Крыжовник... Сладкий?

Утро принесло свежесть, к которой примешивалась сырость, тянущаяся от реки, солнце лениво взбиралось на линию горизонта, будто слишком тучный ребенок, которому очень хотелось угнаться за другими детишками, но ему было очень тяжело. Солнце пыхтело и лезло все выше и выше, было багровым от натуги, но все равно размешивало карамельно-лиловые цвета и ослепительно улыбалось. Солнце было счастливым. Стал подниматься ветер, его дуновение становилось все сильнее и сильнее, а я сидела на лавочке на том самом краю обрыва, подобрав под себя ноги, и сжимала в руках термос с горячим кофе. Завернутая в безразмерное темно-зеленое пончо, в старых растянутых штанах в цветочек и шерстяных носках. Кроссовки ХиДжуна стояли на земле возле лавки и раздражали своими кислотно-зелеными шнурками, но только в них я смогла влезть в своих носках из шерсти бурых медведей, настолько толстыми и пушистыми они были. Уже четвертое утро я встречаю именно здесь, с крепким и горячим кофе, со счастливым толстым солнцем, свободным игривым ветром и своими воспоминаниями. Иногда я плакала, иногда смеялась, а иногда просто смотрела в небо и старалась ни о чем не вспоминать и не думать. Хотела ощущать только весну и теплые лучи на своем лице, поцелуи холодного ветра и легкий зуд от слишком шерстяных носков, которые мне подарила бабуля, сказав при этом, что в своем Шанхая я такого не найду днем с огнем. Эх, бабуля-бабуля, если бы Шанхай был моим… этот город ничем не лучше Сеула. Более жестокий, более стремительный и более волшебный, но там я счастлива. Нет, не по-настоящему счастлива, а так, когда ты знаешь, что твое будущее в твоих руках, но нет уже того магического ощущения всесилья и радости от упоения этой мыслью. Но взамен этот город дал мне уверенность в том, что я сильная и смогу все пережить, перетерпеть и не сломаться. Сеул же мне не мог пообещать такого, к сожалению. Я открутила крышку термоса и налила в неё кофе, повеяло терпким запахом уюта и ладони согрелись, на языке заискрился самый любимый вкус, и весна стала казаться чуть менее обделенной. Нежное розовое цветение садов почти увяло, но еще несколько дней будет длиться это волшебство. Упоительно-сладкий аромат будет забиваться в легкие, и дарить чувства подлинного наслаждения. Это время, когда кажется, что я почти жива, мне очень не хватала этого, хотелось снова познать этот вкус – жизни. Многие удивились бы, скажи я им такое, ведь чего мне можно еще желать? Блестящие перспективы и карьера в богатой и развитой стране, надежный мужчина рядом и крепкое здоровье – жизнь-то удалась. Но… нет, я не спорю, что жизнь у меня складывается как нельзя удачно, но вот она как блюдо без специй, дорого украшенное, из самых свежих ингредиентов, поданное на стол с самой лучшей сервировкой, и в руках у меня приборы из серебра, вот только ни соли, ни перца нет ни в блюде, ни на столе. Я очень странный человек, всегда устанавливаю себе какие-то условия или рамки. Даже сейчас… разве только солью и перцем можно обогатить вкус? Почему даже в своей голове действую и думаю в рамках? Зачем приехала сюда снова? Ответ прост до безобразия, чтобы решиться. Вот такая я: решение принимаю быстро и споро, а вот решаюсь очень долго, будто что-то сдерживает, обвивает цепями, печатями ложится на сердце и мешает сделать последний шаг и полететь. Ведь падение вниз это тоже полет, и я хочу им наслаждаться, но не могу, - трушу. И боюсь я отнюдь не неудач, а того, что это все будет зря и мне не понравится полет. Усмехнувшись, снова делаю глоток и жмурюсь на солнце, сама себе напоминаю большую ленивую кошку, которая была у меня в юности. Кошка была наглой и противной всем, но я её любила до глубины души, как и она меня. Не зря говорят, что животные похожи на своих хозяев! Ветерок треплет волосы и пробирается под одежду, заставляя ёжиться и сжиматься, но я все равно продолжаю улыбаться. Ласковое прикосновение к моему плечу заставляет очнуться от мыслей, и я быстро оборачиваюсь. Там стоит бабуля и улыбаясь, с любовью смотрит на меня. - Не возражаешь? Я отрицательно качаю головой и достаю из-за спины одно из покрывал, протягиваю ей и жду, пока она обойдет лавочку и сядет рядом. Бабушка удобно устраивается, и я льну к ней, греясь в объятиях, в один миг счастливая, но потом снова тоскливо вздыхаю и чувствую, что объятия стали крепче. - Т.