каким-то особенно бережным жестом, и по коже от этого прикосновения проходят мурашки, как не проходили от его объятий раньше. – Я хочу, чтобы мы были наравне, – объясняет Пором и начинает расстегивать пуговицы платья. Пальцы деревенеют, не слушаются, в какой-то момент Пором кажется, что зря она это затеяла, но платье падает к ее ногам, она остается только в тонкой нательной сорочке, находит лицо Каина и понимает – он выполнил ее просьбу, теперь он так же слеп, как она, а значит, теперь между ними действительно нет никаких преград, кроме, разве что, собственной глупости. Первое, что он делает, когда она оказывается рядом, – снимает шарф с ее лица, и сейчас, когда у него на глазах эта лента, Пором ощущает, что не нуждается больше в этом шарфе. Каин вслепую ощупывает ее плечи под тонкой тканью, накрывает ладонью грудь. Пором вздрагивает от этих прикосновений, но это приятная дрожь, и очень не хочется, чтобы он прекращал. Каин усаживает ее на кровать, прижимает к себе, и Пором чувствует лихорадочное биение его сердца. Его руки гладят ее по плечам, рукам, спине, его губы скользят с ее щек на шею, оттуда – на грудь, и в какой-то момент рубаха следует вслед за платьем, и Пором ощущает его руки и губы, его тело уже голой кожей. Это непередаваемое ощущение – чувствовать каждую впадину и каждый изгиб, каждый старый шрам и каждый новый, полученный уже на Луне. Каин не спешит, он дает ей возможность медленно провести ладонями по его коже, дает ей вдоволь наглядеться, запомнить расположение каждого его шрама, и сам делает то же самое – с завязанными глазами, исследует ее тело неожиданно нежными пальцами, неведомым образом угадывая, где нужно прикоснуться сильнее, а где – мягче, запоминая, наверное, тоже – ее тощие бедра, выпирающие ребра, маленькую грудь, слишком маленькую для взрослой женщины, Пором всегда стеснялась ее, пока не получила свое лицо – гораздо более весомый повод для стеснения… Каин целует и ее покрытые шрамами щеки, и ее грудь, и живот, и бедра, и место между ними, и в этих поцелуях нет ни капли фальши, ни капли того, чего боялась Пором, когда протягивала ему ленту – отвращения. Ощущая эту нежность, с которой Каин прикасается к ней, впервые Пором по-настоящему верит в сказанные им когда-то слова о том, что никакие шрамы не заставят его перестать любить ее. Ей становится так легко и так радостно от этого осознания, что Пором приникает к нему, прижимается всем телом и горячо, страстно целует его шею. Ей в бедро упирается возбужденный член; Пором неожиданно понимает, что ей вовсе не так стыдно, как она думала. Когда-то, начитавшись любовных романов из библиотеки Мисидии и представляя свою первую ночь, она думала, что сгорит от смущения при одном виде этой части мужского тела, но сейчас нет никакой неловкости. Может, дело в том, что с тех пор она, белый маг, чего только не лечила, в том числе у заезжих моряков? Или это просто потому, что она не видит? Так или иначе, она рассмотрела руками уже все тело Каина – все, кроме этого, и Пором несмело касается его члена пальцами. Она не знает точно, что нужно делать, но, судя по тому, как вздыхает он, как член под ее ладонью становится еще тверже – она все делает правильно. Каин неразборчиво шепчет что-то ей на ухо, укладывает ее на кровать, вжимает в матрас своим телом – и Пором раздвигает бедра, желая в эту секунду только одного – принадлежать ему и присвоить его себе. И пусть формально он остается мужем Розы, пусть! Наплевать. Роза выбрала Сесила; Розе никогда не узнать, какие чуткие у Каина пальцы, сколько в нем нерастраченной, никому годами не нужной нежности, никогда не рассмотреть узор шрамов на его теле. Никогда не разделить с ним этот миг, когда нет других чувств, кроме прикосновения обнаженных тел. И они присваивают друг друга, и это больно, непривычно, но все-таки как-то по особенному сладко и радостно. А потом, когда опустошенный Каин прижимает ее к себе, заключает в объятия, целует ее щеки и губы, она тянется к завязке ленты на его затылке, но он перехватывает ее ладонь. – Не надо, – шепчет он. – Сегодня пусть будет так. Я еще успею на тебя наглядеться. Пором хочется заплакать от этих его слов, она не знает, что это – счастье, или грусть, или отголосок отбушевавшей только что бури чувств. Но она не плачет – просто утыкается лицом в его плечо, позволяя ему обнять ее еще крепче. Как оказывается, на ее узкой кровати, под ее узким одеялом, вполне возможно поместиться вдвоем. Утром Пором просыпается первой. Ей приходится приложить немало усилий, чтобы выбраться из объятий Каина, не разбудив его, а когда получается – она, вздрагивая от холода, торопливо моется над тазом в углу комнаты и так же торопливо натягивает вчерашнее платье. Сегодня утром не ее дежурство, но ей все равно нужно в лазарет. Голос Фер звучит в дальней части лазарета: она успокаивает плачущего мальчишку, поступившего вчера. Так лучше, думает Пором, открывает дверцу шкафчика и по памяти находит нужный флакон – он стоит в самом углу, а на пробке насечка – даже слепая Пором не перепутает… Пором открывает пробку, наощупь находит на столе чистый стакан и отсчитывает десять капель. «Я буду осторожна, Роза». Закончив с этим, Пором ставит флакон на место, а затем, держась за стену, движется к дальней двери, как можно тише выскальзывает в нее и идет по знакомому коридору к знакомой комнате. Сейчас здесь никого нет, и это хорошо. Пором не подходит к Сесилу: остается стоять у двери, привалившись плечом к косяку. – Пожалуйста, – шепчет она, наконец собравшись с мыслями. – Пожалуйста, если можешь, вернись. Он хранит Барон для тебя; вернись и сними это бремя с его плеч. Или хотя бы помоги, подскажи, исцели – как Палом во сне исцелил меня… Сесил молчит, и даже дыхания его не слышно за гудением пламени. Пором стоит на пороге еще какое-то время, а затем уходит, тщательно закрыв дверь.