Яой?! Да вы шутите!

      — Хана, ты точно всё понял? Не осталось вопросов? А то последнее уравнение получилось?       Асакура Хана чувствовал себя подожжённой бомбочкой, которая только и выжидает время, чтобы взорваться. Он готов был забрать обратно все свои слова о возможной крепкой и светлой дружбе со своим кузеном. Дружить с ботаником? Это последнее дело! Какая о нём слава поползёт? Вся репутация насмарку! Его, наверное, злые духи попутали, вот он и расчувствовался неожиданно! Парень встряхнул головой, отгоняя лишние мысли. Предстояло взять себя в железные тиски и снова стать обычным Ханой, и пусть червь тоски грызёт сердце, но он не нуждается ни в ком.       Йохане же, казалось, совсем ничего не замечал. Он трогательно прижимал к груди книжки, которые с азартом выбирал, и умилительно краснел. И только беспокойный взгляд, который то и дело скользил по блондину, говорил, что он спокоен только внешне.       — Ладно, я пошёл, — Хана остановился у поворота и вяло махнул рукой на прощание. На душе было гадко.       — Удачи, — кивнул Йоханэ. Быстро посмотрев на друга, он поспешил к себе. Сестра наверняка уже вернулась и теперь волновалась. Хана шёл, рассеянно смотря на редкие проезжающие машины, не особо заботясь о том, куда идёт. Возвращаться в гостиницу не хотелось. Он мог поспорить, что все непонятные новички с абсурдными мечтами и желаниями уже ввалились в его дом, обсуждают план будущих боевых действий. С ними же была и Алюми. Холодок пробежал по спине. — Снова будете где-то допоздна шататься, а потом отгребать наказание Тамао-доно? — догадался о намерениях хозяина Амидамару. Парень побелел от гнева, подбородок задрожал, потом он шумно выдохнул, успокаиваясь, и, спрятав руки в карманы, перевёл взгляд в сторону священной горы. — Я чувствую себя там чужим.       Дух проследил за его взглядом. Место его бывшего обиталища обладало странным притяжением. И не только у шаманов. Туда любили приходить разные люди: кто-то оплакивал своё горе, находя непонятное родство среди заброшенных, подкосившихся и заросшим мхом могил, надписи которых было уже практически невозможно прочитать, другие — покоя от шумящей суеты города. Были и те, кто просто смотрел на звёзды, как когда-то один шаман, танцующий среди духов. Амидамару мог чувствовать, о чём думал Йо, сидя под деревом и изучая звёздное небо, он ощущал печаль его сердца и тоску души. Но сердце Ханы оставалось глухим. Юный шаман не желал раскрывать свои тайны хранителю, который был другом отца, пережившим с ним все невзгоды, ужасы потерь и жестокость. Самурай только пытался догадываться о мыслях Асакуры-младшего. Иногда ему казалось, что он понимает его, что его несёт на той же тревожной волне, что и шамана. А потом Хана своими поступками полностью разрушал эту нить единения, и дух снова оказывался в пучине сомнений.       Сейчас, смотря на шамана, он снова испытывал это странное чувство непонимания и обиды, которая казалось жутко неуместной и неоправданной. Дух только чувствовал, что самое лучшее, что он может сделать, это оставить его одного.       — Хана-доно, ещё не поздно и вы можете немного прогуляться. Уверен, Алюми-сан передаст Тамао-доно, что вы занимаетесь в библиотеке.       — А если Йоханэ придёт в Фунбари Онсен, а меня там нет? — прищурившись, спросил блондин. — Лучше не рисковать и не злить лишний раз Тамао. Она и так в последнее время чем-то озабочена, — золотистые глаза потемнели.       Хана отчётливо чувствовал, что от него что-то скрывают. И это липкое наваждение появилось совсем не после инцидента в торговом центре. Гораздо раньше. Когда он только увидел своего кузена и объявилась Анна III. Было нечто, что заставляло относиться к ней серьёзно и прислушиваться к её словам.       — Но жениться на ней я всё равно не собираюсь, — упрямо добавил парень, невольно краснея.       Эта перспектива не казалась бы такой мрачной, если бы шаманка была более покладистой и сговорчивой. Её нрав, манера держаться в обществе и раздавать направо и налево приказы, вплоть до мимики лица была заимствована от его матери. И именно этот факт удивительным образом его раздражал. Алюми была точным подобием Итако, которая посчитала правильным оставить его. Иногда Хане казалось, что он по-настоящему ненавидит своих родителей. И это была не просто ненависть, выросшая из обиды, она была темнее самой беззвёздной ночи и острее любого копья.       — Не меняешься ты, Хана, совсем, — раздался чей-то шелестящий голос.       Шаман вздрогнул и обернулся, но никого не увидел. Только рыжий кот задумчиво смотрел на него умными янтарными глазами, мирно отдыхая в тени раскидистого дуба.       — Показалось или… это был он? — блондин, не мигая, смотрел на кота.       — Что-то случилось, Хана-доно? — удивлённо спросил самурай.       — Ничего, — Асакура покрепче сжал лямку сумки, — пошли уже.

