Благословение

— Стив. Наташа, постукивая ногтем по кофейной чашке, хмуро покачала головой. Ванда сидела напротив, потирая сонные веки, и все еще никак не могла отделаться от мелькавших перед глазами отголосков призрачной памяти. — Он никогда не упоминал никакого Стива. Он вообще не любил говорить о своем прошлом, а я не настаивала. — Я много чего вчера увидела, — Ванда погладила неровный краешек деревянного стола и по давно забытой детской привычке принялась кусать губы, — но все это было каким-то сумбурным. Я видела часть его прошлого, видела, какой он сам и знала, что он чувствовал в определенные моменты жизни, но ничего конкретного так и не нашла. Только кусочки воспоминаний и вот это имя. Стив. Я думаю, он был лучшим другом Джеймса, потому что их очень многое связывает. Наташа тяжело вздохнула. Ее глаза были красными и воспаленными, под ними пролегали темные синюшные тени — прошлой ночью она, в отличие от Ванды, так и не спала. — Вы сказали, что увидели его прошлое. Что там было? — В основном вы. Очень много вас. Какой-то дом, собака… — Ванда задумалась, выискивая в памяти нужные картинки, — гараж… да, точно гараж. Еще ремонт. Блинчики на завтрак. Но больше всего вас. Наташа тоскливо улыбнулась, ее рука на чашке мелко дрогнула. Ей было больно. Воспоминания разбередили старые раны, но успокоения так и не принесли. Ванда и сама хотела подарить ей ответы, которые она так безумно жаждала услышать, но не могла. Пока не могла. — Вы ничего странного не заметили? В его прошлом. Глаза Наташи смотрели почти умоляюще, но в голосе, ясном и осознанном, чувствовалось что-то потаенное. Словно она знала о той тьме, что клубилась в тяжких думах ее возлюбленного, и теперь ждала, когда Ванда подтвердит ее смутные догадки. — Заметила, — осторожно кивнула Максимофф, стараясь, чтобы ответ прозвучал не слишком самоуверенно. — Я не знаю, как это объяснить. Это даже не картинка, просто… ощущение. Предчувствие. — Предчувствие чего? Ванда помедлила. Наташа, затаив дыхание, сверлила ее нетерпеливым взглядом. — Беды́. Послышался сдавленный, свистящий выдох. Наташа спрятала лицо в ладонях, потерла виски и пальцами беспокойно убрала назад пряди спутанных волос. Какое-то время они сидели молча. Тяжелый серый свет дождливого дня нехотя вползал в окна крохотной закусочной, наполняя все вокруг зябкой, промозглой тоской. В столь ранний час они были здесь едва ли не единственными посетителями — идеальные жители идеального Спринг-Фоллз предпочитали завтракать у себя дома, а не в пропахших горелым маслом забегаловках, и осуждать их за это Ванда даже не смела. — Я должна вам кое-что рассказать, — неожиданно заговорила Наташа, — но не здесь. Это долгая история, и сейчас у нас просто не хватит времени. Мы можем встретиться после вашей работы? Ванда кивнула. Назвала время и адрес библиотеки. Наташа запомнила, пообещала не опаздывать. — Знаете, — начала Ванда, когда выцветшие фигуры вдруг вновь замаячили на задворках ее сознания, — я думаю, что тот человек, Стив, и ваш Джеймс вместе служили в армии. Не уверена, но мне кажется, что в воспоминаниях я видела военную форму и… какой-то лагерь. — Он и правда служил, — Наташа отрешенно улыбнулась и нервно запустила пальцы в волосы на загривке, — надо же, вы действительно все это увидели, хотя я почти ничего про него не рассказывала. Я… простите, я в вас не сомневалась, конечно, нет, просто… у меня все еще в голове не укладывается, что такое вообще возможно. Особенно после все тех шарлатанов, которые просто пытались выкачать из меня побольше денег. Она верила. В этом Ванда даже не сомневалась. Во взгляде Наташи с первых минут их встречи не было ни тени подозрительности и того тщеславного скептицизма, с которым люди обычно относились к вещам, которые не могли объяснить. — Вам стоит связаться с этим Стивом. Хоть Джеймс о нем и не рассказывал, этот человек все равно может что-нибудь о нем знать. Что-нибудь важное. — У меня есть старый друг. Военный, бывший снайпер. Я позвоню ему и попрошу поискать в архивах. — Пусть начнет со