Лучи солнца щекочут нос, и Юра морщится. Волосы колышутся от ветра, куртка полностью расстёгнута, но блондину не холодно. Что-то изнутри греет, как горячий чай, когда берёшься холодными руками за кружку. А тепло как-будто живое: обнимает изнутри, Юра слышит какой-то мягкий, успокаивающий шёпот. И он поздно понимает, что это шёпот Отабека, но когда осознаёт, становится поздно: шёпот пропадает, как и солнце с тёплыми объятьями внутри. Юра оборачивается, но вокруг всё серо и тускло. Есть какие-то силуэты, но они настолько сливаются с обстановкой, что ничего не различишь. Но одна тень выделяется: сначала видно мутно, а потом всё чётче и чётче. Ближе и ближе. В нос ударяет знакомый запах травяного чая, малоизвестного терпкого одеколона, постиранной как-будто детским порошком рубашки и неизведанный запах, какой-то мужской.
Алтын… Он как обычно серьёзен, но Юра знает, что он улыбается. Взглядом словно говорит, как всегда: «Рад тебя видеть, Юра.» А Плисецкий именно сейчас почему-то млеет, хотя это кажется таким привычным.
Тут что-то не так…
Одновременно с этими мыслями становится темнее. Появляются почему-то бордовые оттенки, цвет дорогого красного вина. Отабек улыбается уже губами. Странно улыбается. Юра такой улыбки у него никогда не видел. Она какая-то…
соблазняющая. Стервозная. Садистская. И Юрий понимает, что такого быть не может. Бека не умеет так улыбаться. Юре —
тем более.
Черноволосый придвигает лицо ближе к Юриному, а у того всё тело почти пульсирует. Становится очень жарко, кожа покрыта липким потом. Дышать что-то мешает. Потом понимает, что это руки казаха, что сжимают его шею. Юра дрожит. Дрожит так, словно знобит от болезни. Он что-то шепчет Юре на ухо, что-то противное,
неправильное. Глаза закатываются, а в памяти только твёрдые, непробиваемые глаза черноволосого парня. Так липко становится на душе, страшно.
А потом Юра просыпается.
Просыпается от того, что его тормошит тот самый Отабек.
А взгляд испуганный, взволнованный, совсем не такой, как во сне.
— Юра, ты как?.. — чуть ли не кричит взволнованно он. — Ты задыхался во сне. Горячий весь.
— Бек… — хочется прошептать ему в ответ, но получается лишь сдавленный хрип. И тогда ощущается острая боль в горле, словно воткнули тысячу иголок. Плисецкий даже кривится от такого, слёзы машинально выступают на глаза. А может, это всё из-за сна. Без разницы, ведь Отабек всё равно напуган этим.
— Потерпи, пожалуйста, — тихо просит он и нервно шарит рукой под подушкой Юры, зная, что там прячется его телефон. Блондин никогда не видел, как Отабек волнуется. Потому что казах никогда не нервничал в памяти Юры. — Сейчас скорую вызову. Сейчас…
Лицо Алтына освещается экраном, когда он набирает номер. Губы плотно сжаты в тонкую линию, брови сведены к переносице и почти касаются пушистых ресниц, на лбу испарина. А в глазах испуг. Отабек и страх — это как восьмое чудо света.
Пока черноволосый дозванивается, Юра наконец ощущает, что ему очень плохо. Тело стало таким тяжёлым, даже головы не поднять, горло продолжает саднить, а изнутри горячо. Очень горячо, и Юра промок от пота, он даже по вискам стекает. Дышать очень тяжело, что-то мешает, как-будто пакетом накрыли. Ресницы на глазах слипаются, и Плисецкий хочет что-то сказать, но получается опять лишь один хрип. А Отабек смотрит на его попытки так безнадёжно, взволнованно, что Юре даже самому как-будто ножом по сердцу полоснули. Видеть грустного Отабека — это уже не чудо, но пиздец как неприятно.
Парень вскоре дозванивается до скорой, которая приедет через двадцать минут, потому что поликлиника совсем недалеко. Не зная, что ещё делать, Отабек взволнованно спрашивает, что болит. Но Юра ответить не может, даже плакать из-за этого хочется. Что он почти и делает, но замирает, когда Алтын приносит влажную холодную тряпочку и кладёт на лоб. Легче почти не стало, Юрий настолько горячий, что компресс быстро нагревается. Очищают заложенный нос, чтобы хоть немного дышать, и вроде становится лучше. Бека жуёт губу от волнения, смотрит так, будто хочет ещё помочь, но не знает, как. Боится, что Юра опять начнёт задыхаться, потому что проснулся он сам от его хрипов. В комнату забежал: мечется по кровати, весь блестит при свете луны от пота, и хрипит страшно. Не вдохнуть, не выдохнуть. Начал тормошить, а он ещё не сразу просыпается. Этот момент, наверное, навсегда в памяти Отабека отпечатается. Потому что никогда он так не пугался и не боялся. Боится за Юру, потому что тот несколько минут назад буквально чуть не умер, горит, как печка и ничего сказать не в силах. И плачет почти.
Сегодня они вдвоём впервые друг друга увидели с другой стороны.