***

      Дома Хана понял, что зря не спешил домой. Гостиница была в относительной тишине, кроме наличия одного незваного гостя, из-за которого, собственно, шаман и выбежал с утра в гневе, обозлённый на судьбу, жизнь и одного недокороля.       Хорокэу Усуи, широко улыбаясь, встретил Хану, развалившись на кровати парня и листая какой-то журнал. Блондин облегчённо выдохнул: судя по обложке, содержимое журнала не имеет ничего общего с вульгарными моделями, слащаво улыбавшимися камере. «Как быстро разбогатеть» — гласила золотистая надпись на обложке. Асакура-младший ухмыльнулся.       — Где Тамао и Рю? — обратился он к шаману, разворачиваясь и скрещивая руки на груди.       — Ушли в какой-то храм, — пожал плечами северянин, перелистывая страницу. Глаза хитро блеснули, — Рю оставил тебе ужин.       Хана подозрительно прищурился. Он с сомнениями спустился вниз и демонстративно с грохотом открыл дверцу холодильника. Хоро сжался, готовясь к оглушительной звуковой волне.       — И это мой ужин?! — донёсся до Усуи возмущённый голос парня. — Что ты с ним сделал? — дверь в комнату открыли пинком ноги, и перед мужчиной появилось искажённое яростью лицо Ханы. Светлые волосы воинственно топорщились во все стороны. Хоро сглотнул. Сейчас юный шаман очень сильно напоминал свою мать, когда ей говорили, что место короля шаманов предназначено кому-нибудь другому или критиковали сшитые её руками боевые костюмы для Йо. Такая же давящая аура, от которой судорогой сжимается желудок, такие же потемневшие глаза, их золото кажется застывшим, поддёрнутым холодом.       — Эй, Хана, не злись ты так! — улыбаясь, выставил перед собой руки Хоро. — Понимаешь, я был так голоден, что не удержался. Но я тебе оставил!       — Два жалких бутерброда, по-твоему, оставил? Ты мне скажи, кто таким сыт будет? — Хана сжал кулаки, глаза метали молнии, а голос дрожал от еле сдерживаемой ярости.       — Хана-доно, успокойтесь, — попросил Амидамару, видя, что хозяин готов закипеть, как чайник, только свитка не хватало.       — Послушайся Амидамару, — наигранно весело заговорил Хоро, — подумаешь, ужин съели. Мы, когда искали селение Патчей, вообще толком не ели, перебивались чем могли. Тогда эти бутерброды могли заменить суточную норму еды.       Хана опустил голову, глаза занавесили волосы. Северянин выдохнул, считая, что бурю он миновал и теперь можно передохнуть.       — Да и ты сам наверняка знаешь, каково это, когда друзья съели последний кусок и тебе ничего не осталось, — шаман тепло улыбнулся своим воспоминаниям. — Так что не надо злиться. Еда? Разве сейчас это проблема, — он пренебрежительно фыркнул, — В деревне Патчей об этом как-то и не думаешь.       — Не говори мне про деревню Патчей, — тихо сказал Хана.       — Что? — резко напрягся Хоро-Хоро, ближе склоняясь к парню, что услышать его слова, — не слышу.       — Я сказал не говорить мне о деревне Патчей, — надрывно сказал блондин, с силой сжимая зубы. Он сжимал кулаки до алых полумесяцев на ладони, глаза, скрытые за волосами, пылали.       — Почему это? — опешил Хоро. Амидамару рядом мелко затрясся. Он ощущал странное давление, идущее от своего хозяина. — Уверен, Йо много чего тебе о ней рассказывал.       — Не надо мне говорить о деревне Патчей! Мне ничего о ней не говорили! — взорвался Хана, резко поднимая голову. — О турнире мне рассказывал Рю! И у меня нет друзей, чтобы они съедали последний кусок! Я ничего этого не знаю!        В комнате воцарилось напряжённое молчание. Хоро изумлённо смотрел на парня. Амидамару задумчиво изучал вид из окна, оживляя ворох воспоминаний и сочувствуя своему молодому хозяину.       — Хана, — тихо позвал северянин.       — Не надо ничего говорить, — золотые глаза тоскливо посмотрели в окно. Их яростный блеск сменился, теперь они отражали всю грусть и горечь своего обладателя. Хоро почувствовал странную неловкость и тоже перевёл взгляд на окно.       Небо стремительно алело. Красные и рыжие росчерки исполосовали небесное покрывало. Но очень скоро эти кричаще яркие цвета сменит блаженная темнота, зажгутся первые звёзды.       — Хана, я не знал, — нарушил тяжёлое молчание Хоро.       — Это уже не важно, — вернул себе прежнее равнодушное ко всему состояние парень. Он лениво скинул на пол сумку и засеменил к выходу. — Мне не нужны ни друзья, ни дурацкие воспоминания родителей, — слова непонятной горечью отдавались на сердце.       — Ты не прав, — мягко возразил шаман, — друзья нужны всем. Одиночество страшнее, — уж в этом шаман был уверен на все сто процентов. Из-за одиночества одного человека погибло множество людей. Вся людская ненависть была сосредоточена на одном шамане, который в душе оставался обиженным и брошенным ребёнком, жаждущим человеческого тепла и любви.       Он грустно осмотрел небольшую комнату: сброшенные в одну кучу учебники и тетради, манга, заполонившая все полки, диски с музыкой, раскиданные возле кровати, плакаты двадцатилетней давности, полное отсутствие каких-либо фоторамок и цветы, уютно растущие на балконе. Всё тут говорило о том, что хозяин этих вещей очень одинок, а он, дурак, и не понял этого.       Дверь хлопнула, закрываясь. Хоро остался один.       — Хана-доно не такой как Йо-доно, — еле слышно прошептал Амидамару, который остался в комнате, сейчас хозяину было необходимо побыть вдали от всех.       — Я это вижу, — Хоро горько усмехнулся, — Знаешь, мне впервые кажется, что Йо поступил неправильно, оставив Хану с Рю и Тамао.

