Его запах в учительской

Отабек не понимает, что это за жгучее чувство в груди. Дерёт неприятно изнутри, дикий зверь скребётся в грудную клетку, рычит, выпускает наружу когти, цепляя лапами всё на своём пути. Как сам Алтын цепляет руками стены и перила в подъезде, пока выбегает из него. Уши заложило словно толщей воды, не слышно даже, как Юра что-то кричит вслед. А внутри жжёт, появилось вдруг чувство ненужности, словно Отабека использовали, потаскали, а теперь выкинули, как ненужную ношу. Это, конечно, только чувства. Объясниться ведь парень даже не даёт: просто уходит, чтобы не натворить глупостей. Не нагрубить, не ударить. Юра тут, конечно, ни при чём. Ветер гуляет под расстёгнутой курткой, адреналин в крови бурлит бешено. Так всегда было, когда Бека буквально летел на своём байке. Сейчас он даже не знает, куда едет. Небо окрасилось в малиновый цвет, но перед глазами парня только дорога. И сцена в квартире Юры. Чуть успокоившийся до этого зверь заскулил с новой силой. Неприятно. Алтын чуть качает головой. О чём он во время дороги думает, тем более, на такой высокой скорости? Неприятности сейчас не нужны, с блондином ещё поговорить нужно будет, когда остынет. Да и всем им объясниться нужно будет. Объясниться. Не так Отабек представлял себе признание. И тут даже не так важно, ответит взаимностью Юрий или нет. Это должно было быть как-то иначе. Совсем не так, как происходит сейчас. Совершенно. Бека почему-то всегда представлял, что это произойдёт в их школе. В учительской. Во время какого-нибудь урока. Когда там никого не бывает, даже Якова. Чтобы поговорить спокойно, а в случае чего, спокойно принять отказ. Алтыну не привыкать чувствовать разочарование. Да и тут не его счастье так важно. Потому что подобного Отабек больше ни к кому, кроме него, не чувствовал. Парень всё-таки определяется, куда ему ехать и давит на газ. Мимо мелькают дома, люди, что вышли на улицу в такой час, дряхлые деревья, посаженные у дороги. Постепенно этого всего становится меньше, высокие здания и деревья попадаются реже, люди вообще пропадают. Ни единой души. Потому что в заброшенных домах осенью мало и редко кто шатается. Подростки только летом сюда ходят, токсикоманы, конечно, могут попасться, но они обычно не на такой открытой местности ошиваются. Короче, для Бекиного уединения — идеальное место. Заросшее пустынное поле, посреди которого стоит пятиэтажное серое бетонное здание без окон и без дверей. Хотели жилой дом построить, да стройку почему-то остановили. Только само здание, этажи и лестницы успели сделать. И Алтын заходит внутрь: перепрыгивает на лестницах обвалы, любуется граффити на стенах, в каждом углу валяются окурки и банки из-под пива и энергетиков. Чем выше поднимаешься, тем меньше мусора. Отабек поднимается на пятый, залезает на широкий проём для окна, садится. И отсюда виден город и лучи солнца, что прячется за вышки Москвы. Небо уже на тон темнее, редко над полем кружат вороны. Облаков нет вообще. Всю эту неделю было тепло, но прогноз погоды говорит, что дальше начнётся настоящая осень. Сегодня воскресенье, завтра Отабек опять увидит лица своих учеников и коллег. И Юру увидит. Бека из внутреннего кармана куртки достаёт чуть смятую пачку сигарет. Зажигает край, затягивается медленно и задумчиво. А когда выпускает наружу дым, чувствует, что наружу выпустил и всю растерянность и злость, что грызла до этого. Вот так ему нравится. Быть спокойным ко всему, чтобы не происходило. Бека всегда стремится избавиться от тревожных чувств. Курение — один из способов. Зависимости