И., прекрати приходить сюда, ничего не изменится, поверь мне. - Я знаю… - Шепчу ей в ответ и прячу лицо у неё на груди. - Рассказать тебе сказку? - Про самую большую любовь на земле? – Доверчиво спрашиваю я. - А я думала, ты её уже нашла. Не зря же приехала в «Крыжовник». Такие простые слова, но в груди словно все обрывается, Сизифов камень больше не может балансировать и со скоростью света катиться вниз, сила притяжения теряет свою власть и мои чувства больше не могут скрываться внутри, хороня под собой живое и больное от любви сердце. Слезы беспрерывна катятся вниз, пока я прижимаю ладони к щекам, даже не делая попыток успокоиться. А бабуля не мешает мне выплакаться, она знает, что мне это нужно, потому что нельзя в себе все это хранить. Внутри разбиваются хрустальные колбы воспоминаний о нем и острыми осколками выходят из сердца, превращаясь в слезы. Решимость внутри обретает явные очертания, и я теперь плачу уже не потому что люблю, а потому что прощаюсь с этом самым сладким и терпким чувством в моей жизни, длинною в одну неделю. Вернее… отпускаю от себя, решение принятое давным-давно, но осуществленное только сейчас. - Бабушка, - спрашиваю хриплым голосом, звук которого нарушает идиллию этого райского места, - скажи, а тебе тоже было так же нелегко? Моя родная, просто стирает морщинистыми слегка узловатыми пальцами последние остатки слез с моего лица и грустно отвечает: - Мы – сильные. Солнце взбирается все выше, а на лавочке, на самом краю обрыва сидят двое: молодая красивая женщина с заплаканным лицом и пожилая, в волосах которой почти не осталось смоляных прядей, но видно, что у неё горделивая прямая осанка и красивые благородные черты лица, и всякий поймет, что они не просто так похожи. А может быть кто-то вспомнит и легенду о молодой невесте-утопленнице, которая жила здесь… - Бабушка… а ты что оставила дом на ХиДжуна? – Вдруг спрашиваю я у неё, и назойливое чувство волнения узлом скручивается в животе. - Ну а что? Пусть. Он там завтрак готовит, между прочим. - Завтрак? - Да, я попросила, потому что сегодня к нам постоялец приезжает… - Бабуль, ну почему так всегда, а? Как только я выбираю время и приезжаю к тебе, тут же кто-то еще пытается влезть в дом и разрушить мой маленький мирок?! - Прекрати, бурчиха ты моя! Мне же надо жить на что-то?! – Бабушка фыркает, и я задыхаюсь от возмущения, покрываюсь краской и начинаю почти орать: - БА! Да я только вначале месяца положила на твой счет полмиллиона корейских вон! Причем я так делаю ежемесячно уже четыре года! БА! ЧЕТЫРЕ! Ты что там в Сеуле недвижку скупаешь? Или решила заменить вне кости на титан?! Куда ты деньги деваешь? - Да успокойся ты, дурочка, никуда я их не деваю… лежат себе в банке… в золоте… английском… - Я сейчас умру. Не знаю, от злости или от радости. Серьезно. - Это будет самая бессмысленная смерть, должна тебе признаться, - моя бабуля захихикала и пихнула локтем в бок. Если бы могла завыть на луну, то сделала бы это, но луны не было, да и боженьки голосом и слухом обделили, так что я просто вознесла молитвы к небу за здоровье и долголетие моей бабули. - Т.И., ты знаешь, в чем интересность? - М? – Вяло отозвалась я, стараясь поудобнее устроиться на неудобной лавке. - Постоялец снова из Сеула… Узел внутри скручивается еще сильнее, и тошнота появляется в животе, я делаю какое-то движение рукой и как в замедленной съемке аккуратно падаю на землю. На самом деле упала я крайне неаккуратно и смешно, но никто не смеялся. - Ба, ты знаешь, я, наверное, побегу. Домой. Нужно бежать. Мне. Домой. Она лишь согласно кивает и закусывает губу, хотя глаза у самой испуганные и руки дрожат. Но я уже этого не замечаю, пытаюсь втиснуться в кроссовки ХиДжуна и бежать. Почему-то мне почти со стопроцентной уверенностью кажется, что дома меня ждет сюрприз. Приятный, или нет, я не знаю. ****************************************************************** Поездка для Юнги была адской, и это еще без преувеличений: такси застряло в пробке, и он опоздал на поезд, пришлось ехать на автовокзал, но и там ему не повезло. Автобус оказался последним, и почему-то всем было нужно ехать именно в этот забытый богом райский уголок, а потому наш Юнги несколько часов трясся в самом конце огромной махины и на каждом повороте влипал в окно, или же подпрыгивал, когда попадалась кочка на дороге. Мда, и в Корее на дорогах бывают кочки, вы себе вообще можете такое представить? Вот Юнги теперь мог. Знакомые пейзажи накладывались на другие, из его воспоминаний, и он чувствовал, что эта поездка поставит точку в чем-то очень длительном и болезненном для него. Композитору пришло на ум одно выражение: «Преступники всегда возвращаются на место преступления». Он не мог отрицать того, что какая-то