***

      В школу Хана шёл нарочито медленно, задумчиво останавливаясь у каждого небольшого магазинчика и доски объявлений, словно от цен на рыбу и продажи старых телевизоров зависела его жизнь. Амидамару молча следовал за хозяином, не решаясь его тревожить. Он видел, что парня что-то гложет — утром он ничего не съел, Рю был удивлён, а Хоро, пользуясь возможностью, быстро умял чужую порцию, опасаясь, что блондин неожиданно опомнится и захочет есть. Но если Асакура-младший заметил выходку северянина, он её проигнорировал. Полностью равнодушный ко всему он собрался в частную академию и упорно хранил молчание.       — Хана, подожди! — блондин вздрогнул и удивлённо обернулся. К нему сломя голову бежал Йоханэ. Асакура остановился.       — Я тебя уже наверно десять минут зову, — выдохнул кузен, пытаясь отдышаться, щёки были пунцовыми.       — Прости, я задумался, — Хана наиграно весело улыбнулся и запустил пятерню в волосы, ероша волосы. — Пошли, на сегодня у нас много дел.       Глаза Йоханэ широко раскрылись и засветились. Хана неожиданно покраснел от такого выражения чувств.       — А как же ваш авторитет хулигана? — быстро шепнул Амидамару.       — Заткнись, — сквозь зубы сказал парень, не переставая улыбаться.