Холодный май

Я уже почти привыкла к своему ритму жизни. Утешало то, что я фактически была предоставлена сама себе. Где-то через неделю я составила себе чёткое расписание. Итак, в шесть утра я уже была на ногах. Где-то до семи я приводила себя в порядок, в восемь завтракала вместе с отцом и матерью, после чего была полностью свободна. Мать вела активную светскую жизнь, отец работал в министерстве, так что я была поручена заботам верной Динки. Домовушка мне не мешала, поэтому я усаживалась в гостиной и обкладывала себя книгами. Я старалась пройти всю программу первого курса за весну, ведь летом меня ждали магические дуэли с отцом и занятия с сёстрами. Надо признаться, в Белле я нашла хорошую подругу. Мне нравилась эта темноволосая девушка, скрытная и какая-то отчаянно преданная тому, кого любит, то есть семье. Ради нас она была готова на всё. Сейчас я занималась трансфигурацией. Препротивный предмет, надо сказать. Да, подушки для иголок успешно превращались в ежей, а крысы — в стаканы, но сами манипуляции бесконечно раздражали меня неопределённостью. Например, созданный предмет всегда будет отображать характер хозяина. Двух идентичных бокалов у разных людей не получится, как бы они не старались. У меня это был серебряный кубок, строгий, из украшений присутствовала только плеяда опалов. У Беллы это была медная чаша, чем-то напоминающая изображённые на греческих вазах. У Меды был обыкновенный высокий стакан с серебряной окантовкой. Мы все были разными, у каждой свои мысли и чаяния. Даже как-то страшно. Сейчас учебник трансфигурации оказался на полу, а я прислонилась щекой к окну и скучала. Подруги меня не интересовали, ведь тем для разговоров с десятилетними девчонками я не находила, книги мне интересные не давали, а Иви уползла к матери, обещая встретить меня в Хогвартсе, то есть расстались мы с ней ровно на год и я искренне надеялась, что ничего с ней не случится. В общем, мне было скучно. Скучно настолько, что я решила покопаться в семейной библиотеке. То, что мне это запретили, роли не играло: я, между прочим, взрослая, почти что сорокалетняя женщина, и инстинкт самосохранения у меня не отбит. Поэтому я тихонько прошла по уже знакомой лестнице и скоро очутилась в самой чудесной комнате из тех, что я видела. Закрыв за собой дверь, я огляделась. У стен стояли огромные стеллажи с книгами, кое-где висели портреты с подписями. Я вовсю крутила головой и искала книги по древним рунам. Этот предмет интересовал меня во вселенной Гарри Поттера ещё в моей прошлой жизни. В них не нужно было чувство абстракции, как в трансфигурации, и не было неаппетитных ингредиентов, как в зельях. При этом там существовали чёткие каноны, по которым составлялись все схемы. А какова область их применений… мечта. В общем, я с удовольствием принялась собирать интересующие меня книги на стол, стоящий посередине комнаты. — Кто вы, мисс? — раздался справа от меня сиплый голос. Нужно признаться, напугал он меня знатно, несколько книг с громким стуком свалились на пол. Я осторожно повернулась, понимая, что если это что-то действительно опасное, мне уже никто и ничто не поможет. — Да не пугайтесь вы так… подойдите ближе, я не могу вас как следует разглядеть. Перед моими глазами висел портрет статной женщины. Ей было лет тридцать, седина ещё не тронула чёрные, как смоль, волосы. Чётко очерченный волевой подбородок, острые скулы, блестящие чёрные глаза, саркастично поднятые брови… Её нельзя было назвать красивой, но суровая фигура удерживала на себе взгляд, не позволяя отвести его. Одета женщина была в тёмно-зелёное бальное платье с накинутой на плечи тёмно-зелёной же атласной парадной мантией. — Здравствуйте, миссис… Кассиопея Блэк, — прочитала я на табличке под портретом. — А вы, юная леди? Не желаете представиться? — немного ворчливо спросила Кассиопея. — Нарцисса Блэк, — я осторожно присела на стоящий рядом стул и заинтересованно посмотрела на собеседницу. — Но как же так, разве ваш портрет не должен быть на площади Гриммо? — Я ушла оттуда, — неохотно отозвалась она. — Блэки с площади Гриммо уже не те… здесь мне спокойней. Я кивнула. Ну естественно, здесь ей спокойней. Судя