у него нет, он редко вообще курит, только тогда, когда нужно расслабиться. В последний раз он взял в рот сигарету, когда Юру забирала скорая. Точнее, когда уже забрала: Плисецкий уже лежал в палате и спал, а Бека всё это время был рядом. Вышел из больницы, чтобы съездить за вещами для Юрия. И на крыльце больницы закурил. Он ещё тогда, конечно, успокоился, но дрожь в пальцах никуда уходить не собиралась. А в тот день, когда Юрий к нему в гости пришёл на мясо и пиво, волнение тоже было. Отабек даже толком не может объяснить, откуда оно тогда вообще взялось. Но покурить тогда тоже нужно было. И он позвал Юру с собой на балкон. И это было круто. Хотя бы для самого казаха. Там были открыты какие-то новые, совершенно незнакомые парню чувства. Блондин выписался из больницы ещё неделю назад. Родительское собрание он, как и обещал, провёл. Ученики стали более послушными, но Крис за обедом убеждал уставшего Юру, что это они только неделю такими пробудут. На них такие мероприятия уже мало действуют, дети пуганые. Но на этой неделе проблем не доставляли, разве что самим себе. Даже в химии они начали делать кое-какие успехи, что порадовало Жан-Жака. Леруа… Вспомнив про него, Отабек хмурится. Чуть сжимает в пальцах уже выкуренную сигарету, выкидывает вниз. И достаёт новую. Сделав новую затяжку, черноволосый снова и снова, как киноплёнку, прокручивает сцену сорокаминутной давности. А может больше времени прошло, кто знает. Да и сейчас не до математики. Бека вспоминает, что Кацуки в последнее время тоже не до предмета, который тот сам преподаёт. Как и Никифорову, кстати, не до своей физики. Ведут они себя странно в последнее время, за общим обедом и в учительской молчат, что уже не соответствует обоим. Никифоров обычно постоянно вместе с Гошей байки травили, а Юри всегда о чём-то с Пхичитом переговаривался. Но сейчас оба тихие, лишь иногда улыбаются измученно, если коллеги спрашивают об их самочувствии. И японец немного набрал в весе. Отабек спрашивал Виктора об этом, но тот игнорировал, от разговора уходил. И тогда Юра рассказал об их разговоре за гаражом. Бека от ревности тогда чуть с ума не сошёл, но выслушал. А потом признание про Кацуки услышал и стало всё предельно ясно. Они в клубе ещё общались тет-а-тет, к застолью вдвоём почти не присоединялись. И все эти перешёптывания за обедом и в учительской. А совсем недавно они вместе вышли из школы и на машине Юри куда-то уехали. После этого, как раз таки, начался пиздец в их жизни. Казаху кажется, что начался, потому что их состояние… Как-будто у него лучше… От мыслей Беку отрывает какой-то хлопок. В километре от него фейерверк взрывается многочисленными цветами, а снизу радостно кричат люди. Только сейчас Алтын увидел, что солнце давно село за горизонт, и на него смотрят только яркие огни города. Вторая сигарета, от которой парень сделал от силы только две затяжки, тлела меж пальцев. Отабек выкидывает её в темноту и слезает с бетонного проёма. Спускается вниз, подсвечивая себе телефоном дорогу, и чуть не провалившись в одном из обвалов на лестнице. Байк, ожидающий своего хозяина, стоит нетронутый. Казах старается уезжать с этого места как можно тише, хотя причин на это особых нет. Парень хочет поехать к Юре. Хочет, но чувствует, что сегодня говорить уже не в силах. Усталость, не только физическая, чувствуется каждой клеточкой тела. Лёгкость, за которой Отабек приезжал на ту заброшку, так и не нашлась. Она была, но осталась в том сером здании. Значит, будет лучше поговорить с блондином завтра. В учительской, к примеру.