времен гражданской войны в Соковии, — подсказала Ванда, сама удивляясь тому, как ровно и четко прозвучал ее голос, когда она произносила последние слова. — Я не уверена, но… почему-то кажется, что это может быть зацепкой. Наташа кивнула. Тепло, благодарно улыбнулась и прошептала искреннее «спасибо». — Все еще не за что, — отозвалась Максимофф, но все же позволила себе робкую ответную улыбку. Наташа настояла на том, чтобы заплатить за завтрак, и Ванде после долгих отпираний пришлось уступить, потому что упрямства ее рыжеволосой приятельнице было явно не занимать. — У меня к вам одна просьба, — проговорила женщина, когда они уже выходили из закусочной и собирались разбрестись в стороны. Ванда остановилась, поправляя подаренные перчатки, которые удивительным образом пришлись точно впору, и внимательно посмотрела на собеседницу. — Давай перейдем на «ты». А то я начинаю чувствовать себя старой. Максимофф усмехнулась, согласно кивнула и на прощание помахала Наташе рукой. В тот день назойливые мысли неустанно возвращались к догадкам о том, что же такое хотела поведать ей новая знакомая, и Ванда едва дождалась вечера, чтобы наконец это узнать.

***

Друг Наташи по имени Клинт был, очевидно, другом очень хорошим, раз по первому зову поспешил на выручку, но, что самое главное, он действительно сумел помочь, и вечером Ванде предстояло узнать много нового о таинственном человеке из ее прошлого. Военного, который спас ее тогда в Соковии, звали Стивен Роджерс. Он был капитаном американской армии, и его послужной список и награды за отвагу воистину впечатляли. Он наверняка дослужился бы до генерала, но пару лет назад добровольно подал в отставку, и на этом его военная история закончилась, также как и оборвались всякие связи с вооруженными силами США. Клинт переслал по почте фотографию капитана Роджерса и часть его личного дела, но ни настоящего адреса, ни телефона разузнать так и не смог. Однако начало было положено, и это вселило в уставшую от бездействия и застоя Наташу хрупкую надежду на то, что впервые за долгое время она наконец двигалась в верном направлении. После встречи у библиотеки Ванда отвезла ее в свой трейлер, и именно там состоялся разговор, который они обе с нетерпением предвкушали с самого утра. Тяжелое серое небо постепенно прояснялось, у горизонта даже пытался пробиться слабый солнечный блик. По дороге Наташа сообщила, что связалась с одним своим знакомым, который мог помочь отыскать контакты капитана Роджерса, и Максимофф с удивленным уважением подметила, как много таких полезных «знакомых» было у ее новой приятельницы. — Раньше я работала на одну известную организацию, — объяснила Наташа, прочитав во взгляде попутчицы немой вопрос, — с тех времен сохранились кое-какие связи, которые иногда приходятся очень кстати. Ванда решила не вдаваться в подробности. В конце концов, это было совсем не ее ума дело, и выводить на откровения едва знакомого человека ей ничуть не хотелось. Поездка в лесную глушь Наташу вовсе не смутила. Если жилище Ванды и его местоположение и вызвали у нее какие-либо сомнения, она тактично предпочла оставить все домыслы при себе. Зато Пьетро от появления неожиданной посетительницы пришел в настоящий восторг — он ликующе кружил по трейлеру и крутился возле Наташи, словно обезумевший от радости разыгравшийся щенок. Ванда с хозяйским гостеприимством поставила чайник, рассыпала по кружкам остатки растворимого кофе и достала припрятанные в закромах шкафчика имбирные печенья. Через пару минут они с гостьей уже сидели на диванчике в кухонном уголке, пока за окнами душистый от дождя лес купался в причудливых багряных сумерках. Тогда Наташа и начала свой рассказ. С Джеймсом она познакомилась два года назад, когда, только распрощавшись с опостылевшей работой, решила сбежать из города и начать новую жизнь. В Мичигане она была проездом — с детства мечтала побывать в краю Великих Озер — и из душного Вашингтона отправилась прямиком к Земле Водных Чудес*. Дальше все случилось в лучших традициях романтических фильмов: придорожный