по одежде, жила она лет так триста назад. Тогда статут Секретности был в самом своём расцвете, то есть магические поселения и маги были надёжно скрыты от глаз магглов, магическое общество было строго поделено на классы, абсолютное превосходство чистокровных никем даже под вопрос не ставилось. А теперь что? Вон, Волдика до двух войн довели, обидели бедного амбициозного мальчика. А я всегда знала, что во всём виноваты детские комплексы… И всё-таки, женщина на портрете вела себя по-особенному. Многие картины в магическом мире живут своей жизнью. Трава колышется ветром, брызги волн орошают камни, птицы порхают с ветки на ветку… Немалое участие в общественной жизни, кстати, принимали и портреты. Мало того, что люди, изображённые на них, обладают своим характером, могут говорить и между собой, и с живыми людьми, их обитатели, неважно были ли у них прототипы когда-либо или нет, могут переходить на соседние картины, если они висят достаточно близко на стене. Таким образом обитатели портретов Хогвартса могут путешествовать по всему замку. Из книг и фильмов мы знаем, что некоторые портреты могут «быть» одновременно в нескольких местах сразу. Это происходило из-за наличия пустых картин, скажем, в Министерстве Магии, зачарованных под определённый портрет или даже группу портретов. Более того, как мы уже видели, портрет может в определённых ситуациях двигать свою картину, то есть саму её раму. Так, например, Полная Дама, которая спрашивает пароли для прохода в гостиную, может поворачивать свою дверь на петлях, пропуская или не пропуская учеников. Это же даёт предположить, что зачатки своеобразного интеллекта у портретов всё-таки остались, и это не просто изображения волшебников, сохранившие их отдельно взятые навыки и копирующие привычки. Так же почему-то в голову приходила мысль о возможности этих самых нарисованных волшебников колдовать. Допустим, они не могли зачаровать что-то, находящееся в реальном мире, но ведь есть ещё и их собственная картина, и другие портреты… Ладно, надо будет проверить. И всё-таки у меня были некоторые сомнения относительно интеллекта большинства нарисованных людей. Ведь зачастую, в совершенно различной литературе, между прочим, говорилось о том, что портреты (а точнее изображённые на них маги) лишь копировали поведение своих прототипов, перенимая их самые яркие навыки и привычки. А уровень общения, до которого могли дойти нарисованные граждане волшебного мира, определялся вовсе не навыками художника, а волшебной силой и мастерством самого мага. Но и тут, естественно, были свои тонкости. Художник, который писал волшебный портрет, в первую очередь был артефактором. Он зачаровывал холст, подбирал пригодные материалы, собственноручно изготавливал раму и так далее. Когда уже выполнялся, собственно, сам магический портрет, художник, естественно, использовал заклинания, гарантирующие, что картина будет в состоянии двигаться обычным способом. Когда картина уже будет готова, портрет сможет использовать некоторые любимые фразы своего прототипа и имитировать их обычное поведение. Например, портрет сэра Кэдогана всегда будет призывать людей к бою, падать со своей лошади и вести себя довольно неустойчиво, таким, каким он представился бедному волшебнику, которому пришлось его рисовать, в то время как портрет Полной Дамы продолжает баловаться хорошей пищей, напитками и высокой степенью безопасности много лет спустя после кончины её прижизненного воплощения. Однако, портреты не могут иметь сильно углубленных знаний о более общих аспектах их жизни: они буквально и метафорически двумерны. Они лишь воплощают образ жившего когда-то человека в соответствии с видением художника. По крайней мере, так считают те, кто занимался подробным изучением этого феномена. Что уж греха таить, так считала и я, пока случайно не наткнулась на портрет Леди Блэк. И именно он, а точнее определённые его характеристики, заставлял меня непонимающе хмуриться и пытаться вспомнить всё, что я хоть мало-мальски знала о волшебных картинах в общем и портретах магов в частности. Пока получалось слабо. Единственное, что я осознала за время прочтения подобной литературы