***

— Пиздуй, прошу. Ужасное утро. Ужасное коричневое пятно от кофе на белоснежной рубашке и ужасный красный ожог на животе и ужасная мазь от ожогов, которой в доме не оказывается. Ужасная голубая рубашка, которая пролежала в шкафу, наверное, года три. Ужасный Отабек, который даже объясниться вчера не дал. День будет и уже становится хуёвым, Юра чувствует это всеми фибрами души. — Юр, чё случилось-то? Гошка смотрит невинными и обиженными глазами, выглядит, как щенок. Разве что губу не выпячивает. Обиделся он тут на мат, понимаешь ли. А когда он со своей Анечкой посрался и раздражённый весь ходил, Плисецкий ему ничего против не говорил, хотя тоже обидно было, Юрий вообще-то тут старается обращаться ко всем учтиво. А тут он, блядь, прямым текстом сказал отстать, так Гоша корчит из себя. — Ничё, хуёво просто. Попов, ты чё прилип ко мне? Голос под конец становится на тон выше, но блондин это не специально. Жан-Жак ещё целый день на глаза не попадается, прячется, сука. А то, что из-за него вся эта муть, его не заботит, да?! — Одолжи денюжек, пожалуйста. Юра ахуевает по-русски. Сергеевич выглядит невозмутимым, на удивление, даже до сих пор немного оскорблённым. Блондин уже набирает в грудь воздуха, как вдруг, будто почувствовав, что грядёт пиздец, появляется Милка на спасение своего друга. При ней Юрий более сдерживается в выражениях, лишь повторяет недавние свои слова: — Георгий, пиздуй, прошу. И уходит под разочарованный вздох: «Бля, четвёртый уже послал.» Медленным размеренным шагом идёт по полупустому коридору. У Юры у самого сейчас урок скоро начнётся, но он на него не спешит. Десятый класс тихий, и там девчонки в основном, сами справятся со своим «Мастером и Маргаритой», они сейчас все уроки только читают. Направляется к автомату с газировками и батончиками, ища мелочь в карманах брюк. Звенит звонок, но блондин этого даже не слышит и не замечает, откапывает сорок пять рублей и выбирает себе «Сникерс». Только наклоняется, чтобы его достать, как за руку резко хватают и бегом ведут куда-то по лестнице вниз. Плисецкий пугается, но видит перед собой на лестнице знакомый выбритый затылок. И успокаивается, но лишь на секунду: напряжённого разговора не избежать. Конечно, Юра сам хотел с ним поговорить. Но сейчас он был совсем не готов, в голове даже нет и мысли, что сказать. «Правду,» — звучит мысль. И Юрий хочет ей последовать. Сначала Плисецкий думает, что его ведут в кабинет истории, но они оба проходят мимо него, в сторону учительской. У Отабека, видимо, тоже сейчас урок, и он тоже оставил своих учеников одних. Если Яков узнает, им всем пизда. Открыв дверь учительской, Бека резко дёргает руку Юры вперёд и запускает его первым. Все эти резкие движения пугающие и неожиданные, блондин Алтына таким никогда не видел. И он даже не знает, чего ему сейчас ждать: чего-то страшного или чего-то серьёзного? Хотя в данной ситуации это почти одно и то же. В кабинете совершенно пусто, на улице пасмурно, поэтому солнце в помещение заглядывать даже не думает. В учительской мрачно, но мрачнее кабинета только лицо учителя истории. Юра же просто грустен и озадачен. И в своих чувствах, и в чувствах казаха. И второй смотрит на него тёмными глазами, и как всегда непонятно, о чём он думает и что собирается сказать. Теперь Юра понимает, что Отабек никогда не прячет свои эмоции, это получается у него неосознанно. Привычное поведение. Это блондина и напрягает. Оба молчат наверное секунд тридцать. Смотрят друг друга, оценивают, будто видят в первый раз. Даже при их знакомстве в клубе это выглядело не так. Было более проще что ли. «Не бывает такого, чтобы всё в жизни было просто, Юра» — вспоминает Плисецкий слова деда. «Только расслабишься, жизнь выкинет ещё чего-нибудь неожиданного. И не всегда приятного, скажу я тебе.» Слова деда сейчас были правдивы, как никогда. — Ты мне не дал мой батончик забрать. В мыслях Юра тысячу раз бьёт ладонью себя по лбу. Гениально, Юр, ничего не скажешь. Сейчас тебе дело только до батончика, конечно, блядь. Дебилои-и-ид… На лице Отабека ни один мускул от этих слов не дрогнул. Кажется, что даже наоборот, ещё мрачнее стал. Юра продолжает корить себя: серьёзный разговор тут намечается, а он несёт какую-то хуету. Бека начинает подходить ближе. Медленными шагами, словно сейчас он тысячу раз передумывает говорить с таким говном, как Юра и вот сейчас он развернётся и уйдёт. Но он продолжает надвигаться, и в итоге останавливается в двух шагах от него. Смотрит в глаза, и его голос звучит неожиданно