дайнер, обворожительный красавец по неловкости проливает кофе на прекрасную девушку, рассыпается в извинениях и, чтобы загладить свою вину, приглашает ее перекусить (а попутно тысячу раз клянется, что оплатит химчистку или собственноручно постирает безнадежно испорченную белую футболку). — Форд. Джеймс Форд, — представился он на манер своего знаменитого тезки-суперагента, и уже тогда, сама того не ожидая, Наташа поняла, что влюбилась с первого взгляда. Лишь сейчас, спустя восемь месяцев после его исчезновения, она узнала, что настоящей фамилией Джеймса была вовсе не Форд, а Барнс, и именно поэтому ни ей самой, ни полиции все это время не удавалось найти о нем никакой информации. Джеймс при всем своем добродушном очаровании был осторожным и порой очень скрытным. О своем прошлом он говорить не любил, и Наташа никогда не требовала от него никаких объяснений. Она знала немного, и этого ей было вполне достаточно: Джеймс вырос в Нью-Йорке, служил в армии, но потом, как и ей самой, старая жизнь встала ему поперек горла, он бросил все и просто уехал, куда глаза глядят. Как бы претенциозно это не звучало, пути Господни и правда были неисповедимы, и по Его велению два совсем разных человека оказались в одном месте в одно время для того, чтобы обрести друг в друге счастье. Наташа и вправду была счастлива. По-настоящему, искренне, всей душой счастлива. Она даже и не думала, что способна на такие чистые, трепетные, бескорыстные чувства, но они с Джеймсом будто были созданы друг для друга. Были трудности, были взлеты и падения, но они преодолевали их вместе, идя рука об руку через все жизненные перипетии. Однако потом все изменилось. Неожиданно и так стремительно, что Наташе порой казалось, что она спала и видела дурной сон. Это случилось впервые, когда они с Джеймсом купили тот дом у озера. Наташа, хоть и не питала особой любви с фильмам ужасов, все же повидала на своем веку пару-тройку и прекрасно знала, что добрая половина кинолент подобного жанра начиналась именно так: семья приезжает в новый дом с таинственной историей, а потом все кубарем летит к чертям. Да, бывали такие места, где становилось не по себе и от которых подсознательно хотелось держаться подальше. Их новый дом в число таких мест не входил. Покончившими жизнь самоубийством жильцами он похвастаться не мог, кровавых месс никто в его стенах не служил, резни не устраивал и даже в озере ни один местный житель за все время существования деревеньки не утонул. Дом был идеален, во всех смыслах. Но пугающие странности все равно стали происходить, и Наташа не могла найти им никакого логического объяснения. — Сначала я и правда думала, что с домом что-то не так, — ее заунывный голос утопал в дымных клубах: она курила прямо в трейлере, но Ванда ее не останавливала. Просто слушала, потому что знала, что Наташе необходимо было выговориться. — Начиталась в сети про всякую фэн-шуйную ерунду, уговорила Джеймса расставить мебель по этим дурацким правилам, зажигала везде свечи, как дурочка, даже смастерила ловец снов и повесила у нас в спальне. Джеймс смеялся надо мной, беззлобно, любя. Он в эту чепуху не верил, но я видела, что он тоже чувствует… что-то, и его это пугает. Даже больше, чем меня. Наташа замолчала, отпила кофе, закурила неизвестно какую по счету сигарету и продолжила: — В доме часто пахло серой. Знаешь, такой жуткий запах тухлых яиц и гнили, его ни с чем не спутаешь. Чаще всего он исходил из спальни. Мы что только не делали: мыли полы, проветривали, зажигали благовония, но ничего не помогало. Он то накатывал, то проходил. Мы спрашивали у местных, один старик рассказал, что раньше неподалеку была свалка и оттуда при западном ветре частенько тянуло нечистотами. Я знала, что не в свалке дело, но решила принять и такое объяснение, потому что мои метания сильно беспокоили Джеймса. А потом началось… все это. Я никогда не верила в мистику и всю эту потустороннюю чепуху, но, когда сталкиваешься с чем-то противоестественным, волей-неволей начинаешь подвергать сомнению все свои устои и