точно, так это то, что некоторые волшебные портреты значительно больше взаимодействуют с миром живых, чем другие. Очень часто портреты действительно сильных магов рисовались ещё задолго до их смерти и запирались в специальный шкаф. С помощью какого-то зубодробительного заклинания их на некоторое время оживляли, так что пока что их живые и здоровые прототипы могли обучать нарисованных себя любимых. Правда, это был очень долгий и муторный процесс, так что обычно в них закладывались лишь азы от нескольких дисциплин, включая, скажем, основы магического права, если это был выдающийся адвокат, или же, например, основы целительства, если это был знаменитый знахарь или целитель. Но действительно углублялись в обучение лишь немногие. Глубина знаний и уровень понимания текущей ситуации портретов директоров, висящих в директорском кабинете, мало кому известна, кроме ныне занимающего кабинет директора. Однако, многие студенты, которые обучались в Хогвартсе на протяжении прошедших веков, посещая этот кабинет, начинали подозревать, что кажущаяся сонливость при посетителях портретов совсем не обязательно подлинная. То есть, вы понимаете, женщина угробила столько времени на обучение себя самой, потом, чуть меньше, на обучение портрета… А какой же она тогда была магической силы, эта леди? — Итак, зачем десятилетней девочке книги по древним рунам? — лукаво поинтересовалась миссис Блэк, вырывая меня из своих мыслей. Точно. Библиотека, портрет, руны. — Понимаете, — осторожно начала я, — у меня довольно необычные способности… и, чтобы управлять своей магией, я постоянно учусь. Сейчас я должна была сидеть над трансфигурацией, но… Нет, она у меня получается, не сомневайтесь, но она такая противная! Мне не очень нравится зельеварение, там столько мерзких ингредиентов, не нравятся предсказания, потому что там слишком много недомолвок и неточности. А вот руны… они почти что идеальны, если… Меня прервал заливистый смех дамы с портрета. Насмеявшись, она приложила к уголкам глаз кончик платка и улыбнулась. — Как же ты напоминаешь моего сына, Бог ты мой! Ему так же импонировали руны и числа. Зови меня тётей, дорогая… Мы болтали ещё около двух часов просто ни о чём. Она рассказывала смешные истории из своей жизни, я хохотала и делилась в свою очередь рассказами о волшебных семьях нынешнего времени. «Тётя» моей информированности совершенно не удивилась, сказав, что если хочешь выжить — нужно знать противника в лицо. Я была с ней абсолютно согласна. — Знаешь, Нарцисса, — задумчиво протянула эта женщина, удобней устраиваясь в своём нарисованном кресле, — я хотела бы помочь тебе в обучении. Я понимаю, сейчас детям преподают совершенно другие заклинания, нежели в моё время, но ведь это — семейное достояние Блэков, как темнейшего магического рода Британии! Многие заклятья я никому не передала, они просто этого недостойны, — мстительно закончила Кассиопея. Я была на седьмом небе от счастья. Мне просто несказанно повезло. Нет, ну сами подумайте, найти себе отличного учителя, готового обучать меня только, как говорится, «за красивые глаза», ничего не требуя взамен. Кассиопее моё возбуждение быстро передалось, и она велела нести сюда мои учебники и палочку. Палочку она, кстати, оценила, одобрительно кивнув. Мы занимались почти до самого обеда только чарами. Она показывала более простые движения палочки, заставляла записывать более распространённые сглазы и нейтрализаторы к ним, до тошноты повторяла простейшие чары и, кажется, осталась довольна. — Если будешь так учиться и дальше, то к Хогвартсу получишь знаний не меньше, чем у рядового третьекурсника… в плане известных заклятий, разумеется. На шее у неё я заметила странное украшение. Это была подвеска из спаянных черепов каких-то птиц. Скорее всего — воронов. Подобные рисунки я много раз видела в учебниках анатомии за различные годы обучения. Не то чтобы мы зубрили именно эти кости, о господи, нет, просто очень часто облегчённый череп птиц брался за пример для объяснения какой-либо патологии. Да, наверное, вороны. Их всего было пять и все пять тесно жались друг к другу. На лифе её платья была приколота похожая брошь: крупный сапфир заключён в серебристую окантовку, схожую по стилю с подвесками. Из фильма я помнила, что такую подвеску носила Бэлла, вот только их было три. Поэтому моё внимание привлекла брошь. Как известно ещё из моей прошлой жизни, сапфир является мощным проводником жизненной силы человека. Сомнения, разногласия и даже споры нарушают душевную гармонию, а у этого камня есть особенность развеивать сомнения и разрешать споры. Он может помочь найти смысл в жизни или обозначить цель. Кристалл аккумулирует энергию и направляет ее в нужное русло. Я тут же поинтересовалась у женщины, что да как, но она лишь загадочно улыбнулась и посоветовала поступить на Слизерин. Ну естественно я пойду туда, проблемы с семьёй мне не нужны, да и привлекает меня этот факультет, чего уж скрывать. И всё-таки деление на факультеты в Хогвартсе довольно парадоксальное. Ну, например, человек очень добрый, чувство благородства в нём отлично развито, а интеллект намного выше среднего. При этом, в ходе мести он жесток и изощрён, и готов постоять за свою семью любыми способами. Куда его? На Хаффлпафф — к добрякам, на Гриффиндор — к благородным, на Слизерин — к мстительным, или на Рейвенкло — к умным? Вот видите, в одном человеке гораздо больший набор качеств, чем параметров в распределяющей шляпе. Хотя, быть может, она выделяет что-то основное и уже исходя из этого отправляет маленького мага на какой-либо факультет. Через некоторое время, когда стрелки часов показали на три, а механизм исправно пробил три раза, я засобиралась. Объяснила это тем, что на обед мне опаздывать никак нельзя, это может обидеть моих родителей. Кассиопея благосклонно кивнула, а я пообещала, что вернусь сразу после обеда. Есть не хотелось, но обидеть родителей не хотелось ещё больше. За столом ещё никого не было, и я с удовольствием принялась разглядывать тонкий сервиз, выставленный в одном из стеллажей. Уверена, эта милая вещица стоит больше, чем зарплата среднестатистического обывателя лет за пять его упорной работы. — Нарси, где ты была?! — от созерцания шикарного китайского чайного сервиза меня отвлёк возмущённый вопрос матери. Странно, раньше тебя это не интересовало, женщина. Я почтительно склонила голову и робко ответила: — Я была в библиотеке, мама, болтала с миссис Блэк, она помогала мне разбираться в чарах, — я подняла на неё огромные глазищи и наивно захлопала ресницами. Часа два отрабатывала это у зеркала, так что должно сработать. Женщина сразу оттаяла и приобняла меня одной рукой, направляя к столу. — Извини, дорогая, я думала ты гуляешь… Не уходи с территории усадьбы без моего разрешения, ладно? Я, разумеется, тут же её заверила, что у меня и в мыслях такого не было. Уже за столом мать ревниво поинтересовалась, чем же я так очаровала Кассиопею. Отец едва не подавился супом, бедный. — С Кассиопеей Блэк? Портрет той женщины, который висит у нас в библиотеке и из-за которого я теперь туда лишний раз не хожу? Как оказалась, личность эта Кассиопея была крайне интересная. Женщина родилась в тысяча семьсот сороковом году, в Великобритании, в доме на площади Гриммо. Она была единственным потомков Блэков с площади Гриммо, вышла замуж за Розье, но отравила собственного мужа, так как считала его слишком слабовольным человеком. Она успела родить от него трёх сыновей, вернуть себе девичью фамилию и переселиться в дом своих уже мёртвых родителей. Эта курьёзная женщина уничтожила четыре поместья своих врагов полностью, не оставив даже родового камня, пресекла род Уайт, с которым Блэки конкурировали на протяжении десяти веков. Железной рукой управляла своими сыновьями, невестками, внуками и правнуками, стала первой и последней главой рода из женщин. Умерла в возрасте двухсот лет, от выпитого самой же яда. Милашка, что тут скажешь. — Нарси, я тебя прошу, не связывайся ты с ней, — умолял отец, не замечая смеющихся глаз матери. — Для неё каждый нынешний Блэк — позор фамилии, она даже Вальбургу ни во что ставит… — А со мной она занимается чарами и рунами, — слегка жёстче, чем хотелось, ответила я. — Она очень хорошая, папа, ей просто одиноко… — Возможно, — отец пожал плечами и разговор был закончен.