И Юра опять засыпает ещё до приезда врачей. Просто вырубается, не в силах больше держать открытыми глаза. А Бека сидит рядом, крепко сжимает тонкую ладонь и внимательно следит, чтобы тот дышал через нос. И тихо просит Плисецкого по нескольку раз, чтобы тот потерпел. Ведь он же тигр.
Его тигр.
***
— Попрошу обратить на меня внимание, — сразу строгим голосом и на всю учительскую просит Барановская, только заходя за порог и даже не сняв пальто. Все учителя, до этого переговаривавшиеся, затихают. Витя взволнованно смотрит на два пустых стола.
Где они? Лилия Макаровна не любит, когда кто-то опаздывает. Если они чудом сейчас не окажутся здесь, то вероятнее всего, завуч и Яков Семёнович будут
не в духе. А неприятностей сейчас бы хотелось меньше всего.
Виктор косит глазами на Кацуки, сидящего слева от него рядом с Пхичитом, что улыбаясь, показывает ему в телефоне фото своих хомячков. Пхичит — парень-солнышко. И смех у него очень заразительный, сразу улыбаться хочется, где он появляется. Не удивительно, что младшеклассники его обожают.
А Витя обожает Юри…
И тот знает это. Но как будто специально под дурачка косит. А это ведь совсем не так, учитель математики не может быть глупым мальчишкой, что сейчас сидит и с интересом расспрашивает лучшего друга об этих маленьких зверьках.
Как кажется…
Может он и правда ни о чём не подозревает?
Как ни странно, но об отсутствии Алтына и Плисецкого Яков и Лиля ничего не говорят. Рассказывают лишь, что Юрмихалыч очень крепко заболел. А Отабек за ним присматривает, они по некоторым обстоятельствам живут в одной квартире.
Ах, Юра, Юра… А ты всё: «Педики, педики, фу, блять!»
Милка и Сара, которые сидят перед Никифоровым, лишь грустно вздыхают от этой новости. Потом начинают взволнованно шептаться о здоровье Юры и об отсутствии молчаливого Отабека, с которым весело.
По крайней мере — им. Виктор не спорит, Махамбетович парень хороший. Но что весёлого девчонки в нём нашли, когда он за день говорит только по пять слов?
Жан-Жак, безусловно, его превосходит. Никифоров готов смеяться от мимики Джей-Джея, когда он делает грустное лицо, слыша новость про болезнь. Ну конечно, подъёбывать-то стало некого. Как жить-то теперь?
А как Вите жить?
Ведь Юри Кацуки, как превосходный актёр, продолжает делать видимость, что он натурал.
***
— Юрмихалыч?
Юра вздрагивает от тихого шёпота и открывает глаза. И чуть не ржёт.
— Чё припёрлись? Если вы думаете, что родительское собрание не состоится, то вы зря надеетесь. Я выздоровею, дам вам поджопников и позову ваших родителей, чтобы они тоже дали.
— Да мы вас навестить пришли… — оправдывается Лена Мальцева, самая первая проходя в палату и что-то кладя на прикроватную тумбочку около Юры. А Плисецкий чувствует оттуда знакомый запах и удовлетворённо зажмуривается. — Я вам блинчиков принесла.
Господи, Ленка, ты знаешь, как порадовать «любимого» учителя.
Остальные ученики тоже потихоньку смелеют и заходят в палату. Ставят ещё какие-то вкусности на тумбочку, бормочут что-то про скорейшее выздоровление, кто-то садится на диван напротив кровати, на стулья, кто-то просто стоит. И начинают рассказывать о том, что происходило в школе, пока Юры не было.
Три дня Юрий уже тут лежит. А пока его не было, подвыпивший Жан-Жак свалился в школьный бассейн, а Кристофф его потом спасал. Ладно, хоть Яков не запалил. Каким образом Леруа оказался пьяным в учебном заведении — непонятно до сих пор. Ушастый Данил как обычно снял всё интересное на телефон, и Юра ржёт до боли в горле над тем, как Джей барахтается в воде настолько, когда Джакометти его спасает, что обычно спокойный швейцарец даёт ему подзатыльник и бормочет французские трёхэтажные маты. Французский из Юриного класса понимает только Индира, благородная татарка с длинными русыми волосами, которая краснеет от ругательств любимого учителя на видео. Плисецкий понимает лишь половину слов, что он говорит, но всё равно смешно до колик в животе.
Юра жуёт трюфельные шоколадные конфеты, запивает зелёным чаем и продолжает налаживать контакт со своими учениками. Они неплохие так-то. Лодыри редкостные просто, вот и всё.
А потом приходит Отабек. И ученики сразу стараются ретироваться. Ленка на них странно озирается, когда выходит из кабинета.
Сука. Только бы никто ничего не прознал.
А Отабек все эти три дня был здесь. От палаты, и от самого Юры почти не отходит, иногда даже дома не ночует. В школу даже не ходит, за что Плисецкий его ругает. «
Кто деньги вместо нас двоих будет зарабатывать, придурок ты окаянный! Бесишь, блять!» А потом смущённо: «
Бек, посиди, пожалуйста ещё немного. Давай на Ютубе чё-нить посмотрим?» А он не рвётся уходить. Совсем.
Потому что он, в отличии от блондина, свои чувства сразу признаёт. Да, у него тоже это впервые. Но он же смелый парень.
Признаёт сам себе, но не ему.
Всё-таки не очень смелый.
Такой же, как и Кацуки, мать вашу.