вообще всякий здравый смысл. — Наташа сглотнула, отправила сигарету в стакан и взяла новую. Ее руки коротко и почти незаметно дрожали. — Однажды я проснулась ночью и увидела, как лампа на тумбочке Джеймса кружит в воздухе. Она просто… взлетела, сама по себе, зависла и раскачивалась, как маятник. Я подумала, что мне приснилось, но затем начала замечать, что наутро предметы в нашей спальне сами собой меняли положение. Моя косметика, баночки на трюмо — все было в беспорядке, а один раз даже сдвинулся комод, который когда-то с трудом втаскивали в комнату аж трое рабочих. Мне было страшно, я думала, что схожу с ума, потому что Джеймс на все это отвечал таким ледяным спокойствием, будто летающие предметы — это в порядке вещей. Я спрашивала, слышал ли он что-нибудь по ночам. Он говорил, что нет, но при этом всегда как-то съеживался и быстро менял тему. Как-то раз он задремал на диване перед телевизором и так и проспал там всю ночь. Когда утром я спустилась вниз, то обнаружила в гостиной такой кавардак, будто по ней ураган прошелся. В спальне той ночью все было на удивление спокойно, и тогда я поняла, что дело было вовсе не в доме. А в Джеймсе. Она снова затихла. Ванда покорно ждала, когда она соберется с мыслями, смутно догадываясь, о чем пойдет речь дальше. — Иногда он становился другим. Грубым, отстраненным, каким-то чужим, я его порой вообще не узнавала. Менялся даже его голос, повадки, движения, я словно жила с совершенно незнакомым человеком. Он… он ходил по ночам, хотя никогда раньше я за ним такого не замечала. Он был как лунатик, как будто завороженный. Мог спуститься на первый этаж, побродить по кухне, даже выходил во двор пару раз, а потом просыпался у самого леса и не помнил, как там оказался. У него на теле неизвестно откуда начали появляться синяки и ссадины, а один раз прямо на запястье проступил четкий обожженный след от пальцев. Мне было страшно. По-настоящему страшно. И Джеймсу тоже, хоть он и пытался из последних сил не подавать виду. Он очень плохо спал, мало ел, становился замкнутым и раздражительным. Мог накричать на меня просто так. Извинялся потом чуть ли не в слезах, и я прощала, потому что понимала, что он не виноват. Это все делал не он, а… кто-то другой. Что-то другое. Сейчас я даже думаю, что он знал, что именно, но не говорил мне. Я никогда не была религиозной, если честно, но после всего этого зачем-то повесила в нашей спальне распятие. Той же ночью оно треснуло напополам. Само по себе. Как будто его сломал кто-то невидимый. Я не знала, что делать, Ванда. Совсем не знала. Все было как в страшном фильме, только теперь происходило наяву, со мной, с нами. Джеймс клялся, что всегда будет меня защищать, и уверял, что все это пройдет. И оно действительно прошло. Он вернулся, мой настоящий, любимый Джеймс вскоре вернулся. Не было никакой летающей мебели, никакого лунатизма, никаких срывов. Мы жили, как и раньше, почти месяц, и я думала, что наконец-то все наладилось и весь этот кошмар остался позади, но… Но потом он… он… Наташин голос сорвался, по щекам покатились слезы. Она сбивчиво извинилась, прижала ладонь к губам. Из-под ее тонких пальцев донесся сдавленный тягучий всхлип. Пьетро скорбно притих и шелестяще вздохнул, глядя на трясущуюся от беззвучных рыданий женщину. Ванду захлестнуло щемящее чувство жалости, и она бессознательно потянулась к руке Наташи. — Не нужно говорить. Если хочешь, я могу узнать все сама. Не уверена, что получится, но я попытаюсь. Наташа обмерла, тихо, почти удивленно всхлипнула, и подняла на нее блестящие глаза. Ванда уже избавлялась от перчаток и неловко сжимала собственные пальцы, как будто они были ненастоящими. — Ты опять хочешь это сделать? — Пьетро беспокойно встрепенулся и прильнул к столу. — Как тогда, в Мозес-Лейке? «Не хочу, — отозвалась в мыслях Ванда, — но должна». Она подвинулась ближе, осторожно сжала Наташины ладони в своих; зажмурилась, когда огненное видение вновь вторглось в разум непрошеным гостем, и, сердито отогнав его прочь, начала долгую прогулку по чужой памяти.