***

После обеда я стремглав побежала в библиотеку, несмотря на то, что мать предложила сходить на Косую аллею. Там мне нравилось, бесспорно, но Кассиопея могла обидеться. Женщиной она была далеко не глупой, так что отлично понимала, что родители могут меня отговорить и я больше в библиотеку не зайду. Кажется, она действительно удивилась, увидев меня, раскрасневшуюся и запыхавшуюся, перед собой. — Ты действительно пришла, — неверяще покачала она головой и слегка хищно улыбнулась. — Наконец-то я нашла такого человека, что не пытается сначала кланяться мне в ноги, а потом сбегать из дома, лишь бы не видеть меня. Теперь мы занимались рунами. Для того, чтобы научиться использовать какие-то связки, нужно было, по крайней мере, сначала выучить алфавит. Он был несложным, построенным по принципу, чем-то отдалённо напоминающему латынь. Я с удовольствием выписывала закорючки на пергаменте и слушала увлекательные рассказы далёкой родственницы о свойстве каждого знака. В Кассиопее я наконец нашла подругу. Я понимаю, трудно представить себе союз десятилетней девочки и двухсотлетней женщины, но я-то продолжала ощущать себя на все сорок. Честно говоря, жить в теле маленькой девочки оказалось психологически тяжело. Я изо всех сил старалась вести себя так, как должен вести ребёнок, но получалось из рук вон плохо. Все замечали, что я невероятно умна для своего возраста и говорили об этом так, будто о сумасшествии. Ну естественно, девушке не положено быть умной. Девушке нужно быть невероятно красивой и невероятно тупой, чтобы не затмевать мужчину, стоящего рядом с ней, а лишь украшать его доблестный облик. Фу, как мерзко. Ладно, оставим пустые сожаления. Для того, чтобы что-то изменить, нужно иметь хоть какой-то вес в обществе, а для этого нужно вырасти, хорошо учиться и удачно выйти замуж. Мужа потом можно будет и удавить, как это сделала достопочтенная леди Кассиопея. Мы начали говорить о защите своего дома, и я осторожно узнала о Фиделиусе. Женщина долго смеялась, а потом объяснила, что хотя бы мало-мальски пригодная защита должна замыкаться на хозяине дома, ведь другой человек может рассказать, предать, да умереть, в конце концов! Так что у Поттеров с Фиделиусом чушь собачья вышла, нужно признаться, такое положение дел меня нисколько не радовало. Их готовили на убой, это было понятно. После ужина я спросила женщину, можно ли перевесить её картину к себе в спальню, или хотя бы разрешить ей доступ на какой-нибудь холст. Леди Кассиопея величественно кивнула и велела позвать отца. Минут через двадцать переговоров два домовика осторожно вынесли картину и действительно повесили её в моей спальне. — Удивительная женщина, — услышала я фразу своей матери. — Я просто буду молиться, чтобы Цисси не оказалась похожей на неё. — Цисси слишком наивна для этого, Друэлла, — так же тихо ответил ей Сигнус. — А вот Белла… Я хищно улыбнулась. Наивна, да, как же. Возможно, прошлая Нарцисса и была ходячей иллюстрацией к книге «Я — образец правильности и невинности», но я… Нет, мои дорогие, я здесь планы по захвату мира не хуже, чем Волан-де-Морт строю, так что не надо мне тут… Укладываясь спать, я всё ещё читала какой-то сборник по стихийной магии, когда Кассиопея меня позвала. Она тихо поблагодарила меня за то, что я сделала для неё. На мой немой вопрос а-ля «вы в своём уме, это я должна у вас в ногах валяться», она покачала головой. — Детка, каждому Блэку знания предков — как кусок лакомого пирога. Ты первая увидела во мне живого человека. Засыпала в эту ночь я со спокойной душой, понимая, что за один этот день добилась большего, чем за весь месяц, проведённый в этом мире.