и совсем не знакомо, Плисецкий даже на секунду думает, что говорит не он: — И долго ты собирался от меня скрывать? Блондин теряется в пространстве. Сначала он не понимает суть вопроса, долго смотрит непонимающим взглядом. Потом до него доходит, точнее, Юра догадывается, что имеет в виду казах, но всё равно спрашивает: — Что именно? Отабек злится. Если до этого его эмоций не было видно, то теперь в нахмуренных бровях и в тёмных глазах видна злость и раздражение. Юра думает, что это все эти эмоции на него и чувствует себя ещё более ужасно, чем до этого. Но Алтын недоволен самой ситуацией. И отвечает терпеливо: — Что ты встречаешься с Джей-Джеем. И тут Юрия прорывает: — Бек, мы не встречаемся! То, что ты увидел вчера, это лишь его попытки «добиться» меня. Этот поцелуй ничего не… — Не значит, да? — прерывает его глухим голосом. Плисецкий мелко дрожит, потому что сколько бы он не отговаривался, он всё равно будет считать себя виноватым. Что с их отношениями — не понятно до сих пор, но жгучая ревность словно взялась из ниоткуда. Черноволосый смотрит уже другим взглядом — болезненным, что ли. Мысли обоих одинаковы, они затопляют целиком и полностью, ты словно попал в капкан, из которого вот-вот выберешься, но это очень неприятно и сложно. И Юра уже хочет покончить с этим. — Ты ведь ревнуешь, да? — шепчет тихо, смотря себе в ноги, но чувствует, как Бека смотрит на него, но не видит, как тот вздрагивает. — Ты ревнуешь меня. Почему? Почему я чувствую себя последней скотиной, виноватой перед тобой? Казах делает шаг вперёд, но блондин от непонятного ему страха пятится назад, но за руку дёргают чуть вперёд. В глаза парня он не заглядывает, опустил голову, свесив волосы. Отабек хочет заглянуть ему в глаза. Отабек много чего хочет сделать вместе с Юрой. И признаётся в этом, потому что смысла скрывать что-то уже нет: — Ревную, — кивает Алтын, а Юра опять дрожит и закрывает глаза. — Ревную потому, что ты мне давно нравишься. С самой первой встречи. Юрию хочется смеяться. То ли нервным смехом, то ли радостным. Но он сдерживается, ничего не говорит и не издаёт не звука. В голове мысли летают быстро, как назойливые мухи. И эти мысли самые разные: самые хорошие и радостные, но также и тяжёлые и безутешные. Глаз Юра до сих пор не открыл. — Юр, посмотри на меня. Плисецкий хочет сказать: «Нет», но почему-то слушается. Поднимает голову. Смотрит сначала на губы парня, но быстро переводит взгляд на его глаза. И сталкивается с искренностью, что словно теперь окружает его. Как-будто ею пропитан воздух. — Юр, чтобы ты сейчас обо мне не думал, я тебе не вру, — голос тихий, проникновенный, такой, что спина блондина покрывается мурашками. — Я честно тебе говорю, что познакомившись с тобой, я влюбился в тебя. Может, не сразу это понял, но влюбился сразу же. И чтобы ты поверил мне, я поверю в то, что ты мне рассказал. — Бека… — тихо шепчет Юра и срывается: прижимается своими сухими губами к Бекиным, которые влажные, обветренные, чуть больше Юриных. Уверенно и с пылкостью сминают губы блондина. Юра никогда раньше не целовался, но Отабек целует его сам, прижавшись ближе и держа ладонь на его затылке. Плисецкий прикрывает глаза и старается отвечать, не так умело. Тот факт, что они целуются, приводит обоих в восторг, но эта радость тихая, даже в какой-то степени умиротворяющая. В голове фейерверком взрывается счастье и удовольствие, языки парни не используют, потому что поцелуй нежный, означающий, что они наконец открылись друг другу, тут всё без задних мыслей. Отабек прижимает ладони к щекам блондина и медленно отодвигает своё лицо. Счастливым взором рассматривает лицо Плисецкого, глаза которого до сих пор прикрыты. За весь поцелуй Алтын так и не закрыл глаз, рассматривая трепыхающиеся светлые ресницы и чуть нахмуренные брови. Бека не может насмотреться на него. Не только потому, что он красивый, а ещё и потому, что теперь он его. Наконец-то теперь он с ним. Сколько бы казах не представлял, не мечтал об этом, это всё не сравниться с тем, что происходило и происходит сейчас. — Ревнивый дурак, — фыркает Юрий и улыбается. Открывает глаза и любуется ответной улыбкой черноволосого, которую до этого никогда не видел. Юра уверен, что никто её не видел, кроме него, и от этого на душе становится ещё прекрасней. Отабек молчит, ничего не отвечает. Лишь целует учителя русского и литературы ещё раз, заставляя обоих чувствовать белые крылья за спиной. Может быть он и ревнивый дурак, может быть. Но сейчас он бесконечно рад, что оказался таким.