странная сила, непреодолимое желание тянуло его вновь в «Крыжовник». Хотелось снова увидеть и калитку, и грунтовую дорогу, ведущую вверх и госпожу, и яблоневый сад. А еще очень хотелось снова войти в её комнату и вдохнуть в себя запах её духов. Почему-то Юнги был уверен в том, что там все еще сохранился запах её духов, или это была она? Медово-яблочный сладкий аромат, который остался в памяти и не давал жить спокойно, потому что только его хозяйка могла обладать таким. Скольких женщин повстречал он, скольким дарил в подарок сладкие духи, но ни на одной из них не проявлялся этот чарующий запах. Стоя на остановке, сжимая в руке единственную черную сумку, молодой мужчина сильнее натягивал кепку, пряча под неё осветленные пряди густых волос. Он был словно не из этого мира спокойной и размеренной жизни. Юнги враз почувствовал себя чужим и никому не нужным, это была не его история и не его декорации, но именно тут однажды случилась самая прекрасная история в его жизни. Вдыхая полной грудью свежий воздух, оглядываясь на окрики каких-то людей, явно не ему предназначавшиеся, безжалостно марая в грязи обочин и зеленой молодой траве дорогую обувь, Юнги улыбался, что есть сил и спешил в «Крыжовник», который стал уже родным в его воспоминаниях. Пальцы покалывало, а в голове неслышно играла какая-та мелодия, грустная и тоскливая, но настолько прекрасная, что хотелось слушать её и продолжать движения вперед и только вперед. Позже Юнги её обязательно запишет, но а сейчас у него только одна цель – калитка, которая уже виднеется вдалеке. И в воздухе разлит нежно-сладкий аромат, совсем такой, каким он его себе представлял, как хотел, как желал… Еще несколько шагов и рука привычно отчего-то ложиться на калитку, легкий толчок и Юнги уже во дворе, еще шаги и он на крыльце, и хочется присесть, выдохнуть и счастливо рассмеяться. Мужчина тянется рукой к двери и быстро стучит, нетерпеливо и сильно, будто спешит, будто сказка сейчас закончится, а серая и холодная реальность снова поглотит в себя. - Ты?!!! Юнги слышит за спиной удивленный возглас и боится обернуться, потому что так просто не бывает, только в сопливых мелодрамах розовых снах глупеньких девочек. Но вокруг усиливается медово-сладкий аромат, густеет и сахаром остается на губах, заполняет цветочной патокой легкие и дарит встречу… которую даже в мечтах боишься представить, чтобы не сглазить. - Ты?!!! – Басом вторит кто-то открывший двери, в которые продолжает колотить Юнги. А дальше все происходило очень быстро, её громкий крик: «Не убивай!!!!», доля секунды наблюдения за летящим в лицо кулаком смутно знакомого парня… такого огромного и медведеподобного… адское пойло… пальма… и темнота. Уютная, мягкая и бархатная темнота, которая пахнет медом, солнцем и яблоками… «Крыжовник» как всегда полон сюрпризов, Юнги не ошибся. Очнувшись, наш постоялец понял одно, что он жив, потом пришло осознание того. Что его вырубили, ну а потом пришла боль. Челюсть болела просто невероятно, в голове звенело и хрустело, а сам Юнги хотел умереть, но не от того, что его вырубили с одного удара, а потому что услышал обрывок разговора: - ХиДжун, я тебя прошу… нет, умоляю! Не стоит продолжать расправу над Юнги! - Ах он значит уже «Юнги»! А всего минуту назад был постояльцем твоей бабушки! Ты уж определись, родная, кем он тебе приходится! - Да никем! Ты, и только ты, ХиДжун! Не устраивай драм и истерик, я тебя прошу! А то еще посадят тебя тут в каталажку, и что мне потом делать? Ты обо мне подумал? - Прости… А потом огромными своими ручищами он обнял Т.И., она снова была в каком-то невообразимом наряде, но девушка привстала на носочки и ласково поцеловала этого увальня в губы. Такой упоительный, но короткий поцелуй… Юнги показалось, что и ХиДжун удивился этому поступку Т.И. Она только лишь крепче к нему прижалась и спрятала лицо на груди у этого огромного и злого, когда-то почти друга Мин Юнги – глупого и недальновидного парня, который продолжает жить прошлым, не понимая, что будущее не будет его ждать вечность. Он лежал на диване и боялся пошевелиться, потому что тогда его заметят и тогда уже не будет этого волшебного мгновения, взгляда, украдкой брошенного на Т.И. Т.И., которая стоит вот в этой самой комнате, стоит только встать и пройти один шаг – можно будет дотронуться до её волос, очертить кончиками пальцев контур губ и взглядом попытаться сказать насколько она нужна. Как сильно он хотел обнимать её вместо ХиДжуна, как безумно хотел оказаться на его месте и никогда не отпускать эту непонятную женщину из своих рук.